, зверюшки, чкрви, бактерии. Вы
сделаете это, Хортон?
     - Конечно, сделаю, раз ты этого хочешь. Если ты действительно  хочешь
именно этого.
     - Отдача, - сказал Плотоядец. - Последний возврат. Не поскупитесь  на
мою  плоть  для  маленьких  голодранцев.  Пусть  я  стану   пожертвованием
множеству иных жизней. Последний большой дележ.
     - Понимаю, - сказал Хортон.
     - Дележ, отдача, - повторил Плотоядец. - Это важно.
 
 
                                  27 
 
     Когда они обошли вокруг пруда, Элейна сказала:
     - Робота с нами нет.
     - Он там, остался с Плотоядцем, - ответил Хортон. -  Несет  последнее
бдение. Так он всегда делает. Вроде ирландских поминок. Но вы не знаете об
ирландских поинках.
     - Нет, не знаю. Что такое ирландские поминки?
     - Сидеть с мертвым. Нести над  ним  бдение.  Никодимус  делал  это  с
другими людьми, которые были на  корабле  со  мной.  На  одинокой  планете
неведомого солнца. Он хотел помолиться за них; он пытался  молиться  и  не
смог. Он думает, что роботу  не  подобает  пытаться  произносить  молитвы.
Поэтому он сделал для них нечто иное. Он остался бодрствовать с  ними.  Он
не поспешил уйти.
     - Как прекрасно с его стороны. Это лучше, чем молитва.
     - Я тоже так думаю, - согласился Хортон. - Вы  уверены,  что  знаете,
куда упал дракон? Все еще нет никаких следов.
     - Я смотрела, как он упал, ответила Элейна, - По-моему, я знаю место.
Это как раз вон там.
     - Помните, как мы размышляли, для чего дракона заключили во время,  -
сказал Хортон, - если только он был  действительно  заключен  во  времени.
Сочинили свой собственный сценарий, чтобы оттеснить тот факт,  что  мы  не
знали ровно ничего. Сотворили собственную человечью байку,  чтобы  придать
какой-то смысл и обьяснение событию,  находившемуся  за  пределами  нашего
понимания.
     - Для меня, - сказала Элейна, - кажется теперь совершенно  очевидным,
для его его здесь оставили. Его оставили ждать, пока чудовище  вылупиться,
когда оно  вылупится,  убить  чудовище.  Каким  -  то  образом  вылупление
чудовища раскравало временную ловушку, чтобы высвободить  дракона,  и  оно
высвободило высвободило дракона - таки.
     Хортон продолжал:
     - Они - кто они ни были - заковали дракона во времени  до  того  дня,
когда вылупится чудовище. Они должны были знать, что яйцо было отложено, и
к чему вся эта драматическая клоунада?
     - Может быть они  знали  только,  что  яйцо  отложено,  но  не  имели
представления - где.
     - Но дракона поместили меньше, чем в миле...
     - Может они знали примерную область. Даже при этом условии,  отыскать
яйцо было все равно, что просеять акры песчаного пляжа в поисках предмета,
который трудно могло было быть узнать. А  может  у  них  не  было  времени
искать. Они должны были почему - то  уйти  отсюда,  может  быть,  довольно
быстро, так что они заперли дракона в подвале, а сами, когда ушли, заперли
тонель, так что если бы  что  -  то  произошло  и  дракон  не  смог  убить
чудовище, чудовище все - таки не смогло бы покинуть плнету.
     - А валупление. Мы говорим, что чудовище вылупилось, но я  не  думаю,
чтобы этот термин был вполне правильным. Что  бы  ни  привело  чудовище  в
бытие,  это  должно  было  занять  долгое  время.  Чудовище  должно   было
претерпеть долгий период развития, прежде чем оно вырвалось из холма.  Как
древняя семнадцатилетняя саранча  на  Земле,  или  по  крайней  мере,  как
древняя легенда о  семнадцатилетней  саранче.  Не  считая  того,  чудовищу
потребовалось куда больше семнадцати лет.
     - Что меня удивляет, сказал Хортон, - так это к чему было закладывать
для чудовища ловушку, зыпирая дракона во времени - ведь  это  значит,  что
те, кто это сделал, боялись чудовища настолько сильно, чтобы приложить все
эти  великие  труды.  Чудовище  было  большой,  и  неприятной  тварью,  но
Плотоядец перервал это горло одним ударом и тем с ним покончил.
     Элейна пожала плечами.
