н на языке нилдоров. - Поешь с нами?
   Не ожидая ответа, он бросил кусок мяса на  землю  и  отошел  к  своим
собратьям. Желудок Гандерсена подкатил к горлу. Ему  вовсе  не  хотелось
сырого мяса, особенно сейчас. На берегу внезапно наступила тишина.
   За ним наблюдали все - сулидоры и нилдоры.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Гандерсен, шатаясь, поднялся на ноги, вдохнул  полной  грудью  теплый
воздух и, стараясь выиграть хотя бы немного времени, подошел  к  берегу,
чтобы ополоснуть лицо. Он нашел  свою  брошенную  одежду,  и,  одеваясь,
протянул еще несколько минут. Чувствовал  себя  он  уже  немного  лучше,
однако  проблема   сырого   мяса   оставалась.   Сулидоры   наслаждались
пиршеством, терзали и рвали мясо, обгладывали кости, и часто с интересом
поглядывали на него - как  он  отнесется  к  их  приглашению.  Нилдорам,
которые, естественно,  сами  к  мясу  даже  не  прикасались,  тоже  было
любопытно, как он поступит. А если он откажется есть мясо - обидит ли он
этим сулидоров? А если съест - не окажется ли он в глазах нилдоров диким
зверем? Гандерсен решил, что все же лучше  съесть  кусочек  -  как  жест
доброй воли  по  отношению  к  грозно  выглядевшим  двуногим  созданиям.
Нилдоров, в конце концов, похоже, не беспокоил вид сулидоров, пожирающих
мясо; почему бы и землянину, известному хищнику, не сделать то же самое?
   Ладно, он съест мясо, но  так,  как  пристало  землянину.  Он  сорвал
несколько широких листьев водяных растений, расстелил их, как коврик,  и
положил на них мясо. Потом достал из кармана лучемет,  поставил  его  на
среднюю мощность и обжигал поверхность мяса, пока  оно  не  прожарилось,
затем узким лучом разрезал его на кусочки. Он сел, скрестив  ноги,  взял
ломтик и откусил. Мясо было мягкое, похожее на сыр,  проросшее  толстыми
хрящами. Усилием воли Гандерсен  заставил  себя  проглотить  три  куска.
Почувствовав, что с него хватит, он встал, с  благодарностью  поклонился
сулидорам и присел у берега  озера,  чтобы  зачерпнуть  немного  воды  и
запить угощение. За все это время  никто  не  произнес  ни  слова  и  не
подошел к нему.
   Смеркалось. Нилдоры вышли из воды и встали группами вдали от  берега.
Шумное пиршество сулидоров продолжалось, но оно уже подходило к концу; к
ним присоединились несколько небольших зверьков  -  пожирателей  падали,
которые  обрабатывали  заднюю  часть  тела   малидара,   пока   сулидоры
приканчивали другую половину.
   Гандерсен огляделся в поисках Срин'гахара, чтобы задать ему несколько
вопросов. Его беспокоило, что  нилдоры  столь  безразлично  отнеслись  к
убийству в озере. Он всегда  считал  нилдоров  более  благородными,  чем
другие крупные создания на этой планете, поскольку нилдоры могли  лишить
кого-либо жизни только в том случае, если  на  них  нападали,  и  то  не
всегда. В его понимании это была разумная  раса,  свободная  от  каинова
греха. Отсюда следовал  очевидный  вывод:  нилдоры,  поскольку  сами  не
убивают, будут рассматривать убийство  как  факт,  достойный  осуждения.
Теперь же он убедился, что его рассуждения были ошибочны и даже  наивны.
Нилдоры не убивают  просто  потому,  что  не  едят  мяса.  Но  моральное
превосходство, которое он им в связи с этим приписывал,  оказалось  лишь
плодом его обремененного чувством вины воображения.
   Ночь наступила внезапно, как обычно в тропиках. Темноту нарушала лишь
одна луна. Гандерсен заметил нилдора, которого принял за Срин'гахара,  и
подошел к нему.
   - У меня есть вопрос, Срин'гахар, мой любезный попутчик, - начал  он.
- Когда сулидоры вошли в воду...
   - Ты ошибся, -  спокойно  сказал  нилдор.  -  Я  Тхали'ванум,  трижды
рожденный.
   Гандерсен пробормотал извинение и смущенно отошел в сторону.  Типично
земная ошибка,  подумал  он.  Он  вспомнил,  что  его  бывший  шеф  тоже
постоянно путал одного нилдора с другим и злился: "Не могу отличить друг
от друга этих больших ублюдков! Почему они не носят каких-нибудь меток?"
