неты.
     "Мы искали одну конкретную планету. Такую планету, где могли бы  жить
люди.
     - И чтобы найти ее, потребовалась почти тысяча лет.
     "Поиски не были ограничены во времени, - ответил Корабль.
     - Пожалуй, что нет, - согласился Хортон, - хотя об этом мы никогда не
думали. Была масса вещей, о которых мы не думали. Масса вещей, о  которрых
нам не говорили. Скажи-ка мне вот что: предположим, ты  не  нашел  бы  эту
планету. Что бытогда ты стал делать?
     "Мы продолжили бы поиски".
     - Скажем, миллион лет?
     "Если понадобилось бы - миллион лет, - ответил Корабль.
     - А теперь, когда мы нашли ее, мы не можем вернуцться.
     "Это верно", - согласился Корабль.
     - Так что же хорошего в том, что мы ее нашли? - вопросил Хортон. - мы
нашли ее, а Земля никогда не узнает о нашей находке.  По-моему,  на  самом
деле ты просто не заинтересован в возвращении. Тебя ничего не ждет позади.
     Корабль не ответил.
     - Отвечай! - заорал Хортон. - Признавайся!
     - Вы сейчас не получите  ответа,  -  вмешался  Никодимус.  -  Корабль
замкнулся в гордом молчании. Вы оскорбили его.
     - Черт с ним, - ответил Хортон.  -  Я  от  него  услышал  достаточно.
Теперь я хочу, чтобы ты мне  кое  на  что  ответил.  Корабль  сказал,  что
остальные трое мертвы...
     - Возникла неисправность, - сказал  Никодимус.  -  Примерно  лет  сто
назад.  Одиниз  насосов  перестал   функционировать,   и   камеры   начали
перегреваться. Я сумел спасти вас.
     - Почему же меня? Почему не одного из других?
     - Это очень просто, - рассудительно  ответил  Никодимус.  -  Вы  были
номером первым в ряду, Вы находились в камере номер один.
     - А если бы я был в камере номер два, ты бы позволил мне умереть?
     - Я никому не позволял умереть. Я мог спасти  одного  спящего.  Когда
это было сделано, для остальных было уже поздно.
     - И ты делал это по порядку?
     - Да, - согласился Никодимус. - Я делал это по порядку.  А  что,  был
способ получше?
     - Нет, - признался Хортон. - Думаю, что не было. Но когда трое из нас
оказались мертвы, не возникало ли мысли прервать  миссию  и  вернуться  на
Землю?
     - Не было такой мысли.
     - А кто принял решение? Уж конечно, Корабль.
     - Не было никакого решения. Никто из нас не упоминал об этом.
     Все пошло неладно, подумал Хортон. Если бы кто-то  засел  за  дело  и
постарался над  этим  от  всей  души,  с  сосредоточенностью  и  усердием,
граничащими с фанатизмом, то и тогда он он  не  смог  затянуть  все  гайки
крепче.
     Корабль, один человек, оджин тупой неуклюжий робот - господи, что  за
экспедиция! И более того - бесцельная экспедиция в одну сторону. Мы с  тем
же успехом могли и не выступать, подумал он. Не считая того,  напомнил  он
себе, что, если бы они не выступили, он был бы уже много столетий мертв.
     Он попытался  припомнить  остальных,  но  не  смог.  Он  лишь  смутно
различал их, словно сквозь туман. Образы были смутны  и  расплывались.  Он
попытался разглядеть их лица, но у них словно  не  было  лиц.  Позднее  он
оплачет их, но сейчас не мог скорбеть по ним. Сейчас не было  времени  для
скорби: слишком много следовало  сделать  и  слишком  о  многом  подумать.
Тысяча лет, подумал он, имы не сможем вернуться. Ибо  только  Корабль  мог
доставить их обратно, и если Корабль сказал, что  не  вернется,  то  всему
конец.
     - Где все трое? - спросил он. - Захоронены в космосе?
     - Нет, - ответил Никодимус. - Мы отыскали  планету,  где  они  найдут
себе вечный отдых. Вы хотите узнать об этом?
     - С вашего позволения, - сказал Хортон.
 
 
                                   4 
 
     Поверхносмть  планеты  протянулась  от  высокого   плоскогорья,   где
приземлился  Корабль,  к  далекому,  резкому  горизонту  -  земля  голубых
ледников  застывшего  водорода,  сползающих  вниз   по   склонам   черных,
бесплоодных скал. Солнце планета отстояло от нее так далеко, что  казалось
лишь чуть более крупной и яркой звездой, такой  тусклой  от  расстояния  и
умирания, что она не имела даже названия или номера. На земных  картах  ее
местоположение не было отмечено даже точкой величиной с  булавочный  укол.
