своему вкусу. 
	Грэмп фыркнул. Дома, которые можно перестраивать каждый год, 
словно мебель переставил...Что это за жизнь? 
	Он медленно брел по пыльной тропинке. Всего несколько лет назад 
тут была оживленная улица, а теперь? Улица призраков, сказал он себе, 
маленьких неуловимых призраков, шелестящих в ночи. Призраки 
резвящихся детей, призраки опрокинутых тележек и трехколесных 
велосипедов. Призраки судачащих домохозяек. Призраки приветственных 
возгласов. Призраки пылающих каминов и коптящих в зимнюю ночь 
дымоходов... 
	Облачка пыли вились вокруг его башмаков и белили отвороты 
брюк. 
	Вот и дом старины Адамса, на той стороне. Как Адамс им 
гордился! Широченные окна, облицовка из серого дикого камня... Теперь 
камень зеленый от ползучего мха, разбитые окна - словно ощеренные 
пасти. Бурьян заполонил лужайку, забрался на крыльцо; высокий вяз уперся 
ветвями во фронтон. Грэмп еще помнил тот день, когда Адамс посадил его. 
	Он остановился посреди заросшей улицы - ноги по щиколотку в 
пыли, руки сжимают трость, глаза плотно закрыты... 
	Через дымку лет донеслись до него крики играющих детей, 
тявканье ворчливой дворняжки с соседнего двора, где жили Конрады. А вот 
и Адамс, голый по пояс, орудует лопатой - яму готовит, и рядом лежит на 
траве деревце, корни мешковиной обернуты. 
	Май 1946 года. Сорок четыре года назад. Они с Адамсом только 
что вернулись домой с войны... 
	Звук шагов, приглушенных пылью, заставил Грэмпа испуганно 
открыть глаза. 
	Перед ним стоял молодой мужчина лет тридцати или около того. 
	- Доброе утро, - поздоровался Грэмп. 
	- Надеюсь, я вас не напугал? - сказал незнакомец. 
	- Вы видели, как я стою тут болван болваном, с закрытыми 
глазами? 
	Молодой человек кивнул. 
	- Я вспоминал, - объяснил Грэмп. 
	- Вы тут живете? 
	- Да, на этой самой улице. Последний здешний обитатель, можно 
сказать. 
	- Тогда вы, может быть, поможете мне. 
	- Постараюсь, - ответил Грэмп. 
	Молодой человек замялся. 
	- Понимаете... Дело в том... Ну, в общем, я совершаю, как бы это 
сказать, что- то вроде сентиментального паломничества... 
	- Понятно, - сказал Грэмп. - Я тоже. 
	- Моя фамилия Адамс, - продолжал незнакомец. - Мой дед жил 
где-то здесь. Может быть... 
	- Вот этот дом, - показал Грэмп. 
	Они постояли молча. 
	- Славный уголок был. - заговорил наконец Грэмп. - Вон то дерево 
ваш дедушка посадил сразу после того, как с войны приехал. Мы с ним всю 
войну вместе прошли и вместе вернулись. И погуляли же мы в тот день... 
	- Жаль, - произнес молодой Адамс. - Жаль... 
	Но Грэмп словно и не слышал его реплики. 
	- Так вы говорите, ваш дед! Я что-то потерял его из виду. 
	- Умер, - ответил молодой Адамс. - Уже много лет назад. 
	- Помнится, он влез в атомные дела, - сказал Грэмп. 
	- Совершенно верно, - с гордостью подтвердил Адамс. - Сразу 
подключился, как только началось промышленное применение. После 
Московского соглашения. 
	- Это когда они порешили, что воевать больше невозможно. 
	- Вот именно. 
	- В самом деле, - продолжал Грэмп. - как воевать, когда не во что 
целиться. 
	- Вы подразумеваете города? - сказал Адамс. 
