подножия  его   Плотоядец   снова
остановился. Он указал на тропу.
     - Вот сюда - домой, - сказал он. - Туда - всего шаг-другой - к ручью.
Хотите добрый глоток воды?
     - Я не прочь, - согласился Хортон. - Прогулочка была выматывающая. Не
слишком-то далеко, зато все вверх да вниз.
     Ручей изливался из склна холма  в  окаймленный  скалами  бассейн;  из
бассейна вода лилась крошечным журчащим ручьем.
     - Вы пойдете первым, - сказал Плотоядец.  -  Вы  мой  гость.  Шекспир
говорил, что гости все делают первыми. Я был  гостем  Шекспира.  Он  попал
сюда раньше меня.
     Хортон встал на колени  и  оперся  на  руки,  опустив  голову,  чтобы
напиться. Вода была такой холодной, что  словно  обожгла  горло.  Сев,  он
остался на корточках, пока Плотоядец встал на четвереньки, опустил  голову
и пил - не по-настоящему, а лакал воду, как кот.
     Сидя на корточках, Хортон впервые как следует увидел и оценил мрачную
красоту леса. Деревья были толстые и даже при солнечном свете темные. Хотя
деревья и не были хвойными, лес напомнил ему мрачный сосновый бор в земных
северных странах. Вокруг ручья росли, протягиваясь вверх по склону  холма,
на  котором  они  стояли,  заросли  кустов,  футов  трех  в  высоту,   все
кроваво-красного цвета. Он не мог припомнить, чтобы видел где-нибудь  хоть
один цветок или бутон, и сделал заметку в  уме,  чтобы  спросить  об  этом
попозже.
     На полпути назад по тропе Хортон, наконец, увидел  строение,  которое
пытался показать ему Плотоядец. Оно стояло на возвышении посреди небольшой
поляны. Выглядело оно действительно по-гречески, хотя и не имело признаков
архитектуры греческого или любого другого типа. Небольшое и выстроенное из
белого камня, очертания простые и  строгие,  но  отчего-то  казалось,  что
выглядит оно, как  коробка.  Не  было  портика,  не  было  вообще  никаких
излишеств - просто четыре стены, дверь без украшений и  не  очень  высокая
двухскатная крыша с маленьким коньком.
     - Шекспир жил здесь, - когда  я  пришел,  -  сказал  Плотоядец.  -  Я
поселился с ним. Мы хорошо проводили здесь  время.  Планета  эта  -  сущее
охвостье, но счастье приходит изнутри.
     Они пересекли поляну и поднялись к  зданию,  шагая  все  трое  рядом.
Когда оставалось всего несколько футов, Хортон посмотрел  вверх  и  увидел
нечто, ускользнувшее от него ранее - его выбеленная  поверхность  терялась
на белизне камня. Хортон в ужасе остановился. Над  дверью  был  прикреплен
человеческий череп, ухмылявшийся им сверху.
     Плотоядец увидел, на что он смотрит.
     - Шекспир просит нас пожаловать, - сказал он. - Это череп Шекспира.
     Глядя со страхом, как зачарованный, Хортон увидел, что у Шекспира  не
хватает спереди двух зубов.
     - Нелегко было укрепить там Шекспира,  -  продолжал  Плотоядец.  -  И
нехорошее место для хранения,  потому  что  кости  скоро  выветриваются  и
выпадают, но он так просил. Череп над  дверью,  сказал  он  мне,  а  кости
развешать в мешочках внутри. Я сделал, как он  меня  просил,  но  то  была
грустная работа. Я делал ее без  удовольствия,  но  из  чувства  дружбы  и
долга.
     - Шекспир просил, чтобы ты сделал это?
     - Да, конечно. Вы думаете, я это сам придумал?
     - Не знаю, что и подумать.
     - Таков способ смерти, - пояснил Плотоядец. - Съесть  его,  когда  он
умирает. Обязанности священника, как он объяснил. Я сделал, как он сказал.
Я обещал, что не подавлюсь,  и  не  подавился.  Я  крепился  и  съел  его,
несмотря на дурной вкус, до последнего хрящика. Я  старательно  обгладывал
его, пока не остались одни только кости. Это было больше, чем я  хотел  бы
съесть. Брюхо чуть не лопалось, но я продолжал  есть,  не  останавливаясь,
пока он весь не кончился. Я сделал это  правильно  и  должным  образом.  Я
сделал это со всем благочестием. Я не опозорил своего  друга.  У  него  не
было друзей, кроме меня.
