одукты  питания  в  Дели  дороже,  чем  в
Манчестере, хотя индийский рабочий  получает  четверть  того,  что  платят
английскому. И знаете почему?
   - Нет. - Его слова казались мне сплошной ложью.
   - Потому что в Британии цены и доходы поддерживаются  искусственно,  за
счет колоний. Все торговые соглашения заключаются в пользу Англии.  Англия
устанавливает  закупочные  цены,  Англия  держит  под  контролем  средства
производства, чтобы цена оставалась стабильной - независимой от  изменений
на рынке. Индийцы голодают,  чтобы  Брайтон  мог  пировать.  То  же  самое
происходит во всех колониях, "владениях" и протекторатах - неважно,  какой
ярлык вы на это навесите.
   - Но ведь  существуют  больницы,  программы  повышения  благосостояния,
системы вспомоществования, - возразил я. - Индиец не голодает.
   - Верно - в нем поддерживают жизнь. Глупо  морить  голодом  собственную
рабочую силу. Неизвестно, когда  она  может  понадобиться.  Рабы  приносят
богатства, не так ли?
   Я отказался поддерживать этот бредовый  разговор,  поскольку,  с  одной
стороны, сомневался в точности экономических экскурсов Гевары, а с  другой
- был уверен, что он видит мир в кривом зеркале собственного рассудка.
   - Мне известно только одно, - сказал я, - средний индиец  живет  лучше,
чем в тысяча девятисотом году. Богаче, чем многие англичане того времени.
   - Вы говорите о положении в городах... А знаете ли вы, что индиец имеет
право появляться в городе только в том случае, если у него есть разрешение
правительства? Он должен иметь при себе  паспорт,  удостоверяющий,  что  в
городе для него есть работа. А если работы нет,  он  возвращается  в  свою
глухомань - туда, где школы, больницы и прочие блага британского правления
столь малочисленны, что между  ними  лежат  десятки  миль.  Такая  система
действует и в Азии, и в Африке.  Она  развивалась  долгие  годы  и  теперь
применима и к некоторым колониям в Европе  -  русской  Польше  и  немецкой
Богемии.
   - Я знаком с этой системой, - возразил я. - Она  не  бесчеловечна.  Это
просто средство контроля за миграцией рабочей силы, предохраняющее  города
от появления трущоб. Это выгодно всем.
   - Это несправедливая система рабства, - гнул свое  анархист-аристократ.
- Она ведет к ущемлению свобод. Защищая ее, вы  защищаете  деспотизм,  мой
друг.
   Я улыбнулся и отрицательно покачал головой.
   - Спросите первого  попавшегося  индийца,  как  он  живет.  Уверен,  вы
услышите, что он всем доволен.
   - Потому что он не знает лучшей жизни. Потому что  Англия  обучает  его
немногому - ровно настолько, чтобы заморочить голову, чтобы он проглатывал
пропаганду, не больше. Вам не кажется странным, что расходы на образование
остаются прежними, а расходы на прочие формы  "вспомоществования"  выросли
почти до требуемых сумм?  Вы  же  убиваете  дух  людей,  которые  живут  в
колониях.   Вы   из   тех,   кто   самодовольно   рассуждает   о   свободе
предпринимательства,  о  человеке,  стоящем  на   собственных   ногах,   о
проложенной своими руками дороге к успеху... и приходит в ужас, когда  те,
кого он колонизировал, выступают против  покровительства  и  "контроля  за
миграцией рабочей силы". Тьфу!
   - Хочу напомнить, - заметил я, - что  почти  семьдесят  лет  кряду  мир
стабилен как никогда. Ни одной крупной войны. Столетие покоя на всей Земле
- по-вашему, это плохо?
   - Да, потому что стабильность достигалась да счет ущемления прав других
народов. Вы убивали души, а не тела - по-моему, это во сто крат хуже.
   -  Хватит!  -  не  стерпел  я.  -  Вы   мне   надоели,   граф   Гевара.
Довольствуйтесь тем, что расстроили мои планы. Не  желаю  вас  слушать.  Я
считаю себя человеком порядочным... гуманным... и,  конечно,  свободным...
однако ваш брат вызывает во мне желание... желание... нет, больше я ничего
не скажу.
