родолжал Уле. - Уж так им это нравилось! Они ведь понятия не имели, 
что настоящее ранчо - это тяжелый труд, им представлялась одна сплошная 
романтика, скачки на лошадях и... 
	- Постой, - перебил его Вебстер, - ты что же, задумал свою ферму 
превратить в такое туристское ранчо? 
	- Ранчо не ранчо. а вот насчет туристской фермы стоит 
помозговать. Теперь ведь настоящих ферм почитай что и не осталось, люди 
все равно не знают толком, что это такое. А уж мы им распишем - про 
тыквы с кружевами на корке и всякие прочие красоты... 
	Вебстер внимательно посмотрел на Уле. 
	- А знаешь, Уле, ведь клюнут. Драться будут, убивать друг друга, 
только дай им провести отпуск на самой настоящей, неподдельной 
старинной ферме! 
	Внезапно из кустов на склоне, мелькая кривыми лезвиями и 
помахивая длинной металлической рукой, с визгом, рокотом и скрежетом 
вырвалась какая-то блестящая штуковина. 
	- Это еще... - начал Адамс. 
	- Косилка, чтоб ей было пусто! - воскликнул Грэмп. - Я всегда 
говорил, что она когда-нибудь свихнется и пойдет куролесить! 
 
 
 
 
 
	Комментарий ко второму преданию. 
 
	Второе предание при всей его чужеродности все-таки нам как-то 
ближе. Здесь впервые читатель ловит себя на чувстве, что это предание 
могло родиться у лагерного костра Псов. Для первого предания такое 
предположение немыслимо. Тут провозглашаются какие-то высокие 
морально- этические принципы, которые святы для Псов. Далее происходит 
понятная для Пса борьба, пусть даже в ней обнаруживается моральное и 
умственное оскудение главного действующего лица. 
	И появляется близкий нам персонаж - робот. В роботе Дженкинсе, 
впервые предстающем здесь перед читателем, мы узнаем персонаж, 
который уже не одну тысячу лет является любимцем щенков. Резон 
полагает Дженкинса подлинным героем всего цикла. Он видит в Дженкинсе 
олицетворение авторитета Человека, который продолжал влиять и после 
того, как исчез сам Человек; видит механическое устройство, посредством 
которого человеческая мысль еще много столетий направляла Псов, хотя 
сам Человек ушел. У нас и теперь есть роботы, приятные и полезные 
маленькие аппараты, единственное назначение которых - служить нам 
руками. Впрочем, Псы уже настолько свыклись со своими роботами, что 
мысленно не отделяют их от себя. Утверждение Резона, будто робот 
изобретен Человеком и представляет собой наследие эпохи Человека, 
решительно опровергается большинством других исследователей цикла. По 
мнению Разгона, мысль о том, будто робот сделан и дарован Псам, чтобы 
они могли создать свою культуру, тотчас отпадает в силу своей 
романтичности. Он утверждает, что перед нами просто литературный 
прием, который никак нельзя воспринимать всерьез. 
	Остается невыясненным, как Псы могли прийти к конструкции 
робота. Немногие из исследователей, занимавшихся проблемой развития 
робототехники, отстаивают мнение, что узкоспециальное назначение робота 
говорит в пользу его изобретения Псом. Такую специализацию, заявляют 
они, можно объяснить лишь тем, что робот был придуман и изготовлен 
именно теми существами, для которых он предназначен. Только Пес, 
утверждают они, мог столь успешно решить такую сложную задачу. 
	Ссылка на то. что никто из Псов сегодня не сумел бы изготовить 
робота, ничего не доказывает. Псы сегодня не сумеют изготовить робота 
потому. что в этом нет нужды, поскольку роботы сами себя изготовляют. 
Несомненно, когда возникла надобность, Пес создал робота, и, наделив 
роботов способностью к воспроизводству, которое выразилось в 
изготовлении себе подобных, он избрал решение, типичное для самих Псов. 
	И, наконец, в этом предании впервые появляется проходящая затем 
через весь цикл идея, которая давно уже изумляет всех исследователей и 
большинство читателей. Речь идет о возможности физически покинуть наш 
мир и достичь через заоблачные выси других миров. Почти все 
рассматривают эту идею как чистую фантастику (вполне допустимую в 
преданиях и легендах), тем не менее она тоже внимательно изучалась. 
Большинство исследований подтвердили вывод, что такое путешествие 
немыслимо. Иначе пришлось бы допустить, что звезды, которые мы видим 
ночью - огромные миры, удаленные на чудовищные расстояния от нашего 
мира. Но ведь всякий знает, что на самом деле звезды - всего-навсего 
висящие в небе огни, и многие из них висят совсем близко. 
	Пожалуй, наиболее удачное объяснение, откуда могла возникнуть 
идея о заоблачных мирах, предложено Разгоном. Все очень просто, говорит 
он: древний сказитель по- своему изобразил исстари известные Псам миры 
гоблинов. 
 
