устив 
глубокие корни, стояло размашистое сооружение, такое старое, что оно 
стало под цвет всему окружающему: деревьям, траве, цветам, небу, ветру, 
дождю. Усадьба, построенная людьми, которые были привязаны к ней и к 
земле кругом так же, как теперь к ней привязались псы. Усадьба, в которой 
жили и умирали члены легендарного рода, оставившего в веках след яркий, 
как метеор. Люди, что вошли в предания, которые теперь рассказывали у 
пылающего камина в ненастные ночи, когда ветер с воем тормошил 
крышу... Предания о Брюсе Вебстере и первом псе Нэтэниеле; о человеке по 
имени Грант, который велел Нэтэниелу передать потомкам наказ; о другом 
человеке, который хотел долететь до звезд, и о старике, который сидел и 
ждал его на лужайке. И еще предания об ужасных мутантах, за которыми 
псы много лет следили. 
	И вот теперь люди ушли, но имя Вебстеров не забыто, и псы не 
забыли наказ, который Грант дал Нэтэниелу в тот давно минувший день. 
	~Как будто вы - люди, как будто пес стал человеком.~ 
	Вот наказ, который десять столетий передавался из поколения в 
поколение. И настало время выполнять его. 
	Когда люди ушли, псы возвратились домой, со всех концов света 
вернулись туда, где первый пес произнес первое слово, где первый пес 
прочел первую печатную строку. Вернулись в усадьбу Вебстеров, где в 
незапамятные времена жил человек, мечтавший о двойной цивилизации, о 
том, чтобы человек и пес шли в веках вместе, лапа об руку. 
	- Мы старались как могли, - сказал Эбинизер вслух, словно 
обращаясь к кому-то. - И продолжаем стараться. 
	Из-за бугра донесся звон колокольчика, потом неистовый лай. 
Щенки гнали коров домой на вечернюю дойку. 
 
 
	В подземелье отложилась вековая пыль, серой пудрой лежала пыль 
не откуда-то извне, а неотъемлемая часть самого подземелья, та его часть, 
которая со временем обратилась в прах. 
	Пряный запах пыли перебивал влажную затхлость, в голове 
жужжанием отдавалась тишина. Радиевая лампочка тускло освещала пульт 
с маховичком, рубильником и пятью- шестью шкалами. 
	Опасаясь нарушить спящую тишину, придавленный источаемым 
сводами грузом веков, Джон Вебстер медленно подошел к пульту. Протянул 
руку и тронул рубильник, словно проверяя, настоящий ли он, словно ему 
нужно было ощутить пальцем сопротивление, чтобы удостовериться, что 
рубильник на месте. 
	Рубильник был на месте. Рубильник, и маховичок, и шкалы, 
освещенные одинокой лампочкой. И все. Больше ничего. В тесном 
подземелье с голыми стенами больше ничего не было. 
	Все так, как обозначено на старом плане. 
	Джон Вебстер покачал головой... Как будто могло быть иначе. 
План верен. План помнит. Это мы забыли - забыли, а может быть, никогда 
и не знали, а может быть, и знать не хотели. Пожалуй, это вернее всего: 
знать не хотели. 
	Впрочем, с самого начала, наверно, лишь очень немного людей 
знали про это подземелье. Мало кто знал, потому что так было лучше для 
всех. С другой стороны, то, что сюда никто не приходил, еще не залог 
полной тайны. И не исключено... 
	Он в раздумье смотрел на пульт. Снова рука протянулась вперед, 
но тут же он ее отдернул. Не надо, лучше не надо! Ведь план ничего не 
говорит о назначении подземелья, о действии рубильника. 
	"Оборона" - вот и все, что написано на плане. 
	Оборона! Тогда, тысячу лет назад, естественно было предусмотреть 
оборону. Она так и не пригодилась, но ее держали на всякий пожарный 
случай. Потому что даже тогда братство людей было настолько зыбким, что 
одно слово, один поступок могли его разрушить. Даже после десяти веков 
мира жила память о войне, и Всемирный комитет неизменно считался с ее 
возможностью, думал о ней и о том, как ее избежать. 
	Застыв на месте, Вебстер слушал биение пульса истории. Истории, 
которая завершила свой ток. Истории, которая зашла в тупик, и вот уже 
вместо полноводной реки - заводь, несколько сот бесплодных человеческих 
жизней, стоячий пруд, не питающий родников человеческой энергии и 
терзаний. 
	Вытянув руку, он коснулся ладонью стены и ощутил липучий 
холод, щекочущий ворс пылинок. 
