мя  мы  с  удовольствием  говорили  о  моих
кактусах. Потом я вдруг совершенно случайно обнаружил, что говорим мы  уже
не столько о кактусах, сколько о Клавдии, и это еще было как-то оправдано,
поскольку Клавдий своей шишковатостью и колючестью  мне  самому  напоминал
кактус, но я и ахнуть не успел, как эти юные провокаторы чрезвычайно ловко
и естественно съехали на дело о биореакторах и о Капитане Немо.
     Не  подавая  виду,  я  дал  им  войти  в  раж,  а  затем,   в   самый
кульминационный момент, когда они уже  решили,  что  их  начальник  вполне
готов, предложил им убираться вон. И я бы их выгнал,  потому  что  здорово
разозлился и на них, и на себя,  но  тут  (опять  же  без  предупреждения)
заявилась Алена. Это судьба, подумал я и отправился на  кухню.  Все  равно
было уже время  ужинать,  а  даже  юным  провокаторам  известно,  что  при
посторонних о наших делах разговаривать не полагается.
     Получился очень милый ужин. Провокаторы, забыв  обо  всем  на  свете,
распускали хвосты перед Аленой. Когда она их срезала, распускал хвост я  -
просто для того, чтобы не давать супу остыть в горшке. Кончился этот парад
петухов великим  спором:  куда  теперь  пойти.  Сандро  требовал  идти  на
"Октопусов" и притом немедленно, потому что лучшие вещи  у  них  бывают  в
начале. Андрей горячился, как  самый  настоящий  музыкальный  критик,  его
выпады против "Октопусов" были страстны и  поразительно  бессодержательны,
его теория современной музыки поражала своей свежестью и сводилась к тому,
что нынче  ночью  самое  время  опробовать  под  парусом  его  новую  яхту
"Любомудр". Я стоял за шарады, или, в крайнем  случае,  факты.  Алена  же,
смекнувшая, что я сегодня никуда не пойду и вообще занят,  расстроилась  и
принялась хулиганить.  "Октопусов"  -  в  реку!  -  требовала  она.  -  По
бим-бом-брамселям! Давайте шуметь!" И так далее.
     В самый разгар этой дискуссии, в 19.33, закурлыкал видеофон.  Андрей,
сидевший ближе всех к аппарату, ткнул пальцем в клавишу. Экран  осветился,
но изображения на нем не было. И слышно не было ничего, потому что  Сандро
вопил во  всю  мочь:  "Острова,  острова,  острова!..",  совершая  нелепые
телодвижения в попытках подражать неподражаемому Б.Туарегу, между тем  как
Алена, закусив удила, противостояла ему "Песней без слов" Глиэра (а  может
быть, и не Глиэра).
     - Ша! - гаркнул я, пробираясь к видеофону.
     Стало несколько тише, но аппарат по-прежнему  молчал,  мерцая  пустым
экраном. Вряд ли это был Экселенц, и я успокоился.
     - Подождите, я перетащу аппарат, - сказал я в голубоватое мерцание.
     В кабинете я поставил видеофон на стол, повалился в кресло и сказал:
     - Ну вот, здесь потише... Только имейте в виду, я вас не вижу.
     - Простите, я забыл... - произнес низкий мужской голос, и  на  экране
появилось лицо - узкое, иссиня-бледное, с глубокими складками  от  крыльев
носа к подбородку. Низкий широкий лоб,  глубоко  запавшие  большие  глаза,
черные прямые волосы до плеч.
     Любопытно, что я сразу узнал его, но не сразу понял, что это он.
     - Здравствуйте, Мак, - сказал он. - Вы меня узнаете?
     Мне нужно было несколько секунд, чтобы привести себя в порядок. Я был
совершенно не готов.
     - Позвольте, позвольте... - затянул я, лихорадочно соображая, как мне
следует себя вести.
     - Лев Абалкин, - напомнил он. - Помните? Саракш, Голубая Змея...
     - Господи! - вскричал журналист Каммерер, в прошлом Мак Сим, резидент
Земли на планете Саракш. - Лева! А мне сказали, что вас  на  Земле  нет  и
неизвестно, когда будете... Или вы еще там?
     Он улыбался.
     - Нет, я уже здесь... Но я вам помешал, кажется?
     - Вы мне никак не можете помешать! - проникновенно  сказал  журналист
Каммерер. Не тот журналист  Каммерер,  который  навещал  Майю  Глумову,  а
скорее тот, который навещал Учителя. - Вы мне нужны! Ведь я пишу  книгу  о
Голованах!..