 
 
	II. 
 
	БЕРЛОГА 
 
	Мелкий дождик из свинцовых туч плыл серыми космами среди 
оголенных деревьев. Он обволакивал живую изгородь, сглаживал углы 
построек, скрадывал даль. Он поблескивал на металлической оболочке 
безмолвных роботов и серебрил плечи трех людей, слушающих человека в 
черном облачении, который держал в руках книгу и читал нараспев:. 
	- Я есмь воскресение и жизнь... 
	Замшелая статуя над входом в крипту словно стремилась ввысь, 
всеми своими частицами напряженно тянулась к чему-то незримому. 
Тянулась с того самого далекого дня, когда ее высекли из гранита и 
водрузили на фамильном склепе как символ, столь близкий сердцу первого 
Джона Дж. Вебстера в последние годы его жизни. 
	- И всякий живущий и верующий в меня... 
	Джером А. Вебстер чувствовал, как его руку стискивают пальцы 
сына. слышал тихий плач матери, видел неподвижных роботов, 
почтительно склонивших головы над прахом своего хозяина, 
возвращающегося в лоно, которое служит конечным пристанищем всего 
сущего. 
	Понимают ли они происходящее? Понимают ли, что такое жизнь и 
смерть?.. Почему Нельсон Ф. Вебстер лежит в ящике, почему человек с 
книгой что-то читает над ним?.. 
	Нельсон Ф. Вебстер, четвертый из обосновавшихся на этих землях 
Вебстеров, жил и умер тут, почти никуда не выезжая, и теперь его ожидал 
вечный покой в прибежище, которое первый из них устроил для всех 
последующих, для долгой призрачной череды потомков, которые будут 
здесь обитать, лелея установленные Джоном Дж. Вебстером обычаи, нравы 
и образ жизни. 
	...Челюсти напряглись, по телу пробежала дрожь. Защипало веки, и 
гроб расплылся, и голос человека в черном слился с шепотом ветра в 
соснах, обступивших покойного почетным караулом. В мозгу Джерома А. 
Вебстера чередовались воспоминания - воспоминания о седом человеке, 
который бродил по холмам и полям, вдыхая свежий утренний воздух, стоял 
с рюмкой бренди перед пылающим камином, широко расставив ноги. 
	Гордость... Гордость, которую дарует человеку власть над землей и 
бытием. Смирение и благородство, которые прививает человеку покойная 
жизнь. Отсутствие всякой гонки, сознание, что ты нужен людям, уют 
привычного окружения, широкое приволье... 
	Томас Вебстер дергал его за локоть. 
	- Отец, - шептал он, - отец. 
	Служба кончилась. Человек в черном облачении закрыл свою 
книгу. Шестеро роботов шагнули вперед, подняли гроб. 
	Следом за ними медленно вошли в склеп люди и молча смотрели, 
как роботы поместили гроб в нишу, затворили дверцу и укрепили дощечку с 
надписью: 
 
