рца.  Человече,  чего  вам  здесь
надобно? Если вы пришли  сюда  пьяный  посреди  бела  дня  нарушить  покой
господина Льва, я...
     - Погодите, - сказал я. - Евпрепия? Не Пульхерия?  -  В  моей  ладони
сверкнул золотой визант и быстренько упорхнул в  уже  ждавшую  его  ладонь
дворецкого. - Я не пьян, и все это  очень  важно.  Когда  Лев  женился  на
этой... этой Евпрепии?
     - Четыре года тому назад.
     - Че-ты-ре-го-да-на-зад? Нет, это невозможно. Пять лет тому назад  он
женился на Пульхерии, которая...
     - Вы, должно быть, ошиблись. Господин Лев женился только однажды,  на
Евпрепии Макремболитис, матери его сына Василия и его дочери Зои.
     Рука дворецкого снова приподнялась. Я опустил в нее еще один визант.
     Чувствуя, как у меня из-под ног уходит земля, я забормотал:
     - Его старшим сыном является Никетас, который еще  не  родился,  и  у
него совсем не должно быть сына Василия, и... Боже праведный,  неужели  вы
затеяли какую-то нечестную игру со мною?
     - Клянусь перед образом Христа-Пантократа в том,  что  все  сказанное
мною - истинная правда до единого слова, - решительно заявил дворецкий.
     Постукивая своим кошельком с византами, я сказал, теперь  уже  совсем
отчаявшись:
     - А насколько возможно устроить мне аудиенцию у госпожи Евпрепии?
     - В принципе - почему бы и нет? Вот только сейчас ее нет  здесь.  Она
уже три месяца отдыхает во дворце Дукаса на трапезундском  побережье,  где
ждет своего следующего ребенка.
     - Три месяца? Значит, здесь не было никакого званого вечера несколько
недель тому назад?
     - Нет, не было, господин.
     - И здесь не было императора Алексея? И  Фемистоклиса  Метаксаса?  Ни
Георгия Маркезиниса из Эпира? Ни...
     - Никого из них, господин. Чем я еще могу вам помочь?
     - Наверное, уже ничем, - сказал я и, шатаясь, побрел прочь от  дворца
Дукаса как человек, которого поразили своим гневом боги.



                                    54

     Печально я странствовал  по  юго-восточной  окраине  Константинополя,
вытянувшейся вдоль берега Золотого Рога, пока не  набрел  на  лабиринт  из
лавок, рыночных площадок и таверн поблизости от того места, которое  через
какое-то время будут называть мостом Галата и где  сегодня  тоже  лабиринт
лавок, рыночных площадок и таверн. По этим  узким,  то  переплетенным,  то
хаотически разбросанным, улицам я брел совершенно бесцельно, как зомби.  Я
ничего не видел, так же, как ни о чем не в состоянии был думать. Вот  так,
не соображая, я просто ставил одну ногу впереди другой и продолжал брести,
пока уже под самый вечер судьба снова не "схватила меня за яичники".
     Я вошел, спотыкаясь, наугад  в  одну  из  харчевен,  размещавшуюся  в
двухэтажном строении из неокрашенных досок. Несколько торговцев потягивали
здесь свою ежедневную дозу вина. Я  тяжело  бухнулся  за  покоробленный  и
шаткий стол в никем еще не занятом углу комнаты  и,  тупо  уставившись  на
стену, стал думать о Евпрепии, беременной жене Льва Дукаса.
     Ко мне подошла хорошенькая подавальщица и спросила:
     - Вина?
     - Да. И чем крепче, тем лучше.
     - И жареной баранины?
     - Спасибо, я не голоден.
     - Мы здесь делаем очень вкусную баранину.
     - Я не голоден, - повторил я.  И  угрюмо  уставился  на  ее  лодыжки.
Лодыжки у нее оказались очень и очень  приличными.  Я  перевел  взор  чуть
повыше, на икры, но здесь меня ждала неудача, так как ноги  ее  скрывались
за складками простого длинного одеяния. Она  ушла  и  вскоре  вернулась  с
бутылью вина. Когда она ставила его передо мной верхняя часть  ее  одеяния
распахнулась, и моему  взору  предстали  две  полные,  белые,  с  розовыми
кончиками, груди, которые свободно вывалились наружу. Тогда  наконец-то  я
взглянул на ее лицо.
     Она вполне могла бы сойти за сестру-близняшку Пульхерии.
