гко, но в дверной проем сразу полетели пули, и  один  из
десантников был сражен на месте. Бронебойная пуля прошла навылет  через  его
кирасу, и тело павшего немедленно стало объектом интереса репортера.
   Гроу швырнул в проем гранату и после взрыва первым рванулся вперед.  Рино
последовал за ним, услышав напоследок комментарии Рудинштейна: - Это  первая
потеря, дамы и господа! Пуля настигла героя в тот момент, когда...
   "Настоящие сволочи", - снова подумал Рино, падая на живот, чтобы укрыться
за телами двух защитников корабля - за  выступавшей  из  стены  конструкцией
прятался стрелок. Едва кто-то высовывался из-за двери, он стрелял, и стрелял
довольно метко.
   Сам Рино, Гроу и еще несколько бойцов пытались достать  этого  парня,  но
вскоре ему на помощь пришел пулеметчик, который  занял  выгодную  позицию  в
самом конце коридора.
   "Ну все - кранты нам", - подумал Лефлер, когда одна из пуль  щелкнула  по
его шлему, заставив увидеть разноцветных птичек. Рядом упал тяжело  раненный
боец, и только тогда Лефлер вспомнил про свой пистолет.
   "Байлот" никуда не девался, он ждал  своего  часа  в  кожаной,  пропахшей
маслом кобуре. И, едва  Рино  поднял  его,  нацелив  в  пространство,  время
замерло и враги покорно подставили свои головы.
   И снова Лефлер нажимал на курок, и его  пули  сами  находили  противника,
кроша его на анатомические элементы и провозглашая силу и избранность своего
хозяина.
   - Нет, ну вы только  посмотрите,  какая  изумительная  стрельба,  дамы  и
господа! Напоминаю вам, что  вы  смотрите  прямой  репортаж  с  атакованного
судна! Для тех, кто подошел позже, представляю лейтенанта Лефлера - все  это
время он бессменно руководит операцией  и  демонстрирует  отличное  владение
ножом, штурмовым автоматом и пистолетом. А вон тот человек  с  простреленной
головой - в конце коридора - это жертва лейтенанта Лефлера! Пять  выстрелов,
и все в голову - это, я вам скажу, просто показательно!
   Рино отупело обернулся  и  увидел  лежавшего  неподалеку  репортера.  Тот
увлеченно описывал происходящие события, а оператор с  небольшой  камерой  в
руках снимал все, о чем кричал Рудинштейн.  Лефлер  заметил,  что  эту  роль
теперь выполнял другой человек, а первый оператор лежал возле самой двери  в
большой луже крови.
   "Вот дураки-то, - подумал Рино. - Им-то это зачем?" Затем убрал  пистолет
в кобуру, отыскал свой автомат и  крикнул:  -  Копы,  вперед!  Покажем  этим
ублюдкам!
   Больше дверей не было. Отряд вырвался в служебную галерею, по обе стороны
которой находились морозильные камеры.
   Десантники побежали дальше, но  Хома  Рудинштейн  потребовал,  чтобы  ему
вскрыли хотя бы одну из них.
   Взрыв пехотной  гранаты  откупорил  первую  дверь,  и  глазам  штурмующих
предстала  картина  абсолютного  порядка,  которому  подчинялись  безупречно
ровные штабеля картонных  коробок.  На  всех  них  были  нарисованы  розовые
свинки, однако вскрытие первого же ящика подтвердило самые худшие  опасения:
корабль транспортировал усушенные и спрессованные трупы людей.
   Реакция у всех была разная. Копы тут же помчались в  коридор,  вопя,  что
будут мстить, а Хома Рудинштейн потребовал отрегулировать свет  и  продолжил
свой  репортаж:  -  Итак,  господа,  теперь  вы  видите  сами:  офицеры   из
Департамента специальных операций вовсе не ошибались! Здесь, в этих  ящиках,
- Рудинштейн обвел рукой весь объемистый трюм, - быть может, десять или даже
пятьдесят тысяч людей, женщин, стариков и детей, многие из которых еще вчера
были нашими добрыми  знакомыми,  соседями  или,  я  не  побоюсь  этих  слов,
любимыми чадами и близкими родственниками. А теперь они  лежат  этой  грудой
мороженого мяса, которую везли за тридевять земель,  чтобы  потешить  утробы
каннибалов. Знало ли об этом наше правительство, спросите меня вы, и я скажу
вам: едва ли, однако наши министры не делали ничего, хотя и  догадывались  о
роли ЕСО в нашей общественной жизни. Думаю, не ошибусь, если от  имени  всех
вас потребую: министров-предателей к ответу!

