g,
но это нужно сделать очень быстро, так что один g не пойдет. Сейчас
глянем... возможно, 4,6 минуты при двух g, или же 2,3 минуты при четырех.
  - Прекрасно, - весело сказал я. - всего лишь пара минут при четырех g.
  Наши лица сползут на затылки, и мы будем единственными животными в
этой планетной системе, которые ходят лицом назад. Продолжайте.
  - Вот что получается, - сказал Рауль, снова переключив дисплей на
показ чертежей.

  - Это дает нам год невесомости, в течение которого мы занимаемся
хореографией, бросаем это, прислушиваемся к тому, как рассыпаются наши
кости, приканчиваем дипломатов и делаем из них шашлык, обсуждаем
влияние Хайнлайна на Пруста и спешно зубрим разговорный язык чужаков.
  Тут мы прибываем на Сатурн. Ух ты, еще одно удачное совпадение:
  стартовое окно для одногодичного перехода Фрайзена открыто...
  - Ага, - прервал его Гарри, оторвавшись от своего калькулятора, - это
доставит нас к Сатурну за год - на относительной скорости двенадцать ки-
лометров в секунду. Это больше, чем вторая космическая скорость.
  - Мы позволим кораблю быть захваченным Титаном, - торжествующе
сказал Рауль.
  - О, - сказал Гарри. - Восемь или девять километров в секунду...
  - Конечно, - продолжал Рауль, нажимая клавиши. - Запросто. Одна
десятая g в течение двух с половиной часов. Или, чтобы сделать это легче
для
нас, одна сотая g в течение чуть больше, чем дня. Хмм... двадцать пять с
половиной часов. Одной сотой g не хватит, чтобы написать себе на ногу
сверху вниз, даже если вы привыкли к невесомости.
  Мне действительно удалось понять большинство ключевых пунктов.
  Компьютерный дисплей - дивная помощь невеждам.
  - Хорошо, - резко сказал я своим тоном "внимание всем, вот сейчас-то
все и начнется". В силу длительной привычки общее внимание сосредото-
чилось на мне. - Хорошо. Это все можно проделать. Мы обсуждали это все
два часа до того, как прибыл ваш шаттл. Я рассказал вам, чего они от нас
хотят и почему. Я бы хотел сказать вам, чтобы вы приняли решение к
следующей осени. Но автобус отправляется сейчас. Из-за этого окна старта,
которое ты упомянул, Рауль.
  В глазах Гарри сверкнуло подозрение. И я был прав, Том тоже высчитал
малую вероятность такого случайного совпадения.
  - Поэтому, - упорно продолжал я, - я должен просить, чтобы вы дали
окончательные ответы в пределах часа. Я понимаю, что это нелепо, но вы-
бора нет. - Я вздохнул. - Советую вам использовать этот час с толком.
  - Черт побери, Чарли, - сказал Том в неподдельном гневе. - Мы семья
или нет? -Я...
  - Что еще за дерьмо в самом деле? - согласился Рауль. - Человек не
должен оскорблять своих друзей.
  Линда и Гарри тоже выглядели оскорбленными. - Послушайте, вы,
идиоты, - сказал я, вложив в свои слова всю силу убеждения. - Это -
навсегда. Вы никогда больше не сможете кататься на лыжах, плавать,
никогда не сможете ходить даже при тяготении Луны. Ни черта вы больше
никогда не сможете без технологической поддержки.
  - А какого черта мы можем без технологической поддержки сейчас? -
спросила Линда.
  - Не надо! - рявкнул я. - Не надо меня передразнивать. Задумайтесь
над этим хорошенько. Я что, непременно должен перейти на личности?
  Гарри, Рауль, скольким женщинам вы сможете назначить свидание в
космосе? Сколько женщин согласятся бросить целый мир, чтобы остаться с
вами? Давайте будем серьезны. Линда, Том, есть ли у вас хоть какие-то
свидетельства в пользу того, что в невесомости возможно родить ребенка?
  Вы что, готовы в один прекрасный день рискнуть двумя жизнями? Или вы
решили подвергнуться стерилизации? Так что перестаньте рассуждать, как
герои комиксов, вы четверо, и выслушайте меня, черт побери!
  К своему искреннему удивлению, я обнаружил, что по-настоящему
взбесился. Мое напряжение воспользовалось первым же подходящим
случаем, чтобы разрядиться в гнев. Я впервые осознал, что небольшое
театральное представление на тему гнева чревато опасностью.
