алась невыносимая. Подумайте, какие были бы трения,
если бы его послали с вами, какое несовпадение личностей. Вот потому-то вы
и получили меня.  Такими,  как  он,  невозможно  пользоваться.  Нужен  был
простой,  непритязательный  олух,  вроде  меня,  такой  робот,  какому  вы
приучены отдавать приказы и который не станет обижаться  на  то,  что  ему
приказывают.  Но  простой,  непритязательный  олух,  вроде  меня,  был  бы
неспособен сам справиться со случайностями, в чем иногда может  возникнуть
необходимость. Так натолкнулись на мысль о свопомгательных мозгах, которые
можно было бы вставить на место  при  необходимости  подкрепить  туповатый
мозг, вроде моего.
     - Так ты хочешь сказать, что у тебя полная коробка  запасных  мозгов,
которые ты попросту приставляешь себе!
     - Ну, не настоящих мозгов, -  пояснил  Никодимус.  -  Они  называются
трансмогами, хотя я не совсем знаю, почему. Кто-то  мне  говорил  однажды,
что это сокращение от слова "трансмогрификация". Есть такое слово?
     - Не зхнаю, - признался Хортон.
     - Ну, как бы там ни было, -  продолжал  Никождимус,  -  у  меня  есть
трансмог повара и трансмог физика, и трансмог биохимика - в  общем,  мысль
вам понятна. В каждом закодирован полный  курс  колледжа.  Я  их  сосчитал
как-то, но уже забыл. С пару дюжин, пожалуй.
     - Так ты можешь и вправду оказаться  в  силах  наладит  этот  туннель
Плотоядца?
     - Я бы на это не рассчитывал, - возразил Никодимус. - Я не знаю,  что
в трансмоге инженера. Существуют ведь столько  разновидностей  инженерного
дела - химическая, электрическая, механическая.
     - По крайней мере, у тебя будет какая-то основа.
     - Так-то оно так. Да  ведь  туннель,  о  котором  говорил  Плотоядец,
наверняка выстроен не людьми. Людям бы не хватило времени...
     - Нет, он может быть человеческим изделием. У них была  почти  тысяча
лет, можно сделать много чего. Вспомни-ка, чего мы достигли  за  пятьдесят
лет, о которых ты говорил.
     - Да, я знаю. Может быть, вы  и  правы.  Может  быть,  полагаться  на
корабли не очень-то хорошо. Если бы люди полагались на корабли, они бы  не
добрались к этому времени так далеко и...
     - Могли добраться, если изобрели движение быстрее света. Может  быть,
если добиться этого, то никаких  природных  ограничений  скорости  уже  не
останется. Если сломать световой барьер, то, может, и нет  никаких  границ
насколько быстрее света можно лететь.
     - Я почему-то  не  думаю,  что  изобрели  движение  со  сверхсветовой
скоростью, - ответил Никодимус. - Я слышал множество  разговоров  об  этом
послде того, как меня вовлекли в  проект.  Ни  у  кого,  похоже,  не  было
никакой отправной точки и никаких  стоящих  соображений  о  том,  как  это
сделать. Более чем вероятно - люди просто высадились на планете, далеко не
столь удаленной, как наша, и нашли один из туннелей, а  теперь  пользуются
ими.
     - Но ими пользуются не только люди.
     - Да, это совершенно  очевидно  по  Плотоядцу.  И  сколько  иных  рас
пользуются  ими,  у  нас  не  может  быть  представлений.  А  как  быть  с
Плотоядцем?  Если  мы  не  заставим  туннель   действовать,   он   захочет
отправиться с нами на корабле.
     - Только через мой труп.
     - Вы  знаете,  я  чувствую  в  точности  то  же  самое.  Он  довольно
неотесанная личность, и может  быть  немало  хлопот  со  введением  его  в
анабиоз. Прежде, чем мы сможем это сделать, нужно узнать его химизм.
     - Этим ты мне напоминаешь, что мы не возвращаемся на Землю.  Что  это
еще за новости? Куда Корабль намерен отправиться?
     - Не знаю, - ответил Никодимус. - Мы, конечно, разговариваем время от
времени. Корабль, я уверен, ничего не пытается от меня  утаивать.  У  меня
такое ощущение, что Корабль сам еще не очень  хорошо  знает,  что  намерен
делать. Просто, наверное, идти дальше и смотреть, что найдет. Вы, конечно,
понимаете, что Корабль, если захочет, может услышать все, что мы говорим.