Какой позор - не уметь различать туземцев! Гандерсен всегда ставил  себе
в заслугу то, что избегал подобных ошибок. А теперь, когда ему так  было
нужно снискать их расположение...
   Он подошел к другому нилдору и в последний момент понял, что это тоже
не Срин'гахар. На третий раз он в конце концов  нашел  своего  спутника.
Срин'гахар  спокойно  лежал  под  деревом,  подогнув  ноги.   Гандерсен,
наконец, задал мучивший его вопрос.
   - Почему нас должен потрясать вид насильственной  смерти?  -  ответил
Срин'гахар. - В конце концов, у малидаров нет г'ракх, а сулидорам  нужно
есть.
   - Нет г'ракх? - удивился Гандерсен. - Не знаю такого слова.
   - Это определенное свойство, которое отличает существ, имеющих  душу,
- пояснил нилдор. - Без г'ракх ты всего лишь животное.
   - У сулидоров есть г'ракх?
   - Естественно.
   - И у нилдоров, конечно, тоже. А у малидаров нет. А у землян?
   - Но ведь совершенно ясно, что у землян есть г'ракх.
   - И  можно  свободно  убивать  существа,  которые  не  обладают  этим
свойством?
   - Если возникнет такая необходимость, то можно, - ответил Срин'гахар.
- Это же так просто. Разве в вашем мире не существует такого понятия?
   - В моем мире, - ответил  Гандерсен,  -  существует  лишь  один  вид,
обладающий г'ракх, и поэтому, может быть, мы уделяем этим проблемам мало
внимания. Мы считаем, что все, кто не принадлежит к нашему виду,  лишены
г'ракх.
   - Значит, именно поэтому, когда вы оказываетесь в  другом  мире,  вам
трудно определить, есть ли г'ракх у других существ? - сказал Срин'гахар.
- Можешь не отвечать, я понимаю.
   - Можно еще  вопрос?  -  продолжал  Гандерсен.  -  Что  здесь  делают
сулидоры?
   - Мы позволяем им здесь быть.
   - Раньше, когда Компания управляла Белзагором,  сулидоры  никогда  не
покидали Страну Туманов.
   - Тогда мы не разрешали им приходить сюда.
   - А теперь разрешаете. Почему?
   - Потому что  теперь  это  не  доставляет  нам  хлопот.  Раньше  были
трудности.
   - Какие трудности? - допытывался Гандерсен.
   - Тебе нужно спросить об этом кого-то, кто был рожден больше раз, чем
я, - мягко ответил Срин'гахар. - Я - лишь однажды  рожденный,  и  многое
кажется мне странными, так же, как и  тебе.  Смотри,  уже  вторая  луна!
Когда взойдет третья, мы будем танцевать.
   Гандерсен  поднял  взгляд  и  увидел  небольшой  белый  диск,  быстро
двигавшийся над вершинами деревьев.  Пять  лун  Белзагора  вращались  по
разным орбитам - ближайшая у самой границы Роша, самая дальняя  же  едва
была видна. На ночном небе обычно  светили  только  две  или  три  луны.
Орбиты четвертой и пятой лун были настолько  вытянуты,  что  на  большей
части планеты эти луны  вообще  не  были  видны,  а  в  оставшейся  зоне
появлялись не более трех-четырех раз в год. В одну ночь каждого года все
пять  лун  можно   было   увидеть   вместе,   но   только   в   пределах
десятикилометровой полосы, шедшей под углом в сорок градусов к  экватору
с северо-востока на  юго-запад.  Гандерсен  видел  Ночь  Пяти  Лун  лишь
единственный раз в жизни.
   Нилдоры начали перемещаться в сторону озера. Появилась  третья  луна,
двигаясь с юга на север.
   Значит, он снова увидит, как они танцуют. Один раз ему  уже  пришлось
наблюдать эту церемонию - в начале его карьеры, у Водопадов Шангри-Ла, в
северных тропиках. В ту ночь нилдоры собрались  по  обоим  берегам  реки
Мэдден, и в течение нескольких часов после  наступления  темноты  сквозь
рев  водопада  доносились  их  крики.  Курц,  который  тогда  работал  в
Шангри-Ла, предложил посмотреть "это представление" и повел Гандерсена в
ночную темноту. Это было за шесть месяцев до эпизода  на  биостанции,  и
Гандерсен тогда еще не был  знаком  со  странностями  Курца.  Однако  он
быстро понял это, как только Курц присоединился  к  танцующим  нилдорам.
