спросила Элейна. - Откуда такая узость зрения?
Отчего такой материализм?
     - Я не циничен, - возразил он. - Просто я принимаю в некоторый расчет
шансы. И  зрение  наше  не  было  узким.  Это  мы  припомните-ка,  первыми
отправились к звездам, и мы  смогли  уйти,  убедили  себя  в  уйти  только
благодаря материализму, который вы по-видимому так презираете.
     - Это верно, - согласилась она, - но я говорю не об этом.  Земля  это
одно, звезды  -  другое.  Когда  вы  оказываетесь  между  звезд,  ценности
меняются, сдвигается точка зрения. Есть древнее выражение  -  "это  совсем
иная игра" - вы мне, кстати, не скажите, что это означает?
     - Я полагаю, она относится к какому-нибудь виду спорта.
     -  Вы  имеете  ввиду  эти  дурацкие  упражнения,  которыми   когда-то
занимались на Земле?
     - Вы ими больше ек занимаетесь? Совсем никаким спортом?
     - Слишком много необходимо сделать,  слишком  многому  научиться.  Мы
больше не нуждаемся в искусственном забавлении. У нас нет времени, а  даже
если б и было, все равно это никому не интересно.
     Элейна показала на здание, почти поглощенное деревьями и кустами.
     - По-моему, это оно, - сказала она.
     - Оно?
     - Это в нем странность. Нечто, о чем я говорила.
     - Не пойти ли нам посмотреть?
     - Я не совсем уверена, - отвечала она. - Сказать  вам  по  правде,  я
немного боюсь. Того, что мы можем найти; вы понимаете.
     - У вас нет никаких мыслей? Вы говорите, что можете  чувствовать  это
нечто. Простирается ли ваше  восприятие  настолько,  чтобы  дать  хотя  бы
какой-то намек?
     Элейна покачала головой.
     - Только странность. Что-то совсем необычное. Может  быть,  страшное,
хотя  я  по-настоящему  не  боюсь.  Просто  напряжение  в  мыслях,   страх
необычного, неожиданного. Просто ужасное чувство странности.
     - Похоже, туда трудно  будет  пробраться,  -  сказал  он.  -  Заросло
наглухо. Я могу  сходить  в  лагерь  и  взять  мачете.  По-моему,  мы  его
прихватили.
     - Не нужно, - возразила она, вынимая  из  кобуры  высевшее  на  поясе
оружие.
     - Этим можно прожечь тропу, - сказала она. Оружие  было  больше,  чем
казалось, когда оно находилось в кобуре, заканчивалось иглой  и  выглядело
несколько громоздким.
     - Хортон посмотрел на оружие.
     - Лазер?
     - Пожалуй. Я не знаю. Это не только оружие, но и инструмент. На  моей
родной планете оно  стандартно.  Их  все  носят.  Его  можно  настраивать,
видите... - Она показала ему  диск,  установленный  на  рукояти.  -  Узкий
резак, вентилятор, все, что угодно. Но почему вы спрашиваете?  У  вас  оно
тоже есть.
     -  Другое,  -  возразил  Хортон.  -  Довольно   грубое   оружие,   но
эффективное, если знать как с ним обращаться. Оно выбрасывает  метательный
снаряд. Пулю. Сорок пятого калибра. Оружие, но не инструмент.
     Элейна наморщила лоб.
     - Я слышала о таком принципе, - сказала она. - Очень древняя идея.
     - Может быть, - сказал Хортон, - но к  тому  времени  как  я  покинул
землю, оно было лучшим. В руках человека, знающего, как оно действует, оно
точно  и  весьма  смертельно.  Высокая  скорость,  очень  большая  энергия
торможения. Приводится в действие порохом - по-моему,  нитритом,  а  может
быть, и корбдитом. Я не знаток химии.
     - Но порох мог пролежать много лет, пока вы были на  корабле.  Он  со
временем разлогается.
     Хортон бросил на нее пораженный взгляд, удивленный ее познаниями.
     - Об этом я не подумал,  -  сказал  он.  -  Но  это  верно.  Конечно,
преобразователь материи...
     - У вас есть преобразователь материи?
     - Так мне сказал Никодимус. Я его, собственно,  не  видел.  Я  вообще
никогда не видел ни одного преобразователя, говоря по  правде.  Когда  нас
погрузили  в  анабиоз,  таких  вещей,  как  преобразователи   материи   не
существовало. Их изобрели позже.
     - Еще одна легенда, - пробормотала Элейна. - Утраченное искусство...