	- Ну да. И ведь как все чудно вышло... Сколько ни пугали 
атомными бомбами - хоть бы что, все равно за город все держались. А 
стоило предложить им дешевую землю и семейные вертолеты, так и 
кинулись врассыпную, чисто кролики, чтоб им... 
 
 
	Джон Дж. Вебстер решительно поднимался по широким ступеням 
ратуши, когда его догнал и остановил оборванец с ружьем под мышкой. 
	- Привет, мистер Вебстер. 
	Несколько секунд Вебстер озадаченно рассматривал ходячее 
огородное пугало, потом лицо его расплылось в улыбке. 
	- А, это ты, Леви. Ну, как дела? 
	Леви Льюис осклабился, обнажив щербатые зубы. 
	- Ничего, так себе. Сады все гуще, молодые кролики нагуливают 
вес. 
	- Ты случайно не причастен к этой заварухе с брошенными 
домами? - спросил Вебстер. 
	- Никак нет, ваша честь, - отчеканил Леви. - Мы, скваттеры, ни в 
чем дурном не замешаны. Мы все люди богобоязненные, законопослушные. 
А дома эти занимаем только потому, что нам ведь больше негде жить. И 
кому вред от того, что мы селимся там, где все равно никто не живет. 
Полиция знает, что мы не можем за себя постоять, вот и валит на нас все 
кражи и прочие безобразия. Делает из нас козлов отпущения. 
	- Ну, тогда ладно, - ответил Вебстер. - А то ведь начальник 
полиции хочет сжечь заброшенные дома. 
	- Пусть попробует. - сказал Леви. - Только как бы сам не обжегся. 
Развели огороды в банках, заставили нас фермы бросить, но уж дальше мы 
ни на шаг не отступим. 
	Сплюнув на ступеньку, он продолжал: 
	- Случайно у вас нет при себе какой- нибудь мелочи? У меня 
совсем патронов не осталось, а тут эти кролики... 
	Вебстер сунул два пальца в жилетный карман и выудил 
полдоллара. 
	Леви ухмыльнулся. 
	- Вы сама щедрость, мистер Вебстер. Доживем до осени, я вас 
белками завалю. 
	Скваттер козырнул на прощание и зашагал вниз по ступенькам; 
ствол ружья поблескивал на солнце. Вебстер повернулся и вошел в здание. 
	Заседание муниципального совета было в полном разгаре. 
	Начальник полиции Джим Максвелл стоял около стола, мэр Пол 
Картер говорил, обращаясь к нему: 
	- Тебе не кажется, Джим, что с твоей стороны несколько 
опрометчиво настаивать на таких мерах? 
	- Нет, не кажется, - ответил начальник полиции. - Изо всех домов 
только два или три десятка заняты законными владельцами, точнее 
первоначальными хозяевами, ведь на самом деле дома эти давно уже 
принадлежат муниципалитету. И никакого толку от них, одни только 
неприятности. Хоть бы ценность какую-то представляли, не как жилье - как 
утиль, но ведь и того нет. Строительный леса. Мы больше не употребляем 
дерева, пластики лучше. Камень? Его заменила сталь. Короче говоря, 
ничего такого, что можно было бы реализовать. 
	А между тем они становятся пристанищем мелких преступников и 
нежелательных элементов. Да там теперь такие заросли образовались, 
лучшего укрытия для всевозможных правонарушителей и не придумаешь. 
Как что-нибудь натворил - прямым ходом туда, в заброшенные кварталы, 
там преступнику ничего не грозит: я могу хоть тысячу человек послать, все 
равно он от них ускользнет. 
	Сносить - слишком дорого обойдется. И оставлять нельзя: они как 
бельмо на глазу. В общем, надо от них избавляться, и самый простой и 
дешевый способ - огонь. Все необходимые меры предосторожности будут 
приняты. 
	- А как с юридической стороной? - спросил мэр. 