     - Это меня не беспокоит, - ответил Хортон. - При  нынешнем  положении
все мы повязаны одной веревочкой. Причем ты куда джольше, чем я. Каким  бы
ни было положение, мне, пожалуй,  придется  отталкиваться  от  него,  ведь
другого-то основания нет. Я почти в тысяче лет от дома и в тысяче  лет  от
теперешней Земли.  Корабль,  несомненно,  прав,  говоря,  что,  вернись  я
обратно, то оказался бы отщепенцем. Можно, конечно, принять все это  умом,
но остается странное ощущение в горле. Если бы остальные трое были  здесь,
все, мне кажется, было бы по-другому. Я чувствую себя страшно одиноким.
     - Вы не одиноки, - возразил Никодимус. - У вас есть Корабль и я.
     - Да, пожалуй, что так. Я все время забываю. - Он откинулся от стола.
- Чудесный был обед, - сказал он. - Хотел бы я, чтобы ты мог есть со мной.
Как ты думаешь, не расстроит мне желудок, если я, прежде  чем  отправиться
спать, возьму ломтик этого остывшего жаркого?
     - На завтрак, - ответил Никодимус.  -  Если  хотите,  то  кусочек  на
завтрак.
     - Ну, ладно, - согласился Хортон. -  Меня  еще  одно  беспокоит.  При
твоем теперешнем устройстве человек в этой экспедиции не очень-то и нужен.
Когда меня обучали, команда, состоящая из людей, имела  смысл.  Но  теперь
иное дело. Вы с Кораблем  могли  бы  сами  выполнить  задание.  При  таком
положении, отчего бы нас просто  не  исключить?  Зачем  было  беспокоиться
совать нас на борт?
     - Вы  стараетесь  принизить  себя  и  человеческую  расу,  -  ответил
Никодимус. - Это не более, чем шоковая реакция  от  того,  что  вы  сейчас
узнали. Вначале идея  была  в  том,  чтобы  поместить  на  борт  знания  и
технологию, а  единственный  способ,  каким  это  можно  было  сделать,  -
поместить на борт людей,  обладающих  этими  знаниями  и  технологией.  Ко
времени отбытия корабля, однако, были найдены другие  средства  сохранения
знаний и технологии - в трансмогах, которые могли бы  сделать  даже  таких
простых роботов, как я, множественными специалистами. Но даже при этом нам
все-таки недоставало одного качества - этого странного фактора  человекка,
биологического условия, которого у нас по-прежнему нет и  которое  еще  ни
один роботолог не смог в нас встроить. Вы говорили о вашем учебном  роботе
и  вашей  ненависти  к  нему.  Вот  что  происходит,  когда   переступаешь
определенную границу в улучшении роботов. Они становятся более способными,
но нет человечности, чтобы уравновесить способности, и робот, вместо того,
чтобы  сделаться  более  человекоподобным,   становится   раздражающим   и
непереносимым. Может быть, всегда так и будет. Может быть, человечность  -
это такой фактор, которого  нельзя  добиться  искусственно.  Экспедиция  к
звездам, я полагаю, могла бы эффективно функционировать с одними  роботами
и наборами трансмогов для них на борту, но это  была  бы  не  человеческая
экспедиция, а ведь это то, ради чего и затеивалась эта и другие экспедиции
- искать планеты, на которых могли бы жить  люди.  Конечно,  роботы  могут
делать наблюдения и принимать верные решения, и девять раз из десяти  наши
наблюдения будут точными, а решения -  действительно  правильными,  но  на
десятый раз то или иное, а то и оба, окажутся неврными, потому что  роботы
будут рассматривать проблему с роботной точки зрения и  принимать  решение
роботными мозгами, которым недостает важнейшего человеческого фактора.
     - Твои слолва успокаивают, - заметил Хортон. - Надеюсь только, что ты
прав.
     - Поверьте мне, сэр, я прав.
     Корабль сказал:
     "Хортон, лучше бы вас сейчас лечь спать. Утром  Плотоядец  придет  на
встречу с вами, и вам нужно хоть немного отдохнуть".
 
 
                                   8 
 
     Но сон приходил  с  трудом.  Лежа  на  спине  и  глядя  во  тьму,  он
чувствовал, как внего вливаются отчужденность и одиночество, отчужденность
и одиночество, которые он до сих пор сдерживал.
     "Только вчера, - сказал емиу Никодимус. - Вы  погрузились  в  анабиоз
только вчера, потому что века, что пришли и ушли с тех пор, значат для вас
меньше, чем ничего".