	Фундамент империи... Погреб... Нижний камень могучего 
сооружения, гордо возвышавшегося над поверхностью земли, величавого 
здания, куда в древности сходились живые нити Солнечной системы. 
Империя не как символ захватничества, а как торжество упорядоченных 
человеческих взаимоотношений, построенных на взаимном уважении и 
мудрой терпимости. 
	Резиденция правительства, которое черпало психологическую 
уверенность в мысли о том, что есть верная, надежная оборона. И можно 
положиться на то, что она в самом деле верная, непременно надежная. 
Люди той поры не оставляли случаю никаких лазеек. Они прошли суровую 
школу и кое-что соображали. 
	Вебстер медленно повернулся, поглядел на следы, оставленные в 
пыли его ногами. Бесшумно, аккуратно ступая след в след, он вышел из 
подземелья, закрыл за собой тяжелую дверь и повернул замок, тщательно 
охраняющий тайну. 
	Идя вверх по ступенькам потайного хода, он думал: 
	~Теперь модно садиться и писать свои исторический обзор. 
Наброски в основном сделаны, композиция ясна. Это будет превосходное, 
всестороннее исследование, вполне заслуживающее того, чтобы его 
прочли.~ 
	Но Вебстер знал, что никто не прочтет его труд. Не найдется 
желающих тратить на это время и силы. 
 
 
	На широком мраморном крыльце своего дома Вебстер остановился 
и окинул взглядом улицу. Красивая улица, самая красивая во всей Женеве: 
зеленый бульвар, ухоженные клумбы, доведенные до блеска неугомонными 
роботами пешеходные дорожки. Ни души на улице, и в этом ничего 
удивительного. Роботы рано заканчивают уборку, а людей в городе очень 
мало. 
	На высоком дереве пела птица - эта песенка вобрала в себя и 
солнце, и цветы, она рвалась из переполненного счастьем горлышка, 
пританцовывая от неиссякаемой радости. 
	Чистая улица, прикорнувшая в солнечных лучах, и большой 
прекрасный город. А какой в них смысл? Такую улицу должны заполнять 
смеющиеся дети, влюбленные пары, отдыхающие на солнце старики. Такой 
город - последний город на Земле, единственный город на Земле - должен 
быть полон движения и жизни. 
	Пела птица, и человек стоял на ступеньках, и тюльпаны блаженно 
кивали реющему по улице душистому ветерку. 
	Вебстер повернулся к двери, толкнул ее и переступил через порог. 
	Комната была тихая и торжественная, похожая на собор. Витражи, 
мягкие ковры... Старое дерево рдело патиной веков, медь и серебро 
искрились в свете лучей из стрельчатых окон. Над очагом висела 
выполненная в спокойных тонах большая картина: усадьба на бугре, 
усадьба, которая пустила корни в землю и ревниво льнула к ней. Из трубы 
вился дым - жидкая струйка, размазанная ветром по ненастному небу. 
	Вебстер прошел через комнату, не слыша своих шагов. 
	~Ковры,~ подумал он, ~ковры стерегут здесь тишину. Рендолл и 
тут хотел все переиначить на свой лад, но я ему не позволил и хорошо 
сделал. Человек должен сохранять что-нибудь старинное, быть верным 
чему-то, в чем слиты былые голоса и будущие надежды.~ 
	Подойдя к рабочему столу, он нажал кнопку, и над столом зажегся 
свет. Он медленно опустился в кресло, протянул руку за папкой с 
черновиками. Открыл ее и прочел заглавие: 
	@"ИССЛЕДОВАНИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ 
ГОРОДА ЖЕНЕВЫ".@ 
	Превосходное заглавие. Солидное, ученое. А сколько труда 
вложено... Двадцать лет. Двадцать лет он рылся в пыльных архивах, 
двадцать лет читал и сопоставлял, взвешивал слова и суждения 
предшественников, двадцать лет просеивал, отсеивал, отбирал факты, 
выявляя параметры не только города, но и людей. Никакого культа героев, 
никаких легенд, одни факты. А факты добыть далеко не просто. 
	Что-то прошелестело в комнате. Не шаги - просто шелест. И 
ощущение, что рядом кто-то стоит. Вебстер повернулся. Сразу за световым 
кругом от лампы стоял робот. 
	- Простите, сэр, - сказал робот, - но мне поручено вам доложить. 
Мисс Сара ждет в морской. 
	Вебстер вздрогнул. 
	- Что, мисс Сара? Давно она здесь не появлялась. 
	- Совершенно верно, сэр, - отозвался робот. - Когда она вошла, сэр, 
мне показалось, что вернулись былые времена. 
