дину,
которая свисает с энергетической лебедки, и пристегиваетесь. Это немного
похоже на один из тренажеров для младенцев, эдакий модифицированный
стульчик. Вы отпускаете тормоз, и перекладина начинает "спускаться" по
прямой, продолжающей ручку молота, поскольку не имеется никакого
сопротивления воздуха, чтобы отклонить вас вбок. Вы опускаетесь,
эффективно увеличивая длину ручки вашего молота, и таким образом
увеличивается ускорение, действующее на вас. Когда вы достаточно далеко
"внизу", скажем, в половине g (метров 400 по прямой), вы фиксируете тормоз
и упражняетесь на перекладине, которая рассчитана так, чтобы обеспечивать
работу всех мышц тела. Вы можете даже, если хотите, использовать
встроенные велосипедные педали, чтобы самостоятельно переместиться
вверх, а вас будет страховать специальный "тормоз парковки", чтобы не
соскользнуть вниз до перекладины и не сломать ноги, если вы утомитесь. Из
зон с достаточно низким g вы можете даже передвигаться по перекладине
вверх при помощи рук, используя жесткую страховку, - но ниже уровня
половины g вам не следует отстегиваться от перекладины ни по какой
причине. Вообразите, что вы повисли на руках при, скажем, одном g, повисли
над бесконечностью в уютном пластиковом мешке с запасом воздуха на три
часа.
  Мы все стали весьма тщательно следить за... ээ... нашим весом.
  Большим искушением был Городской Зал, сфера немногим меньше, чем
Аквариум. Это была, по существу, гостиная нашей коммуны, место, где мы
могли устроить общую тусовку и перемыть друг другу косточки. Играть в
карты, обучать друг дружку песням, спорить о хореографии, ссориться из-за
нее же (два различных предмета), играть в трехмерный гандбол или просто
наслаждаться роскошью невесомости без р-костюма и работы, о которой до-
зволялось забыть. Если парочка оказывалась одна в Городском Зале и
пребывала в соответствующем настроении, можно было выключить половину
внешних навигационных огней, что означало "не, беспокоить" - и заняться
любовью.
  (Секс в одной шестой g тоже хорош, но в нулевом g он просто совсем иной.
  Никто не может находиться сверху. Это должны быть совместные усилия,
иначе ничего не получится. [Я не могу вообразить изнасилование в
невесомости.] Добрая половина Кама Сутры бесполезна в этих условиях, но
есть и компенсация, Я никогда не был в восторге от одновременного
орального секса в классической позе "69" из-за неудобства и того, что
постоянно отвлекаешься. Невесомость делает его не только удобным, но
логически неизбежным. Конец второго неизбежного отступления.)
По той или иной причине было искушение подолгу тусоваться в Городском
Зале - но так много обычных ежедневных забот нам нужно было решать, что
искушение приходилось резко обуздывать. Наши расширенные
физиологические тесты дважды в день посылались доктору Пэнзелле на ме-
дицинский компьютер на борт Скайфэка: как и в случае с воздухом, пищей и
водой, я готов был иметь дело и с кем-нибудь другим, если Скайфэк
перестанет нам мило улыбаться, но пока я мог пользоваться мозгами доктора
Пэнзеллы, я хотел ими пользоваться. Он был для космической медицины тем,
чем Гарри для космического строительства, и твердо держал нас в порядке,
распекая по радио, когда мы глупили, и назначая нам упражнения на
перекладине, как суровый священник, назначающий молитвы в качестве
епитимьи.
  Первоначально мы предполагали построить пять таких молотов для
максимально комфортабельного размещения пятнадцатичеловек. Мы то-
ропили Гарри в тот первый год; он совершил чудо, и когда первая группа
студентов прибыла наверх, действовали целых три модуля. Мы отпустили
бригаду Гарри раньше времени с благодарностью и премией, нуждаясь сами
в той площади, что они использовали для себя. Десять студентов, Норри,
Рауль, Гарри и я-в сумме четырнадцать человек. Три модуля - в сумме
девять жилых комнат. Кто-нибудь пробовал ухаживать за женщиной в таких
условиях?.. Но в результате этой переделки мы с Норри оказались настоящей
супружеской парой; церемония впоследствии была простой формальностью.
