объявляется  сотрудник
патруля  времени  и  начинает  объяснять,  что  ему   нельзя   производить
шунтирование  вследствие   того,   что   он   выкинет   нечто   совершенно
непредсказуемое вверху по линии. Они просто никак не могут  понять  этого.
Они обещают быть паиньками и никак не могут поверить в то,  что  такие  их
обещания ничего не стоят, потому что поведение их  уже  запротоколировано.
Главная  трудность  в  общении   с   большинством   тупоголовых   туристов
заключается в том, что  они  просто  не  в  состоянии  мыслить  в  четырех
измерениях". "Так же,  как  и  я,  Сэм",  -  признался  я,  расстроившись.
"Научишься. Обязательно научишься", - подбодрил меня Сэм.
     Прежде, чем  нас  отправить  в  1935  год,  с  нами  провели  краткий
гипнокурс по общественно-политической обстановке, господствовавшей  в  эту
эпоху. Нас накачали массой разнообразных  сведений  о  Великой  депрессии,
Новом курсе президента Рузвельта, семье Лонго из Луизианы, восхождении Хью
Лонга к славе, его  программе  "Поделим  наше  богатство",  в  которой  он
предлагал отбирать деньги и ценности у богатых и раздавать бедным,  о  его
схватке с президентом Франклином Рузвельтом,  о  его  мечте  самому  стать
президентом после  выборов  1936  года,  о  его  вызывающем  неуважении  к
традициям и демагогических воззваниях к массам. Нам сообщили  также  много
дополнительных  сведений,  касающихся  своеобразия  именно  1935  года,  -
праздниках, спортивных турнирах, ценах на бирже 97  с  тем,  чтобы  мы  не
чувствовали себя безнадежно чужими в тогдашней атмосфере.
     И  наконец  нас  одели  по  моде  1935  года.  Мы  с   важным   видом
прохаживались,  без  всякого  стеснения  высмеивая  друг  друга   в   этих
эксцентричных нарядах.  Джеф  Монро,  проверяя  нас  напоследок,  напомнил
мужчинам о ширинках и о том, как ими пользоваться, предупредил женщин, что
им категорически запрещено обнажать груди, начиная  с  сосков  и  ниже,  и
настоятельно просил нас не забывать ни на одно мгновенье  о  том,  что  мы
отправляемся  в  эпоху  с  незыблемыми  пуританскими  нравами,  в  которой
невротическое   подавление    собственной    индивидуальности    считается
добродетелью, а столь привычная нам  раскованность  выглядит  греховной  и
бесстыдной.
     И вот мы готовы.
     Нас провели на самый верхний уровень,  уровень  Старого  Нью-Орлеана,
поскольку было небезопасно для нашего здоровья осуществлять  прыжок  через
время с одного из нижних уровней. Поместили в одной из комнат пансиона  на
Норт-Рампарт-стрит,  откуда  мы  должны  были  шунтироваться  в  двадцатое
столетие.
     - Вот мы и отправляемся вверх по линии, - произнес Мэдисон Джефферсон
Монро и подал нам сигнал активировать свои таймеры.



                                    14

     И мы сразу же очутились в 1935 году.
     Мы даже не заметили каких-либо изменений  в  полусумраке  комнаты,  в
которой находились, но тем не  менее  прекрасно  понимали,  что  находимся
вверху по линии.
     На нас была тесная обувь и смешные наряды,  а  в  карманах  настоящие
наличные деньги,  доллары  Соединенных  Штатов,  ибо  здесь  при  расчетах
отпечатками пальцев не пользовались. Отправленный раньше специальный агент
забронировал нам места  в  одной  из  наиболее  респектабельных  гостиниц,
расположенной на набережной на периферии французского  квартала,  где  нам
предстояло провести первую часть нашего путешествия. Затем  Джеф  Монро  в
последний  раз  предупредил  нас  о  том,  чтобы  мы   как   можно   более
осмотрительно себя вели, и мы вышли наружу, обогнули угол и направились  к
гостинице.
     Поток автомобилей на улицах был просто фантастическим для  этой,  как
ее считали у нас, "депрессии". Так же, как и  издаваемый  ими  грохот.  Мы
осторожно стали продвигаться вперед по двое, впереди  всех  шел  Джеф.  Мы
подолгу задерживали свои взгляды на многом из того, что нас  окружало,  но
это не вызывало каких-либо подозрений у окружающих. Местные жители  просто
считали нас туристами из какого-нибудь другого штата, ну хотя бы  Индианы.
