е все-таки  вероятность,
что его отыщут?
     - Мы полагаем, что он не покинул окрестностей Константинополя, хотя в
общем-то ничто ему не мешает спуститься по линии в 2059 год, переправиться
в Вену или Москву и уже оттуда снова исчезнуть вверху по линии. Если он не
объявится в Византии, мы проверим Турцию, а затем довизантийскую  эпоху  и
только после этого дадим знать другим курьерам в нынешнем  времени,  чтобы
они искали его на всех других маршрутах и...
     Он обмяк в полном изнеможении.
     - Послушай, - сказал я. -  Тебе  нужно  хотя  бы  немного  отдохнуть.
Почему бы тебе не вернуться  в  1105  год  и  не  пожить  пару  деньков  у
Метаксаса?  А  когда   отдохнешь,   возвращайся   сюда   и   позволь   мне
присоединиться  к  поискам.  Таким  образом  мы  можем   чередоваться   до
бесконечности. И давай сохраним эту ночь в  1204  году  в  качестве  нашей
общей точки отсчета. Когда ты захочешь встретиться со мной, ты прыгнешь  в
эту ночь, поэтому мы не потеряем связь друг с другом. На это у  нас  может
уйти пара жизней, но мы непременно вернем Зауэрабенда назад, в эту группу,
до наступления утра.
     - Верно.
     - Значит все ясно? Ты проводишь  несколько  дней,  отдыхая  на  вилле
Метаксаса,  и  возвращаешься  сюда  через  полчаса  после  момента  нашего
расставания. После чего отправлюсь я.
     - Ясно, - сказал он и стал спускаться, чтобы шунтироваться на улице.
     Я вернулся в комнату и снова заступил на свою грустную вахту.  В  три
часа ночи Джад-2 вернулся, выглядя совершенно  другим  человеком.  Он  был
чисто выбрит, благоухая после ванны, сменил одежду, по  всей  вероятности,
хорошенько отоспался.
     - Три дня отдыха на  вилле  Метаксаса,  -  сказал  он.  -  Невозможно
представить себе чего-либо, более великолепного!
     - Ты выглядишь прекрасно. Даже слишком прекрасно. Уж не  пробовал  ли
ты улизнуть, чтобы пошалить немного с Пульхерией?
     - Мне это даже  как-то  в  голову  не  приходило.  Но  что,  если  бы
действительно у  меня  что-нибудь  с  нею  было?  Вот  негодник,  ты  меня
предупреждаешь, чтобы я оставил ее в покое?
     - Ты не имеешь никакого права на то...
     - Я - это ты, не забывай об этом.  Неужели  ты  станешь  ревновать  к
самому себе?
     - По-моему, ты себе такого просто не позволишь, - сказал я. - Извини,
я сболтнул глупость.
     - Это я сделал глупость, - сказал он.  -  Мне  обязательно  следовало
заглянуть к ней, пока я там находился.
     - Ну, теперь моя очередь. Я посвящу  какое-то  время  поискам,  затем
побуду на вилле, чтобы отдохнуть и восстановить силы, и, может быть,  урву
немножко удовольствия от общения с нашей возлюбленной. Ты ведь не  станешь
возражать против этого?
     - Чего там судить-рядить, - тяжело вздохнул он. - Она твоя в такой же
мере, как и моя.
     - Правильно. Когда я со всем этим управлюсь, я вернусь сюда -  ну-ка,
поглядим, - в четверть четвертого. Договорились?
     Мы синхронизировали свои графики на конец 1105 года,  чтобы  избежать
разрывов времени; я не хотел попасть туда  в  тот  момент,  когда  он  еще
находился там сам, или - что еще  хуже  -  до  того,  как  он  там  вообще
объявился. Затем я покинул постоялый двор и шунтировался вверх по линии. В
1105  году  я  нанял  колесницу  и  был  доставлен  в  поместье  Метаксаса
великолепным осенним днем.
     Глаза  у  Метаксаса  были  затуманены,  лицо  покрыто   щетиной.   Он
поздоровался со мной на крыльце и спросил:
     - Ты кто сейчас, первый или второй?
     - Первый Джад-2 только что заступил на мой пост на постоялом дворе  в
1204. Как продвигаются поиски?
     - Паршиво, - признался Метаксас. - Но мы  не  оставляем  надежды.  Мы
тебя ни за что не бросим в беде. Заходи внутрь - там тебя ждет кое-кто  из
твоих старых друзей.



                                    51

     Я сказал им:
     - Извините меня за то, что я впутал вас в свои неприятности.
