говорило о том, что это  не  просто  город,  а
огромный  аэропарк:  большинство  гостиниц  носило   названия   знаменитых
воздушных кораблей, на улицах нам  то  и  дело  встречались  аэронавты  из
разных стран. Кройдон был шумным, суетным  -  очень  похожим  на  портовые
города моей эпохи. (Наверное, я должен говорить обо всем  этом  в  будущем
времени - "Кройдон станет похож..." и так  далее,  но  это  нелегко,  ведь
грядущее осталось в моем прошлом).
   Демпси въехал во двор небольшой гостиницы на одной  из  задних  улочек.
Гостиница называлась "Приют воздухоплавателей" и в  давние  времена  была,
очевидно, конюшней при постоялом дворе. Нет нужды говорить, что находилась
она в старом районе города и резко контрастировала со сверкающими  стеклом
и сталью высотными зданиями, которыми в основном был застроен Кройдон.
   Мой спутник провел меня через большую гостиную,  где  отдыхали  пожилые
аэронавты, предпочитающие атмосферу "Приюта воздухоплавателей" стерильному
воздуху современных отелей. Мы поднялись по лестнице  и  прошли  до  конца
коридора - к торцевой двери. Демпси постучал.
   - Капитан!.. Сэр, можно к вам?
   Я был удивлен почтительным тоном Демпси.
   - Входите.
   Мы оказались в  уютном  однокомнатном  номере.  Огонь,  разожженный  не
столько для тепла, сколько для освещения, сверкал на каминной  решетке.  В
глубоком кресле сидел пожилой -  лет  шестидесяти  -  человек  с  бородой,
подстриженной в имперском стиле, и прической под стать бороде.  Над  резко
очерченным ртом нависал огромный, похожий на клюв  нос;  водянисто-голубые
глаза смотрели твердо и проницательно. Поднявшись на ноги, старик оказался
сравнительно небольшого роста, но ладно скроенным.
   - Капитан Корженевский, лейтенант Бастейбл, - представил нас Демпси.
   Мы обменялись рукопожатиями. Ладонь капитана была сухой и крепкой.
   - Здравствуйте, лейтенант. - Говорил он с сильным  акцентом,  но  слова
произносил четко. - Рад встрече.
   - Здравствуйте, сэр. Лучше говорите  мне  просто  "мистер".  Сегодня  я
подал в отставку. Ушел из СВП. Теперь я обыкновенный штатский.
   Улыбнувшись, Корженевский подошел к массивному дубовому бару.
   - Итак... мистер Бастейбл, что вам налить?
   - Виски, если не возражаете.
   - Добро. А вам, юноша?
   - Я вижу у вас там "шабли"... [белое  бургундское  вино]  Стаканчик,  с
вашего разрешения.
   - Добро.
   Корженевский был одет в толстый белый свитер под  горло  и  темно-синие
брюки от формы  офицера  гражданского  воздушного  флота.  Над  письменным
столом висел китель с капитанскими знаками различия и помятая фуражка.
   - Сэр, я передал ваше предложение мистеру Бастейблу, - сообщил  Демпси,
беря бокал. - Вот почему мы здесь.
   Корженевский задумчиво приложил палец к губам и посмотрел на меня.
   - Несомненно... - пробормотал он. - Несомненно... - Передав мне  бокал,
он вернулся к бару и, налив себе совсем чуть-чуть  виски,  щедро  разбавил
его содовой. - Видите ли, мне позарез нужен  второй  помощник.  Я  мог  бы
взять человека, у которого хватит опыта, да  вот  беда  -  среди  англичан
такого не найти, а иностранца брать не хочу. А о вас я читал. Вы несколько
вспыльчивы, да?
   Я  отрицательно  покачал  головой.   Мне   захотелось   быть   полезным
Корженевскому, поскольку в первую же  минуту  я  почувствовал  симпатию  к
этому человеку.