Наше любопытство ничуть не выдавало, что мы родом из 2059 года.
     Тибо, крупному энергетическому боссу, стало не по себе от одного вида
силовых электрических  проводов,  проложенных  открыто  и  висевших  между
поддерживавшими их столбами.
     - Я читал о таком способе передачи электроэнергии,  -  несколько  раз
повторил он, - но никогда у меня и в мыслях не было, что такое возможно на
самом деле!
     Женщины болтали без умолку о  здешних  модах.  Был  жаркий  и  душный
сентябрьский  день,  однако  одежда  на  всех   встречных   была   наглухо
застегнута. Женщины никак не могли понять этого.
     Определенные  неприятности  доставила  нам  погода.  Наши  тела  были
совершенно  непривычны  к  такой   высокой   влажности   воздуха;   здесь,
разумеется, не было никаких нижних уровней, а ведь  у  нас  только  совсем
рехнувшиеся поднимаются на уровень поверхности, если  в  данной  местности
влажный климат. Поэтому нам пришлось попотеть и попыхтеть.
     В   гостинице   также   не   оказалось    никаких    установок    для
кондиционирования  воздуха.  Когда  мы  завершили  процедуру  регистрации,
портье, который, разумеется, был  человеком,  а  не  одним  из  терминалов
компьютера, потряс колокольчиком и  завопил  "Сюда!"  -  и  целая  бригада
улыбающихся чернокожих коридорных, как коршуны, набросилась на наш багаж.
     Я подслушал слова миссис Бьенвеню,  жены  адвоката,  с  которыми  она
обратилась к своему мужу:
     - Как ты думаешь, это - рабы?
     - Откуда? - свирепо  огрызнулся  тот.  -  Рабы  были  освобождены  за
семьдесят лет до этого!
     Портье, должно быть, тоже  слышал  этот  разговор.  Интересно,  какие
мысли при этом у него промелькнули.
     Курьер поместил меня и Флору Чамберс в одном номере. Он пояснил,  что
зарегистрировал  нас  как  мистера  и  миссис  Эллиот,   потому   что   не
разрешалось, чтобы неженатые  пары  селились  в  одном  и  том  же  номере
гостиницы, даже если они и принадлежали к одной и той же группе  туристов.
Флора одарила меня обнадеживающей улыбкой, хотя и побледнела при  этом,  и
произнесла:
     - Мы будем изображать из себя пару, находящуюся во временном браке.
     Монро строго поглядел на нее.
     - Нечего здесь болтать о нравах, царящих внизу по линии!
     - У них здесь, в 1935 году, нет временных браков?
     - Заткнись! - прошипел он сквозь зубы.
     Мы  распаковались,  выкупались  и  вышли  из  гостиницы  полюбоваться
городом. На Бэзин-стрит послушали какой-то  весьма  приличный  примитивный
джаз. Затем прошли несколько кварталов и вышли на Бурбон-стрит,  где  были
расположены питейные заведения и можно было насладиться стриптизом. Место,
в которое мы заглянули,  было  заполнено  народом,  но  больше  всего  нас
поразило то, что взрослые мужчины и женщины способны были  высидеть  целый
час, изнывая от унылой музыки и прокуренной атмосферы,  только  для  того,
чтобы наконец дождаться, когда на  сцену  выйдет  всего  одна  девчонка  и
снимет кое-что из своей одежды.
     А когда она все же разделась,  то  на  ней  все  равно  еще  остались
небольшие блестящие накрывашки на сосках и треугольный  лоскут  материи  в
районе промежности. Всякий, кто питает  серьезный  интерес  к  обнаженному
телу, может увидеть куда больше в любой общественной купальне. Но ведь это
была, разумеется, эпоха подавления сексуальности, напомнили мы самим себе.
     Стоимость выпивки и всех наших остальных  расходов  в  ночных  клубах
включалась в один счет, по  которому  всегда  платил  Джеф  Монро.  Службе
Времени совсем не хочется, чтобы мы, невежественные  туристы,  возились  с
незнакомыми для нас валютами,  кроме  тех  случаев,  когда  это  абсолютно
необходимо. Курьер также искусно оберегал нас от то и дело пристававших  к
нашей  группе  пьянчужек,  попрошаек,  назойливых  проституток  и   других
опасностей, которым мы могли подвергнуться в ситуациях, возникавших в 1935
году в сфере общественной жизни.