     Люди, которых я уважал больше всех на  свете,  только  рассмеялись  в
ответ и, ухмыляясь, отвечали:
     - Ерунда! Пустяки все это!
     Они были грязными и обтрепанными. Они усердно и  бесплодно  трудились
ради меня, это было ясно по их внешнему виду. Мне хотелось обнять их  всех
вместе и расцеловать.  Черного  Сэмбо  и  скульптурнолицего  Джефа  Монро,
быстроглазого Сида  Буонокоре  и  Паппаса,  Колеттиса  и  Пластираса.  Они
начертили карту, на которой вычеркивали места, где не  удалось  обнаружить
следов Конрада Зауэрабенда. Карта вся вдоль и поперек  была  испещрена  их
отметками.
     - Не тревожься, малыш, - сказал Сэм. - Мы его выследим!
     - Я чувствую себя просто ужасно из-за того, что заставил вас  в  ваше
свободное время...
     - Такое могло случиться с любым из нас, -  прервал  меня  Сэм.  -  Ты
лично здесь ни в чем не виноват.
     - Разве?
     - Зауэрабенд ухитрился сделать что-то со  своим  таймером  тайком  от
тебя, разве не так? Каким же образом  ты  мог  предотвратить  это?  -  Сэм
ухмыльнулся. - Мы обязаны выручить тебя из  беды.  Кто  знает,  что  может
произойти с кем-либо из нас?
     - Все за одного, - торжественно произнес Мэдисон Джефферсон Монро.  -
Один за всех.
     - Ты думаешь, что  ты  -  первый  из  курьеров,  кто  упустил  своего
клиента? - спросил Сид Буонокоре. - Выбрось дурь из головы! Таймеры  можно
перевести в режим ручного управления запросто, это не составляет  никакого
труда для любого, кто хоть немного понимает теорию эффекта Бенчли.
     - Мне никогда не говорили об этом...
     - Этого никто не рекламирует. Но такое  случается.  Пять,  шесть  раз
каждый год кто-то предпринимает тайком от курьера путешествие  во  времени
частного характера.
     - А что бывает за это курьеру? - спросил я.
     - Если это обнаруживает патруль времени? Его  выгоняют  с  работы,  -
уныло произнес Буонокоре. - Что мы пытаемся сделать, так это прикрыть друг
друга до того, как вмешается патруль. Работа собачья, но мы просто обязаны
ее выполнять. Я хочу вот что сказать: если ты  не  будешь  подстраховывать
любого своего коллегу, то кто же придет  на  выручку  тебе,  когда  в  том
возникнет необходимость?
     - Кроме того, - сказал Сэм, - это еще вызывает у нас чувство законной
гордости, мы ощущаем себя героями.
     Я стал изучать карту. Они тщательно прочесали в  поисках  Зауэрабенда
всю раннюю историю Византии - от  императора  Константинополя  до  второго
Феодосия, и  столь  же  методично  проверили  последние  два  столетия  ее
существования. Поиски же в пору  расцвета  империи  пока  еще  проводились
наугад. Сэм, Буонокоре и Монро только-только  освободились  от  выполнения
своих обязанностей и теперь собирались отдохнуть;  Колеттис,  Пластирас  и
Паппас были готовы отправиться на поиски и сейчас разрабатывали дальнейшую
стратегию.
     Все казалось мне просто прекрасным во время оживленной  дискуссии  на
тему, как изловить Зауэрабенда. Я питал к ним теплые  чувства  -  к  своим
друзьям, которые  познаются  в  беде.  Моим  компаньонам.  Моим  коллегам.
Мушкетерам Времени.  Сердце  мое  переполнялось  любовью  к  ним.  Я  даже
произнес краткую речь, в которой  выразил  глубокую  благодарность  за  ту
помощь, которую они мне оказывали. У них был при этом несколько  смущенный
вид, и все они еще  раз  заверили  меня  в  том,  что  это  просто  вопрос
взаимовыручки - золотое правило в действии.
     Отворилась дверь, и, спотыкаясь,  в  комнату  ввалилась  запылившаяся
фигура человека в совершенно  неуместных  для  этой  эпохи  солнцезащитных
очках. Наджиб Дайани, мой старый наставник! Он  нахмурился,  плюхнулся  на
стул и сделал нетерпеливый  жест,  не  имеющий  отношения  к  кому-либо  в
отдельности, в надежде прихлебнуть вина.
     Колеттис протянул ему чашу с вином. Дайани вылил немного вина себе на
ладони и смыл им пыль со своих очков. Затем залпом выпил остальное.