   - Посмотрите-ка на него! - засмеялся Гевара. - Я - голос вашей совести,
вот почему вы отказываетесь меня слушать. Да так  решительно,  что  готовы
убить любого, кто попытается вас заставить! Вы  -  типичный  представитель
всех этих "порядочных", "гуманных", "свободных", которые  две  трети  мира
держат в рабстве! - Он помахал револьвером. - Просто диву даешься,  почему
все приверженцы авторитаризма вбили себе в голову, что сторонники  свободы
стремятся навязать им свою точку  зрения!  Между  тем  единственное,  чего
хотят последние - это воззвать к их здравому смыслу... Хотя я уверен,  что
вы, авторитаристы, не можете сойти со своей точки зрения.
   - Ваши аргументы неубедительны, -  ответил  я.  -  Сделайте  одолжение,
дайте мне провести мои последние часы в тишине.
   - Как пожелаете.
   И до той поры, пока мы не  отошли  от  причальной  мачты,  Гевара  лишь
невнятно  бубнил  себе  под  нос  что-то  о   "человеческом   достоинстве,
означающем не более, чем заносчивость завоевателя". Я не обращал  внимания
на бред этого сумасшедшего. Он просто из кожи вон лез,  чтобы  вдолбить  в
мой разум свои революционные идеи.


   Весь перелет до Сайгона я тщетно пытался связаться с Джонсоном, убеждая
тюремщиков, что меня мутит от пищи, потому  что  ее  носит  Барри,  и  что
хотелось бы увидеть чье-нибудь другое лицо. Вместо Джонсона  они  прислали
Юну  Персон,  и  при  виде  хорошенькой  девушки  я  не  смог   изобразить
недовольство. Раза два я интересовался, как ее отец  собирается  поступить
со мной, но она отвечала,  что  он  все  еще  "ломает  над  этим  голову".
"Поможете ли вы мне?" - спросил я напрямик. Девушка была как будто смущена
этим вопросом и поспешно, не сказав ни слова, покинула каюту.
   В Сайгоне - должно быть, это  был  Сайгон,  судя  по  видному  издалека
блеску  позолоты   на   куполах   храмов   -   до   меня   донесся   говор
паломников-индокитайцев, размещающихся в трюме среди тюков и ящиков. Я  не
завидовал  их  душным,  тесным  "апартаментам".  Хотя,  разумеется,  удача
сопутствовала этим буддистам - если они на самом деле буддисты  -  раз  им
удалось получить места на воздушном корабле.
   И  вновь,  несмотря  на  то,  что  Сайгон  являлся  "свободной  зоной",
находящейся под покровительством Америки, граф Рудольфе  Гевара  бдительно
охранял меня. Однако со времени нашей последней встречи спеси в  нем  явно
поубавилось. Судя по всему, он чувствовал себя не в своей тарелке,  и  мне
пришло в голову, что  американские  власти,  заподозрив  неладное,  задали
офицерам  корабля  много  неприятных  вопросов.  Вне   всякого   сомнения,
"Скиталец" спешил покинуть город, поскольку меньше, чем  через  два  часа,
едва заправившись топливом, мы уже плыли в небе на полной тяге.
   Вечером того же дня с противоположного конца короткого коридора до меня
донеслись звуки бурного  спора.  Я  узнал  Гевару,  капитана,  Барри,  Юну
Персон... Но среди них присутствовал кто-то  еще  -  у  кого  был  мягкий,
необычайно спокойный голос. Я разобрал несколько слов: "Бруней", "Кантон",
"японцы", "Шаньдун" - главным образом названия известных мне мест - однако
суть спора была неясна.
   Близился вечер,  когда,  наконец,  впервые  за  весь  день  Юна  Персон
принесла  мне  еду,  извинившись,  что  мясо  остыло.   Девушка   казалась
обеспокоенной, и я, просто из  вежливости,  спросил,  что  случилось.  Она
бросила на меня озабоченный взгляд  и  натянуто  улыбнулась.  "Определенно
сказать не могу", - только и ответила она, вышла и, как всегда, заперла за
собой дверь.
   Первый выстрел раздался в полночь, когда мы должны были направляться  к
Брунею. Обычный выхлоп двигателя, поначалу решил я, но тут же  понял,  что
это не так. Я вскочил  с  койки  и  подкрался  к  двери.  Вновь  зазвучали
выстрелы, послышались крики, топот бегущих  ног...  Что  происходит,  черт
подери? Неужто бандиты передрались между собой? А может, воздушный корабль
приземлился незаметно для меня, и на  борт  проник  отряд  британской  или
американской полиции?
   Я выглянул в иллюминатор. Мы по-прежнему плыли  в  небе,  а  под  нами,
насколько я мог судить, расстилалось Китайское море.
