а Гандерсен начал размышлять над смыслом  его  слов.
Исходя лишь из их  значения,  это  можно  было  понимать  как  "об  этом
бесполезно говорить", или "мне трудно об этом говорить",  или  "об  этом
неуместно говорить", или "об этом бессмысленно говорить". Лишь с помощью
дополнительных жестов, движений гребня,  хобота  или  ушей,  нилдор  мог
уточнить свои слова, а Гандерсен никогда не в состоянии был понять  этих
жестов. Он ломал  голову,  но  не  припоминал,  чтобы  обидел  какого-то
сулидора, даже невольно; наконец он  пришел  к  выводу,  что  Срин'гахар
намеренно выражался не слишком ясно и,  возможно,  пользовался  намеками
слишком специфичными и чуждыми для того, чтобы их мог  понять  землянин.
Так  или  иначе,  сулидор  в  конце  концов  перестал  возражать  против
дальнейшего путешествия  Гандерсена.  Страна  Туманов  была  уже  рядом.
Пейзаж начал меняться: деревья росли редко, были намного темнее, ниже  и
листва их была не столь густой, как у  деревьев  в  джунглях.  Все  чаще
появлялись облака. Во многих местах желтая песчаная почва была полностью
обнажена. Воздух был теплым и чистым, а на  небе  ярко  светило  солнце.
Здесь еще царил мягкий и ласковый климат.
   Внезапно Гандерсен  почувствовал  порыв  холодного  северного  ветра.
Тропа вела вниз по склону, а потом снова поднялась  на  холм.  Гандерсен
охватил взглядом большую, угрюмую, безлюдную территорию - ничейную землю
между джунглями и Страной Туманов. Здесь не росло  ни  одно  дерево  или
куст, даже мох - только желтый песок и разбросанные по нему  тут  и  там
камни. За этой пустой  зоной  сверкала  на  солнце  обледеневшая  скала,
высотой в несколько сотен метров, на огромном пространстве преграждавшая
путь. Вдали грозно маячила вершина уходившей в небо горы, иззубренная, с
выступающими  утесами  и  каменными  уступами,  бледно-розовая  на  фоне
серо-стального неба. В этом далеком краю все казалось неизмеримо крупным
и массивным, просто чудовищным.
   - Теперь ты должен идти сам, - сказал Срин'гахар. - Мне  очень  жаль,
но таков обычай. Я не могу нести тебя дальше.
   Гандерсен слез с нилдора. Смена способа передвижения не казалась  ему
неестественной, напротив, он считал, что до  места  повторного  рождения
должен дойти собственными силами. Он испытывал легкое  смущение  оттого,
что много сотен километров проехал на спине Срин'гахара. Однако,  пройдя
метров пятьдесят рядом с нилдорами,  он  начал  задыхаться.  Они  шагали
медленно и размеренно, но, видимо, воздух здесь был  более  разреженным.
Он заставлял себя не показывать  виду,  что  устал.  Он  пойдет  дальше.
Гандерсен считал, что сумеет преодолеть сердцебиение и пульс  в  висках,
тем более, что дул свежий холодный ветер. Они прошли половину пути через
нейтральную зону, когда он заметил,  что  то,  что  казалось  монолитной
белой скалой, на самом деле было стеной густого  тумана.  Он  чувствовал
его холодное прикосновение на лице, что  наводило  на  мысль  о  ледяном
дыхании смерти, о саванах, гробах, могилах и черепах, но как ни странно,
мысли эти не были ему неприятны.
   Внезапно тучи рассеялись, и солнце осветило вершину  далекой  горы  -
огромный снежный купол;  Гандерсену  показалось,  что  на  него  смотрит
оттуда изменившееся, безмятежное лицо Курца.
   Из белой пелены, вставшей  перед  ними,  появилась  фигура  огромного
старого  сулидора.  На-синисул  сдержал  свое  обещание,  что  будет  их
проводником. Сулидоры, сопровождавшие их до сих  пор,  обменялись  парой
слов с На-синисулом и ушли обратно к границе  джунглей.  На-синисул  дал
знак, и процессия двинулась вперед.
   Через несколько минут их окутал туман. Гандерсен заметил,  что  туман
не столь густой, как казалось. Почти все время видимость была достаточно
хорошей, метров тридцать-пятьдесят в любом направлении. Иногда,  правда,
появлялись  значительно  более  плотные  завихрения,  и  тогда  он  едва
различал зеленое  туловище  Срин'гахара,  шагавшего  рядом;  однако  они
быстро рассеивались. Небо было серым и  пасмурным;  лишь  изредка  можно
было различить  солнечный  диск,  слабо  просвечивавший  сквозь  облака.