     - Вовсе нет, - возразил Хортон. - Технология.
     Она пожала плечами.
     - Что бы там оно ни было - это утрачено. У  нас  нет  преобразователя
материи. Как я уже сказала, это легенда.
     - Ну, - спросил Хортон, - собираемся мы посмотреть, что это там у вас
такое, или мы...
     - Мы пойдем и посмотрим, - сказала Элейна. -  Я  поставлю  оружие  на
самую низкую мощность.
     Она нацелила свое приспособление и  из  него  вылетел  бледно-голубой
луч. Подлесок со зловещим шипением задымился и по воздуху поплыла пыль.
     - Осторожнее, - предупредил Хортон.
     -  Не  беспокойтесь,  -  резко  ответила  Элейна.  -  Я  умею  с  ним
обращаться.
     Она явно умела. Лучь прорезал ровную узкую тропу в обход дерева.
     - Нет смысла его подрезать. Пустая трата энергии.
     - Вы это еще чувствуете? - спросил Хортон. - Эту  странность.  Можете
понять, что это такое?
     - Она  еще  там,  -  подтвердила  Элейна,  -  но  у  меня  не  больше
представления о том, что это, чем было.
     Она спрятала оружие в кобуру и Хортон, светя перед  собой  фонариком,
первым пошел к зданию.
     Внутри было темно и пыльно. По стенам  стояла  развалившаяся  мебель.
Маленькое животное, пискнув от неожиданности и ужаса, пробежало по комнате
маленьким темным пятнышком в темноте.
     - Мышь, - сказал Хортон.
     Элейна равнодушно ответила:
     - Не мышь, по всей  вероятности.  Мыши  пренадлежат  Земле,  так,  во
всяком случпе, говорят старинные детские стишки.  Есть  среди  них  такой:
"вышли мыши как-то раз посмотреть, который час..."
     - Так детские стишки сохранились?
     - Некоторые, - ответила она. - Я подозреваю, не все.
     Перед ними возникла закрытая дверь и Хортон, протянув  руку,  толкнул
ее. Дверь развалилась и обрушилась на порог грудой обломков.
     Хортон приподнял фонарик  и  посветил  в  следующую  комнату.  Оттуда
блеснуло в ответ прямо в лицо, ярким золотым блеском. Они отскочили на шаг
и Хортон опустил фонарик. Вторично он подымал его осторожнее,  и  на  этот
раз, в блеске отраженного света, они  рассмотрели,  что  его  отражает.  В
центре комнаты, почти заполняя ее, стоял куб.
     Хортон опустил фонарик, чтобы избавиться от отсвета и медленно шагнул
в комнату.
     Свет фонаря, не отражаясь больше от куба, словно  бы  поглощался  им,
всасывался и растекался по нему  изнутри,  так  что  казалось,  будто  куб
освещен.
     И в этом свете парило некое создание. Создание - только это  слово  и
приходило  на  ум.  Оно  было  огромным,  почти  во  весь  куб,  тело  его
простиралось  за  пределы  их  поля  зрения.  На  миг  появилось  ощущение
массивности, но не просто какой угодно массы. В ней было  ощущуние  жизни,
некий изгиб линий, по которому инстинктивно чувствовалось, что эта масса -
живая. То, что казалось головой, было низко обпущено перед тем, что  могло
бы быть грудной клеткой. А тело - или это не тело? Тело  покрывал  сложный
филигранный узор. Словно броня, подумал Хортон  -  дорогостоящий  образчик
ювелирного искусства.
     Элейна рядом с ним вздохнула от удивления.
     - Прекрасно, - сказала она.
     Хортон чувствовал, что обмирает, наполовину от удивления,  наполовину
от страха.
     - У него голова, - сказал он. - Чертова штука живая.
     - Она не движется, -  возразила  Элейна.  -  А  она  бы  должна  была
двигаться. Она шевельнулась бы при первом прикосновении света.
     - Она спит, - сказал Хортон.
     - Не думаю, что она спит, - сказала Элейна.
     - Она должна быть живой, - настаивал Хортон. - Вы это  почувствовали.
Это  и  должна  быть  та  странность,  которую  вы  почувствовали.  У  вас
по-прежднему нет представления, что это такое?
     - Никакого, - ответила она. - Ни о чем таком я никогда не слышала. Ни
легенд. Ни старых историй. Вообще ничего. И такое прекрасное. Ужасное,  но
и прекрасное. Все эти чудные, тонкие узоры. Словно на нем что-то надето  -
нет, теперь я вижу, что это не надето. Это гравировка на чешуе.