	- Я выяснил: всякий человек вправе уничтожить свое имущество 
удобным для него способом, если при этом не подвергается угрозе 
имущество других лиц. Очевидно, это правило применимо и к имуществу 
муниципалитета. 
	Олдермен Томас Гриффин вскочил на ноги. 
	- Вы только ожесточите людей! - воскликнул он. - Там ведь много 
таких домов, которые переходили из рода в род, а люди еще не 
освободились от сентиментальности... 
	- Если они так дорожат своими домами, - перебил его начальник 
полиции, - почему не платили налог, почему не следили за ними? Почему 
бежали за город, а дома бросили на произвол судьбы? Спросите-ка 
Вебстера, он расскажет вам, как пытался пробудить в них любовь к отчему 
дому и что из этого вышло. 
	- Вы говорите про этот фарс под названием "Неделя отчего дома"? - 
спросил Гриффин. - Да, он провалился. И не мог не провалиться. Вебстер 
так пересластил свою стряпню, что она людям поперек горла стала. А чего 
еще ждать, когда за дело берется Торговая палата. 
	- При чем тут Торговая палата, Гриффин? - сердито вмешался 
Олдермен Форрест Кинг. - Если вам в делах не везет, это еще не повод... 
	Но Гриффин его не слушал: 
	- Время нахального натиска прошло, джентльмены, прошло раз и 
навсегда. Приемы ярмарочного зазывалы безнадежно устарели, их место на 
кладбище. "Дни высокой кукурузы", "Дни доллара", всякие там липовые 
праздники с пестрыми флажками на площадях и прочие трюки, назначение 
которых собрать толпу и заставить ее раскошелиться, - все это быльем 
поросло. И только вы, други мои, этого, похоже, не заметили. 
	Отчего такие фокусы удавались? Да оттого, что они спекулировали 
на психологии толпы и гражданских чувствах. Но откуда взяться 
гражданским чувствам, когда город на глазах умирает? И как 
спекулировать на психологии толпы, когда толпы нет, у каждого, или почти 
у каждого, свое царство величиной в сорок акров? 
	- Джентльмены, - взывал мэр, - джентльмены, прошу 
придерживаться регламента! 
	Кинг рывком встал и грохнул кулаком по столу: 
	- Нет уж, давайте начистоту! Вот и Вебстер тут, может быть, он 
поделится с нами своими мыслями? 
	Вебстер поежился. 
	- Боюсь, - ответил он, - мне нечего сказать. 
	- Ладно, хватит об этом, - резко подытожил Гриффин и сел. 
	Но Кинг продолжал стоять, лицо его налилось краской, губы 
дрожали от ярости. 
	- Вебстер! - крикнул он. 
	Вебстер покачал головой. 
	- Вы пришли сюда по поводу вашей очередной великой идеи! - не 
унимался Кинг. - Собирались представить ее на рассмотрение 
муниципалитета. Так чего сидите? Давайте, выкладывайте? 
	Вебстер поднялся с хмурым видом. 
	- Не знаю, может, тупость помешает вам уразуметь, - обратился он 
к Кингу, - почему меня возмущает ваша деятельность. 
	Кинг на секунду опешил, потом взорвался: 
	- Тупость? И это вы говорите мне! Мы работали вместе, я вам 
помогал. Вы никогда не позволяли себе... никогда не... 
	- Да, я никогда не позволял себе говорить ничего подобного, - 
бесстрастно произнес Вебстер. - Еще бы. Мне не хоте лось вылететь со 
службы. 
	- Так вот, вы уже вылетели! - рявкнул Кинг. - Уволены! С этой 
самой секунды! 
	- Заткнитесь, - сказал Вебстер. 
	Кинг ошалело уставился на него, словно получил пощечину. 
	- И сядьте. - Голос Вебстера кинжалом прорезал напряженную 
тишину. 
	У Кинга подкосились ноги, и он шлепнулся на стул. Все молчали. 