  - У нас нет никакого способа выяснить, удастся ли нам вступить в
разговоре проклятыми светляками. В игре с такими высокими ставками и
такими скверными шансами достаточно рискнуть двумя жизнями. Мы с
Норри обойдемся без вас!!! - заорал я и только тогда остановился.
  - Нет, - наконец продолжил я, - это неправда. Я не могу на этом
настаивать. Но мы действительно можем сделать это сами - если это вообще
осуществимо. У Норри и у меня есть личные мотивы, чтобы лететь. Но ради
чего вы должны отречься от родной планеты?
  Повисла липкая тишина. Я сделал все, что мог. Норри было нечего
добавить. Я смотрел на четыре пустых, лишенных выражения лица и ждал.
  Наконец Линда пошевелилась. - Как-нибудь разберемся с родами в
невесомости, - сказала она с безмятежным спокойствием и секундой позже
добавила: - Когда настанет время.
  Том забыл о своих сиюминутных неприятностях. Он долго смотрел на
Линду, улыбаясь распухшими губами посреди красного от лопнувших
капилляров лица, а потом обратился к ней:
  - Я вырос в Нью-Йорке. Я всю жизнь жил в городах. Я никогда не
понимал, сколько напряжения в городской жизни, пока не прожил неделю в
доме твоей семьи. И никогда не понимал, как я на самом деле ненавижу это
напряжение, пока не стал замечать, до какой степени мне не хочется возвра-
щаться на Землю. Бэту грязь. Начинаешь понимать, как сильно у тебя
онемели шея и плечи, только когда кто-то их тебе разотрет. - Он коснулся
ее
щеки пальцами с запекшейся под ногтями кровью. - Пройдет очень много
времени, прежде чем на воздушные шлюзы придется навешивать замки. Ну
конечно, у нас когда-нибудь будет ребенок - и нам не придется учить его,
как выживать в человеческих джунглях.
  Она улыбнулась и взяла его лиловые руки в свои.
  - Нам даже не придется учить его ходить.
  - При нулевой гравитации, - задумчиво сказал Рауль, - я выше ростом.
  Я решил, что он имеет в виду те несколько сантиметров, на которые в
невесомости распрямляется позвоночник, но он добавил:
  - При нулевой гравитации малорослых не бывает.
  Ей-богу, он был прав! "На уровне глаз" - бессмысленный термин в
космосе; следовательно, нет смысла и в понятии роста.
  Но рассуждения его были умозрительными; он еще не решился.
  Гарри потянул пиво из груши, рыгнул и уставился в потолок.
  - Я уже давно думал над этим. В смысле над адаптацией. Я 6ы смог
работать весь год целиком вместо половины. Следующий шаг, только и всего.
  Я думал так поступить в любом случае. - Он посмотрел на Рауля. - Не
думаю, что мне будет не хватать женщин. Рауль твердо встретил его взгляд.
  - И мне, - сказал он, и на этот раз в его голосе прозвучала решимость.
  В моем мозгу загорелась лампочка. У меня отвисла челюсть.
  - Господи Иисусе, в р-костюме!
  - Всего лишь куриная слепота, Чарли. Не переживай так, - сочувственно
произнесла Линда.
  Она была права. Это не имеет ничего общего с мудростью,
наблюдательностью или тем, насколько я взрослый человек. Всего лишь
личный недостаток, дефект зрения: люди влюбляются у меня на глазах, а я
никогда не замечаю.
  - Норри, - обвиняюще сказал я. - Ты же знаешь, что я идиот. Так
почему ты мне не сказала? Норри? Она крепко спала.
  Все четверо принялись хохотать надо мной, как сумасшедшие, и мне
ничего не оставалось, как при соединиться к ним. Любой, кто не согласен
признать себя дураком, - дурак вдвойне. Любой, кто пытается это скрыть,
- еще больший дурак, потому что остается в одиночестве. Мы хохотали все
вместе, мы поделили мою глупость на всех и стерли ее, и Норри
пошевелилась и улыбнулась во сне.
  - Ладно, - сказал я, когда отдышался, -один за всех и все за одного. Я
не могу бороться со стихией. Я люблю вас всех и буду рад вашему обществу.
  Том, ляг поудобнее и поспи. Мы вчетвером смотаемся за вещами и вернемся
за тобой и Норри. Мы заберем твои комиксы и вторую рубашку. Ты по-
прежнему весишь примерно семьдесят два?
