ом.
   - Ты первый человек, которому я это говорю.  Нилдоры,  с  которыми  я
путешествую, этого не знают. Я не могу удержаться. Я в долгу перед  этой
планетой, и вернулся, чтобы исполнить свой долг. Я должен  пройти  через
это, каковы бы ни были последствия.
   - Идем со мной, - сказала она глухим, пустым, механическим голосом.
   - Куда?
   - Идем.
   Он молча пошел за ней.  Она  повела  его  на  средний  этаж  дома,  в
коридор, где стоял на страже один из роботов. Сина кивнула  ему,  и  тот
отодвинулся. В конце  коридора  она  остановилась  и  приложила  руку  у
дверному датчику. Дверь открылась.  Сина  жестом  пригласила  Гандерсена
войти вместе с ней.
   Он услышал хрюкающие и фыркающие звуки, которые уже  слышал  накануне
вечером. Теперь не было никакого  сомнения,  что  это  сдавленный  плач,
полный неизмеримой боли.
   - В этой комнате Курц проводит теперь свои  дни,  -  сказала  Сина  и
отодвинула штору, отгораживавшую внутренность помещения. - А так  теперь
выглядит Курц.
   - Не может быть, - прошептал Гандерсен. - Как.., как...
   - Как это случилось?
   - Да, как...
   - С течением лет он начал сожалеть о своих  не  праведных  делах.  Он
очень страдал из-за своей вины, и в прошлом году решил  искупить  грехи.
Он отправился в Страну Туманов и прошел церемонию повторного рождения. И
именно это принесли мне обратно.  Вот  так,  Эдмунд,  выглядит  человек,
прошедший обряд возрождения.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   То, на что смотрел Гандерсен, внешне походило на человека,  и,  может
быть, когда-то это действительно  был  Джефф  Курц.  На  кровати  лежало
невероятно  длинное   тело,   раза   в   полтора   длиннее   нормального
человеческого роста, будто кто-то вытянул позвоночник и грудную  клетку.
Череп напоминал Курца: высокий лоб,  надбровные  дуги,  выступавшие  еще
сильнее, чем помнил Гандерсен; они  возвышались  над  закрытыми  глазами
Курца, словно баррикады, защищающие от некоего проникновения  с  севера.
Однако густые черные брови и длинные, почти женские ресницы исчезли.
   Лицо ниже лба исказилось до неузнаваемости. Оно  выглядело  так,  как
будто все его черты были расплавлены в тигле  и  растеклись.  Прекрасный
орлиный нос Курца теперь напоминал  стоптанную  галошу,  вытянутый,  как
рыло тапира. Из-за отвислых приоткрытых губ  виднелись  беззубые  десны.
Подбородок был сдвинут назад, как у питекантропа, а  плоские  и  широкие
скулы полностью изменяли облик лица.
   Сина сняла покрывало, чтобы показать остальное.
   Тело  на  кровати,  полностью  лишенное  волос,  длинное  и  розовое,
напоминало гигантского  вареного  слизняка.  Под  высохшей  пергаментной
кожей выпирали ребра и кости. Пропорции  тела  были  искажены:  поясница
находилась не правдоподобно далеко от грудной клетки,  и  ноги,  хотя  и
длинные, тоже выглядели не так, как  следовало.  Казалось,  что  лодыжки
соединяются с коленями. Пальцы ног срослись  и  заканчивались  звериными
когтями. Зато пальцы рук, может  быть,  в  качестве  компенсации,  имели
дополнительные суставы, из-за чего стали длинными и  тонкими,  как  ноги
паука: они постоянно изгибались и сжимались. Соединение рук с  туловищем
тоже выглядело необычно, хотя Гандерсен заметил это  лишь  тогда,  когда
Курц повернул левую руку на триста  шестьдесят  градусов.  Его  плечевой
сустав, вероятно, был устроен по принципу шарового сочленения.
   Курц отчаянно пытался что-то сказать, но лишь бормотал какие-то слова
на неизвестном Гандерсену языке. Нечто вроде состоящего из  трех  частей
адамова яблока поднималось и опускалось в его гортани. С большим усилием
он изогнулся так, что кожа натянулась на странно сплющенных  костях.  Он
все  еще  пытался  говорить.  Иногда  среди  его  бормотания   удавалось
различить отдельные слова по-английски или на языке нилдоров.
   "Река..,  смерть..,  потеря..,  ужас..,  река..,  пещера..,  тепло..,
потеря..,  тепло..,  катастрофа..,  черно..,   иди..,   бог..,   ужас..,
рожден.., потеря.., рожден..."