Огромные  существа,  встав  полукругами,  двигались  вперед   и   назад,
пронзительно трубя и топая  так,  что  отдавалось  эхом.  И  вдруг  Курц
оказался среди них. На его обнаженной груди в свете луны блестели  капли
пота. Он танцевал самозабвенно. Так же  как  нилдоры,  он  ревел,  топал
ногами, подбрасывал вверх руки, крутился и подпрыгивал. Нилдоры окружили
его, оставив, однако, достаточно места, чтобы  он  мог  продолжать  свой
безумный танец. Они  приближались  к  нему  и  отдалялись,  и  возникало
впечатление некой пульсации - как будто сжималась и разжималась какая-то
дикая  мощь.  Гандерсен  стоял,  охваченный  непонятным  страхом,  и  не
пошевелился, когда Курц крикнул,  чтобы  он  присоединялся  к  нему.  Он
смотрел, и ему казалось, что проходят  часы.  Он  чувствовал  себя,  как
загипнотизированный топотом танцующих  нилдоров.  Наконец,  ему  удалось
преодолеть транс, и он поискал взглядом Курца; тот продолжал  дергаться,
как марионетка, которую тянут за невидимые  нити,  и  несмотря  на  свой
высокий рост, выглядел среди нилдоров жалкой, хрупкой фигуркой. Курц  не
слышал Гандерсена  и  не  обращал  на  него  внимания.  В  конце  концов
Гандерсен один  вернулся  в  дом  и  лишь  утром  нашел  изможденного  и
утомленного Курца, который сидел на скамейке, глядя на водопад.
   - Ты должен был остаться. Ты должен танцевать, - прошептал Курц.
   Гандерсен  знал,  что  обряды  нилдоров  изучались,  и  обратился   к
литературе, чтобы выяснить подробности. Танец явно был связан с каким-то
сюжетом и имел некоторые черты, подобные земным средневековым таинствам.
Это  была  инсценировка  какого-то  неизмеримо  важного  мифа  нилдоров,
являвшаяся одновременно развлечением и способом достижения  религиозного
экстаза. Содержание этой  драмы,  к  сожалению,  было  изложено  древним
молитвенным языком, ни одно слово которого не  было  известно  землянам.
Хотя нилдоры без сопротивления учили первых пришельцев  с  Земли  своему
относительно  простому  современному  языку,  они  никогда  не  сообщали
ничего, что могло бы послужить ключом к пониманию древнего языка. Ученые
также отмечали один факт, который Гандерсена очень заинтересовал: дело в
том, что всегда, в течение  нескольких  дней  после  совершения  обряда,
группы  нилдоров  из   стада,   участвовавшего   в   ритуальном   танце,
отправлялись в  Страну  Туманов  -  вероятно,  для  того,  чтобы  пройти
повторное рождение. Гандерсен думал о том, не  является  ли  этот  обряд
какой-то предшествующей ему очистительной церемонией.
   Все нилдоры собрались у озера. Срин'гахар пришел последним. Присев на
берегу, Гандерсен наблюдал за огромными созданиями. Луны, двигавшиеся  в
противоположных направлениях, создавали причудливые тени, и их  холодный
свет превращал зеленоватые шкуры нилдоров в складчатые  черные  одеяния.
Слева от него возле своих хижин сидели на  корточках  сулидоры.  Они  не
допускались  к  участию  в  церемонии,   но,   очевидно,   смотреть   им
разрешалось.
   В наступившей тишине раздался  низкий,  отчетливый  голос.  Гандерсен
пытался понять значение слов, надеясь, что это даст ему магический  ключ
к пониманию таинственного  языка.  Но  он  ничего  не  понимал.  Говорил
Вол'химиор, многократно рожденный старец. Он  произносил  слова,  хорошо
известные всем собравшимся у озера - может быть, какое-то  воззвание,  а
может быть, молитву. Потом наступила долгая  пауза,  а  затем  отозвался
второй нилдор, с другого конца группы, с точно такой же интонацией  и  в
таком же ритме, как и Вол'химиор. Снова наступила тишина, пока вновь  не
послышался голос Вол'химиора, на этот раз более  громкий.  Торжественный
диалог продолжался. Время от времени все стадо повторяло их слова,  эхом
отражавшиеся от черного занавеса ночи.
   Прошло минут десять, и раздался голос  третьего  нилдора.  Вол'химиор
ответил. В свою очередь заговорил четвертый.  А  потом  внезапно  к  ним
присоединились голоса многих собравшихся, причем каждый интуитивно знал,
когда ему говорить, а когда молчать.  Темп  переговоров  становился  все
быстрее. Церемония превратилась в мозаику из коротких  фраз,  поочередно
раздававшихся  в  разных  концах  группы.   Некоторые   нилдоры   начали
раскачиваться и переступать с ноги на ногу.