   - Не всегда, сэр. Это были... м-м... особые обстоятельства.
   - Я так и думал. До недавнего времени у  меня  был  второй  помощник  -
парень по фамилии Марло. Он попал в переделку под Макао.
   Нахмурившись, капитан взял со стола коробку "шерут", начиненных  черным
табаком, и предложил нам. Демпси, усмехнувшись, отказался - в  отличие  от
меня. Корженевский пристально смотрел мне в глаза - казалось,  взгляд  его
проникает  в  самую  душу.  Все  движения  капитана  были  неторопливы   и
рассчитаны, говорил он несколько тяжеловесно.
   - Вас нашли в Гималаях.  Полная  потеря  памяти.  Потом  вы  служили  в
аэрополиции.  Подрались  с  пассажиром  на   "Лох-Итайве",   здорово   его
покалечили, потому что потеряли голову... Пассажир был несносен, а?
   - Да, сэр. - На вкус сигара оказалась неожиданно мягкой и сладковатой.
   - Насколько я знаю, он не желал сесть рядом с какими-то индийцами?
   - Среди всего прочего, сэр.
   - Понимаю. - Корженевский бросил на меня пронзительный взгляд.
   - Сэр, Эган повинен и в том, что наш шкипер сломал ногу, - добавил я. -
Иными словами, старик надолго прикован к постели. Он этого не вынесет.
   Корженевский кивнул.
   - Знаю, каково ему. Я давно с ним знаком. Отличный авиатор. Значит, ваш
проступок  состоит   в   излишней   верности?..   Что   ж,   в   некоторых
обстоятельствах это очень серьезное преступление, не правда ли?
   В его словах, казалось, был скрытый смысл.
   - Полагаю, да, сэр.
   - Добро.
   - Мне кажется, сэр, - вставил Демпси, - это наш человек - по характеру,
во всяком случае.
   Корженевский поднял руку, призывая юношу к молчанию, потом отвернулся и
некоторое время в глубокой задумчивости смотрел на огонь.
   - Я - поляк, мистер Бастейбл, - наконец сказал он. - Живу  в  Брайтоне,
но родился в Польше.  Если  б  я  вернулся  на  родину,  меня  бы  тут  же
расстреляли. И знаете, почему?
   - Почему, сэр?
   Корженевский улыбнулся и развел руками.
   - Потому что я поляк.
   - Сэр, вы изгнанник? Русские?
   - Именно. Русские. Польша - часть их империи.  Я  чувствовал,  что  это
несправедливо, что  народы  должны  сами  решать  свою  судьбу.  Я  так  и
заявил... много лет назад. Меня услышали и изгнали.  Вот  почему  я  пошел
служить на британский торговый флот. Потому что я - патриот Польши.
   Недоумевая, зачем он все это рассказывает, я чувствовал, что тому  есть
веская причина, и слушал внимательно. Капитан повернулся ко мне.
   - Как видите, мистер Бастейбл, оба мы - отверженные. Не по своей  вине,
а по воле рока.
   - Понимаю, сэр. - Я все еще пребывал в замешательстве, но  не  произнес
больше ни слова.
   - Я - хозяин своего судна,  -  сказал  капитан.  -  Это  небольшой,  но
хороший корабль. С виду он, правда, не ахти...  Хотите  стать  членом  его
команды?
   - Почту за честь, сэр. Я вам очень признателен...
   - Пустое, мистер Бастейбл. Мне нужен второй помощник, вам нужна работа.
Жалованье невелико - пять фунтов в месяц, зато полное довольствие.
   - Благодарю, сэр.
   - Добро.
   Я никак не мог понять, что связывает молодого щеголя и старого шкипера.
По всей видимости, они были хорошо знакомы друг с другом.
   - Ночь можете провести в этой гостинице, если вас устроит, -  продолжал
капитан, - а завтра приходите в аэропарк. В восемь часов, идет?
   - Да, сэр.
   - Добро.