     - Да, я знаю, - перебил он. - Поэтому я вам и звоню. Но, Мак, я  ведь
уже давно не имею дела с Голованами.
     - Это как раз неважно, - возразил журналист Каммерер. - Важно, что вы
были первым, кто имел с ними дело.
     - Положим, первым были вы.
     - Нет. Я их просто обнаружил, вот и все.  И  вообще,  о  себе  я  уже
написал. И о самых последних работах Комова материал у меня подобран.  Как
видите,   пролог  и  эпилог   есть,  не   хватает  пустячка   -  основного
содержания...  Послушайте,  Лева,  нам надо  обязательно  встретиться.  Вы
надолго на Землю?
     - Не очень, - сказал он. -  Но  встретимся  мы  обязательно.  Правда,
сегодня я не хотел бы...
     - Положим, сегодня и мне было бы не совсем удобно, - быстро подхватил
журналист Каммерер. - А вот как насчет завтрашнего дня?
     Какое-то время он молча всматривался в меня. Я вдруг  сообразил,  что
никак не могу определить цвет его глаз - уж очень глубоко они  сидели  под
нависшими бровями.
     - Поразительно, - проговорил он. - Вы совсем не изменились. А я?
     - Честно? - спросил журналист Каммерер, чтобы что-нибудь сказать.
     Лев Абалкин снова улыбнулся.
     - Да, - сказал он. - Двадцать  лет  прошло.  И,  вы  знаете,  Мак,  я
вспоминаю о тех временах как о самых счастливых. Все было впереди, все еще
только начиналось... И, вы знаете, я вот сейчас вспоминаю  эти  времена  и
думаю:  до  чего  же  мне  чертовски  повезло,  что  начинал  я  с  такими
руководителями, как Комов и как вы, Мак...
     - Ну-ну, Лев, не преувеличивайте, - сказал журналист Каммерер. -  При
чем здесь я?
     - То есть как это - при чем здесь вы? Комов руководил, Раулингсон и я
были на подхвате, а ведь всю координацию осуществляли вы!
     Журналист Каммерер вытаращил глаза. Я - тоже, но  я  вдобавок  еще  и
насторожился.
     - Ну, Лев, - сказал журналист Каммерер, - вы, брат, по молодости  лет
ни черта, видно, не поняли в тогдашней субординации.  Единственно,  что  я
тогда  для  вас  делал,  это   обеспечивал   безопасность,   транспорт   и
продовольствие... да и то...
     - И поставляли идеи! - вставил Лев Абалкин.
     - Какие идеи?
     - Идея экспедиции на Голубую Змею - ваша?
     - Ну, в той мере, что я сообщ...
     - Так! Это  раз.  Идея  о  том,  что  с  Голованами  должны  работать
Прогрессоры, а не зоопсихологи, - это два!
     - Погодите, Лев! Это Комова идея! Да мне  вообще  было  на  вас  всех
наплевать! У меня в это время было восстание  в  Пандее!  Первый  массовый
десант Океанской Империи! Вы-то должны понимать, что такое... Господи!  Да
если говорить честно, я о  вас  и  думать  тогда  забыл!  Зеф  вами  тогда
занимался, Зеф, а не я! Помните рыжего аборигена?..
     Лев Абалкин смеялся, обнажая ровные белые зубы.
     - И нечего оскаливаться! - сказал журналист Каммерер сердито. - Вы же
ставите меня в дурацкое положение. Вздор какой! Не-ет, голубчики, видно  я
вовремя взялся за эту книгу. Надо же, какими идиотскими легендами все  это
обросло!..
     - Ладно-ладно, я больше не буду, - сказал  Абалкин.  -  Мы  продолжим
этот спор при личной встрече...
     - Вот именно, - сказал журналист Каммерер. - Только спора никакого не
будет. Не о чем здесь спорить. Давайте так...
     Журналист Каммерер поиграл кнопками настольного блокнота.
     - Завтра в десять ноль-ноль у меня... Или, может быть, вам удобнее...
     - Давайте у меня, - сказал Лев Абалкин.
     - Тогда диктуйте адрес, - скомандовал журналист Каммерер. Он  еще  не
остыл.
     - Курорт "Осинушка", - сказал Лев Абалкин. - Коттедж номер шесть.



        2 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. КОЕ-КАКИЕ ДОГАДКИ О НАМЕРЕНИЯХ ЛЬВА АБАЛКИНА

     Сандро и Андрею я приказал быть  свободными.  Совершенно  официально.
Пришлось сделать официальное  лицо  и  говорить  официальным  тоном,  что,
впрочем, удалось мне без всякого труда, потому что я хотел остаться один и
как следует подумать.