     Такие же темные  озорные  глаза.  Такая  же,  без  малейших  изъянов,
оливковая кожа. Такие же полные губы и тонкий нос. Такого  же  возраста  -
примерно семнадцати лет. Различия между этой девушкой  и  моей  Пульхерией
заключались лишь в  одежде,  осанке  и  выражении  лица.  Девушка  была  в
довольно грубом одеянии:  ей  недоставало  аристократической  элегантности
осанки  и  походки  Пульхерии;  и  были  у  нее  какие-то  надутые,  будто
недовольные губы. Она имела мрачный  вид  девушки,  болезненно  уязвленной
тем, что она поставлена явно ниже того места,  которое,  как  ей  кажется,
могла бы занимать.
     - Ты почти, как Пульхерия, - сказал я.
     Девушка хрипло рассмеялась.
     - Что за несусветную чушь вы там порете?
     - Одна моя знакомая девушка очень на тебя похожа. Так вот - ее  зовут
Пульхерией.
     - Вы придуриваетесь или, наверное, совсем пьяный! Я и есть Пульхерия.
И мне очень не нравятся эти ваши заумные заигрывания, незнакомец.
     - Ты Пульхерия?
     - Определенно.
     - Пульхерия Дукас?
     Она расхохоталась мне прямо в лицо.
     - Дукас! Ну и скажете! Теперь я точно знаю, что вы не  в  своем  уме.
Пульхерия Фотис, жена Гераклеса Фотиса, владельца постоялого двора!
     - Пульхерия... Фотис... - тупо повторял я.  -  Пульхерия...  Фотис...
жена... Гераклеса... Фотиса...
     Она  близко  наклонилась  ко  мне,  дав  мне  еще   раз   возможность
полюбоваться  ее  потрясающей  грудью.  И  теперь  уже  не  надменно,   но
встревоженно, она тихо произнесла:
     - Судя по вашей одежде, вы знатная персона. Что  вам  здесь  надобно?
Гераклес что-то не так сделал?
     - Я здесь только для того, чтобы отведать вина,  -  сказал  я.  -  Но
послушайте-ка, скажите мне вот что: вы Пульхерия, урожденная Ботаниатис?
     Ее будто поразило молнией.
     - Вам это известно!
     - Это правда?
     - Да, - сказала моя обожаемая Пульхерия и грузно опустилась на скамью
со мной рядом. - Только теперь я уже больше не Ботаниатис.  Вот  уже  пять
лет - с того самого времени, как Гераклес... этот  мерзкий  Гераклес...  с
того времени, как он... - Она, разволновавшись, отпила вина прямо из  моей
чаши. - Кто вы, незнакомец?
     - Георгий Маркезинис из Эпира.
     Это имя ей ничего не говорило.
     - Двоюродный брат Фемистоклиса Метаксаса.
     Она от удивления широко разинула рот.
     - Я так и подумала, что вы важная персона! Я это сразу поняла! -  Она
вся затрепетала, и от этого стала еще более привлекательной. - Так чего вы
от меня хотите?
     Другие посетители харчевни стали поглядывать в нашу сторону.
     - Мы бы не могли пройти куда-нибудь, чтобы поговорить? - спросил я. -
Куда-нибудь, где нам никто не будет мешать.
     Она спокойно и понимающе посмотрела на меня.
     - Одну минутку, - сказала она и вышла из харчевни. Я услышал, как она
звала кого-то,  крича  как  торговка  рыбой,  и  вскоре  в  комнату  вошла
оборванная девчонка  лет  пятнадцати.  -  Присмотри,  Анна,  -  велела  ей
Пульхерия. - Я некоторое время буду очень занята.  -  Она  повернулась  ко
мне. - Мы можем пройти наверх.
     Она провела меня в спальню на втором этаже дома и тщательно затворила
дверь на засов.
     - Мой муж, - сказала она, - ушел в Галату покупать  мясо  и  вернется
только через два часа.  Пока  этого  грязного  кабана  нет,  я  не  против
подзаработать визант-два у симпатичного незнакомца.
     Ее одеяние спало к ее ногам, и она  предстала  передо  мной  во  всей
своей ослепительной наготе. Улыбка ее была  откровенно  вызывающей.  Такая
улыбка, что ее внутренней сущности  нисколько  не  касается  то  унижение,
которому  подвергают  ее  другие  люди.  Глаза  так  и  горели  похотью  и
предвкушением.
     Я стоял, пораженный, перед этой высокой,  тяжелой  грудью,  соски  на
которой теперь уже заметно набухли, и перед этим  ее  упругим  животом,  и
твердыми, мускулистыми бедрами, и перед этими распростертыми  передо  мною
объятиями, перед всей этой манящей красотой.
     Она бухнулась на грубо сколоченное ложе. Согнула  ноги  в  коленях  и
широко их расставила.