	НЕЛЬСОН Ф. ВЕБСТЕР 
	20З4 - 2117 
 
	Все. Только фамилия и дата. И вполне достаточно, подумал 
Джером А. Вебстер. Больше ничего не надо. То же, что у других членов 
рода, начиная с Уильяма Стивенса, 1920 - 1999. Помнится; его прозвали 
Грэмп Стивенс. На его дочери был женат первый Джон Дж. Вебстер, 
который тоже здесь покоится: 1951 - 2020. За ним последовал его сын, 
Чарлз Ф. Вебстер, 1980 - 2060. И сын Чарлза, Джон Дж. второй, 2004 - 
2086. Вебстер хорошо помнил своего деда, Джона Дж. второго, любителя 
подремать у камина с трубкой в зубах, которая вечно грозила подпалить 
ему баки. 
	Его глаза обратились к следующей дощечке. Мери Вебстер, мать 
мальчугана, который стоит рядом с ним. Впрочем, какой там мальчуган! Он 
все забывает, что Томасу уже двадцать лет и дней через десять он, как и 
сам Джером А. Вебстер в молодости, отправится на Марс. 
	Все здесь собраны... Вебстеры, жены Вебстеров, дети Вебстеров. 
Вместе при жизни, вместе после смерти, спят чинно и благородно среди 
бронзы и мрамора, и сосны снаружи, и символическая фигура над 
позеленевшей дверью... 
	Роботы молча ждали, закончив свое дело. 
	Мать посмотрела на него. 
	- Теперь ты глава семейства, сын мой, - сказала она. 
	Он прижал ее к себе одной рукой. Глава семейства, от которого, 
кроме него, остались двое: его мать и сын. К тому же сын скоро уедет, 
полетит на Марс. Но он вернется. Вернется с женой, надо думать, и род 
продолжится. Но будет их всего трое. Большинство комнат усадьбы не 
будут, как теперь, пустовать. Было время, в усадьбе бурлила жизнь, под 
одной большой крышей, каждый в своих апартаментах, жили десятки 
членов семьи. Это время еще вернется, непременно вернется... 
	Трое Вебстеров повернулись, вышли из склепа и направились 
обратно к едва различимой во мгле серой громаде дома. 
	В камине пылал огонь. на столе лежала открытая книга. Джером А. 
Вебстер протянул руку, взял книгу и еще раз прочел заглавие. 
 
	"Физиология и нейрофизиология марсианина" 
	Джером А. Вебстер, доктор медицинских наук 
 
	Толстая, солидная - труд целой жизни, пожалуй, не имеющий 
равных в этой области. Основан на данных, собранных за пять лет борьбы с 
эпидемией на Марсе. Пять лет, когда он день и ночь трудился не покладая 
рук вместе с товарищами по бригаде, которую Всемирный комитет послал 
на помощь соседней планете. 
	Раздался стук в дверь. 
	- Войдите, - сказал он. 
	Дверь отворилась, показался робот. 
	- Ваше виски, сэр. 
	- Благодарю, Дженкинс. 
	- Священник уехал, сэр, - сообщил Дженкинс. 
	- Да-да, конечно... Надеюсь, ты о нем позаботился. 
	- Так точно, сэр. Вручил ему положенный гонорар и предложил 
рюмочку спиртного. От рюмочки он отказался. 
	- Ты допустил оплошность, - объяснил Вебстер. - Священники не 
пьют. 
	- Простите, сэр. Я не знал. Он просил меня передать вам, что будет 
рад видеть вас в церкви. 
	- Что?.. 
	- Я ответил, сэр, что вы никуда не ходите. 
	Дженкинс направился к двери, но затем повернулся. 
	- Простите, сэр, но я хотел сказать, что служба у склепа была очень 
трогательная. Ваш отец был превосходный, исключительный человек. Все 
роботы говорят, что служба удалась. Очень благородно получилось. Ему 
было бы приятно, если бы он знал. 
	- Ему было бы еще приятнее услышать твои слова, Дженкинс. 
	- Благодарю, сэр. 
	Дженкинс вышел. 
	Виски, книга, горящий камин. Обволакивающий уют привычной 
комнаты, мир и покой... 
	Родной дом. Родной дом всех Вебстеров с того самого дня, когда 
сюда пришел первый Джон Дж. и построил первую часть пространного 
сооружения. Джон Дж. выбрал это место из-за ручья с форелью, во всяком 
случае, так он сам говорил. Но дело не только в ручье, не может быть, 
чтобы дело было только в ручье... 
	А впрочем, не исключено, что вначале все сводилось к ручью. 
Ручей, деревья, луга, скалистый гребешок, куда по утрам уползал туман с 
реки. Все же остальное складывалось постепенно, из года в год. Из года в 
год семья обживала этот уголок, пока сама земля, что называется, не 
пропиталась пусть не традицией, но, во всяком случае, чем-то вроде 
традиции. И теперь каждое дерево, каждый камень, каждый клочок земли 
стали вебстерскими. 
	Джон Дж. - первый Джон Дж. - пришел сюда после распада 
городов, после того, как человек раз и навсегда отказался от этих берлог 
двадцатого века, избавился от древнего инстинкта, под действием которого 
племена забивались в пещеру или скучивались на прогалине в лесу, 
соединяясь против общего врага, против общей опасности. Инстинкт этот 
изжил себя, ведь больше не стало врагов и опасностей. Человек восстал 
против стадного инстинкта, навязанного ему в далеком прошлом 
экономическими и социальными условиями. И помогло ему в этом сознание 
безопасности и достатка. 
	Начало новому курсу было положено в двадцатом веке, больше 
двухсот лет назад, когда люди стали переселяться за город ради свежего 
воздуха, простора и благодатного покоя, которого они никогда не знали в 
городской толчее. 
	И вот конечный итог: безмятежная жизнь, мир и покой, возможные 
только тогда, когда царит полное благополучие. То, к чему люди искони 
стремились, - поместный уклад, правда, в новом духе, родовое имение и 
зеленые просторы, атомная энергия и роботы взамен рабов. 
	Вебстер улыбнулся, глядя на камин с пылающими дровами. 
Пережиток пещерной эпохи, анахронизм, но прекрасный анахронизм... 
Практически никакой пользы, ведь атомное отопление лучше. Зато сколько 
удовольствия! Перед атомной печью не посидишь, не погрезишь, любуясь 
языками пламени. 
	А этот склеп, куда сегодня поместили прах отца... Тоже часть - 
неотъемлемая часть - поместного уклада. Покой, простор, сумрачное 
благородство. В старину покойников хоронили на огромных кладбищах как 
попало, бок о бок с чужаками. 
 