     - Это может быть, -  сказал  Никодимус.  -  Человеческая  раса  могла
приобрести какие-нибудь своеобразные представления. Один друг переваривает
другого друцга в знак уважения. Среди доисторических  народов  существовал
ритуальный  каннибализм  -  настоящему   другу   или   большому   человеку
оказывалась особая честь его съедения.
     - Так это было в доисторическое время, - возразил Хортон. - Я никогда
не слыхал о современной расе...
     - Прошла тысяча лет, - сказал Никодимус, - с тех пор, как мы были  на
Земле. Довольно времени, чтобы возникли самые  странные  верования.  Может
быть, эти доисторические народы знали что-нибудь, чего мы не знаем.  Может
быть, в ритуальном каннибалдизме была своя логика, и за  последнюю  тысячу
лет эту логику открыли вновь. Извращенная логика, по всей вероятности,  но
со всеми привлекательными сторонами.
     - Вы говорите, - спросил Плотоядец, - что ваша раса так не делает? Не
понимаю.
     - Тысячу лет назад так не делала, но может быть, теперь делает.
     - Тысячу лет назад?
     - Мы покинули Землю тысячу лет назад. А может быть,  и  куда  больше,
чем тысячу. Мы не знаем математики расширения времени. Могло  пройти  куда
больше тысячи лет.
     - Но человек не живет тысячу лет.
     - Верно, но я находился в анабиозе. Мое тело было заморожено.
     - Заморожено, и вы умерли?
     - Но не так, как обычно мы умираем. Как-нибудь я тебе это объясню.
     - Вы не думаете обо мне плохо за то, что я съел Шекспира?
     - Нет, конечно, не думаем, - сказал Никодимус.
     - Это хорошо, - сказал Плотоядец, - потому что если бы вы думали,  то
не взяли бы меня с собой, когда уйдете. Самое  мое  сильное  желание,  это
убраться с сей планеты возможно скорее.
     - Может быть, мы сумеем починить туннель, -  сказал  Никодимус.  -  А
если мы сделаем это, ты получишь возможность уйти по туннелю.
 
 
                                  10 
 
     Туннель был десятифутовым квадратом зеркальной черноты, установленным
в склоне маленького скального купола,  выдававшегося  из  каменной  основы
ниже по холму от "греческого здания". Между зданием  и  куполом  проходила
тропа, вытоптанная до скалы и даже, казалось, углубившаяся в  саму  скалу.
Когда-то в прошлом здесь было сильное движение.
     Плотоядец указал на зеркальную поверхность.
     - Когда туннель работает, - сказал он,  -  он  не  черный,  а  сияюще
белый. Шагаешь туда, а на  втором  шаге  попадаешь  куда-нибудь  в  другое
место. А теперь заходишь туда, и он выпихивает  тебя  обратно.  Невозможно
приблизиться. Там ничего нет, но это ничто отпихивает от себя.
     - Но когда он тебя куда-то переносит, - спросил Хортон,  -  когда  он
работает, я имею в виду и переносит тебя куда-то, как ты узнаешь, куда  он
тебя - Этого не узнаешь, - сказал Плотоядец. - Когда-то, может быть, можно
было сказать, куда хочешь попасть, но не теперь. Эта вот  механика,  -  он
махнул рукой, - эта панелька возле  туннеля...  возможно,  когда-то  с  ее
помощью можно было выбрать место назначения, но теперь никто не знает, как
она действует. Но разница небольшая. Если вам не нравится место,  куда  вы
попали, шагаете в него снова и попадаете в  другое.  Всегда,  может  быть,
после многих проб найдется место, которое вам понравится. Сам  я  счастлив
буду уйти отсюда куда угодно.
     - Звучит не вполне правдоподобно, - сказал Никодимус.
     - Конечно, нет, - согласился Хортон. - Наверняка вся  система  должна
быть неисправна. Никто, находясь в здравом  уме,  не  стал  бы  устраивать
транспортную систему, лишенную избирательности.  Так  могут  потребоваться
столетия, чтобы добраться до  места  назначения  -  если  вообще  до  него
доберешься.
     -  Очень  хорошо  для  тех,  кто  скрывается,  -  безмятежно  заметил
Плотоядец. - Никто - и даже ты сам - не знает, куда тебя  занесет.  Может,
если преследователь видит, как ты ныряешь в туннель, и ныряет сам  следом,
он и не попадет туда, куда ты.
     - Ты это знаешь или просто предполагаешь?
     - Пожалуй, предполагаю. Откуда бы знать?