     - Два византа? - с надеждой в голосе произнесла она.
     Пульхерия, превратившаяся в шлюху из грязной  харчевни?  Моя  богиня?
Мой кумир? Предмет обожания?
     - Ну что вы мешкаете? - спросила она.  -  Смелее  залезайте,  давайте
наставим этому жирному псу Гераклесу еще одну пару рогов. Что-то не так? Я
кажусь вам уродиной?
     - Пульхерия... Пульхерия... Я люблю тебя, Пульхерия...
     Она прыснула, прямо-таки взвизгнула от восторга. Ступни ее  качнулись
в мою сторону.
     - Ну, давай же!
     - Ты была женою Льва Дукаса, - бессвязно бормотал  я.  -  Ты  жила  в
мраморном дворце, носила шелковые одежды  и  выходила  в  город  только  в
сопровождении бдительной дуэньи. И на твоих вечерах бывал сам император, а
перед самой зарею ты пришла ко мне и отдала мне всю себя, и все  это  было
как во сне, Пульхерия, и так все это и осталось,  хоть  и  прекрасным,  но
сном.
     - Вы вроде бы чокнутый, - сказала она. - Но красивый чокнутый, и  мне
не терпится обхватить вас своими ногами,  не  терпится  честно  заработать
свои два византа.  Прижмитесь  ко  мне.  Неужели  вы  такой  робкий?  Вот,
положите сюда свою руку, вы чувствуете, каким жаром пышет  Пульхерия,  как
все в ней трепещет...
     Меня прямо-таки распирало от желания, но я знал, что  не  смогу  даже
прикоснуться  к  ней.  Вот  к  этой  Пульхерии,  этой  грубой,  бесстыжей,
распутной, неряшливой девке, этой  прекрасной  твари,  которая  выделывает
самые  непристойные  телодвижения,  мечется  по  кровати  и   корчится   в
нетерпении передо мной.
     Я вытащил свой кошелек и высыпал все его  содержимое  на  ее  наготу,
завалив золотыми византами ее  живот,  посыпав  ими  ее  грудь.  Пульхерия
верещала в изумлении. Она присела, стала хватать монеты, ползала  за  ними
по грубому ложу, груди ее вздымались и раскачивались из стороны в сторону,
глаза жадно блестели.
     Я бежал что было мочи.



                                    55

     На вилле я нашел Метаксаса и спросил у него:
     - Как зовут жену Льва Дукаса?
     - Пульхерия.
     - Когда вы в последний раз видели ее?
     - Три недели тому назад, когда мы  вместе  с  тобой  были  на  званом
вечере.
     - Нет, - сказал я, - вы стали жертвой транзитного перехода, и я тоже.
Лев Дукас женат на женщине по имени Евпрепия, у него от нее двое детей,  и
ожидается третий ребенок. А Пульхерия - жена хозяина захудалой харчевни по
имени Гераклес Фотис.
     - У тебя что - ум за разум зашел? - удивился Метаксас.
     -  Прошлое  необратимо  изменилось.  Не  знаю,  каким   образом   это
произошло, но само это изменение  налицо,  оно  коснулось  непосредственно
моей собственной родословной, разве вам это не ясно  Пульхерия  больше  не
является моей прародительницей, и одному только Богу  известно,  существую
ли я вообще теперь на белом свете. Если я  больше  не  происхожу  от  Льва
Дукаса и Пульхерии, то от кого я теперь веду родословную?
     - Когда ты все это обнаружил?
     - Только что. Я ушел на поиски Пульхерии... Господи Иисусе, Метаксас,
ну скажите же, что мне теперь делать?
     - Может быть, это ошибка, - спокойно сказал он.
     - Нет. Нет. Спросите у своих собственных слуг.  Они  не  подвергались
воздействию транзитного отстранения. Спросите у них, слышали ли они вообще
о Пульхерии Дукас. И они ответят, что не слышали. Спросите у них имя  жены
Льва Дукаса. Или езжайте в город  и  убедитесь  в  этом  сами.  В  прошлом
произошло изменение, неужели вы этого  не  видите,  и  все  теперь  совсем
по-другому и... Боже ты мой, Метаксас! Боже мой...
     Он взял меня за руки и произнес очень тихо:
     - Расскажи обо всем по порядку с самого начала, Джад.
     Но такой возможности мне не представилось. Потому что в зал с  криком
и гиканьем вихрем ворвался огромный Черный Сэм.
     - Мы нашли его! Черт побери, мы отыскали его!
     - Кого? - спросил Метаксас.