     Так и есть, подумал он  с  некоторым  удивлением  и  горечью,  только
вчера. А теперь он один, и можно лишь помнить и скорбеть. Скорбеть  здесь,
в темноте, на далекой от Земли плоанете, куда он попал, как ему  казалось,
в мгновение ока, чтобы обнаружить родную планету и людей, которых он  знал
в этом вчера, погрузившимися в пучину времени.
     Хелен умерла, подумал он. Умерла и лежит под стальным  блеском  чужих
звезд на безвестной  планете  незарегистрированной  звезды,  где  на  фоне
черноты  космоса  громоздятся  туши  ледников   застывшего   кислорода   и
изначальные  скалы  лежат,   не   подвергаясь   эррозии   тысячелетие   за
тысячелетием; на планете столь же неизменной, как самасмерть.
     Все трое вместе - Хелен, Мэри, Том. Только он  избег  этого  -  избег
потому, что находился в камере номер один, потому  что  тупой,  неуклюжий,
ограниченный робот не мог придумать ничего другого,  чем  делать  дело  по
номерам.
     "Корабль", - прошептал он в уме.
     "Спите", - ответил Корабль.
     "Черт тебя побери, - прошептал Хортон. - Нечего обращаться  со  мной,
как с младенцем. Нечего указывать, что я должен делать.  Спите,  говоришь.
Отвлекись, говоришь. Забудь все это, говоришь".
     "Мы не говорили,  чтобы  ты  забыл,  -  возразил  Корабль.  -  Память
драгоценна, и пока ты должен горевать, держись за память  покрепче.  Когда
горюешь, знай, что мы горюем с тобой. Ибо мы также помним Землю".
     "Но вы не хотите туда вернуться. Вы собираетесь идти дальше. Чего  вы
ждете найти, чего ищите?
     "Невозможно узнать. У нас нет ожиданий".
     "И я пойду с вами?"
     "Конечно, - ответил Корабль. Мы - одна команда, и ты ее часть".
     "А планета? У нас будет время ее осмотреть?"
     "Спешить некуда, - сказал Корабль. - У нас впереди все время, сколько
его есть".
     "Что мы чувствовали этим  вечером?  Это  ее  часть?  Или  часть  того
неизвестного, что мы отправляемся искать?"
     "Спокойной ночи, Картер Хортон, - сказал Корабль. - Мы еще поговорим.
Думайте о приятном и постарайтесь уснуть".
     О приятном, подумал он. Да, приятное было -  там,  позади,  где  небо
было голубым и понему плыли белые облака, и  океан,  словно  нарисованный,
поглаживал длинными пальйами словно нарисованный берег,  и  тело  Хелен  -
белее песка, на котором она лежала. Был пикник и костер, и  ночной  ветер,
колеблющий смутно различимые деревья.  Был  огонь  свечей  на  нежно-белой
скатерти с расставленными искрящимися  рюмками  и  мерцающим  фарфором,  с
музыкой на заднем плане и разлитым повсюду довольством.
     Где-то в окружающей тьме  неуклюже  шевелился  Никодимус,  силясь  не
создавать шума, а в открытый  люк  проникала  отдаленная  скрипучая  возня
чего-то, какого-то, как он решил для себя, насекомого. Если  только  здесь
есть насекомые, подумалось ему.
     Он попытался думать о планете, лежавшей за иллюминатором, но, похоже,
не мог о ней думать. Она была слишкомновой и странной, чтобы думать о ней.
Но зато он обнаруцжил, что может вызвать в уме пугающее  представление  об
огромной, пугающей глубине пространства, разделающего Землю и это место, и
увидел мысленным взором  крошечное  пятнышко  Корабля,  плывущего  в  этой
страшной необозримости пустоты. Пустота преобразилась в одиночество, и  он
со стоном повернулся на другой бок и крепко стиснул подушку под головой.
 
 
                                   9 
 
     Плотоядец явился вскоре после рассвета.
     - Хорошо, - сказал он. - Вы готовы.  Мы  выступим  без  спешки.  Идти
недалеко. Я осмотрел туннель, прежде чем уйти. Он не исправился.
