ли бы не было дня, как могла бы  быть  ночь?"  Именно  так:
нилдор в сулидора, сулидор в нилдора. Гандерсен  был  потрясен,  у  него
закружилась голова и пришлось опереться на стену. Он не находил во  всей
Вселенной никакой точки опоры. Что было настоящим? Что было постоянным?
   Он подумал о том, что когда-то произошло на этой горе с Курцем.
   Он вошел  в  помещение,  где  лежало  какое-то  существо,  проходящее
метаморфозу, меньшее чем нилдор, но большее чем сулидор, с клыками, а не
бивнями, с хоботом вместо носа, и  покрытое  шерстью.  У  него  не  было
когтей, только лапы с толстыми подушками,  но  тело  было  сложено  так,
чтобы ходить выпрямившись.
   - Кто ты? - прошептал Гандерсен. - Кто ты?
   Кем ты был? Кем ты станешь?
   Повторное рождение. Один цикл сменяется  другим.  Нилдоры,  повинуясь
инстинкту, совершают паломничество на  север,  входят  в  эти  пещеры  и
становятся.., сулидорами? Возможно ли это?
   Если это правда, думал Гандерсен, то мы действительно ничего не знаем
об этой планете. А это.., правда!
   Он начал бегать, как безумный, из одного помещения в другое,  уже  не
думая о том, что  его  могут  заметить.  В  каждом  из  них  он  находил
подтверждение своей догадке. Он видел нилдоров  и  сулидоров  на  разных
стадиях  метаморфозы.  Некоторые   были   почти   полностью   нилдорами,
некоторые, бесспорно, сулидорами,  но  большинство  находилось  в  таком
состоянии, что трудно было сказать, каково окончательное направление  их
перемены. Все  спали  не  шевелясь.  В  этих  холодных  темных  комнатах
перемена происходила во сне. ,  Гандерсен  дошел  до  конца  коридора  и
оперся руками о холодный камень, потом повернулся, задыхаясь и обливаясь
потом, и вошел в последнее помещение.
   Там сидел сулидор. Он  еще  не  спал.  Три  змеи  из  тропиков  мягко
обвивали его тело. Сулидор  был  огромный,  поседевший  от  старости,  и
выглядел весьма представительно.
   - На-синисул? - спросил Гандерсен.
   -  Мы  знали,  что   наступит   время,   когда   ты   придешь   сюда,
Эдмундгандерсен.
   - Я никогда не представлял себе... Не понимал... - Гандерсен  пытался
прийти в себя. - Прости, - сказал он уже спокойнее, -  если  я  невольно
нарушил  твой  покой.  Может  быть,  я  помешал  тебе  начать  повторное
рождение?
   - У меня еще есть несколько дней,  -  ответил  сулидор.  -  Сейчас  я
готовлю себе помещение.
   - И ты выйдешь из него уже нилдором?
   - Да, - сказал На-синисул.
   - Жизнь здесь идет циклически: сулидор в нилдора, нилдор в  сулидора,
сулидор в...
   - Да. Каждый раз заново. Возрождение за возрождением.
   - Значит, все нилдоры проводят часть своей жизни как сулидоры, а  все
сулидоры - как нилдоры?
   - Да. Все.
   "Как это началось? - думал Гандерсен.  -  Каким  образом  переплелись
судьбы двух столь непохожих видов? Как произошло,  что  целая  популяция
согласилась на подобную метаморфозу?" Он никак не мог этого  понять.  Но
теперь он знал, почему никогда не видел детеныша нилдора или сулидора.
   - В этом мире, - спросил  он,  -  рождается  потомство  нилдоров  или
сулидоров?
   -  Только  тогда,  когда  нужно  заменить  тех,  кто  уже  не   может
возродиться. Это бывает нечасто. Наша численность всегда одна и та же.
   - Одна и та же, и тем не менее она все время меняется.
   - Эти изменения можно предвидеть, -  сказал  На-синисул.  -  Когда  я
выйду отсюда, я буду Фи'гонтором девять раз рожденным. Мои собратья  уже
тридцать оборотов ждут  меня,  но  некоторые  обстоятельства  требовали,
чтобы я несколько дольше оставался среди лесов и тумана.
   -  Рождение  в  девятый  раз  -  это  не  слишком  обычная  вещь?   -
заинтересовался Гандерсен.
   - Среди нас есть те, кто побывал здесь уже  пятнадцать  раз.  Есть  и
такие, кто ждет  целых  сто  оборотов,  прежде  чем  его  призовут  сюда
впервые. Никто не знает, когда он будет призван. А для  тех,  кто  этого
заслуживает, жизнь не имеет конца.