	- Я хочу сказать вам кое-что, - продолжал Вебстер, - о том, что 
давно уже пора сказать вслух. О том, что всем вам давно следовало бы 
знать. Странно только, что именно мне приходится говорить вам об этом. А 
может быть, ничего тут странного и нет, кому, как не мне, сказать правду, 
все- таки почти пятнадцать лет служу интересам города. 
	Олдермен Гриффин сказал, что город умирает на глазах. Верно 
сказал, с одной только небольшой поправкой: он выразился слишком мягко. 
Город - этот город, любой город - уже умер. 
	Город стал анахронизмом. Он изжил себя. Гидропоника и 
вертолеты предопределили его кончину. Первоначально город был 
попросту пристанищем того или иного племени, которое собиралось вместе, 
чтобы обороняться от врагов. Со временем его обнесли стеной, чтобы 
усилить оборону. Потом стена исчезла, а город остался как центр торговли 
и ремесла. И просуществовал до нашего времени, потому что люди были 
привязаны к месту работы, которое находилось в городе. 
	Теперь условия изменились. В наше время, при семейном 
вертолете, сто миль - меньше, чем пять миль в тридцатых годах. Утром 
вылетел на работу, отмахал несколько сот миль, а вечером - домой. Теперь 
нет больше необходимости жаться в городе. 
	Начало положил автомобиль, а семейный вертолет довершил дело. 
Уже в первой четверти столетия люди потянулись за город, подальше от 
духоты, от всяких налогов, - на свой, отдельный участочек в предместье. 
Конечно, многие оставались: не был налажен загородный транспорт, денег 
не хватало. Но теперь, когда все выращивают на искусственной среде и 
цены на землю упали, большой загородный участок стоит меньше, чем 
клочок земли в городе сорок лет назад. И транспорт перестал быть 
проблемой, после того как самолеты перешли на атомную энергию. 
	Он остановился. Тишина. Мэр был явно потрясен. Кинг беззвучно 
шевелил губами. Гриффин улыбался. 
	- К чему мы пришли в итоге? - спросил Вебстер. - Сейчас я скажу к 
чему. Кварталы, целые улицы пустых, заброшенных домов. Люди взяли да 
уехали. А зачем им оставаться? Что мог дать им город? Предыдущим 
поколениям он что-то давал, а вот нынешнему - ничего, потому что 
прогресс свел на нет все плюсы города. Конечно, что-то они потеряли, ведь 
какие-то деньги были вложены в старое жилье. Но все это с лихвой 
возмещалось, поскольку они могли купить дом, который был вдвое лучше и 
вдвое дешевле; могли жить так, как им хотелось, обзавестись, так сказать, 
фамильной усадьбой вроде тех, которые всего несколько десятилетий тому 
назад были привилегией богачей. 
	Что же нам осталось? Несколько кварталов под конторами фирм и 
компаний. Несколько актов под промышленными предприятиями. 
Муниципалитет, назначение которого заботиться о миллионе горожан, да 
только горожан-то больше нет. Бюджет с такими высокими налогами, что 
скоро и фирмы из города уберутся, чтобы не платить столько. 
Конфискованный жилой фонд, которому грош цена. Вот что нам осталось... 
	Только болван может думать, что ответ дадут торговые палаты, 
шумные кампании да идиотские проекты. Потому что на все наши вопросы 
есть один-единственный, простой ответ: город как таковой мертв, он может 
кое-как протянуть еще несколько лет, но не больше. 
	- Мистер Вебстер... - начал мэр. 
	Но Вебстер даже ухом не повел. 
	- Если бы не сегодняшний случай, - говорил он, - я продолжал бы 
вместе с вами играть в кукольные домики. Делать вид, будто город еще 
действующее предприятие. Продолжал бы морочить голову себе и вам. Но 
все дело в том, господа, что на свете есть нечто, именуемое человеческим 
достоинством. 