     - Мистер Дайани! - вскричал я. - А я и  не  знал,  что  вас  кликнули
тоже! Послушайте, мне так хочется поблагодарить вас за ту помощь...
     - Болван, - спокойно произнес Дайани. - Как это я вообще разрешил вам
получить лицензию курьера?



                                    52

     Дайани только-только вернулся. Он проводил поиски  в  630-650  годах,
снова не давшие никаких результатов. Усталый и раздраженный, он  был  явно
очень недоволен тем, что свой отпуск тратит на поиски сбежавшего у кого-то
туриста.
     Я попытался было "всучить" ему свою благодарственную речь, однако  он
поспешно отмел все мои сентиментальные излияния и  произнес  очень  кислым
тоном:
     - Не утруждайте себя  сладкоречивыми  словами.  Я  это  делаю  только
потому, что если патруль  разнюхает,  какую  человекообразную  обезьяну  я
выпустил в качестве курьера, это очень плохо отразится на моей карьере.  Я
сейчас пытаюсь спасти свою собственную шкуру.
     Наступило очень тягостное для всех  нас  молчание.  Тишину  прерывало
только шарканье ног и покашливание.
     - Не очень-то утешительно слышать такие слова, - сказал я,  обращаясь
к Дайани.
     - Не давай ему, малыш, вывести  себя  из  равновесия,  -  посоветовал
Буонокоре. - Как я  уже  тебе  говорил,  любой  оставленный  на  попечение
курьера турист может что-нибудь такое сотворить со своим таймером...
     - Я не говорю о потере туриста, - раздраженно произнес Дайани. - Речь
идет  о  том,  что  этот  идиот  умудрился  продублировать  себя,  пытаясь
исправить оплошность! - Он едва не поперхнулся вином. - Первое я еще  могу
ему простить, но вот второе - это совершенно непростительно!
     -  Да,  удвоение  -  это  действительно  безобразие,   -   согласился
Буонокоре.
     - Это вещь серьезная, - произнес Колеттис.
     - Незавидная судьба, - сказал Сэм. - Не говоря уже о том, как  трудно
будет выпутаться с Зауэрабендом.
     - Что-то я не припоминаю другого подобного случая, - заявил Паппас.
     - Очевидный просчет, - прокомментировал Пластирас.
     - Послушайте,  -  взмолился  я.  -  Удвоение  произошло  нечаянно.  Я
настолько увлекся поисками Зауэрабенда, что не понял...
     - Мы понимаем, - сказал Сэм.
     - Это вполне естественная ошибка, когда находишься  в  таком  нервном
напряжении, - подтвердил Джеф Монро.
     - С любым такое могло случиться, - успокоил меня Буонокоре.
     И только Паппас пробурчал, но уже более мирно:
     - Стыд. Стыд и позор.
     Я все меньше ощущал себя достойным членом сплоченного братства, и все
больше чувствовал себя вызывающим  только  жалость  деревенским  дурачком,
который, куда ни пойдет,  оставляет  за  собою  лужи  да  кучи.  А  бедные
родственники пытаются вычистить  обгаженный  пол,  да  еще  и  успокаивают
дурачка, чтобы тот не нагадил еще больше.
     Когда до меня, наконец, дошло, каким было подлинное отношение ко  мне
со стороны всех этих людей,  мне  страх  как  захотелось  вызвать  патруль
времени. Сознаться во всех совершенных мною  времяпреступлениях  и  самому
попросить о собственном уничтожении. Душа моя вся аж съежилась. Неизвестно
куда испарилось мое мужское естество. Я, сообщавшийся с  императорами,  я,
последний из Дукасов, я, переступивший через  тысячелетия,  я,  выдающийся
курьер в стиле Метаксаса, я... Я для всех этих ветеранов был просто кучкой
детского дерьма. Дерьма, только внешне похожего на мужчину. Самого что  ни
на есть настоящего дерьма.
     Метаксас, который молчал вот уже минут  пятнадцать,  в  конце  концов
произнес:
     - Если те из вас, что собираются снова на поиски, готовы, то  я  велю
подать колесницу, чтобы доставить вас в город.
     Колеттис покачал головой.
     - Мы еще не распределили между  собой  эпохи.  Но  это  займет  всего
несколько минут.
     Все склонились над картой. Было решено, что Колеттис прочешет 700-725
годы, Пластирас - 1150-1175,  а  я  проинспектирую  725-745  годы.  Паппас
принес герметический костюм, в  котором  намеревался  обследовать  745-747
годы, в которые свирепствовала чума, на тот случай, если Зауэрабенд угодил
по незнанию в этот, запретный для посещений, период.