     - Вся система  разлаживается,  -  сказал  Никодимус,  -  если  начала
действовать беспорядочно. По ней нельзя путешествовать. Вы играете с  ней,
и туннель всегда побеждает.
     - Но этот туннель не переносит никуда, - простонал Плотоядец. - Я  не
слишком разборчив в том, куда попаду, - только бы прочь отсюда. Моя  самая
пламенная надежда - что вы  сможете  починить  его,  чтобы  он  унес  меня
куда-нибудь отсюда.
     - Я подозреваю, - сказал Хортон, - что он выстроен тысячи лет назад и
вот уже столетия, как заброшен  теми,  кто  его  создал.  А  без  должного
обращения он сломался.
     - Но дело совсем не в этом, - запротестовал Плотоядец. - Вопос в том,
можете ли вы его починить?
     Никодимус подошел к панели, сделанной в скалу возле туннеля.
     - Не знаю, - ответил он. - Я даже не  могу  разобраться  в  приборах,
если только это  приборы.  Некоторые  из  них  выглядят,  как  управляющие
устройства, но я не могу быть в этом уверен.
     - Не повредило бы испробовать  их  и  посмотреть,  что  получится,  -
предложил Хортон. - Хуже от этого не станет.
     - Но я не могу, - возразил Никодимус. - Я не могу даже коснуться  их.
Там, видимо, какое-то силовое поле. Наверное, тонкое, как бумага, -  можно
прикоснуться к приборам или, вернее, мложно вообразить, что прикасаешься к
ним, но настоящего касания нет. Я даже чувствую их под пальцами и все-таки
не прикасаюсь по-настоящему. Будто они смазаны скользким жиром.
     Он поднес руку к лицу и внимательно оглядел ее.
     - Но никакого жира нет, - сообщил он.
     - Проклятая штуковина работает  только  в  одну  сторону,  -  взревел
Плотоядец. - Она должна работать в обе!
     - Держи себя в руках, - кратко отвестствовал Никодимус.
     - Ты думаешь, что можешь с ним что-нибудь сделать? - спросил  Хортон.
- Ты же сказал,  что  там  силовое  поле.  Взорвешься,  чего  доброго.  Ты
что-нибудь знаешь о силовых полях?
     - Совсем ничего, - бодро ответил Никодимус. - Я дажэе не знаю,  могут
ли они вообще быть. Просто я это так назвал. Такое слово всплыло в голове.
А что это, я не знаю.
     Он поставил коробку с инструментами, которую нес  с  собой,  и  встал
возле нее на колени, начал выкладывать на скалистую тропинку инструменты.
     - Так ты взял штучки, чтобы его чинить, - возликовал Плотоядец.  -  У
Шекспира-то их не было. "Нет у меня этих чертовых  инструментов",  так  он
говорил.
     - Дудки бы они ему помогли, даже если бы и были, - заявил  Никодимус.
- Как же они помогут, коли не знаешь, как ими пользоваться.
     - А ты знаешь? - осведомился Хортон.
     - Я-то как раз  знаю,  -  подтвердил  Никодимус.  -  Я  же  при  этом
инженерном трансмоге.
     -  Инженеры  инструментами  не   работают.   Инструментами   работают
механики.
     - Нечего меня подлавливать, - обиделся Никодимус. - Стоит мне увидеть
и взять в руки инструменты, как все становится на свои места.
     - Видеть этого не могу, - заявил Хортон. -  Я  лучше  уйду,  пожалуй.
Плотоядец, ты говорил про разрушенный город. Пойдем, посмотрим его.
     Плотоядец заерзал.
     - Но вдруг ему понадобится помощь.  Например,  чтобы  кто-то  подавал
инструменты. Или возникнет нужда в моральной поддержке...
     - Мне понадобится более, чем моральная поддержка, - сказал  робот.  -
Мне  понадобится  немалая  доля  удачи,  да   и   немножко   божественного
вмешательства тоже не повредит. Ступайте смотрите ваш город.
 
 
 
                                  11 
 
     Никакой силой воображения это нельзя  было  представить  городом.  Не
больше двух  дюжин  зданий,  из  них  ни  одного  большого.  Продолговатые
каменные постройки  с  внешностью  бараков.  Место  это  было  примерно  в
полумили от домика с черепом Шекспира и являлось небольшим возвышением над
застоявшимся прудом. Между  зданиями  густо  проросли  кусты  и  отдельные
деревья. В нескольких местах деревья проломились  сквозь  стены  или  углы
зданий, разрушив часть кладки. Хотя большинство построек поглотила  густая
поросль, кое-где вились тропинки.