	Ледяную тишину раздробило шуршание бумаг, чье-то озадаченное 
покашливание. 
	Однако Вебстер еще не кончил. 
	- Город приказал долго жить. И слава богу! Чем сидеть здесь и 
лить слезы над его останками, лучше встали бы и прокричали спасибо. 
Ведь если бы этот город, как и все города на свете. не изжил себя, если бы 
люди не бросили городов, они были бы разрушены. Разразилась бы война, 
господа, атомная война. Вы забыли пятидесятые, шестидесятые годы? 
Забыли, как просыпались ночью и слушали, не летит ли бомба, хотя знали, 
что все равно не услышите, когда она прилетит, вообще больше ничего и 
никогда не услышите? 
	Но люди покинули города. промышленность рассредоточилась, и 
обошлось без войны. 
	Многие из вас, господа, живы сегодня только потому, что люди 
ушли из вашего города. Да, живы потому. что город мертв! 
	Так пусть же, черт побери, он остается мертвым. Вам надо 
радоваться, что он умер. Это самое счастливое событие во всей истории 
человечества. 
	Джон Дж. Вебстер круто повернулся и вышел из зала. 
	На широкой наружной лестнице он остановился и посмотрел на 
безоблачное небо. Над шпилями и башенками ратуши кружили голуби. 
	Джон Вебстер мысленно встряхнулся, словно пес, который 
выскочил из пруда на берег. 
	Глупо он поступил, чего там. Теперь надо искать новое место, и 
когда еще найдешь, ведь возраст уже не тот. 
	Но тут в душе его сама собой родилась какая-то песенка, потеснила 
мрачные мысли, он сложил губы трубочкой и, беззвучно насвистывая, 
бодро зашагал прочь от ратуши. 
	Не надо больше лицемерить. Не надо больше ночи напролет думать 
над тем, как жить дальше, зная, что город мертв, что ты занимаешься 
никчемным делом, презирая себя за то, что даром ешь хлеб, борясь с 
тягостным чувством, преследующим труженика, который понимает, что 
трудится вхолостую. 
	Он направлялся к стоянке, где ждал его вертолет. 
	Может быть, теперь и они уедут из города, исполнится желание 
Бетти. И будет он вечерами бродить по собственной земле. Свой участок с 
речушкой! Непременно с речушкой, чтобы можно было развести форель. 
	Кстати, надо будет сходить на чердак и проверить удочки. 
 
 
	Марта Джонсон стояла и ждала у въезда на скотный двор, когда 
древняя колымага пропыхтела по дорожке, и Уле неуклюже выбрался из 
кабины, посеревший от усталости. 
	- Ну как, что-нибудь продал? - спросила Марта. 
	Он покачал головой. 
	- Гиблое дело. Деревенского не берут. Еще и смеются. Показывают 
мне кукурузу: початки вдвое больше моих, ровнехонькие и такие же 
сладкие. На дынях кожуры почитай что и нет. И повкуснее наших будут, 
коли не врут. 
	Он поддал ногой ком земли, так что пыль полетела. 
	- Да что там говорить, разорили нас эти искусственные среды. 
	- Может, нам лучше уж продать ферму? - сказала Марта. 
	Уле промолчал. 
	- Наймешься в гидропонное хозяйство. Вон Гарри поступил. И как 
еще доволен. 
	Уле мотнул головой. 
	- Или в садовники наймись. У тебя очень даже хорошо получится. 
Всем этим барам с большими усадьбами только садовника подавай, машин 
не признают, не тот шик. 
	Уле снова мотнул головой. 
	- Душа не лежит с цветочками возиться, - объяснил он. - Как-никак 
двадцать лет с лишком кукурузе отдал. 
	- А может, и нам вертолет завести, какой поменьше? - сказала 
Марта. - И провести воду в дом. И ванну поставить, чем в старом корыте на 
кухне мыться. 