Ее слабый свет никогда не регистрировала фотопластинка в земном телескопе.
     "Kорабль, - спросил Никодимус, - это все, что мы можем сделать?"
     "Более мы не можем ничего", - ответил Корабль.
     "Жестоким кажется оставлять их здесь, в этом пустынном месте".
     "Мы искали для них  место  уединения,  -  ответил  Корабль,  -  место
достойное и одинокое, где никто не найдет их и не потревожит ради изучения
или напоказ. Это мы обязаны были сделать для  них,  робот,  но  когда  это
сделано - это все, что мы можем им дать".
     Никодимус стоял возле тройногот гроба, пытаясь  навсегда  запечатлеть
это место в сознании, хотя, как он понял, глядя на  планету,  здесь  почти
нечего  было  запоминать.  Повсюду  смертельное  однообразие  -  куда   ни
посмотришь, везде словно то же самое. Быть может,  подумал  он,  это  тоже
хорошо,  они  могут  лежапть  здесь  в   своей   безличности,   защищенные
неизвестностью места своего последнего отдохновения.
 
                              *    *    * 
 
     Неба не было. Там, где должно быть небо, была одна лишь черная нагота
космоса, освещенная множеством искрящихся незнакомых  звезд.  Когда  уйдут
они с Кораблем, подумал он, эти стальные немигающие  звезды  тысячелетиями
будут смотреть на лежащих в гробу - не охранять, но только следить за ними
- смотреть с морозным блеском в древних, заплесневелых,  аристократических
взглядах, с холодным неодобрением к пришельцам не их общественного  круга.
Но это неодобрение не имеет значения, сказал себе Никодимус, ибо теперь им
уже ничто не может повредить. Они за гранью вреда или же поддержки.
     Он прочитал бы для них  молитву,  подумал  он,  хотя  он  никогда  не
молился прежде, да и не думал о молитве. Однако же он подозревал,  что  та
молитва, какую он может им дать, не будет приемлема ни для  лежащих  здесь
людей, ни для какого бы то ни было божества, которое может преклонить ухо,
чтобы услышать его. Но то был бы жест слабое и неуверенной  надежды,  что,
может быть, где-то еще есть инстанция, куда можно обратиться за помощью.
     А если бы он начал молиться, что  бы  он  мог  сказать?  Господи,  мы
оставляем сии создания на твое попечение...
     А когда он это скажет? После такого хорошего начала?
     "Ты  можешь  прочитать  ему  лекцию,  -  сказал  Корабль.  -   Можешь
произвести на него впечатление важностью этих созданий, о  которых  ведешь
речь. Или же можешь защищать их и спорить о них, не нуждающихся в защите и
ушедших за пределы всех споров".
     "Ты насмехаешься надо мной", - сказал Никодимус.
     "Мы не насмехаемся, - ответил Корабль. - Мы зха пределами насмешек".
     "Я должен сказать несколько слов, - сказал Никодимус. - Они ждали  бы
этого от меня. Этого ждала бы от меня Земля. Ты  ведь  тоже  был  когда-то
людьми. Я думал, в таких случаях, как этот, в тебе тоже должно быть что-то
человеческое. "Мы скорбим, - ответил Корабль. - Мы плачем. Мы чувствуем  в
себе грусть. Но скорбим мы о смерти, а не об оставлении  мертвых  на  этой
планете. Им неважно, где мы оставим их".
     Что-то должно  быть  сказано,  мысленно  настаивал  Никодимус.  Нечто
формальное  и  торжественное,  некое   возглашение   привычного   ритуала,
произнесенное хорошо и правильно, ибо они остаются здесь навсегда частицей
перенесенного сюда земного праха. Несмотря на всю нашу логику,  повелевшую
нам искать для них одиночества, мы не должны были оставлять их  здесь.  Мы
должны были еайти зеленую и приятную планету.
     "Зеленых и приятных планет нет", - сказал Корабль.
     "Так как я не могу подыскать подходящих слов, - обратился  к  Кораблю
робот, - то не возражаешь ли ты, если я тут  ненадолго  останусь?  Мы,  по
крайней мере, должны быть вежливы с ними и не уноситься сломя голову".
     "Оставайся, - ответил Корабль. - У нас впереди вся вечность".
     - И вы знаете, -  сказал  Никодимус  Хортону,  -  я  так  и  не  смог
придумать, что можно сказать.