  Я наклонился и поцеловал Норри в лоб.
  - Давайте двигаться.

  ЗВЕЗДНЫЕ СЕЯТЕЛИ



  С этого дня прошла неделя, прежде чем у нас появилась возможность
поговорить всем вместе - и мы провели первые полтора часа, по существу, в
молчании. Неделя заточения в консервной банке с большим количеством
посторонних людей оказалась еще менее приятной, чем сравнимый период
времени с таким же количеством учеников. Большинство этих посторонних
были нашими работодателями, еще двое - нашими хозяевами из Кос-
мической Команды. Никто из них не был нашим подчиненным и почти все
они по темпераменту не подходили, чтобы жить вместе с артистами. Если
учесть все это, мы выдерживали тесноту и напряжение гораздо лучше, чем в
первое время существования Студии - что меня удивило.
  Но как только у нас появилась такая возможность, мы вышли прогуляться
все вместе. И обнаружили, что прежде всего должны заняться гораздо более
важными вещами, чем сверка наших персональных дневников.

  Расстояние уменьшило могучий "Зигфрид", но отказалось превратить его в
модель, которую нам показывали в Космической Команде. Он сохранил
тяжеловесное достоинство, даже когда мы рассматривали его с подлинно
олимпийской перспективы. Я почувствовал необычный прилив гордости тем,
что принадлежу к биологическому виду, который создал эту вещь и
зашвырнул ее в небо. Это просветлило мои мысли, как глоток кислорода. Я
висел на буксире на трехкилометровом тросе, который связывал меня с
огромным кораблем. Трос извивался, как змея, от моих движений, что, в свою
очередь, бросало меня в медленный и долгий нырок - бесконечная
"ласточка".
  Космос повернулся вокруг меня. В поле зрения появились Том и Линда. Я
не позвал их: звук их дыхания сообщил мне, что они находятся в глубоком
медитативном трансе. А мои глаза сообщили мне, как они этого достигли.
  Возьмите самую древнюю и вечную, вне конкуренции, детскую игрушку,
резиновую гусеницу. Прикрепите к ее обоим концам плоские тонкие
пластины. Получится что-то вроде аккордеона. Поместите его в невесомость.
  Сложите пластины вместе, так что гусеница образует круг. И отпустите.
  Понаблюдайте за результатом достаточно долго, и вы впадете в глубокий
транс. Червь Уроборос, бесконечно совокупляющийся сам с собой. Том и
Линда услышали бы, если бы я позвал их по имени. Ко всему остальному они
были глухи.
  Следующим в поле зрения попал Рауль. Он был ко мне боком. С
непоколебимой деловитой точностью они с Гарри перебрасывались еще
одной из самых долговечных игрушек - тарелочкой (с неоновым ободком,
чтобы ее было видно) - через пару километров пустоты. Их занятие тоже
больше было упражнением в медитации, нежели чем-либо другим. Умения
для этого практически не нужно. Как выясняется, летающая тарелочка -
действительно самая динамически стабильная форма для/космического
корабля. (Возьмите ракету такой формы, как описанные в старой научной
фантастике космические корабли, остроконечную и все такое прочее, бросьте
ее куда угодно - применяя вращение "нарезной винтовки"; рано или поздно
ее движение станет хаотичным. Другое дело сфера. Но если она сделана не в
невесомости, она несовершенна. Она будет раскачиваться, чем дальше, тем
хуже.) Рауль и Гарри много практиковались в этом занятии. Они почти не
пользовались реактивными двигателями.
  Норри двигалась по тросу при помощи бухты своей страховочной веревки.
  Конечно, она при этом вращалась в противоположном направлении. Это
было потрясающе красивое зрелище. Я остановил свое собственное
вращение, чтобы наблюдать за Норри. Возможно, лениво подумал я, когда-
нибудь мы включим это в танец. Динамическое равновесие, инь и янь, столь
же просто и столь же сложно, как атом водорода. "Разве атомы не танцуют,
Чарли?" Я похолодел, но тут же усмехнулся над собой и расслабился. "Ты не
можешь преследовать меня, Шера, - сказал я слуховой галлюцинации. -
Мы в мире с тобой. Без меня ты бы никогда не сделала того, что сделала.
Без
тебя я бы никогда не стал собой. Покойся с миром".