	- Благодарю, Оскар, - сказал Вебстер. - Я сейчас. Принесите нам 
что-нибудь выпить. 
	- Она принесла с собой, сэр, - ответил Оскар. - Одну из этих смесей 
мистера Бэлентри. 
	- Бэлентри! Надеюсь, это не отрава? 
	- Я наблюдал за ней, - доложил Оскар. - Она уже пила, и с ней пока 
ничего не случилось. 
	Вебстер встал, вышел из кабинета и прошел по коридору. Толчком 
отворил дверь, и его встретил плеск прибоя. Он невольно прищурился от 
яркого света на раскаленном песке пляжа, белой чертой уходящего вправо и 
влево за горизонт. Перед ним простирался океан, голубые волны с 
солнечными блестками и с белыми мазками бурлящей пены. 
	Он двинулся вперед по шуршащему песку, постепенно глаза его 
освоились с разлитым в воздухе солнцем, и он увидел Сару. 
	Она сидела в пестром шезлонге под пальмами, рядом на песке 
стоял элегантный, пастельных тонов кувшин. 
	Воздух был с привкусом соли, и дыхание океана разбавляло 
прохладой зной на берегу. 
	Заслышав шаги, женщина встала и протянула руки навстречу 
Вебстеру. Он подбежал, стиснул протянутые руки и посмотрел на нее. 
	- Нисколько не состарилась. Такая же прекрасная, как в день нашей 
первой встречи. 
	Она улыбнулась, ее глаза лучились. 
	- И ты, Джон... Немного поседели виски. Это тебе даже к лицу. Вот 
и все. 
	Он рассмеялся. 
	- Мне скоро шестьдесят, Сара. Зрелость подкрадывается. 
	- Я тут принесла... Один из последних шедевров Бэлентри. Сразу 
станешь вдвое моложе. 
	Он крякнул. 
	- И как только Бэлентри не угробил половину Женевы своим 
зельем. 
	- Но этот напиток ему удался. 
	Она была права. Пьется легко, и вкус необычный - пьяняще-
звонкий. 
	Вебстер пододвинул себе шезлонг и сел, не отрывая глаз от Сары. 
	- Красиво у тебя здесь, - сказала она. - Рендолл? 
	Вебстер кивнул. 
	- Уж он отвел душу, так разошелся, что я его еле остановил. А эти 
его роботы! На что он шальной, так они еще хлестче! 
	- Зато какие великолепные вещи делает! Оборудовал для Квентина 
марсианскую комнату - это что-то неземное! 
	- Слышал, - сказал Вебстер. - Мне он непременно хотел отделать 
кабинет под уголок космоса. Дескать, самая лучшая обстановка, чтобы 
посидеть, поразмышлять. Даже обиделся, когда я сказал, что не надо. 
	Глядя в голубую даль, он потер левую руку большим пальцем 
правой руки. Сара наклонилась и отвела палец в сторону. 
	- До сих пор не избавился от бородавок, - заметила она. 
	- Ага, - ухмыльнулся он. - Можно свести, да все никак не соберусь. 
Очень я занятой человек. Да и свыкся с ними. 
	Она выпустила его палец, и он опять принялся машинально скрести 
бородавки. 
	- Занятой человек, - повторила она. - То-то тебя давно не видно. 
Как книга подвигается? 
	- Можно садиться и писать. Уже размечаю главы. Сегодня 
проверял последний пункт. Хочется ведь, чтобы все было точно. Побывал в 
одном месте глубоко под землей, это под старым зданием Управления 
Солнечной системы. Какая-то оборонительная установка. Оперативный 
центр. Включаешь рубильник - и... 
	- И что? 
	- Не знаю, - ответил Вебстер. - Надо думать, что-нибудь достаточно 
эффективное. Не мешало бы выяснить, да не могу себя заставить. Столько 
копался в пыли последние двадцать лет, больше сил нет. 
	- Я смотрю, ты что-то приуныл, Джон. Как будто устал. С чего бы 
это? Не вижу причин, ты у нас такой энергичный. Налить еще? 
	Он покачал головой. 
	- Нет, Сара, спасибо. Не то настроение. Мне страшно, Сара, 
~страшно~. 
	- Страшно? 
	- Эта комната... Иллюзии. Зеркала, которые создают иллюзию 
простора. Вентиляторы, которые насыщают воздух брызгами соленой воды, 
насосы, которые нагоняют воду. Искусственное солнце. А не хочется солнца 
- щелкни рычажком, и вот тебе луна. 
	- Иллюзии, - произнесла Сара. 