   - Что он говорит? - спросил Гандерсен.
   - Никто не знает. Даже когда нам  понятны  отдельные  слова,  они  не
имеют никакого смысла. А чаще всего и слов не разобрать. Он  говорит  на
языке того мира, в котором сейчас пребывает.
   - Он хоть раз был в сознании с тех пор, как он здесь?
   - Полностью - никогда, - сказала Сина. - Иногда у него открыты глаза,
но он ни на что не реагирует. Смотри.
   Она подошла к кровати и приподняла веки Курца. Гандерсен увидел глаза
без белков - глазные яблоки были целиком черными, блестящими, с голубыми
прожилками. Гандерсен провел ладонью перед  глазами  Курца,  но  тот  не
обратил на это внимания, даже когда пальцы приблизились к самым  глазам.
Однако, когда Гандерсен хотел убрать ладонь, Курц поднял правую  руку  и
схватил  его  за  запястье.  Гротескно  вытянутые  пальцы  оплели   руку
Гандерсена, и Курц медленно, но с огромной силой подтянул его к кровати.
Теперь Курц говорил только по-английски. Видно было, с какими  страшными
мучениями он пытается извлекать слова из  какой-то  бездны.  Он  говорил
монотонно и непрерывно:
   - Вода сон смерть спасение сон сон огонь любовь вода мечта холод  сон
план взлет падение взлет падение взлет взлет взлет.
   Потом добавил:
   - Падение!
   Затем он начал произносить разные бессмысленные слоги, и  его  пальцы
отпустили руку Гандерсена.
   Первой заговорила Сина.
   - Похоже, он хочет нам что-то сказать, - заметила она. - Я никогда не
слышала, чтобы он подряд произнес столько понятных слов.
   - Но что он говорил?
   - Не знаю. Однако это что-то значило. Гандерсен  кивнул.  Несчастный,
измученный Курц передал им свое завещание  и  благословение:  "Сон  план
взлет падение взлет падение взлет взлет взлет. Падение". Может быть, это
даже имело какой-то смысл.
   - И он отреагировал на твое присутствие,  -  продолжала  Сина.  -  Он
увидел тебя и взял за руку!
   Скажи ему что-нибудь. Может быть, он снова обратит на тебя внимание.
   - Джефф? - прошептал Гандерсен, опустившись на колени.  -  Джефф,  ты
помнишь меня? Эдмунд Гандерсен. Я вернулся, Джефф.  Ты  слышишь,  что  я
говорю? Если ты меня понимаешь, подними снова правую руку.
   Курц, однако, не поднял руку. Он издал приглушенный  стон,  низкий  и
страшный. Потом закрыл глаза  и  замер  неподвижно.  Мускулы  под  кожей
судорожно дернулись, из пор выступил едко пахнущий пот. Гандерсен  встал
и отошел в сторону.
   - Как долго он здесь? - спросил он.
   - Почти полгода. Когда я уже поверила  в  его  смерть,  два  сулидора
принесли его на чем-то вроде носилок.
   - Он был уже такой?
   - Да. И с тех пор он здесь лежит. А изменился  он  больше,  чем  тебе
кажется, - сказала Сина. - Внутри у него тоже все другое. У  него  почти
нет пищевода. Он не может есть никакой твердой пищи, я  даю  ему  только
соки. В его сердце есть дополнительные камеры,  а  легкие  вдвое  больше
нормальных. Диагностат  здесь  бесполезен,  поскольку  его  организм  не
соответствует параметрам человеческого тела.
   - И это произошло при повторном рождении?
   - Да, при повторном рождении. Тогда они принимают наркотики, и это их
изменяет. Наркотики эти действуют и на людей. Впрочем, мы применяем их и
на Земле для регенерации некоторых органов. Но здесь они принимают более
сильные дозы этого яда, и тогда изменения  в  организме  выходят  из-под
контроля. Если ты туда пойдешь, Эдмунд, то же будет и с тобой.
   - Откуда ты знаешь, что это последствия повторного рождения?
   - Знаю, - твердо сказала она.
   - Но откуда?
   - Он говорил, что для  этого  туда  идет.  И  сулидоры,  которые  его
принесли, говорили, что он возродился.
   - Может быть, они лгали. Может быть, повторное рождение - это одно, а
есть еще что-то другое, опасное, что проделали с  Курцем,  поскольку  он
был очень плохим человеком.
   - Ты сам себя обманываешь, - настаивала Сина. - Там свершается только
один обряд, и вот его результат.
   - Возможно, разные  люди  по-разному  на  него  реагируют,  если  там
действительно происходит только один обряд. Но ты не можешь быть уверена
в том, что он стал таким после повторного рождения.