   Я взял свою сумку и выжидательно посмотрел на Демпси. Тот бросил взгляд
на капитана, улыбнулся и похлопал меня по плечу.
   - Устраивайтесь, а я попозже к вам загляну. Надо обсудить  с  капитаном
кое-какие вопросы.
   По-прежнему недоумевая, я попрощался с моим новым начальником и  вышел.
Закрывая за собой дверь, услышал голос Демпси:
   - Так вот, что касается пассажиров...


   На следующее утро, сев в омнибус, я отправился в  аэропарк.  Жизнь  там
била ключом. Прибывали и отправлялись в рейс воздушные  суда,  похожие  на
исполинских пчел, вьющихся вокруг исполинского улья. Их  корпуса  в  лучах
осеннего солнца отсвечивали золотом, серебром и алебастром. Демпси,  перед
тем, как  покинуть  меня  прошлым  вечером,  сообщил  название  корабля  -
"Скиталец"  (весьма  романтично,  подумалось  мне),  а  начальство   парка
уверило, что он пришвартован у мачты номер четырнадцать. Только теперь,  в
холодном  свете  дня,  мне  пришло  в  голову,  что  слишком  уж  поспешно
согласился я на эту работу... Однако отступать  было  поздно.  Впрочем,  я
всегда смогу уйти с корабля, если пойму, что там что-то неладно.
   Дойдя  до  мачты  номер  четырнадцать,  я  обнаружил,  что  она  занята
громадным  русским  лайнером,  на  который  поспешно  поднимали   какой-то
огнеопасный груз.  Никто  вокруг  не  имел  представления,  где  находится
"Скиталец".
   Спустя полчаса, проведенных мною в бесплодных поисках,  меня  направили
на другой конец поля - к мачте номер тридцать восемь. Я устало  пробирался
под огромными корпусами грузовых и пассажирских судов, едва не  путаясь  в
переплетении дрожащих швартовочных канатов, блуждал  среди  стальных  ферм
причальных мачт, пока не увидел наконец мачту номер тридцать восемь и  мой
новый корабль.
   Его каркас был покрыт выцветшей матерчатой обшивкой,  и  все  же  судно
сияло чистотой, точно лайнер первого класса. Ветер с трудом  качал  его  -
казалось,  оно  забито  грузом  до  отказа.  Четыре  допотопных  двигателя
размещались снаружи гондол, к которым  вели  крытые  местами  переходы,  а
площадки  для  осмотра  двигателей  вообще  представляли  собой   хлипкие,
открытые  всем  ветрам  фермы.  У  меня  было  чувство,  какое,  наверное,
испытывает  моряк,  переведенный   с   океанского   лайнера   на   старый,
медлительный пароход. Хотя в мое время воздушный шар  казался  единственно
возможным  средством  передвижения  по  воздуху,  сейчас   я   разглядывал
"Скитальца" как  некий  музейный  экспонат.  Бури  сильно  потрепали  его.
Серебряная  краска  на  корпусе  облупилась,  цифры  номера  (806),  буквы
названия и пункта приписки (Лондон) кое-где стерлись.  А  поскольку  иметь
хотя  бы  частично  стертые   регистрационные   данные   запрещено,   двое
аэронавтов,  сидя  в  подвешенной  к  переднему  переходу  люльке,  черным
креозотом подновляли  надпись.  Корабль  казался  еще  более  старым,  чем
"Лох-Несс", и более примитивным.  Я  сомневался,  что  "Скиталец"  оснащен
такими устройствами, как компьютер, кондиционер и тому  подобное  -  разве
что простейшим беспроволочным телефоном - и что из него можно выжать более
восьмидесяти миль в час.
   Стоя внизу и наблюдая, как корабль медленно поворачивается на канате, а
затем, словно нехотя, возвращается в прежнее положение, я ощутил секундное
замешательство. Длиной он был около шестисот футов, но каждый дюйм говорил
о том, что этой рухляди давно пора на свалку.