	- Вот именно. Вот все, что у нас есть. Нет настоящего дела, нет 
настоящей работы. К чему стремиться, для чего стараться? Вот я 
проработал двадцать лет, а закончу книгу - кто ее прочтет? Потратить на 
нее немного времени - вот все, что от них требуется. Куда там! Зайдите, 
попросите у меня экземпляр, а если недосуг, я и сам буду рад принести, 
лишь бы прочли. Никто и не подумает. И стоять ей на полке рядом со всеми 
прочими книгами. Так какой мне от этого толк? Что ж, я тебе отвечу. 
Двадцать лет труда, двадцать лет самообмана, двадцать лет умственного 
здоровья. 
	- Знаю, - мягко сказала Сара. - Все это мне известно, Джон. 
Последние три картины... 
	Он живо повернулся к ней. 
	- Как, неужели... 
	Она покачала головой. 
	- Нет, Джон. Они никому не нужны. Мода не та. Реализм - это 
старо. Сейчас в чести импрессионизм. Мазня... 
	- Мы слишком богаты, - сказал Вебстер. - У нас слишком много 
всего. Мы получили все, все и ничего. Когда человечество перебралось на 
Юпитер, Землю унаследовали те немногие, которые на ней остались, и 
оказалось, что наследство для них чересчур велико. Они не могли с ним 
справиться, не могли осилить. Думали, что обладают им, а вышло 
наоборот. Над ними возобладало, их подчинило себе, их подавило все то, 
что им предшествовало. 
	Она протянула руку, коснулась его руки. 
	- Бедный Джон. 
	- От этого не отвертишься, - продолжал он. - Настанет день, когда 
кому-то из нас придется взглянуть правде в глаза, придется начинать 
сначала, с первой буквы. 
	- Я... 
	- Да, что ты хотела сказать? 
	- Я ведь пришла проститься. 
	- Проститься? 
	- Я выбрала Сон. 
	Он быстро, испуганно вскочил на ноги. 
	- Что ты, Сара! 
	Она рассмеялась, но смех был насильственный. 
	- Присоединяйся, Джон. Несколько сот лет... Может быть. когда 
проснемся, все будет иначе. 
	- Только потому, что никто не берет твоих картин. Только потому... 
	- По тому самому, о чем ты сам сейчас говорил. Иллюзии, Джо. Я 
знала, чувствовала, просто не умела до конца осмыслить. 
	- Но ведь Сон - тоже иллюзия. 
	- Конечно. Но ты-то об этом не будешь знать. Ты будешь 
воспринимать его как реальность. Никаких тормозов и никаких страхов, 
кроме тех, которые запрограммированы. Все очень натурально, Джо, 
натуральнее, чем в жизни. Я ходила в Храм, мне там все объяснили. 
	- А потом, когда проснешься? 
	- Проснешься вполне приспособленным к той жизни, к тем 
порядкам, которые будут тогда царить. Словно ты родился в той эре. А ведь 
она может оказаться лучше. Как знать? Вдруг окажется лучше. 
	- Не окажется, - сурово возразил Джон. - Пока или если никто не 
примет мер. А народ, который ищет спасения в Сне, уже ни на что не 
отважится. 
	Она вся сжалась, и ему вдруг стало совестно. 
	- Прости меня, Сара. Я ведь не о тебе... Вообще ни о ком в 
частности. А обо всех нас, вместе взятых. 
	Хрипло шептались пальмы, шурша жесткими листьями. Блестели 
на солнце лужицы, оставленные схлынувшей волной. 
	- Я не стану тебя переубеждать, - добавил Вебстер. - Ты все 
продумала и знаешь, чего тебе хочется. 
	~Люди не всегда были такими,~ подумал он. ~В прошлом, тысячу 
лет назад, человек стал бы спорить, доказывать. Но джуэйнизм положил 
конец мелочным раздорам. Джуэйнизм многому положил конец.~ 
	- Мне все кажется, - мягко заговорила Сара, - если бы мы не 
разошлись... 
	Он сделал нетерпеливый жест. 
	- Вот тебе еще один пример того, что нами потеряно, что упущено 
человечеством. Да, многого мы лишились, если вдуматься... Нет у нас ни 
семейных уз, ни деловой жизни, нет осмысленного труда, нет будущего. 
	Он повернулся и посмотрел на нее в упор. 
	- Сара, если ты хочешь вернуться... 
	Она покачала головой. 
	- Ничего не получится, Джон. Слишком много лет прошло. 
	Он кивнул. Что верно, то верно. 
	Она встала и протянула ему руку. 
	- Если ты когда-нибудь предпочтешь Сон, найди мой шифр. Я 
скажу, чтобы оставили место рядом со мной. 