   - Не имеет.., конца...?
   - А почему она должна кончаться? - удивился  На-синисул.  -  На  этой
горе мы очищаемся от яда долгих лет, а в другом месте  мы  очищаемся  от
своих грехов.
   - Это происходит на центральном плоскогорье.
   - Я вижу, ты разговаривал с человеком Калленом.
   - Да, - признался Гандерсен. - Незадолго до его смерти.
   - Я знал, что его жизнь подошла  к  концу,  -  сказал  На-синисул.  -
Новости доходят сюда быстро.
   - Где Срин'гахар и Луу'хамин, и другие, с которыми я путешествовал? -
спросил Гандерсен.
   - Они здесь, недалеко.
   - Они уже возрождаются?
   - Да, несколько дней. Скоро они станут сулидорами  и  будут  жить  на
севере, пока их не призовут, чтобы они снова обрели облик  нилдоров.  Мы
обновляем свою душу благодаря тому, что вступаем в новую жизнь.
   - Будучи сулидором, ты помнишь свою прежнюю жизнь в качестве нилдора?
- спросил Гандерсен.
   - Конечно! Какую ценность может иметь опыт, о котором  забываешь?  Мы
накапливаем знания. Наше познание истины более глубоко, благодаря  тому,
что мы видим мир то глазами нилдора,  то  глазами  сулидора.  Обе  формы
существования отличаются  друг  от  друга  не  только  телом.  Повторное
рождение - это вступление в новый мир, а не только в новую жизнь.
   - А если кто-то, - поколебавшись, спросил  Гандерсен,  -  не  с  этой
планеты, он может пройти повторное рождение? Что тогда происходит? Какие
изменения?
   - Ты видел Курца?
   - Видел, - ответил Гандерсен. - Но я  понятия  не  имею,  что  с  ним
случилось.
   - Курц стал  подлинным  Курцем,  -  сказал  сулидор.  -  Ваш  вид  не
поддается настоящему превращению, поскольку у вас  нет  соответствующего
второго вида.  Да,  вы  изменяетесь,  но  лишь  в  границах  собственных
возможностей; вы освобождаете те силы, которые  в  вас  уже  существуют.
Курц, пока спал,  выбрал  для  себя  новую  форму  -  никто  ее  ему  не
навязывал. Это нелегко объяснить словами, Эдмундгандерсен.
   - Значит, если бы я снова родился, я не обязательно превратился бы  в
нечто такое же, как Курц?
   - Нет. Разве что твоя душа точно  такая  же,  как  душа  Курца,  что,
однако, невозможно.
   - Кем же я в таком случае мог бы стать?
   - Этого никто не знает. Если ты хочешь узнать, что  может  тебе  дать
повторное рождение, ты должен просто родиться во второй раз.
   - Но можно ли мне? - спросил Гандерсен.
   - Когда мы впервые встретились,  я  сказал,  -  спокойно  и  серьезно
говорил На-синисул, - что никто в этом мире не будет удерживать тебя  от
чего бы то ни было. Тебя не остановили,  когда  ты  поднимался  на  Гору
Возрождения, не задержали, когда ты исследовал  пещеру.  Тебе  не  будет
отказано в повторном рождении, если ты ощущаешь потребность пройти его.
   Гандерсен сразу же сказал, решительно и твердо:
   - Я хочу снова родиться.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   На-синисул молча ведет его в  пустую  комнату  и  жестом  показывает,
чтобы он снял одежду. Гандерсен раздевается, неловко путаясь в молниях и
застежках. По приказу сулидора он ложится на пол, так же  как  и  другие
кандидаты на повторное рождение. Камень  столь  холоден,  что  Гандерсен
почти  деревенеет,  коснувшись  его  голым  телом.  На-синисул   уходит.
Гандерсен смотрит на светящийся в вышине  потолок.  Помещение  настолько
велико,  что  в  нем  свободно  может  поместиться  нилдор.  Гандерсену,
лежащему на полу, оно кажется огромным.
   На-синисул возвращается, неся деревянную  чашку.  Он  протягивает  ее
Гандерсену. В сосуде - светло-голубая жидкость.
   - Пей, - мягко говорит сулидор.
   Гандерсен пьет. Жидкость сладкая на  вкус,  как  подсахаренная  вода.
Нечто подобное он уже пробовал, он знает, когда это было: на биостанции,
много лет  назад.  Это  тот  запрещенный  яд.  Он  опорожняет  сосуд,  и
На-синисул оставляет его одного.