  Я еще немного понаблюдал за Норри, в странно отвлеченном состоянии
мыслей. Рассматривая объективно, моя жена и близко не была столь
.ошеломляюще красивой, какой была ее покойная сестра. Она была всего
лишь очень красивой. И ни единого раза за все десятилетия нашей при-
чудливой связи я не чувствовал к Норри ничего похожего на необоримую,
всепоглощающую страсть, на это бездумное обожание, когда видишь след на
полу комнаты и говоришь себе: "Здесь ступала она", когда видишь
заряженную камеру и говоришь себе: "Этим я ее снимал". Бессонные ночи,
море виски, тяжкие сны и ужасные пробуждения; и среди всего этого -
непрестанное желание, которое ничем нельзя умерить, и которое способно
утолить только присутствие любимого существа. Моя страсть к Шере умерла,
исчезла навсегда почти в тот самый момент, когда не стало Шеры. Норри
была права тогда, два года назад в "Ле Мэнтнан": такую страсть можно
питать только к тому, кого вы считаете для себя недостижимым. И самое
худшее для вас - ошибиться. Шера была ко мне очень добра. Любовь,
которую я теперь делил с Норри, была гораздо спокойнее, во всяком случае,
моя нервная система была в порядке. Странно, я много лет умудрялся не
замечать этой любви. Но в конце концов эта разновидность любви была
богаче.
  Послушайте, какой метафорой я пользовался: еще до того, как мне вообще
пришло в голову, что я могу оказаться в космосе. И она до сих пор хороша.
  Представьте, что мы все находимся в невесомости, все ныне живущие люди.
  Буквальным образом свободно падаем при одном g вниз, в трубе такой
невообразимой длины, что ее дна нельзя разглядеть. Широкая труба усыпана
случайными препятствиями - и закон больших чисел говорит, что через
некоторое конечное время вы врежетесь в одно из них: вы умрете. Нас в
трубе буквально миллиарды, все падают, все знают, что однажды врежутся в
препятствие. Мы все время ударяемся друг о друга, нас более или менее
случайно швыряет в чьи-то жизни и группы жизней и вышвыривает из них.
  Большинство из нас создают себе сложные конструкции убеждений, которые
отрицают существование падения или существование препятствий, и
помещают эти конструкции под ногами, как доску скейта. Тот, кто хорошо
умеет кататься на скейте, может продержаться на нем всю жизнь.
  Иногда вы протягиваете руку, берете за руку постороннего человека и
падаете вместе некоторое время. Тогда это все кажется не таким плохим.
  Иногда, если вы действительно впали в отчаяние от страха, вы хватаетесь за
кого-нибудь, как утопающий за соломинку. Или безнадежно пытаетесь до-
тянуться до кого-то, кто летит по другой траектории, до кого вам все равно
не
добраться - просто чтобы сделать что-то и забыть, что ваша смерть
стремительно несется навстречу вам.
  К Шере я испытывал чувства именно такого рода. Но я научился другим
желаниям. Меня научили она сама, космос и наше с Норри смертельное
путешествие неделю назад. Я примирился с падением. Теперь мы с Норри
падали сквозь жизнь с изрядной безмятежностью, наслаждаясь картиной с
позиций истинно объемного зрения.
  - Приходило ли в голову кому-нибудь из вас, - лениво спросил я, - что
благодаря жизни в космосе мы повзрослели примерно до раннего детства?
  Норри хихикнула и остановила раскачивание.
  - Что ты хочешь этим сказать, любимый?
  Рауль рассмеялся.
  - Это очевидно. Посмотрите на нас. Резиновая гусеница, тарелочка и
раскачивание на веревке. Вершина современной культуры. Дети на самой
большой игровой площадке, которую когда-либо создавал Господь.
  - На привязи, - сказала Норри. - Как деревенские дети, чтобы не
залезли в сад.
  - Мне это нравится, - вставил Гарри.
  Линда выходила из медитации; ее голос был тягучим, мягким.
  - Чарли прав. Мы повзрослели достаточно, чтобы стать, как дети.
  - Это ближе к тому, что я подразумевал, - одобрительно сказал я. -
Игра есть игра - не важно, теннисная ракетка у вас в руках или погремушка.
  Я говорю не о том, какие игрушки мы выбираем. Это больше похоже на... -
Я замолчал, чтобы подумать. Они ждали. - Послушайте, мне кажется, что я
чувствовал себя старым-старым с тех самых пор, как мне исполнилось лет
девять. Последние годы были для меня зрелым возрастом, которого до тех
пор у меня не было, а теперь я счастлив как ребенок.
  Линда запела.