     Корабль заговорил:
     "У нас посетитель. Он вышел из холмов и ожидает прямо  под  пандусом.
Вам надо выйти и встретиться с ним. Но будьте внимательны и  осторожны,  и
наденьте оружие. Выглядит он уродливой игрой природы".
 
 
                                   5 
 
     Посетитель остановился футах в двадцати от конца пандуса и  ждал  их,
когда Хортон с Никодимусом вышли ему навстречу. Он был ростом с человека и
стоял на двух ногах. Руки его, безвольно свисающие по бокам,  оканчивались
не ладонями, а пучками щцпалец. Одежды на  нем  не  было.  Тело  покрывала
недлинная линялая шерсть. Было совершенно очевидно, что это самец.  Голова
выглядела голым черепом. Она  не  ведала  волос  или  меха,  и  кожа  туго
обтягивала  костные  структуры.  Тяжелые  челюсти  вытягивались,   образуя
массивное рыло.  Резцы,  выдающиеся  из  верхней  челюсти,  торчали  вниз,
напоминая клыки древнего земного саблезубого тигра. Прилепившиеся к черепу
длинные остроконечные уши стояли торчком, увенчивая лысый,  куполообразный
свод черепа. На каждом ухе было по ярко-красной кисточке.
     Когда они достигли конца пандуса, создание обратилось к ним  громким,
гулким голосом:
     - Добро пожаловать, - сказало оно, - на эту чертову задницупланету.
     - Какого хрена! - вырвалось у пораженного Хортона. - Откуда ты знаешь
наш язык?
     - Я узнал его от Шекспира, - ответствовало создание. -  Шекспир  меня
выучил ему. Но теперь Шекспир мертв, и мне его чрезвычайно недостает.  Без
него я в отчаянии.
     - Но Шекспир - это очень древний человек, и я не понимаю...
     - Отнюдь не древний, - возразило создание, - хотя и вовсе не молодой,
и к тому же он был болен. Он называл себя  человеком.  Выглядел  он  очень
похоже на вас. Я полагаю, что вы тоже человек, однако  тот,  другой  -  не
человек, хотя в нем и есть человеческие черты.
     - Вы правы, - согласился Никодимус. - Я не человек. Я следующая  вещь
после человека. Я - друг человека.
     - Ну, так отлично, -  счастливо  заявило  создание.  -  Это  поистине
отлично. Ибо я был тем же самым для Шекспира. Лучшим другом, какой у  него
был, - так он говорил. Конечно же, мне недостает Шекспира. Я им восхищался
до чрезвычайности. Он мог очень многое. А вот чего он не мог, это  выучить
мой язык. Волей-неволей пришлось мне его языку обучиться. Он рассказал мне
об огромных носителях, с шумом и громом путешествующих сквозь космос.  Так
что когда я услышал ваше прибытие, то поспешил сюда с большой скоростью  в
надежде, что то приближается кто-либо из народа Шекспира.
     - Тут есть  нечто  совершенно  неправильное,  -  обратился  Хортон  к
Никодимусу. - Здесь, так далеко в космосе, не могло быть  людей.  Корабль,
конечно, занесло сюда в поисках планет, но это потребовало  кучу  времени.
Мы же почти в тысячи световых лет от...
     - Земля теперь уже, - отозвался Никодимус,  -  может  иметь  и  более
быстрые корабли, движущиеся во много раз быстрее света. Пока  мы  доползли
сюда, нас могло обогнать множество  таких  кораблей.  Так  что,  каким  бы
странным все это ни казалось...
     - Вы говорите о кораблях, - заметило создание. -  Шекспир  говорил  о
них тоже, но в корабле он не нуждался. Шекспир явился сюда туннелем.
     - Послушай-ка, - сказал ему Хортон, испытывая некоторое раздоражение,
- попробуй же говорить хоть сколько-нибудь вразумительно. Что это  еще  за
история с туннелем?
     - Вы хотите сказать, что вам неизвестно  о  туннеле,  проходящем  меж
звездами?
     - Никогда не слышал о нем, - подтвердил Хортон.
     - Давайте-ка вернемся назад, - предложил  Никодимус,  -  и  попробуем
начать все сначала. Я так понимаю, что вы уроженец этой планеты?
     - Уроженец?
     - Ну да, уроженец. Вы сами отсюда. Это ваша родная планета. Вы  здесь
родились.
     - Ничего подобного, - с большим чувством ответило создание. - Я бы  и
не помочился на эту планету, коли мог бы того избежать. Я  бы  не  остался
здесь и на мельчайшую единицу времени, если бы мог уйти. Я в спешке явился
сюда, дабы выторговать проезд отсюда, когда вы покинете это место.