   Я забрался на мачту, надеясь, что мое опоздание не задерживает отлет, и
вошел в "конус  ожидания".  Отсюда  к  кораблю  вели  сходни  с  канатными
перилами, прогнувшиеся и заходившие ходуном, когда я поставил на них ногу.
Ни  пластиковых  стенок,  ни  крытых  переходов,   чтобы   пассажирам   не
приходилось смотреть вниз, на землю в сотне футов под ними...
   Странное чувство охватило меня. Досада уступила  место  радости  -  мне
вдруг стала приятна мысль о том, что  я  буду  бороздить  небеса  на  этом
старом, потрепанном бродяге воздушных дорог. Была в  нем  некая  изюминка,
этакий дух воздушных  кораблей-пионеров,  о  которых  частенько  вспоминал
капитан Хардинг, хотя ничего особенного в  конструкции  "Скитальца"  я  не
заметил.
   На круглой грузовой площадке меня встретил авиатор в грязной фуфайке.
   - Вы новенький, сэр? Второй помощник? Капитан ждет вас на мостике. - Он
ткнул пальцем в сторону короткого алюминиевого трапа, ведущего к  гондолам
из центра площадки.
   Я поблагодарил авиатора и поднялся. На мостике было  пусто  -  если  не
считать  коренастого  человека  в  поношенном,  но  тщательно  выглаженном
мундире   капитана   торгового   флота.   Он   обернулся.    Взгляд    его
водянисто-голубых глаз был по-прежнему твердым и цепким. Во  рту  дымилась
"шерут", седая имперская бородка воинственно  торчала  вперед.  Он  шагнул
навстречу и протянул руку.
   - Рад видеть вас на борту, мистер Бастейбл.
   - Доброе утро, сэр, - ответил я, поставив  сумку  на  палубу.  -  Прошу
извинить за опоздание, но...
   - Знаю, знаю. Наш причал отдали этому чертову русскому сухогрузу. Вы не
задержали нас  -  мы  все  еще  подновляем  регистрационный  номер,  да  и
пассажиры пока не прибыли.  -  Он  указал  на  ступеньки  в  задней  части
мостика. - Ваши "апартаменты"  там.  Пока  вам  придется  делить  каюту  с
мистером Барри, а в свою переселитесь, как только сойдут пассажиры. Обычно
пассажиров с местами немного, хотя на палубе вы встретите  людей,  летящих
аж до Сайгона. Ваша каюта  -  самая  удобная,  так  что  не  обессудьте...
Договорились?
   - Да, сэр.
   - Добро.
   Я поднял сумку.
   - Каюта Барри направо, - сказал Корженевский. -  Моя  прямо,  на  носу.
Ваша - та, где пока живут пассажиры - налево.  По-моему,  Барри  уже  ждет
вас. Увидимся через пятнадцать минут,  надеюсь,  к  тому  времени  мы  уже
отчалим.
   Поднявшись по трапу, я открыл дверь и оказался в небольшом коридоре, из
которого вело еще три двери. Стены были исцарапаны, серая  краска  кое-где
облупилась. Я постучал в правую дверь.
   - Заходите!
   На  незаправленной  нижней  койке  в  одном  белье  сидел   долговязый,
худощавый человек с пышной рыжей шевелюрой и наливал  себе  щедрую  порцию
джина. Когда я вошел, он поднял на меня глаза и приветливо кивнул.
   - Бастейбл? А я Барри. Хотите выпить? -  Он  протянул  мне  бутылку,  а
затем, словно вспомнив о приличиях, предложил и стакан.
   Я улыбнулся.
   - Спасибо, но я не пью в такую рань. Моя койка верхняя?
   - Боюсь, что да. Конечно, это не совсем  то,  к  чему  вы  привыкли  на
"Лох-Итайве", однако...
   - Сойдет.