  Ко второму сезону мы завершили еще .один трехкомнатный дом, но взяли
только семь новых студентов; каждый теперь имел дверь, которую мог за-
крыть и спрятаться за ней, когда ему было нужно, но всех семерых мы в
результате отвергли. Пятый молот так и не был построен.
  Это была та самая полоса неудач, о которой я упоминал ранее, и она
протянулась через весь наш второй сезон.
  Понимаете, я только начинал приобретать известность как танцор и был
еще довольно молод, когда пуля грабителя раздробила мне бедренный сустав.
  Это было давным-давно, но я помню, что был чертовски хорошим танцором.
  Я никогда опять не буду так хорош, даже если смогу снова пользоваться
ногой. Некоторые из тех, кого мы отвергли, были лучшими танцорами, чем я
до травмы - в земных условиях. Я верил, что по-настоящему хороший
танцор почти автоматически имеет необходимые качества, чтобы обучиться
думать пространственно, сферически.
  Мрачные результаты первого сезона показали мне мою ошибку, поэтому
для второго семестра мы использовали другие критерии. Мы пытались
выбирать людей со свободным мышлением, с нестандартным мышлением, с
мышлением, не связанным предвзятостью и ортодоксальностью. Рауль
описал их как "тип читателя фантастики". Результаты были кошмарны.
  Прежде всего обнаружилось, что люди, которые способны подвергнуть
сомнению даже свои самые основные аксиомы интеллектуально, вовсе не
обязательно способны это сделать физически - они могут вообразить, что
необходимо сделать, но сделать этого не могут. Еще хуже, что люди со
свободным мышлением не могут сотрудничать с другими свободно
мыслящими людьми, не могут последовательно принять точку зрения другого
человека. Мы хотели сделать танцевальную коммуну, а у нас получилась
классическая коммуна, где никто не хотел мыть тарелки. Один парень был
способен стать отменным солистом - когда я его отпустил, я рекомендовал
"Бетамаксу", чтобы они финансировали для него студию, - но мы с ним
работать не могли.
  И двое из этих чертовых идиотов умерли из-за собственного бездумия.
  Они все были по-настоящему хорошо тренированы для выживания в
невесомости, прошли бесконечную муштру основных правил жизни в кос-
мосе. Мы использовали систему парной страховки для каждого студента,
который выходил в открытый космос, и мы принимали все возможные меры
предосторожности, которые я мог придумать. Но Инга Сьеберг не могла
утомлять себя проверкой и техобслуживанием своего р-костюма целый час
каждый день. Она ухитрилась не обратить внимание на все шесть
классических признаков начинающейся поломки системы охлаждения, и
однажды при восходе солнца она сварилась. И ничто не могло заставить
Алексея Никольского подстричь пышную гриву каштановых волос. Вопреки
всем советам он настаивал, что будет делать на затылке нечто вроде
свернутого вдвое конского хвоста, "как он всегда делал". Единственное, на
что его удалось уговорить, это на тоненькую ленточку для волос. Ясно как
божий день, что она порвалась в разгар занятий, и он, естественно, стал
задыхаться. Мы были в нескольких минутах полета от помещений, так что он
бы наверняка не задохнулся, пока его тащили. Но в то время как мы с Гарри
буксировали его к Городскому Залу, он расстегнул р-костюм, чтобы по-
править прическу.
  Оба раза мы вынуждены были хранить тела в Чулане отвратительно долго,
пока ближайшая родня вела дебаты, следует ли отправить останки в бли-
жайший космопорт или же пройти через юридические сложности, чтобы
получить разрешение на похороны в космосе. Кладбищенский юмор помог
нам сохранить рассудок (Рауль стал было называть Чулан "каморкой
могильщика Мак-Джи"), но сезон это весьма омрачило.
  Ничуть не веселее было распрощаться с последними из тех, кто остался в
живых. В тот день, когда Йенг и Дюбуа покинули нас, я был почти сражен. Я
проводил их лично, и пожатие рук в р-костюмах, напоминающее "коитус с
презервативом", было, по горькой иронии, слишком к месту. Весь этот се-
местр, как и первый, был коитусом с презервативом - тяжкий труд и
никаких плодов, - и я возвратился в Городской Зал в самой черной депрес-
сии, которой у меня не было с тех пор... с тех пор, как умерла Шера. По
закону подлости моя нога болела; мне хотелось на кого-нибудь вызвериться.