     - Нелегкая это работа, - заметила Флора Чамберс, - быть курьером.
     -  Зато  подумайте  о  той  свободе  передвижения,  которую  она  вам
предоставит, - сказал я.
     Нас до глубины души ужасало уродство людей, живших вверху  по  линии.
Мы понимали, что нет здесь салонов красоты, еще не  открыта  косметическая
микрохирургия, и даже эстетическая генетика, если бы о ней услышали в 1935
году, почиталась бы одним из проявлений фашистского или  коммунистического
заговора против права свободных людей обзаводиться уродливыми  детьми.  Но
все равно, мы не  могли  не  выказывать  удивления  или  страха  при  виде
неправильной  формы  ушей,  изрытой  оспинами  кожи,  искривленных  зубов,
деформированных носов -  всех  этих  заранее  незапрограммированных  и  не
прошедших косметическую коррекцию, людей. Самая невзрачная  замухрышка  из
состава нашей группы сошла бы за  театральную  красавицу  в  сравнении  со
стандартом 1935 года.
     Мы жалели этих людей за то, что довелось  им  жить  в  такую  темную,
вызывающую дрожь омерзения, эпоху.
     Когда мы вернулись к себе в номер гостиницы, Флора тотчас же сбросила
с себя все,  что  на  ней  было,  и  повалилась  на  кровать,  исступленно
разбросав в стороны ноги.
     - Давай, и побыстрее! - пронзительно закричала она. - Я такая пьяная!
     Я тоже был чуточку пьян, и поэтому сделал то, что она просила.
     Мэдисон Джефферсон тщательно следил за  тем,  чтобы  каждому  из  нас
досталось не более одной порции алкогольных  напитков.  Каким  бы  ни  был
соблазн, вторая рюмка была нам строго воспрещена, и  все  остальное  время
приходилось ограничиваться соками и лимонадом. Он не имел права  рисковать
из опасения, что  мы  можем  сболтнуть  что-нибудь  такое,  что  могло  бы
показаться подозрительным, под влиянием алкоголя -  вещества,  к  которому
фактически мы были непривычны.  Ведь  даже  этой  одной  порции  оказалось
вполне достаточно, чтобы развязались наши языки и  размягчились  мозги  до
такой  степени,  что  те  несколько  замечаний,  которые  кое-кто  из  нас
неосторожно сделал, будь они подслушаны, могли навлечь  на  нас  серьезные
неприятности.
     Меня просто  поразило,  как  много  алкоголя  могут  выпить  люди  из
двадцатого столетия, не валясь при этом с ног.
     "У них выработалась привычка к алкоголю", - разъяснил мне Сэм. -  Это
самая любимая отрава для ума  в  большинстве  мест,  расположенных  вверху
линии.   Научись  и  сам  терпеть  ее,  иначе  хлопот  не  оберешься".  "А
наркотики?" - спросил я. - "Ну,  кое-где  травку  и  можно  раздобыть,  но
ничего на самом деле психоделического.  И  там  нигде  нет  Дворцов  Грез.
Научись пить спиртные напитки, Джад. Научись непременно".
     Этим же вечером, только гораздо позже, к нам в  номер  заглянул  Джеф
Монро. Флора валялась на постели бесформенной массой в полном изнеможении,
ничего не понимая, а мы с Джефом долго обсуждали проблемы,  возникающие  у
курьеров. Мне  он  даже  начал  слегка  нравиться,  несмотря  на  всю  его
прилизанность и внешнее легкомыслие.
     Ему, казалось, очень нравилась его работа.  Его  специальностью  были
Соединенные Штаты двадцатого столетия, и единственное, о чем  он  горевал,
была удручающая скука, которую вызывали у него многочисленные убийства,  к
месту которых ему приходилось приводить сопровождаемые им группы.
     - Никого совершенно не интересует что-либо иное, - пожаловался он.  -
Даллас,  Лос-Анджелес,  Мемфис,  Нью-Йорк,  Чикаго,  Батон-Руж,  Кливленд,
непрерывное повторение все одного и того же. Я не  в  состоянии  передать,
как мне тошно проталкиваться в толпу, проходящую по той памятной эстакаде,
и показывать на то злополучное окно на шестом этаже, а самому видеть,  как
та несчастная женщина корчится на заднем сиденье автомобиля.  К  нынешнему
времени в Далласе собралось уже добрых два десятка моих двойников. Неужели
людям совсем  не  хочется  посмотреть  на  счастливые  эпизоды  двадцатого
столетия?