   - Форму найдете вон в том шкафу. К счастью, у Марло была примерно  ваша
фигура.  Вещи  кладите  туда  же...  Я  наслышан  о  вашей  потасовке.  Вы
молодчина. А это проклятое корыто буквально набито  недотепами...  Порядки
тут не очень строгие, но вкалываем до седьмого пота. Зато шкипер - один из
лучших.
   - Мне он понравился, - заметил я, складывая  вещи  в  шкаф  и  доставая
оттуда измятую форму.
   - Один из лучших... - повторил Барри, натягивая брюки и  свитер.  Допив
джин, он заботливо убрал  бутылку  и  стакан.  -  Ну,  кажется,  это  шаги
пассажиров. Встретимся на мостике, когда взлетим.
   Он открыл дверь,  и  я  мельком  увидел  спину  одного  из  пассажиров,
входящих в каюту напротив.  Женщина.  В  тяжелом  дорожном  плаще  черного
цвета. Вообще-то странно, что Корженевский взял пассажиров - он,  как  мне
показалось,  недолюбливает  "сухопутных  крыс".   Но,   очевидно,   экипаж
"Скитальца" не прочь зарабатывать сверх тарифа грузовых перевозок. Жить-то
надо.
   Через несколько минут я присоединился к  капитану  и  Барри.  Первый  и
второй  рулевые  уже  стояли  за  штурвалами;  в  своей  тесной  клетушке,
дожидаясь  от  диспетчера  разрешения  на  взлет,  скрючился  связист.   Я
посмотрел в иллюминатор. Рядом со всеми этими  прекрасными  кораблями  наш
"Скиталец" выглядел таким маленьким и жалким, что  мне  захотелось  скорее
покинуть кройденский аэропарк.
   Корженевский взял трубку телефона.
   - Капитан - мотористам. Полная готовность.
   Секундой  позже   я   услышал   рокот   разогревающихся   дизелей.   По
беспроволочному телефону пришло разрешение с пункта наземного  контроля  -
мы могли взлетать. Капитан перешел на нос,  откуда  были  видны  сходни  и
основной швартовочный канат. Барри занял  его  место  возле  телефона.  Из
люка, ведущего в трюм, показались голова и плечи боцмана.
   - Поднять сходни, - скомандовал капитан.
   Наклонившись, боцман передал  его  приказ  кому-то  внизу.  Послышались
стук, лязгание, крики.
   Спустя несколько секунд боцман доложил:
   - Сэр, корабль к отлету готов.
   - Отчаливаем. - Капитан расправил плечи  и,  зажав  сигарету  в  зубах,
сунул руки в карманы.
   - Внизу, отчаливаем, - сказал Барри в трубку.
   Последовал толчок, и корабль отошел от мачты.
   - Отдать швартовы.
   - Внизу, отдать швартовы.
   Упали канаты; мы повисли в воздухе.
   - Полный назад.
   - Дизели - полный  назад,  -  щелкнув  переключателем,  приказал  Барри
мотористам во внешних гондолах. Корабль вздрогнул и закачался, удаляясь от
мачты.
   -  Рулевой-два,  двести  пятьдесят  футов,   -   сказал   капитан,   не
отворачиваясь от огромного лобового окна.
   - Двести пятьдесят,  сэр.  -  Рулевой  повернул  большой  металлический
штурвал, управляющий хвостовыми рулями.  Немного  задрав  нос,  "Скиталец"
поплыл в синеву.
   В первый момент меня кольнуло чувство потери - ведь я покидал все то, к
чему мало-мальски привык в этом мире семидесятых годов... Но впереди меня,
вероятно,  ждали  еще  более  удивительные   открытия.   Я   ощущал   себя
мореплавателем времен королевы Элизабет, отправляющимся  на  поиски  новых
земель.