     Хортон попытался проследить очертание тела, но как  ни  пытался,  ему
это не удавалось. Ничиналось все  хорошо  и  он  прослеживал  какую-то  их
часть, а потом очертания исчезли, блекли и растворялись в  золотой  дымке,
плававшей в кубе, терялись в прихотливых извивах самой фигуры.
     Он  шагнул  вперед,  чтобы   посмотреть   поближе,   и   остановился,
остановленный - пустотой. Не было ничего, что бы его остановило; словно он
натолкнулся на стену, которой не мог ни видеть, ни  чувствовать.  Нет,  не
стену, подумал он. Мысли его  лихорадочно  забегали  в  поисках  какого-то
подобия, чтобы выразить случившееся. Но подобия словно бы не было, ибо то,
что его остановило, было пустотой. Он поднял свободную руку и протянул его
перед собой. Рука ничего не встретила, но была остановлена. Не  физическим
ощущением, он ничего не мог почувствовать или ощутить. Было  так,  подумал
он, словно он столкнулся с концом реальности, будто он добрался до  места,
откуда уже некуда было идти. Словно кто-то провел черту  и  сказал:  здесь
мир кончается, за этой чертой ничего нет. Неважно, что бы вы ни видели или
не думали бы, что видите - здесь ничего нет. Но если  это  верно,  подумал
Хортон, то что-то очень неправильно, потому что  он  заглянул  за  пределы
реальности.
     - Там ничего нет, - сказала Элейна, - но ведь что-то там должно быть.
Мы же видим куб и создание.
     Хортон отошел на шаг и в этот момент золотое  сияние  в  кубе  словно
растеклось и окутало их обойх, сделав их частью создания и  куба.  В  этой
золотой дымке мир будто  исчез  и  мгновение  они  стояли  в  одиночестве,
отрезанные от времени и пространства.
     Элейна стояла  рядом  с  ним  и,  опустив  взгляд,  он  увидел  розу,
татуировку на ее груди. Хортон протянул руку и коснулся ее.
     - Прекрасно, - сказал он.
     - Благодарю вас, сэр, - ответила она.
     - Вы не сердитесь, что я обратил на нее внимание?
     Элейна покачала головой.
     - Я начинала уже разочаровываться оттого, что вы ее не замечаете.  Вы
должны были понять, что  она  здесь  именно  для  того,  чтобы  привлекать
внимание. Роза предназначена быть фокальным узлом.
 
 
                                  19 
 
     Никодимус сказал:
     - Гляньте-ка на это.
     Хортон наклонился чтобы посмотреть на неглубокую линию, которую робот
выбил в камне зубилом по периметру панели.
     - О чем ты? - спросил он. - Я ничего особенного не вижу. Кроме  того,
что ты, вроде бы, не особенно продвинулся.
     - Вот это-то и плохо, - сказал Никодимус.  -  Я  ничего  не  добился.
Зубило отбивает камень на глубину нескольких миллиметров, а  потом  камень
твердеет. Словно металл, возле поверхности немного проржавевший.
     - Но это не металл.
     - Нет, это камень, все равно. Я пробовал другие  части  скалы,  -  он
махнул в  сторону  поверхности  камня,  указывая  на  продобленные  в  нем
борозды. - По всей поверхности то же самое.  Изветренная  часть  вроде  бы
поддается, но под ней камень невероятно твердый. Словно  молекулы  связаны
крепче, чем должно быть в природе.
     - Где Плотоядец? - спросила Элейна. - Может, он про это знает.
     - Очень сильно сомневаюсь, - сказал Хортон.
     - Я его отослал, - сказал Никодимус. - Велел ему убираться  к  черту.
Он дышал в спину и подбадривал меня...
     - Он так сильно стремился покинуть эту планету, - сказала Элейна.
     - А кто не хотел бы? - заметил Хортон.
     - Мне его так жалко, - сказала Элейна. - Вы уверены, что нет никакого
способа взять его на корабль  -  я  имею  ввиду,  если  все  остальное  не
удастся.
     - Не вижу, как, - сказал Хортон. -  Мы,  конечно,  можем  испробовать
анабиоз, но более чем вероятно, это его убьет. Что ты думаешь, Никодимус?