   Входят два сулидора, которых Гандерсен не знает. Они присаживаются по
обе стороны от него и начинают  тихо,  монотонно  петь.  Это  ритуальное
песнопение. Гандерсен ничего не понимает. Они  массируют  и  гладят  его
тело, а их лапы с чудовищными, сейчас спрятанными,  когтями  удивительно
мягки, как кошачьи лапки. Он напряжен, но напряжение постепенно спадает.
Он чувствует, что наркотик  начинает  действовать:  ему  тяжело  дышать,
голова тяжелеет, перед глазами все плывет. Снова появляется  На-синисул,
хотя Гандерсен не заметил, как тот вошел. Он снова держит чашку.
   - Пей, - говорит он, и Гандерсен пьет.
   Это совсем другая жидкость, а может быть, лишь другая фракция того же
самого яда: горькая, с привкусом дыма и пепла. Он заставляет себя выпить
до дна, а На-синисул терпеливо, молча ждет, пока Гандерсен не  закончит.
Старый сулидор снова уходит. У выхода из зала он оборачивается и  что-то
говорит, но его слова непонятны Гандерсену.
   - Что ты сказал? - спрашивает землянин. - Что? Что? - его собственные
слова кажутся тяжелыми, как свинец, они падают  на  пол  и  разбиваются.
Один из поющих сулидоров сметает осколки слов в угол быстрыми движениями
хвоста.
   Гандерсен, слышит шум, словно в его камеру  льется  вода.  Глаза  его
закрыты, но он чувствует, что вокруг него собирается влага.  Однако  это
не вода, но какая-то более густая  жидкость.  Может  быть,  нечто  вроде
желатина. Он уже погружен в нее на несколько сантиметров, а  уровень  ее
продолжает подниматься. Она холодная, но не слишком, и приятно  отделяет
его от каменного пола. Он  чувствует  слабый  запах  гвоздик  и  клейкую
густоту жидкости  -  словно  звуки  фагота  на  самом  низком  регистре.
Сулидоры все еще что-то напевают. Он чувствует, что ему в рот  вставляют
тонкую трубочку - мягкий звук флейты - и через нее течет какая-то густая
и маслянистая  субстанция,  которая  издает  приглушенный  звук  литавр,
касаясь его неба. Желатин уже доходит ему до  подбородка,  это  приятно.
Трубку вынимают, когда жидкость начинает заливать его рот. "Смогу  ли  я
дышать?" - спрашивает он, и хотя сулидор отвечает  ему  на  таинственном
языке, Гандерсен успокаивается.
   Он весь облеплен желатином, который покрывает пол до метровой высоты.
Сквозь его слой проникает бледный свет. Гандерсен знает, что поверхность
субстанции гладкая, без каких-либо нарушений,  и  идеально  прилегает  к
стенам - он превратился в куколку. Пить ему больше ничего не  дадут.  Он
будет лежать здесь, пока снова не родится.
   Теперь он уже знает,  что  прежде  чем  возродиться,  нужно  умереть.
Приходит смерть и охватывает его. Гандерсен мягко проваливается в черную
бездну. Он  чувствует  объятия  смерти.  Гандерсен  плавает  в  дрожащем
безмолвии, будто подвешенный в черной  пустоте.  Сквозь  него  проникают
лучи пурпурного и алого света. Они пробивают его тело, как металлические
дротики. Он качается. Вращается. Всплывает...
   Он еще раз встречает смерть и сражается с ней. Он побежден. Тело  его
распадается,  и  яркий  дождь   частичек   Гандерсена   рассеивается   в
пространстве.
   Эти частицы ищут друг друга. Они кружатся вокруг. Танцуют. Ловят друг
друга.  Они  принимают  внешность  Эдмунда  Гандерсена,  но  этот  новый
Гандерсен сверкает, как чистое, прозрачное стекло. Блестящий, прозрачный
человек, сквозь  которого  беспрепятственно  проходит  свет  прекрасного
солнца,  пульсирующего,  как  сердце  Вселенной.  Из  груди   Гандерсена
расходятся лучи, его тело освещает галактики.
   Он  испускает  разноцветные  лучи,  которые  соединяют  со  всеми  во
Вселенной, кто обладает г'ракх.
   Он - частица биологического разума Космоса.
   Его душа соединяется со всем сущим и со всем грядущим.
   Он безграничен.
   Он может дотянуться до любой души и коснуться ее.
   Он касается души На-синисула,  а  сулидор  допускает  его  к  себе  и
приветствует.   Он   касается   Срин'гахара,   Вол'химиора   многократно
рожденного, Луу'хамина, Се-холомира, Йи-гартигока, каждого из нилдоров и
сулидоров, лежащих в пещерах и проходящих метаморфозу, жителей  туманных
лесов и тех, кто обитает в джунглях, и тех, кто самозабвенно танцует  на
далеком плоскогорье, всех прочих на Белзагоре, кто наделен г'ракх.