     Оно было злым. Можно почувствовать, как зло из него сочится. Ведь  вы
это чувствовали, не так ли?
     - Не просто злым, как немалая часть живого бывает  чуточку  зла,  или
способна на небольшое зло. Скорее, зло  в  нем  было  такой  глубины,  что
нельзя  измерить.  Оно  было  абсолютным  отрицанием   всего   доорого   и
порядочного. Плотоядец захватил его врасплох,  раньше,  чем  оно  получило
возможность свести все свое зло в фокус. Оно было  свежевылупленным,  едва
соображающим, когда он на него напал. Это единственная причина, я уверена,
почему Плотоядец смог сделать то, что сделал.
     Они ужеобгнули берег берег Пруда под возвышенностью, на которой стоял
разрушенный город.
     - По - моему, он там, - сказала Элейна. - Прямо на холме.
     Она первой полезла  вверх.  Оглянувшись,  Хортон  увидел  Никодимуса,
уменьшенного расстоним до игрушечных размеров, стоящего на противоположном
берегу. Лишь  с  некоторым  трудом  он  сумел  различить  тело  Плотоядца,
сливающиеся с голым каменным берегом, на котором он лежал.
     Элейна добралась до вершины холма и остановилась. Когда  Хортон  тоже
взобрался и стал рядом с ней, она показала:
     - Туда. Это там.
     В подлеске сверкали миллионы  драгоценных  камней.  Дракона  не  было
видно из - за переплетающейся растительности,  но  радужные  отблески  его
тела указывали место, где он упал.
     - Он умер, - сказала Элейна. - Он не двигается.
     - Не обязательно умер, - возразил Хортон. - Может быть, он поврежден,
но жив.
     Они вместе продрались сквозь кусты и, когда  они  миновали  массивное
дерево с низко повисшими ветвями, они увидели дракона.
     Дракон был существом такой красоты, что перехватывало дыхание. Каждая
из покрывающих тело крошечных  чешуек  была  точкой  самоцветного  сияния,
маленькой, изысканно расцвеченной драгоценностью,  сверкавшей  на  солнце.
Когда Хортон приблизился на шаг, все тело словно  взблеснуло  -  наклонные
чешуйки сработали, как отражатель, отбросивший весь дневной свет прямо ему
в  лицо.  Но  стоило  сдегать  еще  шаг,  изменив  угол   наклона   чешуек
относительно себя, как блеск прекратился и вернулось переливчатое  сияние,
словно дракон был рождественской елкой, совершенно укутанной  в  мишуру  и
невидимой под крошечными огоньками, но огоньками более разноцветными,  чем
когда -  либо  могут  быть  на  рождественской  елке.  Глубокая  синева  и
рубиновый красный цвет, оттенки зеленого от бледно вечернего  неба  весной
до цвета сердитого моря, живая желтизна, солнечное сияние топаза,  розовый
цвет яблоневых бутонов, осенний лак тыквы - и все краски подернуты  своего
рода морозным мерцанием, какое можно увидеть студеным зимним утром,  когда
все вокруг кажется сделанным из алмазов.
     Элейна втянула в себя воздух.
     - Как прекрасно! - выдохнула она. - Прекрасней, чем мы  предполагали,
когда видели его во временном склепе.
     Драккон был,  меньше  чем  казался,  когда  они  мельком  видели  его
влетающм в воздух и лежал очень тихо.  Одно  из  его  паутинчатых  крыльев
отошло от стройного тела и тащилось по земле. Другое было придавлено телом
дракона. Длинная шея изогнулась, так, что голова покоилась на земле  одной
из щек. При ближайшем рпссмотрении, голова по - прежнему имела вид  шлема.
На ней не было чешуи, покрывавшей все остальное тело.
     Шлем был образован твердыми структурами,  напоминавшими  полированные
металлические пластины. Массивный клюв, торчащий из  -  под  шлемоподобной
маски, также выглядел металлическим.
     По - прежнему лежа тихо и  неподвижно,  дракон  открыл  глаз  на  той
стороне головы, что была сверху  -  синий  глаз  -  синий  глаз,  кроткий,
прозрачнный и чистый и безбоязненный.
     -  Он  жив!  -  воскликнула  Элейна  и   бросилась   к   дракону.   С
предостерегающим восклицанием Хортон протянул руку, чтобы  остановить  ее,
но, увернувшись от него, Элейна ыпала на  колени  возле  свирепой  головы,
потянулась, взяла руками и приподняла, держа ее близко от себя  на  уровне
груди.