     Я удивился тому, что они еще доверяли мне  совершать  самостоятельные
путешествия во времени. Как видно, решили,  что  я  уже  просто  не  сумею
ничего натворить. У каждого из нас был небольшой,  но  изумительно  точный
портрет Конрада Зауэрабенда, выполненный  нанятым  Метаксасом  современным
византийским художником на покрытой  лаком  деревянной  дощечке.  Художник
писал портреты с голофото: интересно, что он при этом думал?
     Добравшись  до  Константинополя,  мы  расстались   друг   с   другом,
отправившись в те времена, в которых мы должны были производить поиски.  Я
материализовался в верху по линии в 725 году  и  только  тогда  сообразил,
какую небольшую, но достаточно злую шутку со мною сыграли.
     Это было самое  начало  эпохи  иконоборчества,  когда  император  Лев
Третий  издал  свой  первый  указ  против  иконопочитания.  В  те  времена
большинство византийцев были ревностными иконопочитателями, а Лев выступал
за то, чтобы сокрушить культ икон. Сперва речами против них  и  страстными
проповедями, а затем - уничтожив изображение  Христа  в  часовне  Чалки  и
Бронзовом дворце, стоявшем напротив  Большого  Дворца.  После  этого  дела
пошли   еще   круче:   иконы   уничтожались,    иконописцы    подвергались
преследованиям. В воззвании,  с  которым  обратился  к  народу  сын  Льва,
говорилось: "Из христианской церкви должны быть и  убраны  всякие  образа,
выполненные посредством искусства живописи".
     И вот в такую-то эпоху я должен был бродить по городу, держа в  руках
небольшое изображение Зауэрабенда, и спрашивать у встречных, не  попадался
ли им где-нибудь на глаза этот человек!
     Портрет, что был у меня, конечно, не был иконой. Никто  из  тех,  кто
глядел на него, и не подумал принять по ошибке Зауэрабенда за святого.  Но
все равно он доставил мне немало неприятностей.
     - Вы где-нибудь  встречались  с  этим  человеком?  -  спрашивал  я  и
доставал портрет.
     На базарах. В банях. На ступеньках Айя-Софии. Перед воротами Большого
дворца.
     - Вы где-нибудь встречались с этим человеком?
     На ипподроме  во  время  состязаний  в  поло.  На  ежегодной  раздаче
бесплатного хлеба и рыбы беднякам, которая производилась 11  мая  в  честь
очередной годовщины со дня основания города. Перед церковью святых  Сергия
и Бахуса.
     - Я ищу человека, чье изображение у меня здесь.
     В половине случаев мне даже не удавалось полностью  открыть  портрет.
Люди видели человека, достающего из своей туники икону и убегали  от  меня
прочь с криками: "Поклоняющийся иконам пес!", "Почитатель кумиров!"
     - Но это не... Я всего лишь разыскиваю... Вас  не  должна  вводить  в
заблуждение... Пожалуйста, вернитесь и...
     Меня толкали и пинали  ногами,  в  меня  плевали.  За  мною  гонялась
императорская стража, на  меня  хмуро  поглядывали  священники-иконоборцы.
Несколько раз меня приглашали посетить тайные собрания ушедших в  подполье
иконопочитателей.
     Мне не удалось собрать  что-либо  существенное  в  отношении  Конрада
Зауэрабенда.
     И все же,  несмотря  на  гонения,  всегда  находились  люди,  которые
смотрели на портрет. Никто из них не видел Зауэрабенда, хотя  некоторые  и
"думали",  что  заметили  кого-то,  отдаленно  напоминающего  человека  на
картине. Я потратил  два  дня  на  то,  чтобы  выследить  одного  из  этих
предполагаемых "прохожих", и в результате не  нашел  в  нем  ни  малейшего
сходства.
     Я продолжал поиски, перепрыгивая из одного года в  следующий.  Рыскал
незаметно  неподалеку  от  различных  туристических  групп,  полагая,  что
Зауэрабенд, возможно, предпочтет держаться поближе к людям из своей родной
эпохи.
     Ничего. Никаких намеков.
     В конце  концов,  со  стертыми  ногами  и  обескураженный  тщетностью
усилий, я прыгнул назад, вниз, в 1105 год.  В  именье  Метаксаса  я  нашел
только Паппаса, который выглядел усталым и запачканным еще даже в  большей
степени, чем я.
     - Это бесполезно, - сказал я. - Так нам никогда его не отыскать.  Это
все равно, что искать... что искать...