     - Тропы проложил Шекспир, - объявил Плотоядец. -  Он  обследовал  это
место и принес кое-что домой. Немногое, лишь кое-что и  изредка.  То,  что
его заинтересовало. Он говорил, что мы не потревожим мертвых.
     - Мертвых? - переспросил Хортон.
     - Ну, может быть, я выразил это чересчур пышно.  Тогда  ушедшие,  те,
кто покинул это место. Хотя и  это  звучит  не  совсем  верно.  Как  можно
потревожить тех, кто ушел?
     -  Все  дома  выглядят  похоже,  -  сказал  Хортон.  -  По-оему,  они
напоминают бараки.
     - Бараки - слово, которого я не знаю.
     - Бараки - место, где содержится много людей.
     - Содержится? Проживает в нем?
     - Верно.  Здесь  жило  много  людей  одновременно.  Может  быть,  это
торговый поселок. Склады и бараки.
     - Здесь не с кем торговать.
     - Ну, ладно,  тогда  охотники,  трапперы,  горнодобытчики.  Никодимус
нашел  здесь  изумруды.  Это  место  может  быть  битком  набито  несущими
драгоценные камни формациями или россыпями. Или пушными животными.
     - Никаких пушных животных, -  уверенно  сказал  Плотоядец.  -  Мясные
животные, только и всего. Некоторые - невысокой степени  хищности.  Ничего
опасного.
     Несмотря на белизну камня, из которого  были  выстроены  здания,  они
производили  тусклое  впечатление,  словно  были  всего   лишь   хижинами.
Очевидно, когда их построили, для них было расчищено  место,  потому  что,
хотя деревья и пробрались на бывшую поляну, вокруг стоял более густой лес.
Но несмотря на тусклый вид, в постройках было и ощущение прочности.
     - Они выстроены  надолго,  -  сказал  Хортон.  -  Это  было  какое-то
постоянное поселение, или, по крайней мере, замышлялось,  как  постоянное.
Странно,  что  домик,  в  котором  жил  Шекспир,  поставлен  отдельно   от
остальных. Пожалуй, это мог быть сторожевой домик, чтобы присматривать  за
туннелем. Ты обследовал эти здания?
     - Я-то нет, - ответил Плотоядец. - Они меня раздражают.  Есть  в  них
что-то гнусное. Небесопасное. Войти втакое -  все  равно,  что  попасть  в
ловушку. Все кажется, что закроются за мной двери, и я не выйду. Шекспир -
тот совался в них, нервировал меня.  Приносил  мелкие  предметы,  что  ему
нравились. Хотя, как я уже сказал, он лишь слегка их тревожил. Он говорил,
что это надо оставить другим ему подобным,  которые  разбираются  в  таких
вещах.
     - Археологам.
     - Это слово я и искал. Оно ушло у меня с языка. Шекспир говорил,  что
позорное дело - мешать археологам. Они узнают многое из того, что  ему  не
скажет ничего.
     - Но ты же сказал...
     - Всего несколько мелких  предметов.  По-сподручнее.  Полегче  нести,
говорил он, и может быть, поменьше ценой. Он говорил, что не стоит плевать
в глаз фортуне.
     - А что Шекспир думал о том, чем может быть это место?
     - У него  было  об  этом  много  мыслей.  В  основном,  он  обдумывал
тягостные мысли - не место ли это для преступников.
     - Ты хочешь сказать, колония каторжников.
     - Он, сколько я помню, не употреблял слова, которое вы произнесли. Но
он размышлял о месте, где держат тех, кто  в  другом  мире  не  нужен.  Он
прикидывал, что, может, туннель никогда и не должен был действовать иначе,
чем в одну сторону. Никогда не было  двухсторонним,  только  односторонний
туннель. Чтобы отправленные сюда никогда не могли вернуться.
     - В этом есть смысл, - признал Хортон. - Хотя  так  не  должно  быть.
Если туннель заброшен еще в старину, он должжен был долго  оставаться  без
присмотра и постепенно сломался бы. И к тому же ты говорил, что не знаешь,
куда попадешь, когда входишь  в  туннель,  и  что  двое  вошедших  в  него
попадают  в  разные  места,  а   это   тоже   неправильно.   Беспорядочная
транспортная система.  При  таких  условиях  маловероятно,  чтобы  туннель
широко использовался. Чего я не пойму, так это зачем таким людям, как вы с
Шекспиром, пользоваться туннелем.