	- Не справлюсь я с вертолетом, - возразил Уле. 
	- Еще как справишься. Невелика хитрость. Вон погляди на 
андерсоновских ребятишек: от горшка два вершка, а уже летают почем зря. 
Правда, один из них тут затеял дурачиться и вывалился из кабины, но... 
	- Ладно, я подумаю, - перебил Уле с отчаянием в голосе. - 
Подумаю. 
	Он повернулся, перемахнул через ограду и зашагал в поле. Марта 
стояла у машины и глядела ему вслед. По припорошенной пылью щеке 
скатилась слеза. 
 
 
	- Мистер Тэйлор ждет вас, - сказала девушка. 
	Джон Дж. Вебстер опешил. 
	- Но ведь я у вас еще не бывал. И не договаривался с ним о встрече. 
	- Мистер Тэйлор ждет вас, - настойчиво повторила она и указала 
кивком на дверь с надписью: 
 
	ОТДЕЛ ПЕРЕСТРОЙКИ 
 
	- Но я пришел сюда узнать насчет работы, - возразил Вебстер. - А 
не затем, чтобы меня перестраивали. Здесь ведь бюро найма Всемирного 
комитета, или я ошибся? 
	- Нет, не ошиблись, - ответила девушка. - Так доложить о вас 
мистеру Тэйлору? 
	- Если вы так настаиваете... 
	Девушка нажала рычажок и сказала в микрофон: 
	- Мистер Вебстер здесь, сэр. 
	- Пусть войдет, - ответил мужской голос. 
	Вебстер вошел в кабинет, держа шляпу в руке. 
	Седой мужчина с молодым лицом жестом предложил ему сесть. 
	- Вы хотите устроиться на работу? 
	- Да, - подтвердил Вебстер, - но я... 
	- Да вы садитесь, - продолжал Тэйлор. - Если вас смутила надпись 
на двери, забудьте о ней. Мы отнюдь не собираемся вас перестраивать. 
	- Я никак не могу найти себе место, - объяснил Вебстер. - Которую 
неделю хожу, и всюду отказ. Вот и пришел сюда к вам. 
	- Не хотелось к нам обращаться? 
	- Откровенно говоря. не хотелось. Бюро найма...В этом есть что-
то... В общем, что-то неприятное. 
	Тэйлор улыбнулся. 
	- Возможно, название не совсем удачное. Вы думали, это нечто 
вроде бывшей биржи труда, куда обращались отчаявшиеся люди. 
Государственное учреждение, которое старается определить людей на 
работу, чтобы они не были в тягость обществу... 
	- Ну что ж, я тоже отчаялся, - признался Вебстер. - Но гордость еще 
сохранил, оттого и трудно было заставить себя прийти к вам. Но что 
поделаешь, другого выхода нет. Понимаете, я оказался изменником... 
	- Другими словами, - перебил его Тэйлор, - вы предпочитали 
говорить правду. Хотя бы это стоило вам места. Деловые круги, и не только 
здесь, во всем мире, еще не доросли до вашей правды. Бизнесмен еще 
цепляется за миф о городе, миф о коммерческой хватке. Придет время, и он 
поймет, что можно обойтись без города, что честное служение обществу 
даст ему куда больше, чем всякие коммерческие штучки. А скажите, 
Вебстер, что вас все-таки заставило поступить так, как вы поступили? 
	- Мне стало тошно, - ответил Вебстер. - Тошно глядеть, как люди 
тычутся туда-сюда с зажмуренными глазами. Тошно глядеть, как лелеют 
старую традицию, которой давно место на свалке. Мне опротивел Кинг с 
его пустопорожним энтузиазмом. 
	Тэйлор кивнул. 
	- А как вы думаете, не смогли бы вы помочь нам с перестройкой 
людей? 
	Вебстер вытаращил глаза. 
	- Нет, я серьезно, - продолжал Тэйлор. - Всемирный комитет уже 
которы