   - Ты говоришь глупости!
   - Я говорю серьезно.  Может  быть,  какие-то  внутренние  особенности
Курца привели к  тому,  что  он  так  изменился,  а  я  могу  измениться
по-другому. Может быть, в лучшую сторону.
   - Ты хочешь измениться, Эдмунд?
   - Я бы рискнул.
   - Ты можешь перестать быть человеком!
   - Какое-то время я пытался быть человеком. Может быть,  пришло  время
попробовать что-то другое?
   - Я не пущу тебя! - Сина была в отчаянии.
   - Не пустишь? А какое ты имеешь право?
   - Я уже потеряла Джеффа, и если ты пойдешь туда...
   - То?
   - Ну ладно, - она поколебалась. - Я не могу тебя удержать,  но  прошу
тебя, не ходи!
   - Я должен.
   - Ты такой же, как он! Ты сам выдумал свои  грехи  и  вообразил,  что
обязательно должен их искупить. Это безумие, разве ты не  понимаешь?  Ты
просто сам хочешь повредить себе, и так сильно, как только  возможно,  -
она быстро дышала, глаза ее блестели. - Послушай, - возбужденно говорила
она. - Если тебе так необходимо страдать, я тебе помогу. Хочешь, чтобы я
тебя  отхлестала  кнутом?  Пинала  ногами?  Если   тебе   хочется   быть
мазохистом, я буду садисткой.  Я  доставлю  тебе  любые  мучения,  какие
только пожелаешь. Ты сможешь просто купаться в них. Но не ходи в  Страну
Туманов. Игра зашла слишком далеко, Эдмунд.
   - Ты ничего не понимаешь, Сина.
   - А ты?
   - Может быть, пойму, когда вернусь.
   - Ты вернешься в таком  же  состоянии,  как  он!  -  крикнула  она  и
подбежала к кровати Курца. - Посмотри на него!  Посмотри  на  его  ноги!
Посмотри на его глаза, рот, его нос, пальцы, все остальное! Это  уже  не
человек. Хочешь лежать, как он - бормотать непонятные  слова,  постоянно
пребывать в чудовищном бреду?
   Гандерсен задумался. На Курца действительно  было  страшно  смотреть.
Отважится ли он на риск, зная, что подобное может произойти и с ним?
   - Я должен идти, - заявил он, однако не столь решительно, как прежде.
   - Он сейчас в аду, - сказала Сина. - Ты тоже там окажешься.
   Она подошла к Гандерсену и прижалась к нему. Он почувствовал, как  ее
горячие груди и бедра касаются его  кожи.  Сина  судорожно  обняла  его.
Гандерсена охватило чувство грусти и сожаления.  Он  думал  о  том,  чем
когда-то была для него Сина; о том, какая она была и какая теперь стала,
и чем должна быть ее жизнь с этим чудовищем, о  котором  ей  приходилось
заботиться. Его угнетали воспоминания о безвозвратно потерянном прошлом,
темном и неопределенном настоящем и угрюмом, пугающем будущем. Он  снова
заколебался, однако все же мягко отодвинул ее от себя.
   - Прости меня, - сказал он. - Я ухожу.
   - Почему? Почему? - по ее  щекам  текли  слезы.  -  Если  тебе  нужна
какая-то религия, - говорила  она,  -  то  выбери  земную.  Нет  причин,
чтобы...
   - Есть причины, - прервал ее Гандерсен.
   Он снова прижал ее к себе и мягко поцеловал в веки, а потом  в  губы.
Он поцеловал ее между грудями и отпустил. Подойдя к Курцу, он  посмотрел
на него, пытаясь как-то примириться  с  чудовищным  преображением  этого
человека. Теперь он заметил то, чего не замечал раньше:  утолщения  кожи
на спине Курца походили на маленькие черные  пластинки,  росшие  по  обе
стороны позвоночника. Наверняка  были  и  другие,  с  трудом  замечаемые
изменения.  Курц  открыл  глаза,  и  черные,  блестящие  глазные  яблоки
пошевелились, как бы  ища  взгляд  Гандерсена.  Он  начал  говорить,  но
Гандерсен среди неясных звуков уловил лишь несколько слов,  которые  мог
понять: "Танцевать.., жить.., искать.., смерть.., смерть".
   Пора было идти.
   Гандерсен прошел мимо стоявшей неподвижно Сины и  вышел  из  комнаты.
Оказавшись на веранде, он увидел, что пятеро нилдоров собрались в  саду,
а робот беспокойно следил, не  начнут  ли  они  обрывать  листья  редких
растений.