     Мгновенно поняв  мое  настроение,  Алена  притихла  и  беспрекословно
согласилась не заходить в кабинет и вообще беречь мой покой.  Насколько  я
знаю, она абсолютно неправильно представляет себе  мою  работу.  Например,
она убеждена, что моя работа опасна. Но некоторые азы она усвоила  прочно.
В частности, если я вдруг оказываюсь занят, то это  не  означает,  что  на
меня накатило вдохновение или что меня вдруг осенила ослепительная идея, -
это означает просто, что возникла какая-то срочная задача,  которую  нужно
действительно срочно решить.
     Я дернул ее за ухо и затворился в кабинете, оставив  ее  прибирать  в
гостиной.
     Откуда он узнал мой номер? Это  просто.  Номер  я  оставлял  учителю.
Кроме того, ему могла рассказать обо мне Майя Глумова. Значит, либо он еще
раз общался с Майей Тойвовной, либо решил все-таки повидаться с  Учителем.
Несмотря ни на что. Двадцать лет не давал о себе знать, а сейчас вот вдруг
решил повидаться. Зачем?
     С какой целью он мне звонил? Например, из сентиментальных побуждений.
Воспоминания о первой настоящей работе. Молодость, самое счастливое  время
в жизни. Гм. Сомнительно...  Альтруистическое  желание  помочь  журналисту
(первооткрывателю  возлюбленных  Голованов)  в  его  работе,   сдобренное,
скажем, здоровым честолюбием. Чушь.  Зачем  он  в  этом  случае  дает  мне
фальшивый адрес? А может быть, не фальшивый? Но если не фальшивый, значит,
он не скрывается, значит, Экселенц что-то путает... В самом  деле,  откуда
следует, что Лев Абалкин скрывается?
     Я  быстренько  вызвал  информаторий,  узнал  номер   и   позвонил   в
"Осинушку", коттедж номер шесть.  Никто  не  отозвался.  Как  и  следовало
ожидать.
     Ладно, оставим пока это. Далее. Что было главным в  нашем  разговоре?
Кстати, один раз я чуть на проболтался. Язык себе за  это  откусить  мало.
"Вы-то должны понимать, что такое десант группы флотов  "Ц"!"  "Интересно,
откуда вы знаете,  Мак,  о  группе  флотов  "Ц"  и,  главное,  почему  вы,
собственно, решили, что я об этом  что-нибудь  знаю?"  Разумеется,  ничего
этого он бы не сказал, но он бы  подумал  и  все  понял.  И  после  такого
позорного  прокола  мне  оставалось  бы  только  в  самом  деле   уйти   в
журналистику... Ладно, будем надеяться, что он ничего не заметил.  У  него
тоже было не так уж много времени, чтобы анализировать и оценивать  каждое
мое слово. Он явно добивался какой-то своей цели, а все прочее, к цели  не
относящееся, надо думать, пропускал мимо ушей...
     Но чего же он добивался? Зачем это он попытался  приписать  мне  свои
заслуги и заслуги Комова вдобавок? И главное, вот так, в лоб,  едва  успев
поздороваться... Можно подумать, что я действительно распространяю легенды
о своем приоритете, будто бы именно мне  принадлежат  все  фундаментальные
идеи относительно Голованов, что я все это себе присвоил,  а  он  об  этом
узнал и дает мне понять, что я - дерьмо. Во всяком случае усмешка  у  него
была двусмысленная... Но  это  же  вздор!  О  том,  что  именно  я  открыл
Голованов, знают сейчас только самые узкие специалисты, да и те, наверное,
забыли об этом за ненадобностью...
     Чушь и ерунда, конечно. Но  факт  остается  фактом:  мне  только  что
позвонил Лев Абалкин и сообщил, что, по  его  мнению,  основоположником  и
корифеем современной науки о  Голованах  являюсь  я,  журналист  Каммерер.
Больше наш разговор не содержал  ничего  существенного.  Все  остальное  -
светская шелуха. Ну, правда, еще фальшивый (скорее всего) адрес в конце...
     Конечно, напрашивается еще одна версия. Ему было  все  равно,  о  чем
говорить. Он мог  позволить  себе  говорить  любую  чушь,  потому  что  он
позвонил только для того, чтобы увидеть меня.  Учитель  или  Майя  Глумова
говорят ему: тобой интересуется некий Максим Каммерер. "Вот как? -  думает
скрывающийся Лев. - Очень странно! Стоило мне прибыть на Землю,  как  мною
интересуется Максим Каммерер. А ведь я знавал Максима Каммерера. Что  это?