     - Ты явился сюда так же, как и Шекспир? По туннелю?
     - Конечно, по туннелю. А как бы иначе я здесь оказался?
     - Но тогда уйти должно быть просто. Ступай в туннель и отправляйся по
нему.
     - Не могу, - простонало создание. - проклятый туннель не работает. Он
оказался слишком непрочным. Действует только в  одну  сторону.  Доставляет
сюда, но не уносит обратно.
     - Но ты сказал - туннель проходит между звездами.  У  меня  создалось
впечатление, что он ведет ко многим звездам.
     - Ко стольким звездам, что ум не в силах сосчитать их,  но  здесь  он
нуждается в починке. Шекспир пробовал наладить его, и я пробовал, но мы не
смогли. Шекспир лупил его кулаками, пинал ногами, орал на него, произносил
ужасные слова. Однако он так и не заработал.
     - Коли ты не с этой планеты, - сказал Хортон, - так, мложет,  ты  нам
расскажешь, что ты такое.
     - На это ответить просто. Я плотоядец. Хищник. Вы знаете,  что  такое
хищник?
     - Да. Тот, кто поедает другие формы жизни.
     - Я - плотоядец, - произнесло  создание,  -  и  тем  доволен.  Я  тем
горжусь. Встречаются среди  звезд  такие,  кто  взирает  на  плотоядных  с
отвращением и ужасом. Они ошибочно утверждают, будто  неправильно  поедать
существующих подобно тебе. Они называют это жестокостью, но я  вам  скажу,
что ничего жестокого здесь нет. Быстрая  смерть.  Чистая  смерть.  Никаких
страданий. Лучше болезни и лучше старости.
     - Ну, хорошо, - согласился Никодимус. - Не надо продолжать. Мы ничего
не имеем против хищников.
     - Шекспир говорил, что люди - тоже хищники. Но не  в  такой  степени,
как я. Шекспир делил со мной добытое мной мясо. Он убивал бы и сам, но  не
мог делать это так ловко, как я. Я был рад убивать добычу для Шекспира.
     - Я в этом уверен, - поддакнул Хортон.
     - Ты здесь один?  -  спросил  Никодимус.  -  На  планете  нет  больше
поджобных тебе?
     -  Один-единственный,  -  отвечал  Плотоядец.  -  Я  совершал  тайное
путешествие. Никому не сказал про это.
     - А  твой  Шекспир,  -  спросил  Хортон,  -  он  тоже  был  в  тайном
путешествии?
     - Были столь беспринципные создания, что  хотели  бы  разыскать  его,
заявляя, будто бы он причинил им какой-то воображаемый вред.  Он  не  имел
желания быть ими найденный.
     - Но теперь Шекспир мертв?
     - О, он мертв совершенно. Я его съел.
     - Ты... что сделал?
     - Всего лишь плоть, - пояснил Плттоядец.  -  И  со  тщанием  сохранил
кости. Не вижу, почему бы мне  не  сказать  вам,  что  он  был  жестким  и
жилистым, совсем не того вкуса, какой мне нравится. У  него  был  довольно
странный привкус.
     Никодимус поспешно переменил тему.
     - Мы бы с радостью, -  сказал  он,  -  пошли  с  тобой  к  туннелю  и
посмотрели, нельзя ли его наладить.
     - Не сделаете ли вы и впрямь того, с премногою добротою? - благодарно
согласился Плотоядец.  -  Я  надеюсь  на  это.  Вы  можете  починить  этот
распроклятый туннель?
     - Не знаю, - ответил Хортон. - Мы можем посмотреть его. Я  не  инжене
р...
     - Я, - прервал его Никодимус, - могу стать инженером.
     - Черта с два, - возразил Хортон.
     - Посмотрим, - заявил свихнувшийся робот.
     - Так значит, дело улажено?
     - Можешь на это рассчитывать, - подтвердил Никодимус.
     - Это хорошо, - сказал Плотоядец. - Я покажу вам древний город и...
     - Здесь есть древний город?
     - Я  сказал  чересчур  поспешно,  -  поправился  Плотоядец.  -  Из-за
нетерпения наладить туннель  я  забежал  вперед.  Может  быть,  это  и  не
настоящий город. Может быть, всего лишь  форпост.  Очень  старый  и  очень
разрушенный, но, может быть, интересный.  Однако  теперь  я  должен  идти.