   Кройдонский аэропарк остался  позади;  мы  плыли  над  полями  Кента  к
побережью со скоростью почти пятьдесят  миль  в  час,  постепенно  набирая
высоту в тысячу футов. Корабль на удивление  легко  слушался  рулей,  и  я
понял, что не умею судить о воздушных кораблях с первого взгляда. Каким бы
примитивным ни было управление "Скитальца",  он  ровно  и  невозмутимо,  с
некоторой, я бы даже  сказал,  величавостью  вершил  свой  небесный  путь.
Барри, которого я поначалу принял за никчемного пропойцу, на деле оказался
отличным офицером; впоследствии я  узнал,  что  напивается  он  только  на
земле.


   Весь первый день и всю ночь  пассажиры  не  покидали  каюты.  Это  было
странно, но я не удивлялся. Может быть, они страдали от воздушной  болезни
или не желали слоняться по палубам. В конце концов, ни прогулочной палубы,
ни кинематографа на "Скитальце" не  было.  Захоти  пассажир  поглазеть  на
что-нибудь, кроме ящиков в темном  грузовом  отделении,  ему  пришлось  бы
выйти на внешние переходы и крепко держаться за леера, ежесекундно  рискуя
сорваться под напором ветра.
   На борту не было ни навигатора, ни офицера метеослужбы - их обязанности
распределялись  между  шкипером,   Барри   и   мной.   Я   надеялся,   что
коллеги-офицеры не примут мою сдержанную манеру поведения за  высокомерие.
Возложенные на меня обязанности я выполнял охотно, может  быть,  несколько
неуклюже, но страстно желая показать Корженевскому, что  стараюсь.  Думаю,
шкипер, Барри, да и весь экипаж понимали это,  и  я  постепенно  втянулся.
Некоторое время спустя, когда  мы  проплывали  над  сверкающей  голубизной
водной гладью Средиземного моря, направляясь в Иерусалим, наш первый пункт
назначения, я начал чувствовать машину. Она была проста в  управлении,  но
повиновалась командам с... могу  назвать  это  грацией.  Обращайся  с  ней
уважительно, и она сделает все, что ни  попросишь.  Это  покажется  глупой
сентиментальностью, однако  существовала  взаимная  привязанность,  этакое
дружелюбие как со стороны экипажа, так и со стороны судна.


   Пассажиров я  так  и  не  видел.  Они  даже  не  выходили  в  крохотную
кают-компанию за камбузом, где обедали  офицеры,  а  ели  в  своей  каюте.
Складывалось впечатление, что пассажиры стараются не попадаться на глаза -
разве что Корженевский и Барри заходили к ним время от времени.
   Перед нашим прибытием в Иерусалим, когда я нес вахту с шести до  восьми
вечера, сверяя курс по навигационной карте, на мостике появился связист и,
помявшись, завел со мной разговор:
   - Бастейбл, что вы думаете о наших пассажирах?
   Я пожал плечами.
   - Ничего не думаю, Джонсон.  Я  видел  только  одного,  и  то  мельком.
Женщину.
   - Старик говорит, они беженцы,  -  сказал  Джонсон.  -  Направляются  в
Бруней.
   - Может быть. Бруней  -  не  самая  спокойная  страна.  Я  слышал,  там
пошаливают бандиты.
   - Точнее, террористы. Они прекрасно  организованы,  а  поддерживают  их
немцы и японцы. Не иначе, зарятся на наши колонии.
   - Но  ведь  существуют  международные  соглашения.  Нет,  вряд  ли  они
решаться их нарушить.
   - Знаете, Бастейбл, - рассмеялся Джонсон, -  вы  еще  зеленый  новичок.
Весь   Восток   лихорадит.    Национализм,    старина!    Индия,    Китай,
"Северо-Восточная  Азия...  Народ  волнуется.  -  Джонсон   был   из   тех
пессимистов, которые со смаком  обсуждают  подобные  вещи.  Я  слушал  его
недоверчиво.   -   Ничего   странного,   если   эти   пассажиры   окажутся
соотечеств