     - Туннелями пользуются только те, - жизнерадостно заявил Плотоядец, -
кому море по колено. Только те, кому не осталось выбора. Те, кто  согласен
попасть туда, куда нет смысла попадать. Все туннели ведут на планеты,  где
можно жить. Пригодный для дыхания воздух. Не  слишком  жарко,  не  слишком
холодно. Не такие места, которые убьют насмерть. Но много мест не стоящих.
Много мест, где никого нет, а может быть, никогда и не было.
     - У тех, кто построил туннель, должно быть, имелась причина бывать на
столь многих планетах,  даже  на  тех,  которые  ты  считаешь  нестоящими.
Интересно было бы узнать эти причины.
     - Сказать вам их могли бы  только  те,  -  молвил  Плотоядец,  -  кто
произвел туннели. А они ушли. Они в ином месте или вообще нигде. Никто  не
знает, кто они были и где их искать.
     - Но ведь некоторые из соединенных миров обитаемы.  Я  хочу  сказать,
обитаемы людьми.
     - Это так, если определение людей очень широкое и не слишком сложное.
На многих туннельных планетах быстро возникают неприятности. На последней,
где я был перед  этой,  неприятности  возникли  не  слишком  быстро,  зато
большие.
     Они медленно шли по траве, вьющейся между зданиями.  Густой  послесок
впереди смыкался, закрывая тропу. Тропа кончалась как  раз  перед  дверью,
ведущей в одно из строений.
     - Я войду, - сказал  Хортон.  -  Если  не  хочешь,  то  подожди  меня
снаружи.
     - Подожду, - сказал Плотоядец. - Внутри них меня по хребту  пробирает
и в брюхе урчит.
     Внутри было темно. Влажно  и  затхло,  и  пробирал  холодок.  Хортон,
напрягшись, ощутил побуждение уйти, выскочить  обратно  на  солнце.  Здесь
было ощущение чужеродности, которое можно было ощутить, но не определить -
такое чувство, будто находишься  там,  где  не  имеешь  права  находиться,
чувство, будто вторгся во что-то, что должно оставаться темным и скрытым.
     Потверже установив ноги, Хортон стоял, хотя и чувствовал,  как  дрожь
пробегает вверх и вниз по  спине.  Постепенно  глаза  начали  привыкать  к
сумраку, и он смог различить смутные очертания. Возле стены справа от него
стояло нечто, что могло быть только деревянным шкафчиком. Он  одряхлел  от
возраста.  Казалось,  если  его  толкнуть,  то   он   развалится.   Дверки
закрывались  деревянной  задвижкой.  Возле  шкафчика   стояла   деревянная
четвероногая скамья, по сидению которой бежали большие трещины. На  скамье
находилось глиняное изделие - может быть, кувшин для воды  с  отвалившимся
по горлышку треугольным куском. На противоположном  конце  находилось  еще
что-то, возможно, ваза. Она была явно  не  из  глины.  Выглядело  это  как
стекло, но слой тонкой пыли, покрывавшей здесь все, не  давал  возможности
судить с какой-либо уверенностью. А возле скамьи  стояло  то,  что  должно
было быть стулом. У него были четыре ножки, сидение, наклонная спинка.  На
одной из стоек спинки висел кусок ткани, который мог быть шляпой. На  полу
перед стулом лежало нечто, казавшееся миской - белый керамический овал,  а
на миске - кость.
     Кто-то, сказал себе Хортон, сидел на этом стуле - сколько лет  назад?
- с миской на коленях, ел мясо, может быть, держал его в руках или в  том,
что ему служило руками, обгладывал кость  и  держал  под  рукой  кувшин  с
водой, хотя, может быть, и не с водой, а с вином. А покончив с  мясом  или
съев все, что ему хотелось, он поставил тарелку  на  пол,  а  после  того,
может быть, откинулся на спинку  и  похлопал  себя  по  полному  животу  с
некоторым  удовлетворением.  Никто  никогда  не  вернулся,  чтобы  поднять
тарелку.
     Он стоял, зачарованный, глядя на  скамью,  стул,  тарелку.  Казалось,
какая-то часть чужеродности исчезла,  потому  что  вот  был  набор  вещей,
извлеченный из прошлого народа, который, как бы не  выглядел,  имел  часть
того общего, что объединяло людей, распространявшихся,  возможно,  на  всю
вселенную. Может быть, кто-то закусывал  здесь  среди  ночи  -  и  что  же
случилось после этой полуночной закуски?
     Стул, чтобы сиде