     - Анабиоз приспособлен для людей, - сказал  робот.  -  Как  он  будет
работать на другом виде, я не имею представления. Подозреваю, что не очень
хорошо, а то и вовсе не  будет.  Прежде  всего,  анастезирующее  средство,
которое мгновенно прекращает деятельность клеток, прежде, чем  подействует
холод. Для людей надежность почти абсолютная, потаму что для  людей  он  и
предназначен. Чтобы работать с другой  формой  жизни,  может  понадобиться
изменение. Пожплуй, это изменение может оказаться небольшим  и  достаточно
тонким. А я не приспособлен для таких изменений.
     - Ты имеешь в виду, что он умрет еще раньше, чем  получит  шанс  быть
замороженным?
     - Подозреваю, что так оно и будет.
     - Но вы не можете просто бросить его здесь, - настаивала Элейна. - Вы
не можете уйти, а его бросить.
     - Мы можем просто взять его на борт, - сказал Хортон.
     - Со мной - не можете, - заявил Никодимус. - Я его убью в  первую  же
неделю по отбытии. Он мне на нервах играет.
     - И даже если  он  избежит  твоих  смертоубийственных  настроений,  -
прибавил Хортон, - то какой в этом будет смысл? Не знаю, что у Корабля  на
уме, номогут пройти столетия, прежде чем мы вновь совершим посадку.
     - Вы можете сделать остановку и высадить его.
     - Вы можете, - сказал Хортон,  -  я  могу.  Никодимус  может.  Но  не
Корабль. У  Корабля,  подозреваю,  виды  более  длительные.  И  отчего  вы
думаете, что мы найдем другую планету, на которой он сможет выжить - через
двенадцать лет, через сто? Корабль тысячелетие провел в космосе,  пока  мы
не нашли эту. Вы должны помнить, что Корабль - досветное судно.
     - Вы правы, - согласилась Элейна. - Я все время забываю.  Во  времена
депрессии,  когда  люди  бежали  с  Земли,   они   разлетелись   во   всех
направлениях.
     - При помощи сверхсветовиков.
     -  Нет,  не  сверхсветовиков.  С  помощью  кораблей-времяпрыгов.   Не
спрашивайте меня, как они работают. Но представление вы уловили...
     - Краешек, - согласился Хортон.
     - И все равно, - продолжала она, - им  пришлось  странствовать  много
световых лет, чтобы найти планеты земного типа.  Некоторые  исчезли  -  на
огромные  расстояния,  затерялись  во  времени,  покинули  эту  вселенную;
невозможно узнать. С тех пор о них не слухали.
     - Итак, - подытожил Хортон, - вы видите,  как  невозможно  становится
это дело с Плотоядцем.
     - Может быть, мы еще сможем  разрешить  проблему  с  тоннелем.  Этого
Плотоядец хочет по-настоящему. Этого и я хочу.
     - Я исчерпал все подходы, - сказал Никодимус. -  Новых  идей  у  меня
нет. Мы еще не  рассматривали  простейшую  ситуацию,  что  тоннель  кем-то
закрыт.  Крепкость  этой  скалы  неестественна.  Кто-то  ее  укрепил.  Они
приложили  массу  усилий,  чтобы  тоннель  не  отурылся.  Они  знали,  что
кто-нибудь может сунуться в тоннель и приняли против этого меры.
     - В  этом  что-то  кроется,  -  сказал  Хортон.  -  Какая-то  причина
заблокировать тоннель. Может быть, сокровища.
     - Не сокровища, - возразила Элейна. - Сокровища они забрали с  собой.
Скорее всего - опастность.
     - Кто-то здесь что-то упрятал для безопастности.
     - Я так не думаю,  -  сказал  Никодимус.  -  Тогда  ему  когда-нибудь
пришлось бы это достать. Добраться до него, конечно, можно, но как  унести
отсюда?
     - Они могут прилететь кораблем, - сказал Хортон.
     - Это маловероятно, - сказала Элейна. - Самое лучшее объяснение,  это
что они знают, как обойти блок.
     - Значит вы думаете, что есть способ это сделать?
     - Я склонна думать, что может быть, но это  не  значит,  что  мы  его
найдем.
     - Значит, опять-така, - сказал Никодимус, - дело может быть просто  в
том, что тоннель заблокирован, чтобы что-то  отсюда  не  вырвалось.  Чтобы
отрезать его от остальных планет с тоннелями.
     - Но если дело в этом, - сказал Хортон, - то что бы это  могло  быть?
Не думаешь ли ты о нашем существе в кубе?
     - Это возможно, - согласилась Элейна. - Не только заключено в куб, но
и отрезанно от других планет. Второй уровень защиты против него, если  оно
сможет вырваться из куба. Хотя отчего-то в это с трудом верится. Оно такое
красивое.