	- Не думаю, чтобы я захотел, - ответил он. 
	- Нет так нет. Всего доброго, Джон. 
	- Постой, Сара. Ты ничего не сказала о нашем сыне. Прежде мы с 
ним часто встречались, но... 
	Она звонко рассмеялась. 
	- Том почти уже взрослый, Джон. И только представь себе, он... 
	- Я его давно не видел, - снова начал Вебстер. 
	- Ничего удивительного. Он почти не бывает в городе. Видно, в 
тебя пошел. Хочет стать каким-то первооткрывателем, что ли, не знаю, как 
это называется. Это его хобби. 
	- Ты подразумеваешь какие-нибудь новые исследованиям. Что-
нибудь необыкновенное? 
	- Это точно, необыкновенное, но не исследование. Просто он 
уходит в лес и живет там сам по себе. Он и несколько его друзей. Мешочек 
соли, лук со стрелами... Странно, что говорить, но он очень доволен. 
Уверяет, будто там есть чему поучиться. И вид у него здоровый. Что твой 
волк: сильный, поджарый, глаза такие яркие... 
	Она повернулась и пошла к двери. 
	- Я провожу, - сказал Вебстер. 
	Она покачала головой. 
	- Нет, лучше не надо. 
	- Ты забыла кувшин. 
	- Возьми его себе, Джон. Там, куда я иду, он мне не понадобится. 
 
 
	Вебстер надел "мыслительный шлем" из пластика и включил 
пишущую машинку на своем рабочем столе. 
	~Глава двадцать шестая~, подумал он, и тотчас машинка 
защелкала, застучала, появились буквы: @"ГЛАВА ХХVI".@ 
	На минуту Вебстер отключился, перебирая в уме данные и намечая 
план, затем продолжил изложение. Стук литер слился в ровное жужжание: 
	@"Машины продолжали работать, как прежде, под присмотром 
роботов производя все то, что производили прежде. 
	И роботы, зная, что это их право - право и долг, - продолжали 
трудиться, делая то, для чего их сконструировали. Машины все работали, и 
роботы все работали, производя материальные ценности, словно было для 
кого производить, словно людей были миллионы, а не каких-нибудь пять 
тысяч. 
	И эти пять тысяч - кто сам остался, кого оставили - неожиданно 
оказались хозяевами мира, соразмеренного с потребностями миллионов, 
оказались обладателями ценностей и услуг, которые всего несколько 
месяцев назад предназначались для миллионных масс. 
	Правительства не было, да и зачем оно, если все преступления и 
злоупотребления, предотвращаемые правительством, теперь столь же 
успешно предотвращались внезапным изобилием, выпавшим на долю пяти 
тысяч. Кто же станет красть, когда можно без воровства получить все, что 
тебе угодно. Кто станет тягаться с соседом из-за земельного участка, когда 
весь земной шар - сплошная незанятая делянка. Право собственности почти 
сразу стало пустой фразой в мире, где для всех всего было в избытке. 
	Насильственные преступления в человеческом обществе давно уже 
фактически прекратились и, когда с исчезновением самого понятия 
материальных проблем право собственности перестало порождать трения, 
надобность в правительстве отпала. Вообще отпала надобность в целом 
рясе обременительных обычаев и условностей, которые человек начал 
вводить, едва появилась торговля. Стали ненужными деньги: ведь финансы 
потеряли всякий смысл в мире, где и так можно было получить все, что 
нужно, - хоть попроси, хоть сам возьми. 
	С исчезновением экономических уз начали ослабевать и 
социальные. Человек больше не считал для себя обязательным подчиняться 
обычаям и нормам, игравшим столь важную роль в насквозь пронизанном 
коммерцией доюпитерианском мире. 
	Религия, которая из столетия в столетие теряла свои позиции, 
теперь совсем исчезла. Семья, которую скрепляла традиция и 
экономическая потребность в кормильце и защитнике, распалась. Мужчины 
и женщины жили друг с другом без оглядки на экономические и 
социальные обстоятельства, которые перестали существовать".@ 
 
	Вебстер снова отключился, и машинка умиротворенно 
замурлыкала. Он поднял руки, снял шлем, перечитал последний абзац. 
	~Вот оно,~ подумал, ~вот корень. Если бы не распались семьи. 
Если бы мы с Сарой не разошлись...~ 
	Он потер бородавки на руке. 
	~Интересно, чья у Тома фамилия - моя или ее? Обычно они берут 
фамилию матери. Вот и я так поступил сперва, но потом мать попросила 
меня взять отцовскую. Сказала, что отцу