   Звуки  битвы  доносились  по  крайней  мере  полчаса,  затем   выстрелы
прекратились, но яростно  препирающиеся  голоса  слышались  еще  некоторое
время. Наконец и голоса стихли. Я услышал шаги по коридору, услышал, как в
замке моей двери поворачивается ключ...
   Прищурившись от яркого света, я разглядел  на  пороге  высокую  фигуру.
Одной рукой незнакомец придерживал дверь, а в другой сжимал револьвер.  Он
носил свободные  восточные  одежды,  но  черты  его  красивого  лица  были
несомненно  евразийскими.  Очевидно,  в  жилах  незнакомца   текла   смесь
китайской и английской кровей.
   - Доброе утро, мистер Бастейбл. - У него было  безупречное  оксфордское
произношение. - Я - генерал Шоу. С этой минуты "Скиталец" находится в моем
подчинении. Полагаю, у вас есть  некоторый  опыт  в  управлении  воздушным
кораблем. Буду крайне признателен, если вы позволите воспользоваться им.
   У меня челюсть отвисла от изумления. Я знал этого евразийца. Да  и  кто
его не  знал!  Обратившийся  ко  мне  человек  был  известен,  как  атаман
свирепейшей  шайки  бандитов,   досаждающей   Центральному   правительству
Китайской республики. Это был Шуо Хо Ти, правитель Чжили!



2. УТРЕННЯЯ ДОЛИНА

   "Из огня да в полымя", - было первой моей мыслью. Но потом я  вспомнил,
что многие китайские правители  держат  пленных  европейцев  исключительно
ради выкупа. Это могло сыграть мне на руку -  британское  правительство  в
состоянии заплатить за мое освобождение.
   Я улыбнулся про себя, подумав, что Корженевский и Кь по неведению взяли
на борт шайку негодяев еще  более  отъявленных,  чем  они  сами.  Мне  это
показалось очень смешным.
   Генерал О.Т.Шоу (или Шуо Хо Ти, как он  величал  себя  среди  китайских
сподвижников)  создал  столь  мощную  армию  преступников,   ренегатов   и
дезертиров, что по сути дела  владел  огромной  территорией  в  провинциях
Чжили, Шаньдун и  Цзяньсу.  Его  армия  держала  под  контролем  все  пути
сообщения между Пекином и Шанхаем;  с  поездов  и  автотранспорта  генерал
взимал  такие  "пошлины",   что   торговые   перевозки   и   связь   стали
осуществляться исключительно по воздуху. Но не  каждый  воздушный  корабль
мог считать себя в безопасности, если летел  достаточно  низко  для  пушек
генерала Шоу. Центральное правительство было не в  состоянии  совладать  с
бандитами - слишком уж оно боялось искать  помощи  у  иностранных  держав,
которые правили обширными территориями Китая, не входящими  в  республику:
ведь чужеземцы -  преимущественно  японцы  и  русские  -  могли  захватить
владения Шуо Хо Ти  под  предлогом  военного  содействия  и  остаться  там
навсегда. Это и давало власть генералу и ему подобным.
   Встреча с такой одиозной и знаменитой личностью застала меня  врасплох,
и на какое-то время я лишился дара речи.
   - По... почему вы хотите, чтобы кораблем управлял я? - наконец  выдавил
я из себя.
   Высокий евразиец пригладил прямые черные волосы (это придало его облику
что-то демоническое) и ответил:
   - К сожалению, мистер Барри мертв, а капитан  Корженевский  ранен.  Так
что вы - единственный, кто в состоянии справиться с такой работой.
   - Барри мертв?.. - Наверное, я должен был обрадоваться,  однако  вместо
этого меня охватило чувство потери.
   - Мои люди действовали слишком быстро, когда увидели  у  него  в  руках
оружие. Они, знаете ли, боятся умереть на  такой  высоте  -  считают,  что
демоны высших сфер заберут их души. Невоспитанные, суеверные люди, эти мои
единомышленники.
   - Капитан ранен тяжело?
   - В голову. Ничего серьезного, но у него все плывет  перед  глазами,  и
управлять судном он, разумеется, не может.
   - А его дочь... и граф Гевара?
   - Заперты в каюте вместе с капитаном.
   - А Джонсон?
   - Последний раз его видели на внешней площадке. Полагаю, он оступился и
упал за борт.
   - Боже мой... - прошептал я. - Боже мой... - К горлу  подкатил  ком.  -
Пираты... убийцы... не могу поверить...