Совпадение? Лев Абалкин не верит в  совпадения.  Дай-ка  я  позвоню  этому
человеку и посмотрю, точно ли это Максим Каммерер, в прошлом Мак Сим...  А
если это действительно он, то посмотрим, как он будет себя вести..."
     Я почувствовал, что попал в точку.  Он  звонит  и  на  всякий  случай
отключает изображение. На тот самый случай, если я НЕ Максим Каммерер.  Он
видит меня. Не без удивления, наверное, но зато с явным  облегчением.  Это
самый обыкновенный Максим Каммерер, у него вечеринка, развеселое  шумство,
абсолютно ничего подозрительного. Что ж, можно обменяться десятком  ничего
не значащих фраз, назначить свидание и сгинуть...
     Но!  Это  не  вся  правда  и  не  только  правда.  Есть   здесь   две
шероховатости. Во-первых. Зачем ему вообще понадобилось тогда  вступать  в
разговор? Посмотрел бы, послушал, убедился, что я есть я,  и  благополучно
отключился бы. Ошибочное совпадение, кто-то не туда попал. И все.
     А во-вторых, я ведь тоже не вчера родился. Я  же  видел,  что  он  не
просто разговаривает со мной. Он еще и  наблюдает  за  моей  реакцией.  Он
хотел убедиться, что я есть я и что я определенным образом  отреагирую  на
какие-то его слова. Он говорит заведомо чушь и внимательно следит,  как  я
на эту чушь реагирую... Опять-таки странно. На  заведомую  чушь  все  люди
реагируют одинаково. Следовательно, либо я рассуждаю неправильно,  либо...
Либо, с точки зрения Абалкина,  эта  чушь  вовсе  не  чушь.  Например:  по
каким-то  совершенно  неведомым   мне   причинам   Абалкин   действительно
допускает, что моя роль в исследовании Голованов  чрезвычайно  велика.  Он
звонит мне, чтобы проверить это допущение, и по моей  реакции  убеждается,
что это допущение неверно.
     Вполне логично, но как-то странно. Причем здесь  Голованы?  Вообще-то
говоря, в  жизни  Льва  Абалкина  Голованы  сыграли  роль,  прямо  скажем,
фундаментальную. Стоп!
     Если бы мне сейчас предложили изложить вкратце самую  суть  биографии
этого человека, я бы, наверное,  сказал  так:  ему  нравилось  работать  с
Голованами, он больше всего на свете хотел работать с Голованами,  он  уже
весьма  успешно  работал  с  Голованами,  но  работать  с  Голованами  ему
почему-то не дали... Черт побери, а что тут было бы удивительного, если бы
у него наконец лопнуло бы терпение и он плюнул на этот свой штаб  "Ц",  на
КОМКОН, на дисциплину, плюнул на все и  вернулся  на  Землю,  чтобы,  черт
возьми, раз и навсегда выяснить, почему ему  не  дают  заниматься  любимым
делом, кто - персонально - мешает ему всю жизнь, с кого он может  спросить
за крушение взлелеянных планов, за горькое свое непонимание происходящего,
за пятнадцать лет, потраченных на безмерно тяжкую  и  нелюбимую  работу...
Вот он и вернулся!
     Вернулся и сразу наткнулся на мое имя. И  вспомнил,  что  я  был,  по
сути, куратором его первой работы с Голованами, и захотелось ему знать, не
принимал ли я  участия  в  этом  беспрецедентном  отчуждении  человека  от
любимого дела, и он узнал  (с  помощью  нехитрого  приема),  что  нет,  не
участвовал - занимался, оказывается, отражением десантов и вообще был не в
курсе.
     Вот как, например, можно было  бы  объяснить  давешний  разговор.  Но
только этот разговор и ничего больше. Ни темную историю  с  Тристаном,  ни
темную историю с Майей Глумовой, ни, тем более, причину, по  которой  Льву
Абалкину понадобилось скрываться, объяснить этой  гипотезой  было  нельзя.
Да, елки-палки, если бы эта моя  гипотеза  была  правильной,  Лев  Абалкин
должен был бы сейчас ходить по КОМКОНу и лупить своих обидчиков направо  и
налево как человек несдержанный и с артистической нервной  организацией...
Впрочем, что-то здравое в этой моей гипотезе все-таки  было,  и  возникали
кое-какие практические вопросы. Я решил задать их  Экселенцу,  но  сначала
следовало позвонить Сергею Павловичу Федосееву.
     Я взглянул на часы: 21.51. Будем надеяться, что старик еще не лег.