   - Я готов, - крикнул Гандерсен. - Можем отправляться, я только возьму
вещи.
   Он нашел свою одежду и начал собирать рюкзак. Пришла Сина,  одетая  в
облегающее черное платье, с обвившимся вокруг  левой  руки  оболочником.
Лицо ее было бледным.
   - Хочешь что-нибудь передать  Седу  Каллену,  если  я  его  найду?  -
спросил Гандерсен.
   - Мне нечего ему передавать.
   - Ладно. Спасибо за гостеприимство, Сина.  Я  был  по-настоящему  рад
снова увидеть тебя.
   - В следующий раз, - сказала она, - ты меня не узнаешь.  Или  сам  не
будешь знать, кто ты.
   - Может быть.
   Он оставил ее и пошел к нилдорам. Срин'гахар опустился на  колени,  и
Гандерсен взобрался ему на спину.  Сина  стояла  на  веранде,  глядя  им
вслед. Ни он, ни она даже не помахали друг другу на прощание. Вскоре она
скрылась из виду.
   Процессия двигалась вдоль берега реки. Они миновали место, где  много
лет назад Курц танцевал целую ночь с нилдорами.
   Курц... Закрыв глаза, Гандерсен снова  увидел  стеклянный,  невидящий
взгляд, высокий лоб, сплющенное лицо, изможденное тело, скрученные ноги,
деформированные  ступни,   и   вспомнил   прежнего   Курца,   красивого,
симпатичного молодого человека, высокого и гибкого, замкнутого  в  себе.
Какие демоны сумели заставить Курца отдать  свое  тело  и  душу  жрецам,
совершающим   таинство   повторного   рождения?   Как   долго    длилось
преображение, и чувствовал ли он во время его боль? Осознает  ли  он,  в
каком он сейчас состоянии? И что, собственно, Курц  сказал  нилдорам?  Я
тот Курц, который забавлялся с вашими душами, а теперь  отдаю  вам  свою
собственную? Гандерсен никогда не слышал, чтобы Курц говорил иначе,  чем
сардонически-безразличным тоном. Я, Курц, грешник, делайте со  мной  что
хотите. Я, Курц, падший во грехе. Я, Курц, всеми проклятый. Я, Курц, и я
ваш. Гандерсен представлял себе, как  Курц  лежит  в  какой-то  туманной
долине на севере, кости его размягчены под действием эликсира сулидоров,
мышцы исчезают, он превращается в розовую,  студенистую  массу,  которая
должна  принять  новую   форму,   должна   очиститься   от   дьявольских
наклонностей.
   Не было ли  чересчур  самонадеянным  ставить  себя  на  место  Курца,
приписывать себе те же  грехи  и  самому  стремиться  навстречу  той  же
ужасной судьбе?
   Не была ли Сина права, говоря, что в его случае это лишь жалкая игра,
что он драматизирует ситуацию и, имея склонность к мазохизму, строит  из
себя героя какого-то трагического мифа, которого  преследует  навязчивая
идея отправиться  в  это  чудовищное  паломничество?  Однако  он  ощущал
подлинную, не притворную тягу. Я пойду туда, сказал сам себе  Гандерсен.
Я не Курц, но пойду, поскольку должен идти.
   Издалека доносился шум водопадов, приглушенный, но  все  еще  мощный.
Падающие массы воды ударялись о скалы, и казалось, что сквозь гул звучат
слова  Курца.  Слова  предостережения  и  благословения,  слова  угрозы,
пророчества и проклятия: "вода сон смерть спасение сон сон огонь  любовь
вода мечта холод сон  план  взлет  падение  взлет  падение  взлет  взлет
взлет".
   "Падение".