 
	~Он никуда не ходит.~ 
	Так ответил Дженкинс священнику. 
	Так оно и есть на самом деле. А для чего ходить куда-то? Все, что 
тебе нужно, тут, только руку протяни. Достаточно покрутить диск, и можно 
поговорить с кем угодно лицом к лицу, можно перенестись в любое место, 
только что не телесно. Можно посмотреть театральный спектакль, 
послушать концерт, порыться в библиотеке на другом конце света. 
Совершить любую сделку, не вставая с кресла. 
	Вебстер проглотил виски, затем повернулся к стоящему возле 
письменного стола аппарату. 
	Он набрал индекс по памяти, не заглядывая в справочник. Не в 
первый раз... 
	Пальцы нажали рычажок, и комната словно растаяла. Осталось 
кресло, в котором он сидел, остался угол стола, часть аппарата - и все. 
	Кресло стояло на горном склоне среди золотистой травы, из 
которой тут и там торчали искривленные ветром деревца. Склон спускался 
к озеру, зажатому в объятиях багряных скал. Крутые скалы, исчерченные 
синевато-зелеными полосками сосен, ярус за ярусом вздымались вплоть до 
тронутых голубизной снежных пиков, вонзивших в небо неровные зубья. 
	Хриплый ветер трепал приземистые деревца, яростно мял высокую 
траву. Лучи заходящего солнца воспламенили далекие вершины. 
	Величавое безлюдье, изрытый складками широкий склон, 
свернувшееся клубком озеро, иссеченные тенями гряды... 
	Вебстер сидел в покойном кресле и смотрел, прищурившись, на 
вершины. 
	Чей-то голос произнес чуть ли не над ухом: 
	- Можно? 
	Мягкий, свистящий, явно не человеческий голос. И тем не менее 
хорошо знакомый. Вебстер кивнул. 
	- Конечно, конечно, Джуэйн. 
	Повернув голову, он увидел изящный низкий пьедестал и сидящего 
на корточках мохнатого марсианина с кроткими глазами. За пьедесталом 
смутно вырисовывались, другие странные предметы - вероятно, обстановка 
марсианского жилища. 
	Мохнатая рука марсианина указала на горы. 
	- Вам нравится этот вид, - произнес он. - Он говорит что-то вашему 
сердцу. Я представляю себе ваше чувство, но во мне эти горы вызывают 
скорее ужас, чем восторг. На Марсе такой ландшафт немыслим. 
	Вебстер протянул руку к аппарату, но марсианин остановил его. 
	- Не надо, оставьте. Я знаю, почему вы здесь уединились. И если я 
позволил себе явиться в такую минуту, то лишь потому, что подумал: 
может быть, общество старого друга... 
	- Спасибо, - сказал Вебстер. - Я вам очень рад. 
	- Ваш отец, - продолжал Джуэйн, - был замечательный человек. Я 
помню, вы мне столько рассказывали о нем в те годы, когда работали на 
Марсе. А еще вы тогда обещали когда-нибудь снова у нас побывать. 
Почему до сих пор не собрались? 
	- Дело в том, что я вообще никуда... 
	- Не надо объяснять, - сказал марсианин. - Я уже понял. 
	- Мой сын через несколько дней вылетает на Марс. Я скажу ему, 
чтобы навестил вас. 
	- Мне будет очень приятно, - ответил Джуэйн. - Я буду ждать его. 
	Он помялся, потом спросил: 
	- Ваш сын пошел по вашим стопам? 
	- Нет, - сказал Вебстер. - Он хочет стать конструктором. Медицина 
его никогда не привлекала. 
	- Что ж, он вправе сам выбирать себе дорогу в жизни. Но вообще-
то хотелось бы... 
	- Конечно, хотелось бы, - согласился Вебстер. - Но тут уже все 
решено. Может быть, из него выйдет крупный конструктор. Космос... Он 
думает о звездных кораблях. 
	- И ведь ваш род сделал достаточно для медицинской науки. Вы, 
ваш отец... 
	- И его отец тоже, - добавил Вебстер. 
	- Марс в долгу перед вами за вашу книгу, - сказал Джуэйн. - Может 
быть, теперь станет больше желающих специализироваться по Марсу. Из 
марсиан не получаются хорошие врачи. У нас нет нужной традиции. 
Странно, как различается психология обитателей разных планет. Странно, 
что марсиане сами не додумались...Да-да, нам просто в голову не 
приходило, что болезни можно и нужно лечить. Медицину у нас заменял 
культ фатализма. Тогда как вы еще в древности. когда люди жили в 
пещерах... 
	- Зато вы додумались до многого, чего не было у нас, - сказал 
Вебстер. - И нам теперь странно, как это мы прошли мимо этих вещей. У 
вас есть свои таланты, есть области, в которых вы намного опередили нас. 
Взять хотя бы вашу специальность, философию. Вы сделали ее подлинной 
наукой, а у нас она была только щупом, которым действовали наугад. Вы 
создали стройную, упорядоченную систему, прикладную науку, действенное 
орудие. 
	Джуэйн открыл рот, помешкал, потом все-таки заговорил: 
	- У меня складывается одна концепция, совсем новая концепция, 
которая может дать поразительный результат. Она обещает стать 
действенным орудием не только для марсиан, но и для вас, людей. Я уже 
много лет работаю в этом направлении, а основой послужили кое- какие 
идеи, которые возникли у меня, когда земляне впервые прибыли на Марс. 
До сих пор я ничего не говорил, потому что не был убежден в своей 
правоте. 
	- А теперь убеждены? 
	- Не совсем, не окончательно. Почти убежден. 
	Они посидели молча, глядя на горы и озеро. Откуда-то прилетела 
птица и запела, сев на корявое дерево. Над гребнями вспухли темные тучи, 
и снежные пики стали похожи на мраморные надгробья. Алое зарево 
поглотило солнце и потускнело. Еще немного. и костер заката догорит... 
	Кто-то постучался в дверь, и Вебстер весь напрягся, возвращаясь к 
действительности, к своему кабинету и креслу. Джуэйн исчез. Разделив с 
другом минуты раздумья, старый философ тихо удалился. 
	Снова стук в дверь. 
	Вебстер наклонился. щелкнул рычажком, и горы исчезли, кабинет 
снова стал кабинетом. За высокими окнами сгущались сумерки, в камине 
розовели подернутые пеплом головешки. 
	- Войдите, - сказал Вебстер. 
	Дженкинс отворил дверь. 
	- Обед подан, сэр, - доложил он. 
	- Спасибо. 
	Вебстер медленно поднялся на ноги. 
	- Ваш прибор во главе стола, сэр, - добавил Дженкинс. 
	- Да-да... Спасибо, Дженкинс. Большое спасибо, что напомнил. 
 