Пейзаж был суровым: голая земля, немного валунов, низкие деревья, совсем
как в земной тундре. В воздухе, однако, чувствовалась приятная прохлада,
и не было по-настоящему холодно. Многие из росших здесь  деревьев  можно
было встретить и на юге, но их местные разновидности были карликовыми  и
деформированными; иногда они вообще не походили на деревья, а  стелились
по земле, словно лианы. Те деревья, что стояли вертикально, ростом  были
не выше Гандерсена, и  клочья  серого  лишайника  свешивались  с  каждой
ветки. Капли вдали покрывали листья, камни и все вокруг.
   Они молча  шли  уже  по  крайней  мере  час.  Гандерсен  уже  не  мог
распрямить спину, ноги его одеревенели. Дорога незаметно  поднималась  в
гору, воздух становился  все  более  разреженным,  а  температура  резко
падала, по мере  того  как  день  подходил  к  концу.  Кошмарный  туман,
бескрайний, покрывавший все, ложился тяжким грузом на  душу  Гандерсена.
Когда он смотрел со стороны на эту  полосу  тумана,  ярко  сверкавшую  в
лучах солнца, зрелище казалось ему восхитительным, но сейчас, очутившись
внутри нее, он не испытывал особой радости  -  впечатление  было  таким,
словно Вселенная лишилась всех красок и тепла.
   Он шагал, как автомат. Иногда приходилось бежать, чтобы не отстать от
нилдоров. Темп ходьбы На-синисула нилдоры  выдерживали  без  труда,  для
Гандерсена, однако, он был почти убийственным. Ему было стыдно,  что  он
тяжело дышит, хотя никто не обращал на это внимания. Он с тоской  мечтал
об отдыхе, но не мог решиться на то, чтобы  попросить  нилдоров  сделать
минутный привал: ведь  это  было  их  паломничество,  а  он  сам  к  ним
напросился.
   Опускались угрюмые, мрачные  сумерки.  Серое  становилось  еще  более
серым. Анемичное и едва видимое  солнце  полностью  скрылось.  Видимость
ухудшилась, резко похолодало. Гандерсен, одетый  в  тропический  костюм,
весь продрог. Внезапно его начало донимать то, на что он до сих  пор  не
обращал внимания - стало  неприятно  дышать.  Воздух  на  Белзагоре,  не
только в Стране Туманов, но и во всех регионах, не вполне соответствовал
нормам земной атмосферы - в нем было несколько больше азота,  но  меньше
кислорода.  Разница  была  заметна  только  для  очень   чувствительного
обоняния. Гандерсен, привыкший к местному  воздуху  за  годы  службы  на
Белзагоре, ее практически не ощущал. Однако сейчас в ноздри  ему  ударял
едкий, металлический запах, и казалось, что горло забито пылью. Он знал,
что это лишь дурацкая иллюзия, вызванная усталостью, но несколько  минут
спустя обнаружил,  что  старается  вдыхать  как  можно  меньше  воздуха,
пытаясь не дать вредным веществам попасть в легкие.
   Проблемы с дыханием и тяжесть пути столь поглотили Гандерсена, что он
не заметил, как остался один.
   Нилдоров нигде не было  видно,  исчез  и  На-синисул.  Все  тонуло  в
тумане. Он осознал, что прошло уже несколько минут с  тех  пор,  как  он
потерял из виду своих спутников. За это время они могли его  значительно
обогнать или пойти другим путем.
   Он не кричал, не звал.
   Его охватило непреодолимое желание отдохнуть. Он присел на корточки и
прижал ладони к лицу, потом оперся руками о холодную, влажную  землю  и,
опустив голову, сделал несколько  глубоких  вдохов.  Хорошо  бы  лечь  и
забыться... Может быть, утром  его  найдут  спящим.  Или  замерзшим.  Он
попытался встать, что удалось лишь с третьей попытки.
   - Срин'гахар? - прошептал он. Звать на помощь уже не было сил.
   Голова кружилась, но он все же двинулся вперед, спотыкаясь и  налетая
на деревья. В  какой-то  момент  он  увидел  слева  нечто,  напоминавшее
нилдора, и, почувствовав внезапный прилив сил, побежал в ту сторону, но,
коснувшись твердой, мокрой  обледеневшей  поверхности,  понял,  что  это
всего лишь большой валун. Он повернулся и  вдруг  увидел  ряд  массивных
фигур: мимо шли нилдоры.
   - Подождите! - крикнул он и хотел их догнать, но внезапно  споткнулся
и упал, приземлившись на руки и  колени  в  мелком,  но  очень  холодном
ручье.