   - И тем не менее, это правда. Мне очень жаль. - Я узнал  его  спокойный
голос - без сомнения, это он, генерал Шоу, спорил с  анархистами  в  каюте
напротив. - Но больше я не собираюсь убивать. Судно у нас в  руках,  и  мы
можем отправляться в Шаньдун... Трагедии  не  случилось  бы,  если  б  ваш
Гевара не упорствовал. Ему,  видите  ли,  нужно  было  в  Бруней,  хотя  я
предупреждал, что его там уже поджидают англичане.
   - А вам-то откуда об этом известно?
   - Я - вождь, а вожди должны знать все и использовать знание  на  пользу
своего народа, - уклончиво ответил он.
   - Что будет со мной, если я откажусь помогать вам?
   - Вас больше должно интересовать, что будет с остальными. Мы,  конечно,
не запытаем их до смерти... Вам это, наверное,  не  понравится,  ведь  они
ваши  враги...  Но  с  другой  стороны,  -  его  правая  бровь  насмешливо
поднялась, - они наши белые братья.
   - Кем бы они ни были... Я презираю этих  людей,  но  не  держу  на  них
зла... и мне бы не хотелось, чтобы ваши костоломы пытали их.
   - Если все пойдет как надо, никто не пострадает. - Генерал Шоу поставил
револьвер на предохранитель и опустил руку, но прятать оружие в кобуру  не
спешил. - Хочу заверить вас, что я убиваю не ради удовольствия. И клянусь:
каждому на борту "Скитальца" будет сохранена жизнь... в том  случае,  если
мы благополучно доберемся до Утренней долины.
   - Где находится эта долина?
   - В Шаньдуне. Это моя резиденция. Я покажу дорогу, когда  мы  достигнем
Учана. Первоначально мы собирались летать в Кантон,  а  там  пересесть  на
поезд, но кто-то - подозреваю, Джонсон, - сообщил по телефону, что  мы  на
борту. Пришлось изменить планы - теперь мы  вынуждены  лететь  прямиком  в
долину. Трудностей не возникнет...  если  только  граф  Гевара  не  станет
возражать.
   Значит, Джонсон был на моей стороне!  Он  нашел  свою  смерть,  пытаясь
спасти  меня  и  сообщить  властям  обо  всем,  что  твориться  на   борту
"Скитальца"! Ужасно... Джонсон погиб, спасая меня,  а  теперь  его  убийца
просит, чтобы я отвез бандитов в безопасное местечко...  Впрочем,  если  я
откажусь, другие тоже пострадают... Хотя некоторые из  них  и  заслуживают
смерти, но не такой, какую уготовил им  Шоу.  В  подобной  ситуации  глупо
строить из себя героя. Я глубоко вздохнул и, понурившись, ответил:
   - Вы обещаете никому не причинить вреда, если я соглашусь?
   - Обещаю.
   - Ладно, генерал. Я поведу этот чертов корабль.
   - Очень благородно с вашей стороны, дружище. - Шоу просиял и,  похлопав
меня по плечу, сунул револьвер в кобуру.
   Когда я поднялся на мостик, смятение мое усилилось при виде пятен крови
- на палубе, на переборках, на приборах... По меньшей  мере  один  человек
был зверски убит в этом тесном помещении,  возможно,  это  был  несчастный
Барри. Бледные, растерянные рулевые находились на своих местах; за  спиной
у каждого стояло  по  двое  китайцев,  увешанных  ножами,  револьверами  и
патронташами крест-накрест. В жизни своей я не видел столь злодейских рож.
Запятнанные кровью карты и  судовые  журналы  в  беспорядке  валялись  под
ногами - никто и не пытался прибраться на мостике.
   - Пока здесь не будет чисто, я и пальцем не пошевелю, - холодно  заявил
я.
   Генерал  Шоу  произнес  что-то  на  кантонском   диалекте.   Двое   его
приспешников крайне неохотно покинули  мостик  и  вернулись  с  ведрами  и
швабрами. Пока бандиты драили палубу, я осмотрел приборы и  убедился,  что
они не повреждены, если не считать нескольких царапин, оставленных пулями.
Только телефон оказался разбит - вдребезги, профессионально. Возможно, это
сделал сам Джонсон перед тем, как выбежать на внешнюю площадку.
   Наконец бандиты закончили приборку, и генерал указал мне на центральную
консоль. Мы летели на опасно низкой высоте - не более трехсот футов.
   - Рулевой-два, подняться до семисот пятидесяти футов, - мрачно приказал
я.
   Матрос безмолвно взялся за штурвал. Корабль задрал нос, да  так  резко,
что Шоу  подозрительно  сощурился  и  потянулся  к  кобуре.  Но  затем  мы
выровнялись. Я разложил на столе карту Китая и углубился в ее изучение.