   Он приближается к тому, кто не является ни  нилдором,  ни  сулидором;
это спящая душа, цветом, звучанием и внешностью не  похожая  на  другие.
Это душа кого-то, рожденного на Земле. Душа Сины. Он обращается  к  ней,
зовет ее: "Проснись, проснись, я люблю тебя, я пришел за тобой". Она  не
просыпается. Он зовет ее: "Я обновлен,  я  возродился,  я  полон  любви.
Соединись со мной, будь частью меня. Сина? Сина?" Она не отвечает.
   Он  видит  и  души  других  землян.  У  них  есть  г'ракх,  но  этого
недостаточно. Души их слепы и немы. Здесь - Ван Бенекер. Там -  туристы.
Тут - одинокие обитатели станций  в  джунглях.  А  это  выжженная  серая
пустота - здесь пребывает душа Седрика Каллена.
   Он не в состоянии проникнуть ни в одну из этих душ.
   Сквозь туман просвечивает сияние чьей-то души. Это душа  Курца.  Курц
приближается к нему - или он к Курцу. Курц не спит.
   "Теперь ты среди нас", - говорит Курц,  а  Гандерсен  отвечает:  "Да,
наконец я здесь". Душа раскрывается перед  душой,  и  Гандерсен  смотрит
вниз,  в  тьму,  которой  стал  Курц,  сквозь   жемчужно-серую   завесу,
скрывающую его душу, в жуткую бездну, где кружатся черные  чудовища.  Их
фигуры хаотично соединяются друг  с  другом,  появляются,  исчезают.  Он
смотрит дальше, сквозь черную  пульсирующую  мглу,  видит  очень  яркий,
холодный свет,  идущий  из  глубины,  и  тогда  раздается  голос  Курца:
"Видишь? Ты видишь? Разве я чудовище? Я воплощение добродетели".
   "Ты не чудовище", - соглашается Гандерсен.
   "Но я страдаю", - отвечает Курц.
   "За свои грехи", - замечает Гандерсен.
   "Я сполна заплатил за них своими страданиями, я чист".
   "Да, ты страдал".
   "Когда кончатся мои страдания?"
   Гандерсен отвечает, что не  знает,  что  он  не  из  тех,  кто  может
положить этому конец.
   "Я давно знаю тебя, - говорит Курц. - Ты хороший парень, только  чуть
медлительный. Сина о тебе хорошо  отзывается.  Иногда  она  жалеет,  что
обстоятельства не сложились лучше для тебя и для нее. Вместо  этого  она
получила меня. И вот я там лежу. Почему ты не можешь освободить меня?"
   "Что я могу для тебя сделать?" - спрашивает Гандерсен.
   "Позволь мне вернуться, пусть завершится мое возрождение",  -  стонет
Курц.
   Гандерсен не знает, что на это ответить,  и  оглядывается  в  поисках
других г'ракх, чтобы посоветоваться  с  На-синисулом,  посоветоваться  с
Вол'химиором, с теми,  кто  возрождался  много  раз.  И  они  собираются
вместе, говорят в один голос, громовым голосом они  говорят  Гандерсену,
что возрождение Курца уже состоялось, и ему незачем возвращаться.
   Гандерсен повторяет это Курцу, но Курц уже сам слышит.
   Курц  съеживается.  Курц  снова  погружается   во   тьму,   опутанный
собственной паутиной.
   "Сжалься надо мной!" - кричит он Гандерсену  из  бездонной  пропасти.
"Сжалься надо мной, это ад! Я в аду!"
   Гандерсен повторяет: "Мне жаль тебя. Мне жаль тебя. Мне жаль тебя..."
   Его собственный  голос  становится  все  слабее  и  слабее,  пока  не
наступает полная тишина. Внезапно из бездны приходит бессловесный  ответ
Курца, оглушительный взрыв ярости, ненависти и  злобы,  вопль  Прометея,
раздираемого клювом орла.  Крик  достигает  своего  предела  и  внезапно
обрывается. Дрожащая ткань  Вселенной  снова  успокаивается.  Появляется
мягкое, успокаивающее фиолетовое свечение.
   Гандерсен плачет от жалости к  Курцу.  Сквозь  Космос  плывут  потоки
бриллиантовых слез, и по этой соленой реке плывет  Гандерсен.  Он  видит
планеты, путешествует среди туманностей, преодолевает облака космической
пыли, проплывает над удивительными солнцами.