     Хортон стоял, как окаменев, боясь  пошевелиться,  боясь  издать  хоть
один звук. Раненное, поврежденное существо; один выпад, один клевок  этого
страшного клюва.
     Но ничего не случилось. Дракон не пошевелился. Элейна  нежно  уложила
его голову обратно на землю и протянула, чтобы погладить самоцветную  шею.
Дракон длинно и медленно мигнул, уставив на нее глаз.
     - Он знает, что мы его друзья, сказала Элейна. - Знает, что мы ему не
повредим.
     Дракон мигнул снова, и на этот  раз  глаз  остался  закрытым.  Элейна
продолжала поглаживать создание по  шее,  тихонечко  напевая  ему.  Хортон
стоял там, где был, прислушиваясь к мягкому пению - единственному звуку (и
звуком - то его было трудно назвать) в ужасающей тишине,  опустившейся  на
вершину холма. Ниже и по ту сторону Пруда игрушка, бывшая Никодимусом, все
еще стояла возле пятнышка, бывшего Плотоядцем. Дальше вдоль берега  Хортон
различил большое  пятно,  представлявшее  из  себя  разломанный  холм,  из
которого вылезло чудовище. Самого чудовища вовсе не было ни следа.
     Он знал о чдовище, подумал Хортон, - или  должен  был  знать.  Только
вчера он взобрался на холм на четвереньках, потому что только так и  можно
на него можно на него было взобраться  при  его  крутизне.  Не  далеко  от
вершины он остановился и отдыхал, лежа плашмя на животе,  и  чувствовал  в
холме вибрацию, словно биение сердца. Но он тогда сказал  себе,  припомнил
Хортон, что это было не более, чем его собственное сердцебиение, усиленное
напряжением карабканья, и больше он об этом не думал.
     Он снова посмотрел на  дракона  и  почувствовал  в  нем  какую  -  то
неправильность, но все равно понадобилось некоторое время, чтобы понять, в
чем эта неправильность.
     - Элейна, - тихо позвал он. - Элейна.
     Та подняла на него взгляд.
     - Дракон умер, - сказал он. - Краски блекнут.
     У  них  на  глазах  окраска  продолжала  бледнеть.  Крошеные  чешуйки
переставали  искриться  и  красота  уходила.  Дракон  уже  не  был  дивным
созданием - он стал просто большим серым зверем, и для стороннего  взгляда
не могло быть сомнения, что он умер.
     Элейна медленно  поднялась  на  ноги,  утирая  мокрое  от  слез  лицо
стиснутыми кулаками.
     - Но почему? - отчаяно спросила она. - Почему? Если он  был  заключен
во времени - он должен был быть таким же  свежим  и  сильным,  как  в  тот
момент, поместили во время. Время бы для него просто не  существовало.  Не
могло быть никаких сомнений.
     - Мы ничего не знаем о врмени, - сказал Хортон. - Может  быть  и  те,
кто поместил его во время, знали о времени не так много, как думали. Может
быть, временем нельзя управлять с такой легкостью и доступностью, как  они
полагали. Могли еще  быть  ошибки  в  том,  что  они  считали  превосходно
отработанным методом.
     - Вы говорите, что что - то прошло неправильно с временной  ловушкой.
Что в ней могла быть прореха.
     - Мы никак не можем это узнать, - сказал Хортон. - Время для нас  все
еще - великая загадка. Оно не более,  чем  концпция,  мы  даже  не  знаем,
существует  ли  оно  в  действительности.  Ловушка  могла   оказывать   не
предусмотренные воздействия на живую ткань или на  мыслительные  процессы.
Жизненная  энергия,   должно   быть   истекла   из   него,   накапливались
метаболические яды. Может длительность пребывания  его  оказалась  больше,
чем рассчитывали запрятавшие дракона. Какой  -  то  фактор  мог  задержать
вылупление  чудовища  против  обыкновенного  срока,   в   который   должно
происходить такое вылупление.
     - Странно, - заметила Элейна, -  как  повернулись  события.  Если  бы
Плотоядец  не  окузался  пойман  на  этой  планете,  чудовище   могло   бы
высвободиться.
     - А Пруд, - добавил Хортон. - Если бы Пруд  нас  не  растревожил,  не
испустил крик предупреждения...
     - Так вот что это было. Вот вы  откуда  узнали.  А  отчего  Пруд  мог
испугаться.?
     - Он, вероятно, почувствовал злую природу чудовища. Пруд, может быть,
не так - то неуязвим для зла.