     - А таковые бывали? - спросил я.



                                    15

     Позавтракали мы у Бреннана, пообедали у Антуана и совершили экскурсию
в знаменитый Район Садов, после  чего  вернулись  в  старый  город,  чтобы
посетить собор на площади Джексона,  а  затем  спустились  к  реке,  чтобы
полюбоваться Миссисипи. Еще мы зашли в один из кинотеатров  посмотреть  на
Кларка Гейбла и Джин Харлоу в "Красной пыли", посетили почтамт и публичную
библиотеку, накупили  множество  газет  (в  качестве  разрешенных  Службой
Времени сувениров) и провели несколько часов, слушая радио. Мы прокатились
по маршруту "Трамвая Желание" и в нанятом автомобиле с Джефом за рулем. Он
и нам самим предлагал поводить машину, но нас привела в  неописуемый  ужас
перспектива  сесть  за  рулевое  колесо  после  того,   как   мы   вдоволь
насмотрелись  на  запутанный  и  совершенно  непонятный  для  нас  процесс
переключения скоростей, который раз за разом приходилось ему повторять. Мы
испытали еще множество всяких других ощущений, которые мог предложить  нам
век двадцатый. Мы буквально упивались ароматом этой эпохи.
     Затем мы отправились в Батон-Руж, где, собственно, и был убит сенатор
Лонг.
     Мы прибыли туда в субботу, 7 сентября, и расположились  в  номерах  -
Джеф в этом торжественно поклялся - лучшей гостиницы города. Парламент США
все еще заседал, и сенатор Хью вернулся сюда из Вашингтона на  пару  дней,
чтобы уладить какие-то свои личные дела. Мы бесцельно ошивались по  улицам
городка до второй половины дня в воскресенье. Затем Джеф стал готовить нас
стать свидетелями этого исторического события.
     Сам  он  одел  термопластическую  маску,  и  его  лицо  из  розового,
правильной формы превратилось в болезненно-желтое,  изрытое  оспинами,  на
нем появились усы, а глаза он прикрыл темными очками - трюк, который,  он,
возможно, позаимствовал у Дайани.
     - Я уже в третий раз провожу этот маршрут, - объяснил он нам. - Как я
полагаю, могут возникнуть немалые неприятности,  если  кто-нибудь  заметит
троих  совершенно  одинаковых  людей,  стоящих  в  коридоре,   в   котором
произойдет убийство Хью. Он призвал нас не обращать ни малейшего  внимания
на других Джефов Монро, которых мы можем увидеть  на  месте  преступления.
Нашим подлинным курьером является только он, усатый, с  покрытым  оспинами
лицом и в светозащитных очках. К двум другим нельзя было приближаться ни в
коем случае.
     Под вечер  мы  прогулялись  к  колоссальному  тридцатичетырехэтажному
зданию Капитолия штата  Луизиана  и  как  бы  невзначай  прошли  внутрь  -
повосхищаться  этим  сооружением   -   детищем   Хью,   которое   обошлось
налогоплательщикам в пять миллионов долларов. Нам это удалось сделать  без
каких-либо помех.
     У Джефа Монро на учете была каждая секунда. Он расположил нас в таком
месте, откуда все прекрасно просматривалось,  но  куда  не  могли  попасть
пули. Я заметил одного человека, который, безусловно, был Джефом Монро. Он
стоял с группой туристов. Другая группа сгрудилась вокруг  человека  точно
такого же роста и комплекции, который, однако, был в очках с металлической
оправой и с пунцовой родинкой на щеке. Мы едва себя сдерживали,  чтобы  не
смотреть в сторону этих двух групп. Им и самим было  несладко,  когда  они
изо всех сил старались не глядеть на нас.
     Меня очень беспокоил кумулятивный парадокс. Мне  казалось,  что  все,
кто отправлялся или еще когда-либо отправится вверх по линии, чтобы  стать
свидетелем гибели Хью Лонга, должны сейчас здесь  присутствовать  -  может
быть, тысячи людей, которые будут здесь толпиться. Однако здесь было всего
лишь несколько десятков туристов, кто прибыл из 2059 года и  более  ранних
лет. Почему же не было всех остальных? Неужели время  -  столь  пластичная
субстанция, что одно и то же событие может происходить бесконечно часто, и
каждый раз для все более многочисленной аудитории?