     - Иголку в стоге времени, - пришел ко мне на помощь Паппас.



                                    53

     Я заработал право на небольшой отдых перед тем,  как  возвращаться  в
эту, бесконечно долгую, ночь 1204 года и посылать на  продолжение  поисков
своего "альтер-эго". Я вымылся, отоспался, совокупился два или три раза  с
девушкой-рабыней, от которой  отдавало  чесноком,  и  загрустил.  Вернулся
Колеттис  -  безуспешно.  Вернулся  Пластирас  -  тот  же  результат.  Они
отправились вниз по линии для выполнения своих  служебных  обязанностей  в
качестве  курьера.  Гомперс,  Гершель  и   Меламед,   пожертвовав   своими
очередными отпусками, также появились здесь и тотчас отправились на поиски
Зауэрабенда. Но чем больше курьеров добровольно вызывались помочь мне, тем
хуже я себя чувствовал.
     И я решил утешиться в объятиях Пульхерии.
     Раз уж случилось мне оказаться в соответствующей эпохе и  раз  Джад-2
не удосуживается заглянуть сюда, чтобы повидаться с нею, то  это  казалось
мне единственно верным решением. Ведь у нас БЫЛО  назначено  что-то  вроде
свидания. Ведь, кажется, самое последнее, что сказала мне Пульхерия  после
той ночи из ночей, было: "Мы встретимся снова через  два  дня,  хорошо?  Я
сама все устрою".
     Как давно это было?
     По меньшей мере две недели тому назад, подсчитал я, если исходить  из
базиса нынешнего времени 1105 года. Может быть, три.
     Она предполагала послать гонца с письмом ко мне в поместье Метаксаса,
в котором будет говориться, где и как мы сможем встретиться во второй раз.
В своих хлопотах по розыску Зауэрабенда я совсем позабыл об этом. Теперь я
рыскал по всему именью, расспрашивая челядь Метаксаса и его  управляющего,
не приходило ли из города какое-либо послание на мое имя.
     - Нет, - отвечали все, кого я ни спрашивал. - Не было таких посланий.
     - Подумайте хорошенько. Я ожидаю важное известие из дворца Дукаса. От
Пульхерии Дукас.
     - От кого?
     - Пульхерии Дукас.
     - Не было таких известий, господин.
     Я разоделся в самые роскошные свои одеяния  и  застучал  каблуками  в
сторону Константинополя. Осмелюсь ли я предстать без приглашения во дворце
Дукаса?  Я  осмелился  на  это.  Мое  фальшивое   прикрытие   в   качестве
неотесанного мужлана-деревенщины из Эпира вполне могло оправдать возможное
нарушение этикета.
     У ворот дворца Дукаса  я  позвонил  слугам,  и  навстречу  мне  вышел
старик-конюший, именно он показывал мне дорогу  в  покои  в  тот  памятный
вечер,  когда  Пульхерия  решила  отдаться  мне.  Я  дружелюбно  улыбнулся
старику, конюший  смерил  меня  отсутствующим  взглядом.  По-видимому,  он
позабыл меня, так я посчитал.
     - Мои сердечные приветствия господину Льву  и  госпоже  Пульхерии,  -
сказал я. - Будьте любезны, передайте  им,  что  тут  их  ожидает  Георгий
Маркезинис из Эпира.
     - Господину Льву и госпоже... - повторил конюший.
     - Пульхерии, - сказал я. - Они  меня  знают.  Я  дальний  родственник
Фемистоклиса  Метаксаса,  и...  -  здесь  я  запнулся  в  нерешительности,
чувствуя себя еще более глупо, чем обычно, распинаясь о своей  родословной
перед простым конюшим. - Позови-ка мне дворецкого, - прорычал я.
     Конюший поспешно побежал внутрь дворца.
     После продолжительной задержки появился крайне  высокомерный  на  вид
тип в византийском эквиваленте ливреи и стал внимательно меня осматривать.
     - Слушаю.
     - Мои наилучшие пожелания господину Льву и госпоже Пульхерии.  Будьте
любезны передать им...
     - Госпоже... какой?
     - Госпоже Пульхерии, жене Льва Дукаса. Я Георгий Маркезинис из Эпира,
дальний родственник Фемистоклиса Метаксаса. Несколько недель тому назад мы
были здесь на званом вечере, который давали...
     - Жену Льва Дукаса, - холодно заметил дворецкий, - зовут Евпрепией.
     - Евпрепией?
     - Евпрепия Дукас - хозяйка этого дво