     - Что это за существо в кубе? - спросил  Никодимус.  -  Я  о  нем  не
слышал.
     - Мы с Элейной нашли его в одном из зданий города. Какое-то существо,
заключенное в кубе.
     - Живое?
     - Мы не знаем наверняка, но я думаю, что живое. У меня такое чувство.
А Элейна ощутила его присутствие.
     - А куб? Из чего сделан?
     - Странный материал, -  сказала  Элейна,  -  если  это  материал.  Он
останавливает, но его не чувствуешь. Словно его там и нет.
     Никодимус принялся  собирать  инструменты,  разбросанные  по  плоской
каменной поверхности тропы.
     - Ты сдался, - сказал Хортон.
     - Все равно, что сдался. Я ничего больше не могу сделать. Ни один  из
моих инструментов не может оснуться камня. Я не в состоянии снять с панели
защитное покрытие, будь это силовое поле или что-то еще.  Я  закончил,  до
тех пор, пока кто-нибудь другой не подаст хорошей идеи.
     - Может, если нам просмотреть книгу Шекспира, мы наткнемся на  что-то
новое, - предположил Хортон.
     - Шекспир никогда и близко не подходил к этому, - возразил Никодимус,
- Все, что он мог делать, это пинать тоннели и изрыгать ругань.
     - Я не имел в виду, что мы можем найти какую-нибудь стоящую  идею,  -
пояснил Хортон. - В лучшем  случае,  наблюдение,  смысл  которого  даже  и
ускользнул от Шекспира.
     Никодимус усомнился.
     - Может, и так, - сказал он. - Но много не прочитаем, пока  Плотоядец
поблизости. Он пожелает узнать, что писал Шекспир, а кое-что из того,  что
Шекспир писал, было не особенно лестным для его старого приятеля.
     - Но Плотоядца же здесь нет, - указала Элейна. - Он не  сказал,  куда
уходит, когда ты его прогнал?
     Сказал, что походит  вокруг.  Он  что-то  бормотал  себе  под  нос  о
волшебстве. У меня сложилось впечатление, не особенно определенное, что он
хочет пособирать какой-то колдовской хлам - листья, корни, ветки.
     - Он и раньше говорил о волшебстве, - заметил Хортон.  -  О  какой-то
мысли, чтобы мы соединили наше волшебство.
     - А у вас есть волшебство? - спросила Элейна.
     - Нет, - ответил Хортон, - у нас нет.
     - Тогда вы не должны глумиться над теми, у кого оно есть.
     - Вы хотите сказать, что верите в волшебство?
     Элейна сморщила лоб.
     - Я не уверена, - ответила она, - но я видела действующее  волшебство
- или казавшееся действующим.
     Никодимус кончил укладывать инструменты и закрыл ящик.
     - Подымемся в дом, посмотрим эту книгу, - сказал он.
 
 
                                  20 
 
     - Это ваш Шекспир, - сказала Элейна, -  был,  похоже,  философом,  но
довольно нетвердым. Без всякой прочной основы.
     - Он был одиноким, больным и напуганным человеком, - ответил  Хортон.
- Он писал то, что приходило ему в голову, не проверяя этого на логичность
или соответственность. Он писал для себя. Ни на миг он  не  помышлял,  что
кто-то другой может прочесть то, что он нацарапал. Если бы он  это  думал,
он был бы, вероятно, более осмотрителен в том, что писал.
     - По крайней мере, в этом он был честен, - согласилась Элейна.
     - Послушайте вот это:
 
          У времени есть свой запах. Возможно, это 
          всего лишь моя самонадеянность, но я в 
          этом уверен. Старое время плесневеет и 
          киснет, а новое время, лишь начинающее 
          создаваться, должно быть пьянящим, и 
          свежим, и буйным. Хотел бы я знать, не 
          становимся ли мы, по мере того, как 
          события следуют к своему неведомому концу 
          загрязненным кислым запахом древности, 
          точно так же и с таким же исходом, как 
          Земля в старину загрязнялась извержениями 
          фабричных труб и мерзостью ядовитых 
          газов. Не заключается ли гибель вселенной 
          в загрязнении времени, в оплотнении 
          запаха старины до тех пор, пока никакая 
          жизнь уже не сможет существовать ни на 
          одном из тел, составляющих космос, а 
          может быть, и в разрушении самой ткани 
          мироздания в зловонном гниении? Не 
          засо