   116

   Когда почти что все судно было под контролем  нападавших,  Рино  пришлось
удерживать своих разгоряченных бойцов, которые  убивали  всех  без  разбора.
Когда уговоры не действовали, Лефлер применял силу.
   Двоим досталось по шлему пистолетной рукояткой, а еще одного Рино  просто
арестовал.
   - Поймите, нельзя убивать всех! - кричал он. - Мы должны доставить  судно
обратно, чтобы его содержимое стаю главной уликой в судебном процессе против
этих агрессоров!
   Такое объяснение было принято, поскольку все полицейские знали, что такое
улика. И, восстановив таким образом порядок, Лефлер в сопровождении  Гроу  и
еще пятерых бойцов приступил к штурму капитанской рубки - последнего  оплота
сопротивления.
   Помимо капитана, там находились еще несколько  офицеров,  но  они  упорно
отказывались от переговоров и отчаянно посылали просьбы о помощи, обращенные
к судам сопровождения.
   Однако те были заняты в битве, которую им навязали саваттеры.
   Вышибной заряд рванул со страшным грохотом, и  прочная  дверь  влетела  в
рубку. Она снесла одну из панелей управления и убила помощника капитана.
   В клубах дыма Лефлер ворвался в помещение и был вынужден  застрелить  еще
одного офицера, который пытался воспользоваться автоматом, -  Предлагаю  вам
сдаться, воспользовавшись четвертым параграфом военного уклада! - неожиданно
громко заявил Гроу.
   - Провались в преисподнюю, подлый саваттер! - завопил  в  ответ  капитан,
положив руку на рукоятку красного ключа. Не  было  сомнении,  что  это  была
команда  на  самоликвидацию  и  жить  всем,  находившимся  на  "Фринсуорде",
оставалось считанные секунды.
   - Поздоровайтесь с вечностью!  Подлые  саваттеры!  -  еще  раз  прокричал
капитан, видимо не силах принять самоубийственное решение.
   - Не спеши, трусливый гонкур, я здесь только представитель, а эти люди  -
архидоксы. Теперь они знают все!
   - Все равно, провалитесь вместе с архидоксами!
   - Эй ты,  штурман!  Убери  руку  от  ящика,  -  потребовал  Рино,  угадав
намерение одного из офицеров.
   Несчастный, к которому он обратился, вздрогнул  и  вытянулся,  как  перед
старшим чином. А затем из его глаз покатились предательские слезы.
   - А вам, капитан, я приказываю -  оставьте  в  покое  ключ  и  немедленно
сдайте корабль по всем правилам...
   - Я... Я не могу этого сделать... - ответил капитан, не  понимая,  что  с
ним происходит.
   - В любом случае вы не можете ослушаться моего приказа! - тем же стальным
голосом повторил Лефлер.
   - К-кто вы? - нерешительное выражение лица капитана сменилось на  гримасу
страшной догадки. - Ва... Ваша Честь - простите меня!  Простите  меня,  Ваша
Честь! - завопил он и упал на колени.
   Вслед за ним на колени повалились и все остальные.
   - Хорошо, - незнакомым  самому  себе  голосом  произнес  Лефлер.  -  Ваше
раскаяние будет учтено. А вы,  -  тут  он  обернулся  к  сопровождавшим  его
бойцам, - останьтесь с ними, мы возвращаемся.

   117

   Лимузин директора ЕСО Мэнса Подклава остановился возле бесконечно длинной
лестницы Дворца правительства.
   Сразу шесть лакеев выстроились для церемониального сопровождения высокого
должностного лица, а человек в позолоченной ливрее  бесшумно  открыл  дверцу
автомобиля.
   Едва макушка директора Подклава появилась из машины, оркестр грянул  марш
Мендельсона. В правительственном дворце очень  чтили  традиции,  хотя  и  не
разбирались в них должным образом.
   Перекрывая марш грохотом,  рота  почетного  караула  трижды  отсалютовала
залпом из сорока ружей. Что  происходило  дальше,  Подклав  уже  не  слышал,
поскольку вошел в вестибюль дворца и тяжелые  двери  отрезали  от  него  все
звуки внешнего мира.
   - К лифту, ваше превосходительство? - спросил  пожилой  лакей  из  службы
внутреннего бдения.