  Но когда я прошел через шлюз, то увидел Норри, Гарри и Линду,
наблюдающих за Раулем, который творил чудеса.
  Он не замечал их и вообще ничего вокруг, и Норри предостерегающе
подняла руку, не глядя на меня. Я отложил на время свои настроения и при-
слонился спиной к стене рядом со шлюзом; подушечка "липучек" между
лопатками надежно меня пристегнула. (Вся сфера покрыта "липучками" с пе-
тельками; подушечки из "липучек" с крючочками пришиты к нашим
тапочкам - в которых большие пальцы отдельно, - к ягодицам, бедрам,
спинам и тыльной стороне ладоней перчаток. "Липучки" - это наша самая
дешевая мебель.)
Рауль творил чудеса из подручных материалов. Его самым таинственным
орудием было то, что он называл "Супершприц". Эта штука выглядела, как
медицинский шприц для подкожных впрыскиваний, страдающий слоновой
болезнью: корпус и поршень были огромными, но сама игла была стан-
дартного размера. В руках Рауля это было волшебной палочкой.
  К его тощей талии были привязаны все остальные ингредиенты: пять
"груш" для питья, каждая содержит по-иному окрашенную жидкость. Я сразу
определил источник своего подсознательного напряжения и расслабился: мне
не хватало вибрации воздушного кондиционера и привычного ощущения
тяги воздуха. Две радиальные страховки поддерживали Рауля в центре
сферы, в полусогнутой позе, типичной для невесомости, и ему нужно было,
чтобы воздух был неподвижен, даже если это серьезно ограничивало его
рабочее время. (Вскоре выдыхаемая двуокись углерода образует сферу вокруг
его головы; он будет слегка вращаться на своих страховочных веревках, и
сфера станет вытянутой; к этому времени ему нужно будет закончить то, что
он делает. Или сместиться в сторону. Мне самому придется двигаться
осторожнее, крадучись, как и остальным.)
Он пронзил одну из груш своим шприцем и набрал требуемое количество
жидкости. Яблочный сок, судя по цвету, смешанный с водой. Рауль ос-
торожно выпустил жидкость из шприца, тонкие гибкие пальцы работали с
большой точностью, формируя просвечивающий в совершенстве круглый
золотой шар, который неподвижно завис перед ним. Рауль отнял шприц от
шара, и шар... замерцал... мерцание шло изнутри симметричными волнами,
которые долго не гасли.
  Он втянул в свой шприц воздух, воткнул в середину шара и выпустил.
  Шар, заполненный большим количеством воздуха, расширился до почти
прозрачного золотого мыльного пузыря, по поверхности которого лениво
кружились, сменяя друг друга, радужные переливы узоров. Пузырь достигал
почти метра в диаметре. И снова Рауль отнял шприц.
  Наполняя его по очереди из груш с виноградным, томатным соком и
непонятным зеленоватым желе, он заполнил внутренность золотого пузыря
круглыми бусинами фиолетового, красного и зеленого цветов, стряхивая их
со шприца, когда они образовывались. Они сияли, мерцали, сталкивались
друг с другом, но не сливались. В конце концов золотистый пузырь
заполнился елочными шарами разного размера - от виноградины до
грейпфрута, переливающимися всеми цветами радуги, отражающими цвета
друг друга. Поток Марангони - градиенты поверхностного натяжения -
заставлял их вращаться и кувыркаться вокруг друг друга, как борющиеся
котята. Некоторые пузырьки были из чистой воды, и они отличались такими
радужными переливами, что ужасно хотелось проследить за каждым в
отдельности.
  Рауль перемещался, чтобы получить глоток свежего воздуха. Гигантский
шар он вед на буксире, придерживая ладонью, к которой тот радостно при-
клеился. Я знал, что если бы теперь Рауль резко ударил по нему, то вся
конструкция одним махом превратилась бы в один большой пузырь, по
поверхности которого цветные полосы размазались бы, как слезы (снова из-за
потока Марангони). Я думал, что Рауль так и собирается сделать.