   - Что ж, думаю, я найду дорогу в Учан,  -  сказал  я  спустя  несколько
минут. В крайнем случае можно двигаться вдоль  железнодорожных  путей,  но
это потребует больше времени, а я сомневался, что  генерал  согласится  на
задержку - судя по всему, он желал прибыть на место к рассвету.  -  Однако
прежде я хочу удостовериться, что пассажиры и капитан живы.
   Шоу поджал губы, посмотрел мне в глаза и круто повернулся.
   - Извольте.
   Он опять сказал что-то на кантонском, и один из бандитов встал  у  меня
за спиной.
   Мы подошли к центральной каюте; генерал Шоу достал из-за пояса ключи  и
отпер дверь.
   На анархистов было жалко  смотреть.  Голова  Корженевского,  обвязанная
пропитавшейся кровью тряпицей, покоилась на коленях дочери. Лицо приобрело
землистый оттенок; он выглядел  постаревшим  со  времени  нашей  последней
встречи и не узнавал меня.  Юна  Персон  -  заплаканная,  с  растрепанными
волосами - бросила на Шоу уничтожающий взгляд. Граф  Гевара  покосился  на
нас и отвернулся.
   - Ну... как вы тут? - глупо поинтересовался я.
   -  Мы  живы,  мистер  Бастейбл,  -  сухо  ответил  Гевара,  вставая   и
поворачиваясь к нам спиной. - Вы это имели ввиду?
   - Я собираюсь спасти  вас.  -  Мои  слова  могли  показаться  несколько
самоуверенными,  но  я  хотел,  чтобы  они  поняли:  люди,  подобные  мне,
великодушны к врагам. - Я веду корабль в... резиденцию  генерала  Шоу.  Он
дал слово, что вас не убьют, если мы благополучно прибудем на место.
   - Трудно верить его слову после того, что случилось. - Гевара  невесело
рассмеялся. - Вы удивительный  человек,  Бастейбл!  С  радостью  идете  на
поводу у этого типа, а нашу политику считаете грязной!
   - Едва ли Шоу можно назвать политиком, - возразил я.  -  Да  это  и  не
важно. Ведь у него на руках все козыри - все, кроме того, которым играю я.
   - Спасибо, мистер Бастейбл, - подала голос Юна Персон,  гладя  отца  по
голове. - Надеюсь, у вас добрые намерения. Спокойной ночи.
   В расстроенных чувствах я вернулся на мостик.
   К утру мы достигли Учана и поспешили миновать этот большой город,  пока
он не проснулся. Шоу выглядел гораздо благодушнее, чем прошлой  ночью.  Он
даже  предложил  мне  трубку  с  опиумом,  от  которой  я,  не  колеблясь,
отказался. В те  дни  опиум  был  для  меня  не  более,  чем  тошнотворной
дрянью... Видите, как сильно я изменился?
   Наконец пагоды и фанзы с голубыми кровлями остались позади,  и  генерал
Шоу вычислил азимут, по которому я должен был вести корабль.
   Незабываемое зрелище - рассвет в Китае:  гигантское  водянистое  солнце
показывается над горизонтом, и весь  мир  окрашивается  в  мягкие  оттенки
розового, желтого и оранжевого...
   Мы приближались к гряде  песочного  цвета  холмов.  Я  чувствовал,  что
бесцеремонное   вторжение   грохочущего   воздушного    судна,    набитого
головорезами из разных стран, нарушает эту первозданную красоту...
   Когда мы пересекли линию холмов, Шоу распорядился замедлить ход.  Затем
он отдал несколько кратких приказов на кантонском, и  один  из  его  людей
направился к трапу, ведущему на внешнюю носовую площадку.  Очевидно,  этот
человек должен был подать условный сигнал.
   Долина открылась перед нами совершенно неожиданно -  широкое,  глубокое
ущелье, по дну которого текла река. Я увидел коров, свиней и коз,  домишки
и рисовые поля. Ущелье тонуло в зелени, и казалось, ему нет места  в  этой
скалистой пустыне.
   - Это и есть ваша "долина"? - спросил я.
   - Да. Утренняя долина. А вон - взгляните-ка, мистер Бастейбл - вон  там
мой "лагерь".
   Показались  высокие  белые   здания,   окруженные   деревьями;   вокруг
искрящихся на солнце фонтанов играли дети. А над этим  вполне  современным
городом развевался огромный малиновый флаг - несомненно, боевое знамя Шоу.
Я был не