   - Так  точно,  -  привычно  ответил  директор  и,  обернувшись  к  своему
заместителю Пэю Гага, обронил: - Держаться будем  до  последнего  -  никаких
признаний...
   - Ода, сэр. Иного и быть не должно, - подтвердил решимость босса Пэй Гага
и широко зевнул. Он был уверен, что жалкие архидоксы  просто  не  посмеют...
Никогда не посмеют...
   Плоское тельце кара остановилось напротив новых гостей,  и  те  церемонно
расселись на креслах.
   - К лифту, - произнес лакей-распорядитель.
   Кар плавно взял с места и помчался вдоль мраморных колонн, уходящих вверх
и терявшихся в величавом полумраке министерских покоев.
   - По-моему, это  идиотизм  -  делать  такие  огромные  холлы,  -  обронил
помощник директора.
   - А чего же ты хотел - архидоксы на редкость глупые существа.
   - Однако министры в любом обществе отличаются умственными дефектами.
   - Тут я с тобой согласен. Мозг министра только внешне выглядит приемлемым
для разумного существа, на самом деле любой министр просто дебил.
   - А что же такое премьер-министр?
   - Премьер-министр - это дебил, который думает, что он не дебил.
   Оба негромко рассмеялись.
   Наконец  кар  остановился  возле  лифта,  имевшего  размер  стоянки   для
трейлеров. Пассажиры поднялись  с  мест  и  оказались  под  покровительством
важного лифтера.
   - Какой этаж, господа?
   -  Резиденция  премьер-министра,  -  важно   сообщил   директор   ЕСО   и
почувствовал, что ему льстит само произношение этой фразы.
   "Резиденция  премьер-министра",  -  еще  раз  произнес  он   мысленно   и
устыдился, что ищет расположения жалкого архидокса.
   - Да я его - в порошок...
   - Что, простите? - спросил лифтер.
   - А не твое дело! - резко заметил директор. - Ты этот! Как его?
   - Задница, - негромко подсказал помощник.
   - Точно! Ты задница!
   - Как вам будет угодно, сэр, - учтиво произнес лифтер и остановил кабину.
- Этаж премьер-министра! Прошу на выход, лифт дальше не идет!
   Пассажиры вышли, и помощник тихо произнес: - По-моему,  он  нам  хамил...
Или нет?
   - Едва ли, Пэй. Архидоксы очень трусливы.
   Пройдя по коридору, отделанному пластинами из природного золота, директор
ЕСО и его помощник вошли в совещательную залу.
   Стоявший на возвышении оркестр  вашингтонских  гвардейцев  грянул  "Хэппи
б„здей" - традиции во Дворце правительства чтились очень ревностно.
   Как оказалось, весь кабинет министров был уже в  сборе.  И  едва  премьер
увидел директора ЕСО, он простер к нему руки  и  воскликнул:  -  Пожалуйста,
Мэне, объясните нам, что происходит? Эти чудовищные репортажи  по  лазервижн
буквально свели меня с ума! Скажите, что это неправда, Мэне!
   - Ну разумеется, Джордж, - в тон премьеру ответил директор Подклав.
   Он занял своем  место  за  совещательным  столом  и  начал  доставать  из
портфеля документы - то  есть  вел  себя  как  обычно.  Впрочем,  физиономия
генерала Сигурда, шефа Специального полицейского департамента, не  позволяла
Мэнсу полностью чувствовать себя в своей тарелке.
   Несмотря на все усилия директора Подклава, Сигурд противился допущению  в
свой аппарат комиссаров ЕСО и методично уничтожал сотрудников, попавших  под
их вербовку. Ему невозможно было дать взятку, поскольку даже в этих вопросах
он был крайне избирателен.
   - Прошу вас, Мэне, дайте же объяснение всему этому!  -  снова  воскликнул
премьер, указывая на большой экран,  на  котором  демонстрировался  ролик  с
записанными репортажами.
   Директор  ЕСО  чувствовал,  что  это  полный  провал,  однако  мощь   его
государства поддерживала Подклава, и он сохранял известный запас дерзости  и
самообладания.
   - Он ничего не сможет вам объяснить! - громко объявил  генерал  Сигурд  и
так посмотрел на директора ЕСО, что тому стало не по себе. - Он не человек -
он злобное насекомое, которое не родилось из чрева  матери,  а  вывелось  из
вонючего муравейника!
   - Ты говоришь как саваттер, Сигурд! - пришел на помощь директору помощник
Пэй Гага.