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Во  времена  оккупации  Мира  Холмана  земляне  произвольно   провели
административные   границы,    обозначая    параллели    и    меридианы,
ограничивавшие тот или иной регион или сектор. Сам  Белзагор  ничего  не
знал ни о параллелях и меридианах, ни  о  других  человеческих  мерах  и
границах, так  что  демаркационные  линии  существовали  теперь  лишь  в
архивах Компании  и  в  памяти  уменьшающейся  группки  остававшихся  на
планете землян. Была, однако, граница, которой никто не проводил, однако
она до сих пор существовала: естественная линия, отделявшая  тропики  от
Страны Туманов. По одну сторону  простиралась  тропическая  низменность,
плодородная и залитая солнцем; отсюда начинался центральный пояс  буйной
растительности, тянувшийся до знойных экваториальных джунглей. По другую
же, на расстоянии всего в несколько километров, клубились тучи, создавая
белый северный туманный мир. Переход был внезапным и  для  новичка  даже
ошеломляющим. Его можно было достаточно прозаически  объяснить  наклоном
оси Белзагора и влиянием этого наклона на таяние полярных снегов.  Можно
было с ученым видом говорить о  больших  ледяных  шапках,  столь  далеко
вторгавшихся  в  более  теплые  пояса  планеты,   что   тепло   тропиков
растапливало  их,  освобождая  огромные  массы  водяного  пара,  который
поднимался вверх, конденсировался  у  полюсов  и  вновь  возвращался  на
полярные шапки в виде  снега.  Можно  было  говорить  и  о  столкновении
климатов и о возникновении граничных зон, которые не были ни жаркими, ни
холодными, поскольку над  ними  всегда  висел  саван  облаков.  Подобные
объяснения не  подготавливали,  однако,  путешественника  к  потрясению,
которое он испытывал, пересекая эту границу.  На  других  планетах  один
климат плавно переходил в другой или царил на  всей  планете.  Здесь  же
трудно было примириться с  внезапным  переходом  от  тепла  и  солнца  к
холодной, пасмурной погоде.
   Гандерсен и сопровождавшие его нилдоры находились  еще  в  нескольких
километрах от границы между  зонами,  когда  из  зарослей  вышла  группа
сулидоров и остановила их. Это были стражники -  хотя  на  Белзагоре  не
было   ни   формальной   пограничной   охраны,   ни   какой-либо    иной
правительственной  или  квазиправительственной   организации,   сулидоры
охраняли свою территорию и допрашивали всех,  кто  намеревался  пересечь
границу. Даже во времена Компании законы  сулидоров  уважали  -  слишком
много усилий пришлось бы приложить, чтобы их обойти,  так  что  земляне,
отправлявшиеся на станции в Страну Туманов, послушно  останавливались  и
сообщали о цели своего путешествия, прежде чем двигаться дальше.
   Гандерсен не участвовал в разговоре.  Нилдоры  и  сулидоры  отошли  в
сторону, оставив его, погруженного в созерцание белых клубящихся облаков
на северном горизонте. Похоже,  возникли  какие-то  проблемы  -  высокий
молодой сулидор с гладким мехом несколько  раз  показал  на  человека  и
что-то прорычал. Срин'гахар односложно отвечал, а сулидор приходил все в
большую ярость, переступая с ноги на ногу и сдирая куски коры с деревьев
ударами могучих когтей. Срин'гахар снова заговорил, что-то ему объясняя,
и наконец они пришли к согласию. Разгневанный  сулидор  ушел  в  лес,  а
Срин'гахар кивнул Гандерсену, что  можно  ехать  дальше.  Сопровождаемые
двумя оставшимися сулидорами, они продолжили свой путь на север.
   - Что случилось? - спросил Гандерсен.
   - Ничего.
   - Он, кажется, очень разозлился.
   - Это неважно, - сказал Срин'гахар.
   - Он не хотел, чтобы я пересекал границу?
   - Он считал, что ты не должен ее переходить, - согласился Срин'гахар.
   - Почему? Ведь у меня разрешение многократно рожденного.
   - Он испытывал к тебе личную неприязнь,  мой  любезный  попутчик.  Он
утверждал, что ты когда-то его обидел. Он давно тебя знает.
   - Этого не может быть, - запротестовал Гандерсен. - Тогда у  меня  не
было почти никаких контактов  с  сулидорами.  Они  никогда  не  покидали
Страны Туманов, а я там не бывал. Сомневаюсь, что за восемь лет на  этой
планете я обменялся хотя бы парой слов с сулидорами.
   - Этот сулидор не ошибался, утверждая, что  сталкивался  с  тобой,  -
мягко сказал Срин'гахар. - Должен тебе сказать, что  есть  заслуживающие
доверия свидетели этого события.
   - Когда? Где?
   - Это было давно, - сказал  Срин'гахар.  Он  казался  удовлетворенным
этим ответом и не вдавался в  дальнейшие  подробности.  Несколько  минут
было тихо. Потом Срин'гахар добавил:
   - Я считаю, что у этого  сулидора  были  причины  для  обиды,  но  мы
сказали ему, что ты хочешь покаяться за все свои прошлые поступки,  и  в
конце концов он согласился. Сулидоры хорошо помнят зло  и  часто  бывают
мстительны.
   - Что я ему сделал! - требовал объяснений Гандерсен.
   - Не будем об этом говорить, - ответил Срин'гахар.
   Нилдор замолчал,