     Он возглавил шествие - вверх по крутому склону холма, потом  вниз,  в
долину, лежавшую так глубоко среди холмов и настолько  поглощенную  лесом,
что ночная тьма там еще не совсем рассеялась. Деревья уходили ввысь,  лишь
с немногими ветками на первых футах тридцати  или  около  того,  и  Картер
заметил, что по общему строению они сильно напоминают земные деревья, кора
обыкновенно выглядит, как чешуйки, а листья в основном имеют цвет черный и
пурпурный вместо зеленого. Под деревьями лесной пейзаж  выглядел  довольно
открытым, лишь с изредка разбросанными там и сям  тонкими,  хрупкого  вида
кустами. Временами по  земле  проносились  проворные  создания,  шнырявшие
среди множества опавших ветвей, но  Картер  ни  разу  их  не  смог  хорошо
рассмотреть.
     Тут и там из склона холма выступали  скальные  выходы,  а  когда  они
спустились по второму холму и пересекли небольшой,  но  бурный  ручей,  на
противоположном берегу встал невысокий гребень. Плотоядец привел их  туда,
где тропа уходила в разлом посреди каменной стены, и они вскарабкались  по
углубленной в  камень  тропе.  Картер  заметил,  что  гребень  был  чистым
пегматитом, без признака осадочных наслоений.
     Они поднялись на обрыв и оказались на холме, поднимавшемся  к  новому
гребню, выше того двойного, который они только что  пересекли.  У  вершины
гребня проходил низкий скалистый  выступ  с  россыпью  валунов.  Плотоядец
уселся  на  каменную  плиту  и  похлопал  возле  себя,  приглашая  Хортона
присесть.
     - Здесь мы передохнем и восстановим дыхание, -  сказал  он.  -  Земля
здесь вокруг неровная.
     - Далеко еще? - спросил Картер.
     Плотоядец помахал пучком щупалец, служившим ему рукой.
     - Еще два холма, - сказал он, - и мы почти на месте. Вас, кстати,  не
захватил божий час вчера ночью?
     - Божий час?
     - Так его называл  Шекспир.  Что-то  опускается  и  касается.  Словно
кто-то есть рядом.
     - Да, - подтвердил Хортон, - он нас застал. Ты  нам  можешь  сказать,
что это?
     - Не знаю, - ответил Плотоядец, - и мне это  не  нравится.  Оно  тебя
открывает до брюха. Потому-то я и оставил вас столь внезапно. Очень уж оно
меня пробирает. Прямо водой делает. Но я все же чересчур задержался.  Меня
захватило по пути домой.
     - Ты хочешь сказать, знал, что оно наступит?
     - Это бывает каждый день. Или почти каждый. Бывает  время,  не  очень
длительное, когда это вовсе не приходит. Оно сдвигается по суткам.  Теперь
это наступает по вечерам. Каждый раз чуточку позже. Сдвигается через  день
к ночи. Все время меняет свой час, но изменение очень маленькое.
     - Оно все время приходит, пока ты здесь?
     - Все время, - подтвердил Плотоядец. - Не оставляет в покое.
     - У тебя нет представления, что это?
     - Шекспир говорил,  это  что-то  из  космоса.  Он  говорил,  что  оно
работает, как нечто отдаленное в пространстве. Приходит,  когда  та  точка
планеты, на которой мы стоим, поворачивается к какому-то  месту  далеко  в
космосе.
     Никодимус, пыскавший по каменному уступу, вдруг нагнулся  и  подобрал
облолом камня. Теперь он гордо возвращался к ним, держа в ладони несколько
камешков.
     - Изумруды, - сказал он. - Вымыты эрозией и лежат на земле. В  породе
есть и еще.
     Он протянул их  Хортону.  Хортон  рассмотрел  их  поближе,  держа  на
ладони, попробовал указательным пальцем.
     Плотоядец заглянул ему через плечо.
     - Милые камешки, - сказал он.
     - Черт возьми, - сказал Хортон. -  Больше,  чем  мидые  камешки.  Это
изумруды. - Он поднял взгляд на Никодимуса. - Как ты узнал их?  -  спросил
он.
     - На мне минералогический трансмог, -  ответил  робот.  -  Я  вставил
трансмог инженера и осталось место  еще  для  одного,  вот  я  и  поставил
минералогический...
     -  Минералогический  трансмог!  На  кой  черт  тебе  минералогический
трансмог?
     - Каждому из нас, - с достоинством  отвечал  Никодимус,  -  позволили
взять один трансмог для хобби.  Ради  нашего  личного  удовольствия.  Были
марочные трансмоги и шахматные,  и  множество  других,  но  я  решил,  что
трансмог собирателя камней...
     Хортон ткнул пальцем в изумруды.
     - Говоришь, здесь есть и еще?
     - Подозреваю, - сообщил Никодимус,  -  что  нам  повезло.  Изумрудные
копи.
     - Как повезло? О чем ты говоришь? - возроптал Плотоядец.