     - Кого? - одновременно с ним произнес я.
     - Кого?! - вскричал Сэм. - А кого, черт бы  его  побрал,  вы  сами-то
ищите? Так вот! Зауэрабенда! Конрада Зауэрабенда собственной персоной!
     - Вы откопали его? - Я весь обмяк от испытываемого мною облегчения. -
Где? Когда? Каким образом?
     - Прямо здесь, в 1105 году, - сказал Сэм. - Сегодня утром Меламед и я
заглянули на рыночную площадь, просто так, на всякий  случай,  и  показали
его портрет. И, - какая удача! - один продавец свиных ножек  опознал  его.
Зауэрабенд живет в Константинополе вот уже пять или шесть лет  и  содержит
харчевню неподалеку от набережной. Он живет  здесь  под  именем  Гераклеса
Фотиса...
     - Нет! - взревел я. - Нет, грязный ты ублюдок-ниггер, нет, нет,  нет,
нет, нет! Это неправда!
     И, ослепленный яростью, я набросился на него.
     И воткнул кулаки в его живот и отбросил его назад, к самой стенке.
     А он как-то очень странно посмотрел на меня, перевел дух, подошел  ко
мне, приподнял меня, а затем уронил на пол. А затем еще  раз  приподнял  и
еще раз уронил. Он поднял меня еще и третий раз, но Метаксас заставил  его
поставить меня на ноги.
     Сэм произнес дружелюбно:
     - Это конечно, правда, что я черный  ублюдок-ниггер,  но  разве  была
такая уж необходимость говорить об этом так громко?
     - Дайте мне вина, -  крикнул  Метаксас.  -  Ну,  кто  там  есть?  Мне
кажется, он слегка двинулся головой.
     - Сэм, - произнес я, наконец овладев собой, - Сэм, я совсем не  хотел
тебя обидеть. Но абсолютно исключено, что Конрад  Зауэрабенд  живет  здесь
под именем Гераклеса Фотиса.
     - А почему бы и нет?
     - Потому что... потому что...
     - Я видел его сам, лично видел, - сказал Сэм. -  Я  пил  пиво  в  его
харчевне не более, чем пять часов тому назад. Он действительно  крупный  и
жирный, красномордый, и очень много о  себе  воображает.  И  он  обзавелся
здесь маленькой византийской женкой с ох, какой  вертлявой  задницей,  лет
наверное шестнадцати, от силы семнадцати, которая подает вино в  харчевне,
покачивая своими грудями, и держу пари, еще  пускает  посетителей  к  себе
между ног в комнате наверху...
     - Ладно, ладно, - произнес я замогильным голосом. - Ты  выиграл.  Эту
его жену зовут Пульхерией.
     Метаксас издал сдавленный стон.
     - Я не спрашивал, как ее зовут, - сказал Сэм.
     - Ей семнадцать  лет,  и  происходит  она  из  рода  Ботаниатисов,  -
продолжал я, - который является одним  из  самых  знатных  в  Византии,  и
одному только Будде известно, почему вдруг она вышла  замуж  за  Гераклеса
Фотиса Конрада Зауэрабенда. И прошлое претерпело серьезные изменения, Сэм,
потому что всего  лишь  несколько  недель  тому  назад  по  времени  моего
временного базиса она была женой Льва Дукаса и жила во  дворце  неподалеку
от императорского дворца. И случилось так, что я вступил с нею в  любовную
связь. До того, как произошло изменение прошлого, она  и  Лев  Дукас  были
моими далекими пращурами,  и  похоже  на  то,  что  произошло  невероятное
стечение обстоятельств, которого я вообще не в состоянии  постичь.  Вполне
вероятно, что я вообще уже не существую на временном плане 2059 года,  как
не существует такой женщины, как Пульхерия Дукас. А  теперь,  если  вы  не
возражаете, я удалюсь в тихий угол и перережу себе горло.
     - Все это какой-то дурной сон, - выразил общее мнение Сэм.



                                    56

     Но, разумеется, никаким сном это  не  было.  Все  было  настолько  же
реальным, как  и  любое  другое  событие  в  этой,  постоянно  изменчивой,
вселенной.
     Мы  втроем  выпили  немалое  количество  вина,  и  Сэм  сообщил   мне
подробности. Как он у всех по соседству расспрашивал о Зауэрабенде-Фотисе,
и  ему  рассказывали,   что   человек   этот   появился   при   загадочных
обстоятельствах примерно в 1099 году, что он прибыл из какой-то отдаленной
местности. Что завсегдатаи харчевни его недолюбливают,  но  приходят  туда
только для того, чтобы поглазеть на его красавицу-жену. Что буквально  все
подозревают его в какой-то незаконной деятельности.