     - Вот он идет, - прошептал Джеф.
     Навстречу нам торопливой походкой шел невысокий, круглолицый мужчина,
следом за ним - его личный телохранитель. У мужчины  было  багровое  лицо,
вздернутый  нос,  светлые  волосы,  мясистые  губы,  разделенный  глубокой
впадиной подбородок. Я убеждал себя, что в состоянии ощутить исходящую  от
этого человека энергию и власть, но одновременно с этим  задумался,  а  не
ввожу ли я самого себя в заблуждение. Приближаясь к нам, он  почесал  свою
левую ягодицу, что-то сказал  человеку,  который  шел  от  него  слева,  и
закашлялся. Костюм у него был несколько помятый, волосы - взъерошены.
     Неплохо  выдрессированные  своим  курьером,  мы  знали   точно,   где
произойдет  убийство.  По  сигналу,  изданному  Джефом  шепотом,  -  и  ни
мгновением ранее! - мы разом повернули свои головы и увидели, как из толпы
отделился д-р Карл Остин Уэйсс, сделал несколько шагов, направляясь  прямо
к сенатору, и приложил к его животу  ствол  пистолета  22-го  калибра.  Он
выстрелил всего один раз. Смертельно раненый Хью с изумленным  лицом  упал
назад. Его телохранители моментально выхватили свои пистолеты и застрелили
убийцу. На полу начали образовываться  поблескивающие  отраженным  светом,
лужи крови; все вокруг стали пронзительно кричать,  краснолицые  охранники
начали нас отталкивать, колошматить нас, веля отодвинуться подальше.
     Вот как оно произошло. То событие, ради которого мы и прибыли сюда.
     Оно казалось каким-то нереальным, как бы еще раз прокрученной  лентой
фильма по древней истории, умным, но далеко не  убедительным  "трехмером".
На нас произвело должное впечатление мастерство режиссуры постановки,  что
разыгралась у нас на глазах, но мы совершенно не испытывали никакого ужаса
перед последствиями этого события.
     Даже тогда, когда вокруг нас свистели пули, подлинность происходящего
не тронула наши души.
     А ведь эти пули были  настоящими,  и  если  бы  одна  из  них  задела
кого-либо из нас, этот человек умер бы вполне настоящей смертью.
     Да и для тех двоих, что лежали  теперь  на  паркете  коридора  здания
Капитолия, это событие было в высшей степени реальным.



                                    16

     Я участвовал еще в четырех пробных  вылазках  прежде,  чем  мне  было
присвоено звание курьера  времени.  Все  мои  прыжки  были  произведены  в
прилегающие к Новому Орлеану территории. Мне довелось изучить историю этой
местности куда более полно, чем это когда-либо мне вообще представлялось.
     Третья из этих  вылазок  была  совершена  в  1803  год,  по  маршруту
"Приобретение  Луизианы".  Туристов  было  семеро.  Нашим   курьером   был
невысокий мужчина с суровым лицом по имени Сид Буонокоре. Когда я упомянул
его имя при Сэме, он громко расхохотался и произнес:
     - Ох, и темная же это личность!
     - В чем же таком предосудительном он замечен?
     - К его услугам  раньше  прибегали  на  маршруте  "Ренессанс".  Затем
патруль времени подловил его на том,  что  он  сводил  дамочек-туристок  с
Цезарем Борджиа. Эти шлендры хорошо ему платили, да  и  Цезарь  был  щедр.
Буонокоре же настаивал на том, что он всего лишь делал как  положено  свою
работу - видишь ли, давал им возможность более глубоко прочувствовать  дух
Ренессанса.  Но  его  все  же  сняли  с  того  маршрута  и  прикрепили   к
"Приобретению Луизианы".
     - А что, курьеру положено надзирать за половой жизнью  вверенных  ему
туристов? - спросил я.
     - Нет, но ведь нельзя же, чтобы  он  потворствовал  транстемпоральным
совокуплениям.
     При более близком знакомстве этот транстемпоральный сводник показался
мне  обаятельным  распутником.  Красавцем  Буонокоре  никак  нельзя   было
назвать, однако он прямо-таки наполнял все вокруг себя веселой  атмосферой
всеядной сексуальности. И его  неутолимая  жажда  собственного  обогащения
была настолько  неприкрытой,  что  создавала  вокруг  него  ореол  сильной
личности.  Воришка,  шныряющий  по  карманам,  вряд  ли  может