     Элейна взошла по маленькому подъему и остановилась рядом с Хортоном.
     - Его красота исчезла, - сказала она. - Это ужасно. Так мало  красоты
во вселенной, и ничто из нее мы не можем сохранить.  Может  быть,  поэтому
смерть так ужасна: онa отнимает красоту.
     - Сумерки богов, - сказал Хортон.
     - Сумерки?..
     - Еще одна старая земная история, - пояснил он. - Чудовище, дракон  и
Плотоядец. Вссе они мертвы. Большой последний рассчет.
     Элейна задрожала в тепле палящего солнца
     - Давайте вернемся, - сказала она.
 
 
                                  28 
 
     Они сидели возле угасающего костра.
     - Есть кто - нибудь, - осведомился  Никодимус,  -  кто  бы  не  прочь
позавтракать?
     Элейна покачала головой.
     Хортон не торопясь встал на ноги.
     - Пора идти, - сказал он. - Больше нас здесь ничего не держит. Я  это
знаю, и все - таки как бы чувствую странное нежелание  уходить.  Мы  здесь
пробыли только три дня, но кажется что гораздо больше. Элейна, вы идете  с
нами?
     - Конечно, - ответила она. - Я думала, вы знаете.
     - Пожалуй, да. Просто я спросил, чтобы быть уверенным.
     - Если вы хотите, и у вас есть место.
     - Мы хотим вас и место у нас есть. Полным - полно места.
     - Мы хотели бы взять с собой книгу Шекспира, -  сказал  Никодимус.  -
Пожалуй это и все. На обратном пути мы можем нагныться  и  набить  карманы
изумрудами. Я знаю, что они для нас могут оказаться лишенными ценности, но
не могу избавиться от привычки рассматривать их, как ценность.
     - Есть еще одно, - сказал Хортон. - Я обещал Пруду, что прихвачу  его
немножко с собой. Я возьму  один  из  боььших  кувшинов,  которые  Шекспир
собрал в городе.
     Элейна тихо произнесла:
     - Сюда идут слизни. Мы все про них забыли.
     - О них нетрудно забыть, - заметил Хортон. - Шныряют туда - сюда. Они
какие - то ненастоящие. Трудно держать их в памяти, словно они  специально
в памяти не задерживаются.
     - Хотела бы я, чтобы у нас было время  выяснить,  что  они  такое,  -
сказала Элейна. - Не может быть простым  совпадением,  что  они  появились
именно тогда, когда появились. И они благодарили Плотоядуа,  или  это  так
выглядело, будто они его благодарили. У меня есть такое чувство,  что  они
играют во всем этом большую часть чем мы можем даже догадываться.
     Передовой слизень вырастил щупальце и помахал им.
     - Может быть, - предположила Элейна, - они только что  выяснили,  что
тоннель закрыт.
     - Они хотят чтобы мы пошли с ними, - сказал Никодимус.
     Вероятно, хотят показать нам, что тоннель закрыт, - сказал Хортон.  -
словно мы сами не знаем.
     - Все равно, - сказала Элейна, - нам, вероятно, нужно пойти с ними  и
выяснить, чего они хотят.
     Хортон пошел впереди, а Элейна и Никодимус шли следом за ним.  Слизни
исезли за поворотом, скрывавшим тоннель из  виду,  и  Хортон  поспешил  за
ними. Он обогнул поворот и остановился во внезапном остолбенении.
     Пасть тонеля не была больше темной: она сверкала молочной белизной.
     Никодимус позади сказал:
     - Бедный Плотоядец. Если бы он только был здесь.
     - Слизни, - сказала Элейна. - Слизни...
     - Народ тонеля - могут ли это быть они? - усомнился Хортон.
     - Не обязательно, - сказал Никодимус. - Может быть, хранители тонеля.
Стражи тоннеля. Не обязательно строители.
     Три слизня запрыгали вниз  по  тропе.  Они  не  останавливались.  Они
добрались до тоннеля, попрыгали в него и исчезли.
     - Панель управления изменили, - сказал Никодимус. - Должно  быть  это
сделали слизни. Но откуда они могли знать, что  случится  что  -  то,  что
позволит им открыть тоннель? Кто - то, как - то, должно  быть,  знал,  что
вылупление вот - вот произойдет и что панель можно открыть.
     - Это плотоядец сделал это возможным, - сказал Хортон. -  Он  докучал
нам, дышал нам в спину, все время побуждал нас открыть тоннель. Но в конце
концов, именно он сделал так, что тоннель открылся, сделал это  возможным.