     - Он сам извинился  перед  нами,  -  сказал  Сэм,  -  и  сказал,  что
переправляется на другую сторону, в район Галаты, для того, чтобы  сделать
кое-какие закупки. Однако Колеттис последовал за ним и обнаружил,  что  он
вообще никакими покупками не занимался. Он вошел в какое-то здание, внешне
напоминающее склад, в  районе  Галаты  и,  по-видимому,  в  нем  и  исчез.
Колеттис прошел  внутрь  здания  вслед  за  ним,  но  нигде  не  смог  его
обнаружить. Колеттис решил, что он совершил прыжок во времени. Затем Фотис
снова появился, где-то примерно через полчаса, и  на  пароме  переправился
назад, в Константинополь.
     - Времяпреступник, - произнес Метаксас. - Он занимается контрабандой.
     - Я тоже так считаю, - сказал Сэм. - Начало двенадцатого столетия  он
использует в качестве базы  для  проведения  своих  операций,  прикрываясь
фальшивым именем Фотис, и переправляет вниз  по  линии  в  нынешнее  время
произведения искусства, золотые монеты или что-нибудь еще  в  подобном  же
роде.
     - А откуда взялась у него эта девчонка? - спросил Метаксас.
     - Этого нам еще не удалось выяснить, - пожав плечами, произнес Сэм. -
Но теперь, когда мы его откопали, мы можем проследить его вверх  по  линии
до самого момента прибытия сюда. И самим удостовериться во всем.
     -  Каким  же  образом,  -  простонал  я,  -  мы  сможем  восстановить
правильный ход событий?
     - Нам нужно, -  ответил  Метаксас,  -  определить  точный  момент,  в
который он совершил свой прыжок,  покинув  твой  маршрут.  Тогда  мы  сами
расположимся здесь в засаде, схватим его, как только  он  материализуется,
отберем у него таймер, над которым он успел  так  успешно  поколдовать,  и
приведем его назад, в 1204 год. Таким  вот  образом  мы  извлечем  его  из
потока времени и вернем в 1204 год, на твой маршрут, где ему,  собственно,
и надлежит быть.
     - Так, как ты говоришь, все это очень просто, - сказал я.  -  Но  это
далеко не так. А что делать со всеми теми изменениями, которые произведены
в прошлом? С пятью годами его супружества с Пульхерией Ботаниатис...
     - Это все станет неосуществившимися событиями, - сказал  Сэм.  -  Как
только мы "выдернем" Зауэрабенда из 1099 года и вернемся назад, в  1204-й,
мы тем самым автоматически аннулируем его женитьбу  на  Пульхерии,  верно?
Русло потока времени примет свою первоначальную форму, и она выйдет  замуж
как раз за того, за кого ей и положено...
     - За Льва Дукаса, - сказал я. - Моего пращура.
     - Да, за Льва Дукаса, - продолжал Сэм. - И для всех жителей  Византии
весь этот эпизод с участием Гераклеса Фотиса вообще никогда не будет иметь
места. Кто об этом будет  знать,  так  это  мы  сами,  ибо  мы  подвержены
воздействию транзитного отстранения.
     - А  что  будет  с  теми  предметами  искусства,  которые  Зауэрабенд
контрабандой доставил в нынешнее время? - спросил я.
     - Их там не окажется, - ответил Сэм. -  Ибо  они  так  никогда  и  не
станут  контрабандой.  А  скупщики  краденого  внизу  по   линии   лишатся
воспоминаний, связанных с приобретением ценностей у Зауэрабенда. Структура
ткани времени будет восстановлена, а патруль времени так ни  о  чем  и  не
узнает.
     - Ты пропустил одно малосущественное обстоятельство, - сказал я.
     - Какое же?
     - В процессе развития этой заварухи я произвел на свет Божий  лишнего
Джада Эллиота. Куда ему деваться?
     - Бог ты мой! - воскликнул Сэм. - О нем-то я позабыл!



                                    57

     Теперь, когда  я  уже  достаточно  времени  провел  в  1105  году,  я
прикинул, что мне самое время возвращаться в 1204 год  и  поведать  своему
"альтер эго" обо всем, что происходит.  Поэтому  я  шунтировался  вниз  по
линии и пробрался на постоялый двор  в  четверть  четвертого  все  той  же
нескончаемой ночи исчезновения  Конрада  Зауэрабенда  из  1204  года.  Мой
двойник с угрюмым  выражением  лица  возлежал  на  своей  кровати,  изучая
массивные брусья, поддерж