     - Он прав, - подтвердил Хортон. -  Весь  этот  холм  может  оказаться
залежью изумрудов.
     - Эти славные камешки чего-то стоят?
     - У моего народа - стоят очень много.
     - Никогда не слыхал ничего подобного, - заявил Плотоядец. -  По  мне,
это выглядит безумием. - Он сделал презрительный жест в сторону изумрудов.
- Всего лишь хорошенькие камешки, приятные для глаз. Но что с ними делать?
- Он не торопясь встал. - Идем дальше, - заявил он.
     -  Отлично,  идем,  -  согласился  Хортон.   Он   протянул   изумруды
Никодимусу.
     - Но мы должны осмотреться...
     - Попозже, - сказал Хортон. - Они никуда отсюда не денутся.
     - Нам нужно произвести обследование, чтобы Земля...
     - Земля более не берет в расчет никого из нас, - ответил Хортон. - Вы
с Кораблем полностью это прояснили. Что бы ни случилось, чего бы ни нашли,
Корабль не вернется.
     - Вы говорите так, что я не могу воспринять, - пожаловался Плотоядец.
     - Прости, - извинился Хортон. - Это небольшая личная шутка. Не  стоит
объяснять.
     Они спустились по холму и пересекли  еще  одну  долину,  потом  вновь
поднялись на холм. На сей раз остановок на отдых не было. Солнце поднялось
повыше и развеяло часть лесной угрюмости. День теплел.
     Плотоядец продвигался вперед неуклюжим,  но  целеустремленным  шагом,
который, казалось,  вовсе  его  не  затруднял;  Хортон  пыхтел  следом,  а
Никодимус  плелся  в  хвосте.  Глядя  на  их  спутника,  Хортон  попытался
составить представление о том, что за  существо  Плотоядец.  Он,  конечно,
лопух - в этом сомнения никакого - но злой, способный на  убийство  лопух,
который  может  стать  опасен.  Он  казался  довольно  дружелюбным  с  его
непрерывной  болтовней  о  старом  друге  Шекспире,  но  за  ним   следует
наблюдать.  Пока  что   он   не   выказывал   никаких   признаков,   кроме
простодушно-доброго настроения. Не подлежало  сомнению,  что  пристрастие,
питаемое им к этому человеку - Шекспиру -  могло  быть  только  подлинным,
хотя Хортона и глодал еще вопрос о его словах  насчет  съедения  Шекспира.
Непонимание  Плотоядцем  ценности  изумрудов   было   забавным.   Казалось
невозможным, чтобы какая-нибудь культура не осознала ценности  драгоценных
камней, если то не была культура, лишенная концепции украшения.
     С последнего холма, на который они взобрались, спуск вел не в долину,
а в чашеобразное углубление, окаймленное  холмами.  Плотоядец  остановился
так внезапно, что Хортон, идущий следом, натолкнулся на него.
     - Вот он и есть, - произнес Плотоядец, указывая рукой.  -  Вы  можете
увидеть его отсюда. Мы почти на нем.
     Хортон посмотрел туда, куда он указывал. Он не  видел  ничего,  кроме
леса.
     - Вот это белое? - спросил Никодимус.
     - Оно, -  с  удовольствием  подтвердил  Плотоядец.  -  Это  оно,  его
белизна. Я поддерживаю ее в виде чистом и белом, соскабливая растения, что
пытаются возрасти на ней, и вытирая пыль. Шекспир  называл  ее  греческой.
Можете ли вы мне сказать, сэр или  робот,  что  означает  -  греческий?  Я
осведомлялся у Шекспира, но он только смеялся, тряс головой и рассказывал,
что это чересчур длинная история. Я временами думал, что он и сам не знал.
Просто пользовался словом, которое слышал.
     - Слово "греческий" происходит от человеческого  народа,  называемого
греками, - ответил Хортон. - Они достигли величия  много  сот  лет  назад.
Здания,  возведенные  так,  как  они  их   некогда   возводили,   называют
построенныими в греческом  стиле.  Это  очень  общий  смысл.  В  греческой
архитектуре много разных элементов.
     - Построено попросту, - сказал Плотоядец. - Стены,  дверь  да  крыша.
Только и всего. Однако ж, хорошее  обиталище  для  жилья.  Крепкое  против
дождя и ветра. Вы все не видите его?
     Хортон покачал головой.
     - Скоро увидите, - пообещал Плотоядец. - Мы будем там очень скоро.
     Они  спустились  по  склону,  и  у