Он достиг своей цели, а это удается немногим. Его поиски славы окончены  и
теперь он великий народный герой.
     - Но он умер, - сказал Никодимус.
     - Скажи мне, - ответил Хортон, припомнив свой разговор с Шекспиром. -
Сначала скажи - ка мне, что такое смерть.
     - Это конец, - ответил Никодимус. - Это как выключили свет.
     - Я в этом не так уверен, - возразил  Хортон.  -  Когда  -  то  я  бы
согласился с тобой, но теперь я не так уж уверен.
     Элейна заговорила тоненьким девичьим голоском.
     - Картер, - сказала она. - Картер, послушайте меня, пожалуйста.
     Тот повернулся к ней.
     - Я не могу пойти с вами, - сказала она. - Все  переменилось.  Теперь
все иначе.
     - Но вы же сказали...
     - Я знаю, он это было, когда тоннель был закрыт, когда казалось,  что
нет шансов, что он откроется. Я хочу  пойти  с  вами.  Ничего  я  не  хочу
сильней этого. Но теперь...
     - Но теперь тоннель открыт.
     - Дело не только в этом. Не только в том, что  у  меня  есть  работа,
которую надо делать и теперь эту работу можно продолжать.  Дело  еще  и  в
слизнях. Теперь я знаю, чего ищу. Я должна найти слизней. Найти и каким  -
то образом поговорить с ними. Чтобы не тыкаться больше в слепую,  пытаться
выяснить тайну тоннелей. Теперь мы знаем, кто может сказать  нам  то,  что
нам нужно про них узнать.
     - Если вы сможете их найти. Если вы сможете с ними  поговорить.  Если
они захотят говорить с вами.
     - Я должна попытаться, - ответила она. - Я  буду  оставлять  по  пути
записки, извещения на многих других тоннелях, в  надежде,  что  они  будут
найдены многими другими исследователями, так что если мне не  удастся,  то
будут другие, кто быдет знать и продолжит поиски.
     - Картер, - сказал Никодимус, - вы же  знаете,  что  она  должна  это
сделать. Как бы мы не хотели взять ее с собой, мы должны понимать...
     - Да, конечно, - сказал Хортон.
     - Я знаю, что вы не захотите, не сможете, но я  должна  попросить;  -
сказала Элейна. - Если бы вы пошли со мной...
     - Вы знаете, что я не могу, - произнес Хортон.
     - Да, я знаю, что вы не можете.
     - Итак, все приходит к этому, - продолжал Хортон. - Мы никак не можем
этого изменить. Наши обязательства - обязательства  нас  обоих  -  слишком
глубоки. Мы встретились, а потом разошлись своими, разными  путями.  Почти
все равно, как если бы этой встречи и не было...
     -  Это  неправильно,  -  возразила  Элейна,  -  и  вы   знаете,   что
неправильно. Наши жизни, жизнь каждого из нас, немножечко  изменилась.  Мы
будем помнить друг друга.
     Она подняла к нему лицо.
     - Поцелуйте меня, - попросила она. -  Поцелуйте  меня  очень  быстро,
чтобы не было времени подумать; чтобы я могла уйти...
 
 
                                  29 
 
     Хортон встал на колени возле  Пруда  и  опустил  кувшин  в  жидкость.
Жидкость с бульканьем  устремилась  в  кувшин.  На  поверхности  появились
пузыри от вытесненного воздуха.
     - Прощай, Пруд, - сказал он, чувствуя себя при этом преглупо, ибо это
не было не прощанием. Пруд уходил с ним.
     Это было одним из преимуществ таких, как Пруд, подумал он.  Пруд  мог
отправится во множество мест, но не уйти оттуда, откуда  начал.  Как  если
бы, подумал Хортон, он  сам  мог  бы  пойти  с  Элейной  и  вместе  с  тем
отправиться с кораблем - да и, коли на  то  пошло,  остаться  на  Земле  и
успеть уже умереть за это множество веков.
     - Пруд, - спросил он, - что ты знаешь о смерти? Ты умирал? Умрешь  ли
ты когда - нибудь?
     И это тоже глупо, подумал Хортон, ибо все  должно  умереть.  Когда  -
нибудь, может быть, умрет и вселенная,  когда  будет  истрачена  последняя
искорка энергии  и,  когда  это  произойдет,  только  время,  быть  может,
останется над золой явления, которому, возможно, уже не повториться.
     Тщета, подумал он. Неужто все тщетно?