Звезда склонилась уж низко. Лучше находиться под крышей, когда температура
спускается на это место. Я рад встрече с вами.  Рад,  что  народ  Шекспира
добрался сюда. Привет вам и прощайте! Я увижу вас утром, и  туннель  будет
налажен.
     Он неожиданно  повернулся  и  быстрой  рысцой  побежал  в  холмы,  не
останавливаясь и без оглядки.
     Никодимус покачал головой.
     - Тут много загадок, - сказал  он.  -  Многое  надо  обдумать.  Много
вопросов надо задать. Но сначала я должен приготовить для вас обед. Вы уже
достаочно давно вышли из холодого сна, чтобы было безопасно есть. Хорошую,
солидную пищу, но на первых порах не слишком много. Вам  следует  обуздать
поспешность. Вы должны насыщаться медленно.
     - Да подожди же минутку, черт побери, - возразил Хортон. - Ты  должен
кое-что разъяснить. Tы почему помешал мне, когда знал, что я хочу спросить
насчет съедения этого Шекспира, кем бы он там ни был? Что значит, будто ты
можешь стать инженером? Ты же чертовски хорошо знаешь, что не можешь стать
им.
     - Все в свое время, - сказал Никодимус. - Как вы и говорите,  кое-что
следует разъяснить. Но вначале вы должны поесть, да и солнце почти  зашло.
Вы ведь слышали, что сказало существо о том,  что  надо  быть  под  крышей
после захода.
     Хортон фыркнул.
     - Предрассудки. Бабушкины сказки.
     - Бабушкины сказки или нет, - не  согласился  Никодимус,  -  а  лучше
подчиняться местным обычаям, пока не будешь уверен.
     Поглядев вдаль через  море  волнующейся  травы,  Хортон  увидел,  что
солнце  разрезано  пополам  линией  горизонта.  Травяные  волны   казались
поллосами расплавленного золота. У него на глазах солнце погоружалось  все
глубже  в  золотое  сияние  и  по   мере   погружения   небо   на   западе
перекрашивалось в нездоровый лимонно-желтый цвет.
     - Странные световые эффекты, - заметил он.
     - Давайте вернемся на борт, - потарапливал Никодимус. -  Идемте.  Что
бы вы хотели поесть? Что  скажете,  например,  насчет  супа  по  вишийски?
Чудные ребрышки, печеная картошка?..
     - Недурной стол ты устроил, - заметил Хортон.
     - Я изощреннейший повар, - заявил робот.
     - Да ты хоть чем-нибудь не занимаешься? Инженер, повар. Что еще?
     - О, многое, - отозвался Никодимус. - Я много умею делать.
     Солнце скрылось и пурпурная дымка начала словно бы  сеяться  с  неба.
Она  нависла  над  желтой  травой,   приобретшей   теперь   цвет   старой,
отполированной  меди.  Горизонт   сделался   агатово-черным,   не   считая
зеленоватого свечения молодой листвы в том месте, где зашло солнце.
     - Чрезвычайно приятно для глаз,  -  высказался,  глядя  на  все  это,
Никодимус.
     Краски быстро тускнели, и вместе с их  потускнением  по  земле  начал
прокрадываться холодок. Хортон повернулся, чтобы подняться по пандусу.  И,
покуда поворачивался, что-то обрушилось на него, схватило  и  не  пускало.
Схватило не по-настоящему, иак как не было ничего, что могло  бы  хватать,
но некая сила утвердила себя на  нем  и  поглотила,  так  что  он  не  мог
двинуться. Он попытался борться с нею, но  не  мог  шевельнуть  ни  единым
мускулом. Он попытался кричать, но язык и горло застыли. Он вдруг оказался
голым - или почувствовал себя голым, не столько лишенным  одежды,  сколько
всякой защиты, открывшимся так, что глубочайшие уголки его  сушества  были
выставлены на всеобщее обозрение. Вознило ощущение, что  на  него  смотрят
или  же  проверяют,  зондируют  и  анализируют.  Раздетый,   освежеванный,
открывшийся, так что наблюдатель мог докопаться до самого  последнего  его
желания и исходной  надежды.  Было  так,  сказала  мелькнувшая  в  глубине
сознания мысль, словно явился Бог и завладел им,  быть  может,  для  того,
чтобы свершить правосудие.
     Ему хотелось убежать и спрятаться, натянуть содранную кожу обратно на
тело и удержать ее там, прикрыть зияющее, распластанное нечто, которым  он
стал,  вновь  спрятаться  в  изодранные  лохмотья   своего   человеческого
существования. Но он н