   Когда он выполз на  берег,  оказалось,  что  он  принял  за  нилдоров
низкие, развесистые деревья, шевелившиеся на ветру. "Ну ладно, - подумал
он, - я потерялся; подожду до утра". Он присел, пытаясь выжать  воду  из
промокшей одежды.
   Наступила ночь; серое стало черным. Он поглядел  на  небо  в  поисках
лун, но их не было. Его мучила страшная жажда. Он пытался ползти обратно
к  ручью,  но  не  мог  его  найти.  Губы  его  потрескались,  а  пальцы
одеревенели. Несмотря на  безнадежность  и  страх,  он  ощущал  странное
спокойствие, повторяя про себя, что все  происходящее,  в  сущности,  не
опасно, даже в какой-то степени неизбежно.
   Он не знал, сколько прошло  времени,  когда  появились  Срин'гахар  и
На-синисул.
   Сначала   Гандерсен   почувствовал   мягкое   прикосновение    хобота
Срин'гахара к щеке. Он в ужасе прижался к земле, и лишь потом постепенно
расслабился, осознав, что именно коснулось его кожи.
   - Вот он, - послышался откуда-то сверху голос нилдора.
   - Жив? - спросил На-синисул. Голос его доносился сквозь туман, как  с
того света.
   - Жив. Мокрый и замерзший. Эдмундгандерсен, ты можешь встать?
   - Да. Со мной все в порядке, - его охватило чувство стыда. -  Вы  все
время меня искали?
   - Нет, - мягко ответил На-синисул.  -  Мы  дошли  до  селения  и  там
обсудили, почему тебя нет. Мы не были  уверены,  потерялся  ли  ты,  или
намеренно удалился от нас. Потом мы со Срин'гахаром вернулись. Ты  хотел
нас покинуть?
   - Я потерялся, - грустно признался  Гандерсен.  Даже  сейчас  ему  не
позволили сесть на нилдора.
   Он брел между Срин'гахаром и На-синисулом,  то  и  дело  хватаясь  за
густую шерсть сулидора или  опираясь  о  гладкий  бок  нилдора.  Наконец
сквозь тьму и туман стали пробиваться слабые огоньки, а потом  Гандерсен
заметил очертания хижин в селении сулидоров. Не ожидая  приглашения,  он
ввалился в первое  попавшееся  из  ветхих  бревенчатых  строений.  Пахло
гнилью.  С  перекладин  свешивались  пучки  сушеных  растений  и  связки
звериных шкур. Несколько  сидевших  сулидоров  посмотрели  на  него,  не
проявляя никакого интереса. Гандерсен согрелся и высушил одежду.  Кто-то
принес ему миску сладкой густой похлебки,  а  потом  несколько  кусочков
сушеного мяса. Их трудно было  разжевать,  но  на  вкус  мясо  оказалось
великолепным. Сулидоры постоянно входили и  выходили.  Один  раз,  когда
кожаный лоскут, закрывавший  вход,  отодвинулся  в  сторону,  он  увидел
стоявших перед хижиной нилдоров. Маленький зверек  с  острой  мордочкой,
белый как снег, подбежал  и  презрительно  поглядел  на  него.  Какое-то
животное с севера,  которое,  вероятно,  служит  сулидорам  для  забавы,
подумал Гандерсен. Зверек цапнул его за все еще влажную одежду  и  издал
звук, напоминавший хихиканье. Он пошевелил  ушками,  в  которых  торчали
пучки волос, и стал с любопытством исследовать рукав острыми  коготками.
Длинный гибкий хвост ходил из стороны  в  сторону.  Потом  зверек  вдруг
вскочил Гандерсену на колени, схватил лапками его руку и вонзил зубки  в
тело. Укус был не  болезненнее  комариного,  но  Гандерсен  боялся,  что
зверек мог занести какую-нибудь инфекцию. Однако он даже не пошевелился,
чтобы прогнать его. Внезапно могучая лапа с втянутыми когтями обрушилась
на зверька и отшвырнула его через всю хижину в угол.
   На-синисул присел рядом с Гандерсеном; зверек возмущенно стрекотал  в
дальнем углу.
   - Мунзор сильно тебя укусил? - спросил он.
   - Не очень. Это опасно?
   - Нет, с тобой ничего не случится, - ответил сулидор.  -  Мы  накажем
этого зверька.
   - Не надо. Он просто играл.