  Главная панель управления светом была пристегнута липучками к его
груди. Он набрал коды шести концентрированных световых пятен, уверенной
рукой сфокусировав их на сверкающем, как драгоценность, пузыре. Другие
источники света потускнели и погасли. Комната блистала разноцветными
огнями. Грани рукотворного драгоценного камня отбрасывали блики во всех
направлениях. С кажущейся небрежностью Рауль подтолкнул мерцающий
шар, тот стал вращаться, и Городской Зал утонул в его сверхъестественном
радужном огне.
  Плывя в воздухе впереди шара, Рауль установил свой "Мюзикмастер" на
режим внешних динамиков, прицепил его липучками к бедру и начал играть.
  Сначала - долгие незатухающие теплые тона. Шар трепетал им в такт,
отвечая на их вибрации, выражая музыку визуально. Затем расплывчатые
трели в более высоком регистре, с аккордами, имитирующими деревянные
духовые инструменты, поддерживаемые замкнутой секвенцией в среднем
регистре. Шар словно дрожал, пульсировал от избытка энергии. Возникла
простая мелодия, изменилась, вернулась, снова изменилась. Шар блистал в
совершенном контрапункте. Тон мелодии изменялся от контрабаса до
скрипки, затем к органу, потом к чистой электронной музыке, и снова назад,
и шар отражал каждое изменение с изящной точностью. Появилась басовая
тема. Рожки. Я оторвался от стенки, одновременно для того, чтобы уйти из
сферы дурного воздуха, а также чтобы под иным углом взглянуть на
драгоценность. Другие поступали аналогично, перемещаясь осторожно,
пытаясь органично войти в искусство Рауля.. Спонтанно мы начали
танцевать, перебрасываемые музыкой так же, как сверкающая драгоценность,
в буйстве красок, которые шар отбрасывал по сферической комнате. Оркестр
был пристегнут к бедрам Рауля, и в этом действе мы стали марионетками в
невесомости.
  Всего лишь импровизация; без соответствия стандартам концерта. Простое
групповое упражнение, наслаждение чистым физическим комфортом
невесомости и совместное осознание этого факта. Это, если хотите,
напоминало пение вокруг костра, попытку подпевать незнакомым мелодиям
любимых песен друг друга. Только Гарри воздержался, паря как-то "боком"
со странной неуместной грацией полярного медведя в воде. Он таким
образом стал чем-то вроде второго центра танца, стал объективом камеры, к
которой Рауль направлял свое творение, а мы наше. (Рауль и Гарри по-
дружились мгновенно - трещотка и молчун. Они восхищались мастерством
друг друга.) Гарри перемещался неторопливо, впитывая нашу радость и
излучая ее назад.
  Рауль мягко подтянул веревку, и у него в руках оказалась большая
проволочная петля, размер которой можно было менять. Он сделал ее чуть
больше, чем сверкающий драгоценный пузырь, захватил его в петлю и тотчас
быстро ее увеличил. Те, кто видел поверхностное натяжение, только
замаскированное гравитацией, не имеют никакого представления о том, какая
это могущественная сила. Переливающийся пузырь стал вогнутой линзой
приблизительно трех метров в диаметре, в пределах которой роились
многоцветные выпуклые линзы, и каждая из них была в буквальном смысле
слова совершенна. Рауль ориентировал ее по направлению к Норри, добавил
три лазера малой мощности с боков и заставил линзу вращаться подобно
Колесу Кали. И мы танцевали.
  Через некоторое время рядом со шлюзом загорелся огонек, означающий,
что кто-то "стучит в дверь". Я должен был бы вздрогнуть от неожиданности
- к нам редко заходят посетители, - но я не обратил внимания,
поглощенный танцем в невесомости и гениальностью Рауля, отчасти и своей
собственной гениальностью, выразившейся в том, что я взял его на работу.
  Шлюз открылся, впустив Тома Мак-Джилликади- что должно было меня
чертовски удивить и испугать. Я понятия не имел, что он собирается нанести
нам визит, и поскольку его не было на рейсовом корабле, на который я
только
что посадил Йенга и Дюбуа, это означало, что ему пришлось воспользоваться
весьма дорогим специально зафрахтованным судном, чтобы сюда попасть.