  Не помню, когда я еще был так счастлив,
Счастливее, чем могу сказать.
  Я, бывало, чувствовал себя старше своего прадедушки,
Но теперь молодею с каждым днем.

  - Это старая песня Новой Шотландии, - тихо закончила она.
  - Научи и меня, - сказал Рауль.
  - Позже. Я хочу додумать.
  Я тоже хотел додумать. Но в этот миг включился мой наручный будильник.
  Я нащупал кнопку через р-костюм и отключил сигнал.
  - Увы, ребята. Мы наполовину израсходовали запас воздуха. Давайте
соберемся вместе для групповых упражнений. Подтягивайтесь к Линде. По-
пробуем "Пульсирующие снежинки".
  "Ч-черт, снова работать?", "Пффу-у, у нас впереди год, чтобы прийти в
форму", "Щас, погодите, поймаю эту штуку" и "Давайте быстрее начнем и
быстрее закончим" были совершенно естественно прозвучавшими ответами
на мою кодовую фразу. Мы собрались все вместе и устроили кое-какой фокус
с нашими радио.
  - Вот сюда, - сказал я, когда закончил манипуляции. - Верно. А ты,
Гарри, переместись туда и возьмись за Тома... так. Эй, берегитесь! О Боже!
-
завопил я.
  - Господи Боже мой, - захлебнулся Рауль. - У него порвался костюм!
  Господи боже мой, у него порвался костюм! Сделайте что-нибудь, Господи
Боже мой...
  - Помогите! - взревел я. - Звездные танцоры вызывают "Зигфрид",
помогите! Проклятие! У нас тут порвался костюм. Я не знаю, смогу ли его по-
чинить, отвечайте!
  Тишина, если не считать страшного бульканья Гарри.
  - "Зигфрид", Бога ради, ответьте! Один из ваших драгоценных
переводчиков здесь умирает!
  Тишина.
  Рауль сыпал гневными проклятиями, Линда его успокаивала, Норри тихо
молилась.
  Тишина.
  - Мне кажется, что схема радиозатухания действует, Гарри, - сказал я
наконец одобрительно. - Мы добились уединения. Между прочим,
бульканье было ужасное.
  - Когда бы у меня был еще такой шанс отрепетировать?
  - Ты включил запись тяжелого дыхания?
  - Подключил к схеме, - подтвердил Гарри. - Тяжелое дыхание и счет
для упражнений, никаких повторений. На полтора часа.
  - Значит, если кто-то нас подслушает, то услышит только нашу одышку,
- сказал Рауль.
  - Хор-рошо, - сказал я. - Давайте начнем семейные разговоры. Мы все
провели некоторое время с нашими назначенными компаньонами. Каково
будет общее мнение?
  Снова тишина.
  - Ладно. Есть у кого-нибудь дурные предчувствия? Сплетни по поводу
наших спутников? Том? Ты следишь за политикой, ты знаешь репутацию
большинства этих людей. Расскажи нам для начала все, что знаешь, и мы
сравним личные впечатления.
  - Хорошо, посмотрим, что можно сказать по поводу Де Ла Торре. Если он
- не человек чести и сострадания, то, значит, таких людей просто не
бывает.
  Даже те, кто критикует его, восхищаются им, и добрая половина из них
готовы это признать. Буду честен: я даже в Вертхеймере не уверен так, как
уверен в Де Ла Торре. Не считая, конечно, того, что именно Вертхеймер
выбрал Де Ла Торре, чтобы возглавить этот проект, - что делает
Вертхеймеру честь. Кто-нибудь придерживается другого мнения? Чарли, он
- тот, кто дергает нас за ниточки. Что вы скажете?
  - Чистосердечно согласен со сказанным. К нему можно повернуться
спиной в воздушном шлюзе. Продолжай.
  - Людмила Дмирова имеет такую же репутацию касательно моральной
стойкости. Несгибаема. Она была первым дипломатическим должностным
лицом, отказавшимся от дачи, которые выдают в Совмине. Для тех из вас, кто
не разбирается в "номенклатуре", системе должностной иерархии в Москве:
  дача - это что-то вроде домика на природе для чиновников, занимающих
высокие посты. Отказаться от дачи - все равно как если бы новичок-сенатор
отказался от отпуска или пикника, или если бы желторотый полицейский не
стал брать обычных взяток. Невероятно... и опасно. - Он сделал паузу. -Но
я не могу сказать определенно, что это в ней говорила целостность.
  Возможно, то был