 
	Стоя на краю смотровой площадки, Вебстер провожал взглядом 
тающий в небе круг, отороченный красными вспышками, которые не могло 
затмить тусклое зимнее солнце. 
	Круг исчез, а он все стоял, сжимая пальцами перила, и глядел 
вверх. 
	Губы его зашевелились и беззвучно вымолвили: "До свидания, 
сынок". 
	Постепенно он очнулся. Заметил людей кругом, увидел теряющееся 
вдали летное поле с разбросанными по нему конусами космических 
кораблей. У одного из ангаров сновали тракторы, сгребая остатки 
выпавшего ночью снега. 
	Вебстер зябко поежился. Удивился, с чего бы это: полуденное 
солнце грело хорошо, - и снова поежился. 
	С трудом оторвавшись от перил, он двинулся к зданию космопорта. 
Внезапно его обуял дикий страх, нелепый, необъяснимый страх перед 
бетонной плоскостью смотровой площадки. Страх сковал холодом его душу 
и заставил ускорить шаг. 
	Навстречу, помахивая портфелем, шел мужчина. "Только бы не 
заговорил со мной", - лихорадочно подумал Вебстер. 
	Мужчина не сказал ни слова, даже не посмотрел на него, и Вебстер 
облегченно вздохнул. 
	Быть бы сейчас дома... Час отдыха после ленча, в камине пылают 
дрова, на железной