   - Он  должен  знать,  что  гость  -  это  святыня,  -  твердо  сказал
На-синисул и наклонился ближе. Гандерсен  почувствовал  горячее  дыхание
сулидора и увидел могучие клыки в его пасти. - Селение даст тебе  приют,
пока  ты  не  наберешься  сил,  чтобы  идти  дальше.  Я  должен   сейчас
отправиться с нилдорами на Гору Возрождения.
   - Это та большая красная гора на севере?
   - Да. Их время уже близко, мое тоже.  Я  проведу  для  них  церемонию
повторного рождения, а потом придет моя очередь.
   - Сулидоры тоже возрождаются?
   - А разве может быть иначе? - удивился На-синисул.
   - Понятия не имею. Я так мало знаю об этом.
   - Если бы сулидоры не возрождались, - объяснил На-синисул, -  как  бы
могли возрождаться нилдоры? Одно неразрывно связано с другим.
   - Каким образом?
   - Если бы не было дня, не было бы и ночи. Гандерсену это казалось  не
слишком понятным, и он пытался узнать у На-синисула больше подробностей,
но тот больше не хотел говорить на эту тему.  Его  заинтересовало  нечто
иное.
   - Мне говорили, - в свою очередь спросил сулидор, - что ты  прибыл  в
нашу страну, чтобы поговорить с человеком  твоего  народа,  с  человеком
Калленом. Это так?
   - Да. Во всяком случае, это одна из причин, по которой я здесь.
   - Этот человек, Каллен, живет в селении, третьем к северу и первом  к
западу отсюда. Ему сказали о тебе, и  он  ждет  тебя.  Сулидор  из  того
селения отведет тебя к нему, когда ты будешь готов.
   - Я могу выйти завтра утром, - решил Гандерсен.
   - Сначала я должен кое-что тебе сообщить. Человек Каллен нашел  среди
нас убежище, и это его право священно. Не может быть и речи о том, чтобы
ты смог увезти его из нашей страны и передать нилдорам.
   - Я хочу только поговорить с ним.
   - Это возможно. Но твоя договоренность с нилдорами нам  известна.  Ты
должен  помнить,  что  выполнить  ее   можешь,   только   нарушив   наше
гостеприимство.
   Гандерсен не ответил. Как он мог  обещать  что-либо  На-синисулу,  не
нарушив   одновременно   обещания,   данного   многократно    рожденному
Вол'химиору? Он убеждал себя, что будет  действовать  так,  как  заранее
решил: поговорит с Седриком Калленом и  лишь  потом  будет  думать,  что
делать дальше. Однако его беспокоило то, что сулидоры уже знают, с какой
целью он разыскивал Каллена.
   На-синисул ушел.  Гандерсен  пытался  заснуть,  и  ему  даже  удалось
погрузиться в беспокойную дремоту. Однако всю ночь в хижине мигало пламя
светильников, шумно  ходили  сулидоры,  нилдоры  же,  собравшиеся  перед
хижиной, долго  что-то  обсуждали.  Как-то  раз  Гандерсен  проснулся  и
заметил, что маленький лопоухий мунзор сидит у него на груди  и  скулит.
Потом  три  сулидора  подвесили  рядом  с  тем  местом,  где  он  лежал,
окровавленную тушу какого-то животного, и он слышал, как  они  раздирают
мясо; вскоре он снова провалился в недолгий сон, но его опять  разбудила
дикая ссора из-за дележа добычи. Когда наступило  холодное  и  пасмурное
утро, Гандерсен чувствовал себя уставшим еще больше, чем если бы  вообще
не спал.
   Ему дали завтрак. Два молодых  сулидора,  Се-холомир  и  Йи-гартигок,
сообщили,  что  будут  сопровождать  его  в  селение,  где  жил  Каллен.
На-синисул и пятеро нилдоров заканчивали приготовления к  пути  на  Гору
Возрождения. Гандерсен попрощался со своими спутниками.
   - Желаю вам радости повторного рождения, - сказал он,  и  смотрел  им
вслед, пока гигантские силуэты не скрылись в тумане.
   Вскоре он тоже отправился в путь. Новые сопровождающие были молчаливы
и сосредоточены. Это его даже устраивало, поскольку  мрачный  пейзаж  не
особенно располагал к беседе. Ему хотелось кое о чем подумать. Он не был
уверен  в  том,  что  будет  делать,   когда   встретит   Каллена.   Его
первоначальный план пройти повторное рождение, план, связанный - как ему
казалось - со столь благородными побуждениями,  теперь  выглядел  чистой
воды безумием, и не только  потому,  что  он  видел  Курца.  Сейчас  ему
казалось неестественным ввязываться в священные  обряды  чужого  народа.