   Вспышка молнии осветила  небо.  Гандерсену  внезапно  стало  холодно,
несмотря на душный воздух. Он представил, будто  он  -  одинокий  путник
где-то  на  Земле,  в  доисторическую  эпоху,  и  наблюдает  за   стадом
мастодонтов.  Разыгрывающаяся   перед   его   глазами   драма   достигла
кульминации. Все человеческие проблемы стали  так  далеки,  что  с  ними
можно было не считаться. Нилдоры ревели, топали ногами,  призывали  друг
друга и фыркали. Вскоре они начали собираться и вставать рядами. Призывы
и ответы продолжались, как странный, непонятный  фон.  Стало  еще  более
душно. Гандерсен уже не  различал  отдельных  голосов,  он  слышал  лишь
низкие аккорды всеобщего фырканья: ах, ах, ах, ах; ах, ах, ох,  ах  -  в
такт старому ритму, который  он  помнил  еще  с  той  ночи  у  Водопадов
Шангри-Ла. Нилдоры не знают музыкальных инструментов,  однако  Гандерсен
будто   слышал   бой   мощных   барабанов:    ритмичный,    интенсивный,
гипнотизирующий. Ах, ах, ах, ах. Ах, ах, ах, ах. АХ, АХ, АХ, АХ. АХ, АХ,
АХ, АХ! Это  было  тяжелое  дыхание,  как  в  экстазе,  бесконечный  ряд
вздохов: ах, ах, ах, ах; ах, ах, ах, ах - с едва заметной  паузой  между
группами из четырех звуков; казалось, все джунгли отвечают эхом.
   И нилдоры танцевали.
   Внизу у берега озера двигались большие массивные тени, двигались, как
газели, - два  быстрых  шага  вперед,  один  шаг  с  притопом  назад,  и
четвертый, чтобы удержать равновесие. Бум, бум, бум, бум; бум, бум, бум,
бум - казалось, вздрагивала вся Вселенная. Начальная  фаза  церемонии  -
драматический диалог, который мог быть какой-то  философской  беседой  -
окончательно сменилась первобытным ритмом  и  чудовищными  перемещениями
колоссальных слоновьих тел.  Бум,  бум,  бум,  бум.  Гандерсен  взглянул
налево и увидел, что  сулидоры,  будто  в  трансе,  покачивают  головами
вперед и назад в такт танца. Ни один из них,  однако,  не  поднялся.  Им
достаточно было кивать, раскачиваться и время от времени бить лапами  по
земле.
   Гандерсен почувствовал себя полностью оторванным  от  прошлого  и  от
своей человеческой сущности, утратил осознание принадлежности  к  своему
виду. Он помнил лишь  какие-то  отрывочные,  не  связанные  между  собой
образы. Он снова находился на биостанции, отравленный ядом, и  испытывал
галлюцинации: он чувствовал, что превратился в нилдора и бродит по лесу,
или стоит на берегу большой реки и смотрит на те самые танцы. И  еще  он
вспоминал ночи, проведенные на безопасных станциях Компании,  среди  ему
подобных, когда вдали слышался топот тяжелых ног. Каждый  раз  Гандерсен
отказывался от  того,  что  предлагала  ему  эта  странная  планета.  Он
предпочел уйти с биостанции, нежели во второй  раз  попробовать  яд;  он
отказался от приглашения Курца присоединиться к танцующим  нилдорам;  он
всегда оставался в  помещении,  когда  из  джунглей  начинал  доноситься
ритмичный топот. Но сейчас он почти не  ощущал  своей  принадлежности  к
роду человеческому.
   Его неумолимо тянуло черное,  непонятное  безумие  на  берегу  озера.
Нечто чудовищное словно возникло внутри него и росло вместе с  неустанно
повторявшимися отзвуками - бум, бум, бум, бум. Но имел ли он право,  как
Курц, присоединиться к чужому обряду? Он не осмеливался внести  смятение
в торжественный ритуал.
   Внезапно он осознал, что спускается по болотистому склону  в  сторону
безумствующих нилдоров. Если  бы  он  мог  считать  их  подпрыгивающими,
фыркающими слонами, все было бы в порядке. Если бы даже он  мог  считать
их дикарями, совершающими некий обряд, все тоже было бы в порядке. Но  в
его душу закралось подозрение, что вся  церемония,  все  слова  и  танцы
играют существенную роль для нилдоров, и это было хуже всего. Их толстые
ноги, короткие шеи и свисающие хоботы отнюдь  не  делали  их  слонами  -
из-за тройных бивней, гребней на голове и прочих анатомических  отличий.