   Он не один. С ним  На-синисул  и  Срин'гахар,  и  Вол'химиор,  и  все
остальные. Он ощущает гармонию между всеми г'ракх. Впервые  он  замечает
узы, связывающие г'ракх с г'ракх.  Он,  проходящий  повторное  рождение,
находится с ними всеми в контакте. В каждое мгновение, в  каждый  момент
души на этой планете без слов общаются друг с другом.
   Он  видит  единство  всех  г'ракх,  и  его   наполняет   божественное
благоговение и покорность.
   Теперь  он  понимает  сложность  этих  двойных   существ,   ритм   их
существования, бесконечную последовательность циклов возрождения и новой
жизни, одного за другим, а более всего - связь между ними, их  единство.
Он пронзительно ощущает то, как он изолирован от  других  людей,  видит,
какие стены отделяют одного человека от другого,  отдает  себе  отчет  в
том, что каждый из них - узник, замкнутый в собственной личности.  И  он
уже знает, что значит жить  среди  тех,  кто  научился  из  этой  тюрьмы
освобождаться.
   Эта мысль угнетает его. Он думает: мы сделали из них  рабов,  назвали
их животными, а они все  время  были  связаны  между  собой,  их  разумы
общались друг с другом без слов, они передавали музыку мыслей  от  одной
души к другой. Мы были одиноки, а они нет, и вместо  того  чтобы  встать
перед ними на колени и умолять, чтобы они позволили нам принять  участие
в этом чуде, мы заставляли их работать.
   Гандерсен плачет от жалости к Гандерсену.
   Слышится  голос  На-синисула:  "Не  время  грустить".  И   Срин'гахар
говорит: "Что было, то прошло". И Вол'химиор добавляет: "Сожалея о  том,
что было, ты искупаешь свою вину". Потом  все  говорят  вместе,  в  один
голос, и он их понимает. Понимает.
   Теперь Гандерсен понимает все.
   Он понимает, что нилдоры и сулидоры - это не два  отдельных  вида,  а
лишь различные формы одного и того же  существа,  отличающиеся  друг  от
друга не больше, чем гусеница от бабочки, хотя он не может сказать,  кто
из них гусеница, а кто бабочка. Он сознает, каково было нилдорам,  когда
они находились еще в первобытном состоянии, когда они рождались нилдорам
и и умирали нилдорами, когда наступало время неизбежной гибели их  тела.
И ему понятны страх и радость тех  первых  нилдоров,  которые  поддались
искушению змей и приняли эликсир освобождения, и превратились в создания
с мехом и когтями. И он понимает их боль,  когда  они  были  изгнаны  на
плоскогорье, где до этого не бывало ни одно существо, наделенное г'ракх.
   И ему знакомы их страдания на этом плоскогорье.
   И ему знаком триумф тех первых сулидоров, которые вернулись из  диких
краев, неся с собой новую веру. Иди и изменяйся, иди и изменяйся! Оставь
это тело и войди в другое! Вместо того чтобы питаться листьями,  охоться
и ешь мясо! Возрождайся и живи снова, не завися  от  тягостной  телесной
оболочки, которая, разрушаясь, тянет за собой душу!
   И он  видит  нилдоров,  которые  согласились  с  этим  и  с  радостью
возродились - сначала немногие, потом больше, потом  еще  больше,  потом
целые стойбища, целые популяции следовали за ними,  не  для  того  чтобы
скрыться на плоскогорье очищения, но чтобы начать новую  жизнь  в  краю,
где царят туманы. Они не могут от этого отказаться, ибо вместе  с  новым
телом приходит священное  освобождение  души,  единение  и  связь  одних
г'ракх с другими.
   Теперь он понимает, каково было этому народу, когда появились земляне
- нетерпеливые, постоянно чем-то занятые, невежественные,  безжалостные,
недолговечные земляне, которые обладали  г'ракх,  но  не  могли  или  не
желали понять других, которые развлекались с эликсиром освобождения,  но
никогда не попробовали его сполна, души которых были закрыты одна  перед
другой, дороги и строения которых оспинами испещряли  мягкую  землю.  Он
понимает, как мало знали земляне, и сколь немногому они могли научиться,
и сколь многое держали от них в тайне, и  почему  сулидорам  приходилось
скрываться в Стране Туманов  все  годы  оккупации,  чтобы  пришельцы  не
поняли, что они неразрывно связаны  с  нилдора-ми,  что  они  -  дети  и
родители нилдоров одновременно. Ибо  если  бы  земляне  узнали  хотя  бы
половину правды, они бы испытали непреодолимый ужас, поскольку их разумы
закрыты один от другого, и  реакция  их  была  бы  непредсказуема  -  з