   Однако это стоило ему  очень  дорого.  Откуда-то  сзади  подскочили  трое
громадных сотрудников Сигурда и, стащив Пэя на пол,  вкололи  ему  лошадиную
дозу транквилизаторов.
   Несчастный изогнулся в дугу и обмяк, а Мэне даже не  мог  прийти  ему  на
помощь, поскольку рядом с ним встали двое  людей,  вооруженных  бронебойными
ружьями.
   Сволочь Сигурд знал, как убедить оппонента.
   - Может, все-таки не нужно, генерал?! - подал  голос  министр  внутренних
дел, своей лысой головой напоминавший бильярдный шар.
   - Сядьте на место, министр,  и  не  давайте  поводу  усомниться  в  вашей
лояльности, - мрачно произнес шеф специального  департамента,  и  все,  даже
премьер Джорж Фасьян, прикусили языки и превратились в немых наблюдателей.
   Тем временем в зал вошли несколько человек, облаченных в белые халаты.  В
их  руках  были  остро  отточенные  ножи  -  совсем  непохожие  на   обычные
хирургические инструменты.  Мэне  догадывался  о  намерениях  этих  людей  и
прикусил губу,  мысленно  прославляя  своего  императора,  как  и  следовало
храброму офицеру.
   Потом послышался отвратительный треск разрезаемых ребер, которых  в  теле
гонкуров и саваттеров было в восемь раз больше, чем в теле архидоксов.
   После вскрытия каждого нового ряда Сигурд  требовал  от  министров  лично
засвидетельствовать отличие "этих уродов от нас - нормальных людей".
   Министр культуры дважды падал в обморок, а глава министерства печати, как
настоящий тертый уголовник, только плевал на  мраморный  пол  сквозь  редкие
зубы.
   - Ну и что вы можете нам сказать после всего этого? - спросил набравшийся
решимости премьер-министр, когда расчлененное на куски тело вынесли из зала.
   Поняв, что дальше изворачиваться  бесполезно,  Мэне  Подклав  моментально
превратился в представителя величайшей из держав и, поднявшись во весь рост,
произнес: - Я  представляю  здесь  великую  империю  гонкуров  и  императора
Иллариона, а потому скажу только одно: нам нужны были тела архидоксов  и  мы
их брали, как берет охотник дичь в диком лесу. Вы для нас - ничто,  живое  и
смердящее мясо,  которое  гением  наших  величайших  ученых  превращается  в
лучезарных воинов империи! Если посмеете убить меня - это в вашей власти, но
знайте, я буду отомщен, а ваши планеты обратятся в  пепел.  Вас  и  так  уже
почти что не существует!
   Подклав сел и обидчиво поджал губы, как будто его действительно оболгали.
   Между тем все министры кабинета сидели, словно  пораженные  громом,  а  у
премьера появился  нервный  тик.  И  только  Сигурд  улыбался  сквозь  маску
ненависти и подбирал самые разящие и обидные слова.
   - Слушай же меня, жалкое насекомое,  -  начал  он.  -  Восьмой  флот,  на
который  ты  так  надеешься,  ведет  оборонительные  бои  в  пределах  точки
базирования.  Его  теснят  корабли,  возглавляемые  офицерами,   оставшимися
верными долгу и не продавшимися за твое золото, мразь!  Авианосец  "Аризона"
блокирован у Китрика, а восьмая Специальная бригада даже не сумела  покинуть
порты! Все они практически уничтожены, Мэне, а твои дохляки на базах ЕСО  не
в счет. За эти годы они не научились ничему, кроме как воровать младенцев! -
Сигурд перевел дух и уже спокойнее продолжил: - И потом, теперь мы заодно  с
саваттерами. И хотя  нас  мало,  наши  технологии  сделают  союз  необычайно
сильным. По выкладкам специалистов, война продлится  всего  пятьсот  лет,  а
потом гон куры просто перестанут существовать, исчезнут,  как  биологическая
единица...
   - А мы нанесем удар раньше, чем вы  составите  ваш  союз!  -  в  отчаянии
воскликнул Мэне Подклав. - Мы вас испепелим! Мы вас испепелим! Испепелим!
   Директор исступленно брызгал слюной и был слегка удивлен, когда  на  лице
Сигурда вдруг появилась удовлетворенная улыбка.
   Почувствовав за  спиной  какое-то  беспокойство,  директор  ЕСО  медленно
обернулся и увидел саваттера. Этот мерзавец был в парадном обмундировании, а
на его правом плече красовался знак почетного полковника.