И, хотя они не знали  никакой  технологии,  не  знали  письменности,  их
нельзя было считать дикарями, поскольку этого  не  позволял  уровень  их
интеллекта. Они были существами, обладающими г'ракх. Гандерсен вспомнил,
с какой наивностью пытался передать нилдорам завоевания земной культуры.
Он хотел их очеловечить, поднять на более высокий уровень, но ничего  из
этого не вышло; он обнаружил, что душа его  стремится..,  вниз?.,  к  их
уровню, где бы тот ни располагался. Бум, бум, бум, бум. Его  ноги  после
некоторых колебаний стали на ходу отбивать этот ритм,  пока  он  шел  по
склону к озеру. Осмелится ли он? А может быть, они просто растопчут его,
как совершившего святотатство?
   Курцу они позволяли танцевать. Это было в других  широтах,  давно,  и
нилдоры были другие, но Курцу позволяли танцевать.
   - Эй! - позвал его какой-то нилдор. - Идем, потанцуем с нами!
   Был ли это Вол'химиор? Или Срин'гахар? А может,  Тхали'ванум,  трижды
рожденный? Гандерсен не знал, кто его позвал. В темноте, в густом тумане
трудно было различить  гигантские,  почти  одинаковые  силуэты.  Он  уже
спустился до самого конца склона. Его окружали нилдоры, ходившие туда  и
обратно по собственным тропинкам  на  берегу  озера.  Тела  их  издавали
кислый запах, от которого, смешанного  с  испарениями,  Гандерсену  было
тяжело дышать, и у него кружилась голова.
   - Да, да, иди, танцуй с нами.
   И он начал танцевать. Он нашел себе кусочек мокрой земли  и  завладел
им. Он утаптывал его в диком экстазе. Он двигался вперед,  потом  назад.
Нилдоры не вторгались на его территорию.
   Гандерсен тряс  головой,  вращал  глазами,  руки  его  дрожали,  тело
изгибалось и раскачивалось,  а  сам  он  не  переставал  подскакивать  и
подергиваться. Он набирал в легкие воздуха и выкрикивал что-то на чужих,
неизвестных ему языках. Кожа его горела, он сбросил одежду, но и это  не
помогло. Бум, бум, бум, бум.  Даже  сейчас  его  не  оставила  полностью
давняя привычка смотреть на все со стороны, так что он мог с  изумлением
наблюдать, как он танцует голый посреди  стада  гигантских  инопланетных
животных. Могут ли они в  своей  безумной  страсти  вторгнуться  на  его
территорию и втоптать его в  грязь?  Оставаться  здесь,  посреди  стада,
наверняка было небезопасно. Но он остался. Бум, бум, бум, бум, и  снова,
и еще раз. Кружась так, он заметил в смутном свете луны над озером,  как
малидары спокойно жевали траву, не  обращая  ни  малейшего  внимания  на
обезумевших нилдоров. У  них  нет  г'ракх,  подумал  он.  Это  настоящие
животные, и их тяжелые, как свинец, души сойдут вниз, в землю.
   Бум, бум, бум, бум. Бум. Бум. БУМ. Бум.
   Гандерсен вдруг увидел,  что  какие-то  гладкие,  блестящие  существа
ползают и проскальзывают между ногами нилдоров. Змеи!  Ритмичная  музыка
выманила их из глубины  зарослей.  Нилдоров  вовсе  не  беспокоило,  что
смертельно ядовитые твари ползают среди них. А ведь один укол их  острых
игл  мог  свалить  каждого  из  них  с  ног.  Змеи  поползли  в  сторону
Гандерсена, который знал, что их яд для него не опасен;  но  у  него  не
было желания еще раз его попробовать. Он не прерывал танца, несмотря  на
то, что пять толстых розовых тварей извивались вокруг него.  Однако  они
его не тронули.
   Змеи появились и исчезли. Топот все еще продолжался,  земля  все  еще
сотрясалась.  Сердце  Гандерсена  стучало,   как   молот,   но   он   не
останавливался. Он танцевал. Он весь отдался, слился  с  теми,  кто  его
окружал, делил с ними их ощущения,  так  глубоко,  так  интенсивно,  как
только был в состоянии.
   Луны зашли. Небо начало  розоветь.  Гандерсен  осознал,  что  уже  не
слышит топота ног танцующих нилдоров. Он танцевал  один.  Нилдоры  легли
вокруг,  но  все  еще  продолжали  свою  странную,  непонятную   молитву
приглушенными  голосами.  Он  не  мог  различить  отдельные  слова,  они
сливались во всепроникающую ритмичную мелодию. В такт  этой  мелодии  он
кружился, извивался, не в