  Что означало катастрофу.
  Но я был как в теплом тумане, поглощенный танцем и, возможно, слегка
загипнотизированный сверкающим калейдоскопом Рауля из виноградного
сока, томатного сока и желе из лайма. Возможно, я даже не кивнул Тому в
знак приветствия и, понятно, совершенно не был удивлен тем, что он тогда
сделал. Он присоединился к нам. Без малейшего колебания он сбросил
тапочки с липучками, в которых пришел из гардеробной шлюза, шагнул в
воздух и присоединился к нам внутри сферы, используя провода, на которых
был расчален Рауль, чтобы расположить себя так, что наш узор в виде
треугольника стал квадратом. И тогда он стал танцевать с нами, подхватив
наши движения и ритм музыки.
  Он заслуживал одобрения. Он был в чертовски хорошей форме для
человека, занимавшегося всей нашей бумажной работой, но бесконечно более
важно то (поскольку земная физическая подготовка столь бесполезна в
космосе), что он действовал явно без локальной вертикали и наслаждался
этим.
  Теперь я действительно был изумлен до мозга костей, но не подавал виду и
продолжал танцевать, стараясь, чтобы Том не заметил, как я наблюдаю за
ним. Норри, танцевавшая напротив меня, поступила так же, а Линда, наверху,
похоже, и на самом деле ничего не замечала.
  Изумлен? Да меня как громом поразило. Единственный фактор, из-за
которого нам пришлось отвергнуть шестнадцать студентов из наших семнад-
цати, был той же штукой, из-за которой списывали строительных рабочих
Скайфэка, и то же самое причиняло неприятности восьми работникам
Скайлэба из девяти в прошлом, когда проводились первые эксперименты по
жизни в невесомости: неспособность жить без локальной вертикали.
  Если вы принесете золотую рыбку на орбиту, (бригада Скайлэба это
сделала), она будет беспомощно барахтаться в шаре воды. Покажите рыбе
явно видимую точку Отсчета, поместите плоскую поверхность вплотную к
водной сфере, (которая тогда сразу превратится в совершенную полусферу), и
рыба решит, что плоская поверхность - это речное дно, и соответственно
сориентирует свое тело. Уберите пластину, или добавьте вторую (ни одной
локальной вертикали или слишком много), и золотая рыбка скоро погибнет,
запутавшись насмерть. Скайлэб был специально построен с тремя
различными локальными вертикалями в трех главных модулях, и восемь из
девяти работников доверчиво и хронически приспособились к локальной
вертикали в том модуле, куда попали сначала, не задумываясь об этом
сознательно. Путешествие через все три модуля подряд доводило их до
головной боли; они ненавидели адаптер в доке, который был разработан так,
чтобы не иметь никакой локальной вертикали вообще. Физически
невозможно получить головокружение в невесомости, но они говорили, что
ощущают себя так, будто у них кружится голова всякий раз, когда их лишали
возможности видеть поблизости вполне определенные "пол" и "стены".
  Так было у всех, кррме одного, описанного как "один из самых умных
астронавтов и в то же время один из самых извращенных". Он привязался к
доковому адаптеру, то есть к жизни без верха и низа. как утка к воде. Он
был
единственный из девяти, кто совершил психологический прорыв. Теперь-то я
знал, как мне крупно улыбнулась удача, что и Норри и Рауль оказались
сделаны из того материала, из которого получаются Звездные Танцоры. И
знал, как немного найдется подобных.
  Но Том был, без сомнения, одним из них. Одним из нас. Его техника была
чертовски сырой, у него руки были как грабли, и спину он держал
совершенно неправильно, но его можно было научить. И он имел тот редкий,
неопределимый дар поддерживать равновесие в среде, отрицающей процесс
устойчивости. Он был в космосе дома.
  Мне следовало держать это в голове. Он был таким с тех самых пор, как я
его знаю. В тот момент мне казалось, что я мгновенно осознал всю свою
колоссальную тупость - но я ошибался. Импровизированное закрытое
представление в конце концов завершилось. Музыка Рауля легкомысленно
перетекла в з