     Действительно,  оказалось,  что  старик  еще  не  лег.  С   некоторым
недоумением, словно бы не узнавая,  он  смотрел  с  экрана  на  журналиста
Каммерера. Журналист Каммерер рассыпался в извинениях за неурочный звонок.
Извинения были приняты, однако выражение недоумения не исчезло.
     - У меня к вам буквально один-два вопроса. Сергей Павлович, -  сказал
журналист Каммерер озабоченно. - Вы ведь встречались с Абалкиным?
     - Да. Я дал ему ваш номер.
     - Вы меня простите, Сергей Павлович... Он только что позвонил  мне...
И он разговаривал со мною как-то странно... - Журналист Каммерер с  трудом
подбирал слова. - У меня  возникло  впечатление...  Я  понимаю,  что  это,
скорее всего, ерунда, но ведь всякое может случиться... В конце концов  он
мог вас неправильно понять...
     Старик насторожился.
     - В чем дело? - спросил он.
     - Вы ведь рассказали ему обо мне... Н-ну, о нашем с вами разговоре...
     - Естественно. Я не понимаю вас. Разве я не должен был рассказывать?
     - Да нет, дело не в этом. Видимо,  он  все-таки  неверно  вас  понял.
Представьте себе, мы не  виделись  с  ним  пятнадцать  лет.  И  вот,  едва
поздоровавшись, он с каким-то болезненным сарказмом принимается восхвалять
меня за то... Короче говоря, он фактически  обвинил  меня  в  том,  что  я
претендую на его приоритет в работе с Голованами! Уверяю вас, без  всяких,
без малейших на то оснований... Поймите, я в этом вопросе выступаю  только
как журналист, как популяризатор, и никак не более того...
     - Позвольте, позвольте, молодой человек!  -  Старик  поднял  руку.  -
Успокойтесь, пожалуйста. Разумеется, ничего подобного я  ему  не  говорил.
Хотя бы уже просто потому, что я в этом совсем не разбираюсь...
     - Ну... может быть... вы как-то недостаточно точно сформулировали...
     - Позвольте, я вообще  ему  ничего  такого  не  формулировал!  Я  ему
сказал, что некий журналист Каммерер пишет о нем книгу и обратился ко  мне
за материалом. Номер у журналиста такой-то. Позвони ему. Все. Вот все, что
я ему сказал.
     - Ну тогда  я  не  понимаю,  -  сказал  журналист  Каммерер  почти  в
отчаянии. - Я поначалу решил, что он как-то неверно вас понял, но если это
не так... тогда я не знаю... Тогда это что-то болезненное. Мания какая-то.
Вообще эти Прогрессоры, может быть, и ведут себя вполне достойно у себя на
работе, но на Земле они иногда  совершенно  распускаются...  Нервы  у  них
сдают, что ли...
     Старик завесил глаза бровями.
     -  Н-ну,  знаете  ли...  В  конце  концов  не  исключено,  что   Лева
действительно меня недопонял... а точнее сказать, недослышал... Разговор у
нас получился мимолетный, я спешил, был сильный ветер, очень шумели сосны,
а вспомнил я о вас в самый последний момент...
     - Да нет, я ничего такого не хочу сказать...  -  попятился  журналист
Каммерер. - Возможно, что это именно я недопонял Льва... Меня, знаете  ли,
кроме прочего, потряс его вид... Он сильно  изменился,  сделался  каким-то
недобрым... Вам не показалось, Сергей Павлович?
     Да,   Сергею   Павловичу   это   тоже   показалось.   Понуждаемый   и
подталкиваемый  не  слишком  скрываемой  обидой   простодушно-общительного
журналиста Каммерера, он постепенно и очень сбивчиво,  стыдясь  за  своего
ученика и за какие-то свои мысли, рассказал, как это все у них произошло.
     Примерно в 17.00 С. П. Федосеев  покинул  на  глайдере  свою  усадьбу
"Комарики" и взял курс на Свердловск, где  у  него  было  назначено  некое
заседание некоего клуба. Через пятнадцать минут его буквально  атаковал  и
заставил приземлиться в  диком  сосновом  бору  невесть  откуда  взявшийся
глайдер, водителем которого оказался Лев Абалкин. На поляне, среди шумящих
сосен, между ними состоялся краткий разговор, построенный Львом  Абалкиным
по уже известной мне схеме.
     Едва поздоровавшись, фактически не давши старому учителю раскрыть рта
и не тратя времени на объятия, он обрушился на старика  с  саркастическими
благодарностями. Он язвительно благодарил несчастного Сергея Павловича  за
те неимоверные усилия, которые тот якобы приложил, чтобы убедить  комиссию
по  распределению   направить   абитурие