   Мэне почувствовал позыв немедленно броситься  на  врага  и  задушить  его
голыми руками, чего бы это ни стоило, однако саваттер шагнул в сторону, и  в
зал вошел другой человек.
   Это был архидокс, и на миг Подклаву показалось, что они  знакомы.  Однако
память подводила его, и только непроизвольная дрожь в  ногах  говорила,  что
ответ где-то рядом.
   "Любой гонкур и саваттер, в здравом уме и рассудке, сразу увидит и  сразу
узнает", - промелькнули в голове Мэнса заученные с детства слова, затем  его
ноги подкосились, и Подклав рухнул на колени, а из глаз его покатились слезы
раскаяния.

   118

   Часы на башне пробили семь утра.
   Макариос отрыл глаза и, созерцая расписанный оловянными красками потолок,
начал про себя отсчет секунд.
   На цифре четырнадцать скрипнула дверь, ведущая в его покои, и  к  кровати
императора приблизился Трилл, старый слуга с лицом, похожим на попугая.
   -  Доброе  утро,  Ваше  Императорское  Величество,  -  произнес  слуга  и
склонился в низком  поклоне.  -  Как  вам  спалось?  -  спросил  он,  слегка
распрямившись.
   - Как обычно, Трилл, - капризным голосом  ответил  император.  -  Спал  я
просто отвратительно. Даже трудно представить, что кто-нибудь  в  этом  мире
спит хуже меня...
   - Прошу одеваться,  Ваше  Императорское  Величество,  -  напомнил  Трилл,
который много лет выслушивал жалобы императора и уже не придавал им никакого
значения.
   Макариос спустил ноги на пол и  на  мгновение  замер,  словно  размышляя,
стоит ли вообще сегодня вставать. Затем он качнул туловищем и,  опершись  на
жилистые ноги, поднялся во весь рост.
   - Какие новости с Манакского фронта? Кто кого побил - мы их или они нас?
   - Флоты отошли на перегруппировку... - коротко пояснил Трилл.
   - Понятно, - кивнул император. Все  чаще  в  военной  кампании  случались
битвы, в которых армии несли  неисчислимые  потери,  однако  оставались  при
своих позициях.
   - На Полайпец проведена успешная высадка. Противник сброшен в море, и  мы
контролируем семьдесят процентов поверхности.
   - Уже кое-что.
   Император сбросил с себя тонкую рубашку и,  оставшись  совершенно  нагим,
пошел в угол спальни.
   Повинуясь сигналам датчиков, открылась потайная дверь, и Макариос с  ходу
упал в глубокую чашу с ледяной водой.
   Слуга Трилл поморщился и передернул плечами - он никак не мог  привыкнуть
к тому, что император каждое утро бросался в холодную воду.
   - Халат, Трилл! - послышался требовательный голос  императора,  и  слуга,
очнувшись, заспешил к студеному бассейну.
   Поднявшись из купальни совершенно другим человеком,  император  остановил
свой выбор на простом костюме гвардейского полковника, а затем направился  в
столовую, где на золотом блюде ему подали рубленую крапиву со сладким соусом
и немного диких ягод с вареным рисом.
   Ограничившись столь скудной трапезой,  император  покинул  столовую  и  в
сопровождении  двух  десятков  слуг,  помощников  и  просто  ненужных  людей
направился в зал военной стратегии.
   Там,  среди  множества  карт,  гигантских   оптических   построителей   и
голографических демонстраторов, император проводил каждое утро. По два, а то
и по три часа своего лучшего по самочувствию времени Макариос уделял войне с
гонкурами.
   Когда принц только родился, война уже шла.  Когда  он  закончил  изучение
школьных наук, она все еще длилась. А когда  старый  император  передал  ему
правление державой, война стала  для  Макариоса  неприятной  необходимостью,
которая требовала ежедневного внимания.
   При появлении императора все офицеры в стратегическом зале  вытянулись  в
струнку и запели гимн, однако это была только его укороченная версия. В свое
время на сокращении церемонии приветствия настоял  сам  Макариос,  поскольку
полный гимн звучал не менее получаса.
   После окончания формальной части приступили  к  осмотру  театров  военных
действий.
   - Хочу обратить внимание Его Императорского Величества на  контратакующие
действия по линии Харбин - Консеко - Юникон, - произнес престарелый  адмирал
Огюст, который воевал при трех императорах.
   - И что же тут нео