Отправиться на Гору Возрождения - да. Удовлетворить свое  любопытство  -
да.  Но  самому  пройти  повторное  рождение?  Впервые  его  уверенность
поколебалась. Он начал подозревать, что в последний момент  откажется  и
возрождаться не станет.
   Приграничная тундра сменялась  лесистой  местностью.  Однако  деревья
здесь были не такими, как в джунглях, где,  приспосабливаясь  к  местным
условиям, они превращались  в  искривленные,  низкорослые  кусты.  Здесь
росли настоящие  северные  деревья,  с  толстыми  и  высокими  стволами,
покрытыми шершавой корой, с тонкими ветвями  и  иглообразными  листьями.
Верхушки деревьев скрывались в тумане. Через этот  холодный  и  туманный
лес время от времени пробегали худые звери с длинными носами, вылезавшие
из нор в земле и скрывавшиеся в зарослях - очевидно, в поисках  грызунов
и птичьих гнезд. На открытых  пространствах  лежал  снег,  хотя  в  этом
полушарии уже приближалось лето. На вторую ночь  северный  ветер  нагнал
свинцовые тучи, и разбушевалась гроза с градом. Сулидоры  не  сочли  это
препятствием для продолжения пути, и Гандерсену  волей-неволей  пришлось
идти с ними.
   Туман становился реже, порой исчезая вообще, зато все небо  закрывали
густые  облака.  Гандерсен  уже  привык  к  голой  земле,  голым  ветвям
деревьев, влажности и пронизывающему холоду. Он замечал в  этом  суровом
окружении даже своеобразную красоту. У него возникало неведомое  чувство
восхищения, когда волнистые клубы  тумана  плыли,  как  привидения,  над
широким ручьем, когда мохнатые  звери  пробегали  по  стеклянным  плитам
льда, когда в царящей тишине раздавался хриплый, резкий крик, или  когда
за поворотом тропы оказывалась белая, холодная, бескрайняя пустота.  Все
выглядело безгрешным, чистым и новым.
   На четвертый день Се-холомир сообщил,  что  селение,  в  которое  они
направляются, находится за следующим холмом.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   Селение было довольно большое: сорок с лишним хижин, стоявших  в  два
ряда.  С  одной  стороны  его  окружал  высокий  лес,  с  другой  широко
разливалось озеро. Гандерсен приближался к  селению  по  тропинке  среди
деревьев,  за  которыми  блестела  серебристая  гладь  воды.  В  воздухе
медленно кружились большие снежинки. Высоко поднявшийся туман сливался в
монотонную серую пелену примерно в полукилометре над землей.
   - Человек Каллен? - спросил Гандерсен.
   Каллен лежал в хижине у озера. Два сулидора, охранявших вход,  отошли
в сторону по приказу Йи-гартигока, двое других стояли в  ногах  ложа  из
веток и шкур, на котором лежал Каллен.
   - Ты пришел за мной,  Ганди?  -  заговорил  Кал-лен.  -  Ты  опоздал,
приятель.
   Золотистые волосы Каллена поседели и  слиплись,  местами  проглядывал
лысый череп.  Когда-то  добрые,  бледнозеленые  глаза  стали  мутными  и
безразличными, белки пожелтели и были  испещрены  болезненными  красными
прожилками. От лица остались кожа и кости. Он лежал под какой-то  драной
шкурой, под которой виднелись очертания исхудавшего  тела.  От  прежнего
Каллена осталось немногое: лишь приятный мелодичный голос и  дружелюбная
улыбка, выглядевшая гротескно на  изможденном  лице.  Он  был  похож  на
столетнего старца.
   - Давно это с тобой? - спросил Гандерсен.
   - Два месяца, может  быть,  три.  Сам  не  знаю,  время  здесь  бежит
незаметно. Но для меня уже нет  возврата.  Я  останусь  тут.  До  самого
конца.
   Гандерсен присел возле ложа больного.
   - У тебя что-нибудь болит? Может быть, тебе что-нибудь дать?
   - Ничего у меня не болит, - сказал Каллен. - И наркотики ни  к  чему.
Это уже конец.
   - Что с тобой? - спросил Гандерсен, думая о Дикстре  и  его  женщине,
пожираемых личинками, о Курце, изможденном и изменившемся, и о том,  что
говорила Сина о Джо Саламоне, превратившемся в кристаллы.
   - Какая-то местная болезнь? Ты что-то здесь подхватил?
   - Ничего экзотического, - ответил Каллен, - я  просто  гнию  изнутри.
Это старый враг, Ганди, - рак. Рак кишечника. Клешни рака раздирают  мои
кишки.
   - Ты, наверное, очень страдаешь.
   - Нет, - ответил Каллен. - Эт