правителя  и
адресата. Одну и ту же  информацию  один  получатель  сочтет  достаточной,
другой - слишком лаконичной. Каждый, даже самый простой,  объект  содержит
потенциально   бесконечное   количество   информации.   Как   бы   мы   ни
детализировали  пересылаемое  описание,  оно  всегда   будет   для   одних
избыточным, а для других неполным, отрывочным. Трудности,  с  которыми  мы
столкнулись,   указывали,   что   Отправитель   обращался   к   адресатам,
по-видимому, более высоко развитым, чем люди на нынешнем этапе их истории.
   Информация, оторванная  от  объекта,  не  только  неполна.  Она  всегда
представляет собой некое обобщение и не  определяет  объект  с  абсолютной
точностью.  В  повседневной  жизни  мы  этого  не   замечаем:   нечеткость
определения  объекта  при  помощи  языка  практически  незаметна.  То   же
случается  и  в  науке.  Прекрасно  зная,  что  скорости  не  складываются
арифметически, мы все же не применяем релятивистскую  поправку,  складывая
скорости судна  и  автомобиля,  движущегося  по  его  палубе,  -  ибо  для
скоростей, далеких от световой, эта поправка пренебрежимо мала.  Так  вот,
существует  информационный  эквивалент  этого   релятивистского   эффекта.
Понятие "жизнь" практически одинаково для людей-биологов, где  бы  они  ни
жили - на Гавайях или в Норвегии. Но в космосе цивилизации разделяет такая
громадная пропасть, что тождественность  многих  понятий  может  оказаться
мнимой. Расшифровка далась бы гораздо легче,  если  бы  первичные  единицы
кода отсылали к небесным телам. Или, может быть, к  атомам?  Представление
об атоме как о "предмете" в немалой степени зависит от уровня знаний.  Лет
восемьдесят назад атом был "очень похож" на солнечную систему. Сегодня  он
вовсе на нее не похож.
   Предположим, нам посылают шестиугольник. Его можно счесть схемой ячейки
пчелиных сотов, или здания, или молекулы. Этой  геометрической  информации
соответствует бесконечное множество  объектов.  Что  именно  имел  в  виду
Отправитель, станет ясно не раньше, чем мы опознаем строительный материал.
Если это, скажем, кирпич, класс возможных решений  уменьшится,  оставаясь,
однако, множеством бесконечной мощности - ведь зданий шестиугольной  формы
можно построить бесконечно много. Пересылаемый план следовало бы  снабдить
точными размерами. Но существует строительный материал, чьи кирпичики сами
задают необходимые размеры. Речь идет об атомах. Атомы нельзя  произвольно
сближать  или  раздвигать.  Поэтому,  получив  "просто  шестиугольник",  я
склонен был бы считать, что Отправитель имел в виду  химическую  молекулу,
состоящую  из  шести  атомов  или  атомных  групп.  Такая  гипотеза  резко
ограничивает область дальнейших поисков.
   Предположим, сказал я себе, что Послание  содержит  описание  предмета,
притом на  молекулярном  уровне.  Исходная  идея  сводилась  к  тому,  что
Послание не имеет  ни  начала,  ни  конца,  то  есть  оно  -  циклическое.
Циклический объект или процесс. Различие  между  тем  и  другим,  как  уже
говорилось, отчасти зависит от  временнОй  шкалы  наблюдения.  Живи  мы  в
миллиард лет медленней и во  столько  же  раз  дольше,  так  что  столетие
сжалось бы до секунды, мы, вероятно, сочли бы континенты Земли процессами:
они текли бы на наших глазах, словно водопады или морские течения. А  если
б, наоборот, мы жили в миллиард раз быстрее,  то  приняли  бы  водопад  за
предмет, настолько устойчивым и неподвижным он бы нам  показался.  Поэтому
выяснением вопроса "предмет"  или  "процесс"  можно  было  не  заниматься.
Достаточно  было  бы  доказать  (а  не  только  угадать),   что   Послание
представляет  собой  "кольцо",  подобно  форме  молекулы   бензола.   Если
посылаешь не изображение бензольной молекулы на  плоскости,  а  ее  код  в
линейной форме, в виде последовательных сигналов, то безразлично, с какого
места бензольного кольца начать описание - любое сойдет.
   С этих-то исходных позиций я и приступил к переложению проблемы на язык
математики. Наглядно изобразить, как и что  я  сделал,  я  не  сумею  -  в
обиходном языке нет  для  этого  подходящих  понятий  и  слов.  Могу  лишь
сказать, что, рассматривая Послание как объект, подлежащий математическому
анализу,  я  исследовал  чисто   формальные   его   свойства   в   поисках
особенностей, которыми занимаются топологическая алгебра и теория групп. Я
прибегнул  к  трансформации  групп  преобразования,  чтобы  получить   так
называемые инфрагруппы (или группы Хогарта - потому что это я их  открыл).
Если бы у меня получилась "открытая" структура, это еще ни  о  чем  бы  не
говорило:  на  результат  могло  повлиять  какое-нибудь  ложное  допущение
(скажем, о  количестве  кодовых  знаков  в  одном  "слове"  Послания).  Но
случилось  иначе.  Послание  идеально  замкнулось  как  отграниченный   от
остального мира предмет или циклический процесс (точнее, как его ОПИСАНИЕ,
МОДЕЛЬ).
   Три дня я составлял программу для вычислительных машин, а на  четвертый
они решили задачу. Результат  гласил:  "что-то  как-то  замыкается".  Этим
"что-то" было Послание во всей совокупности взаимоотношений  между  своими
знаками; но "как" происходит замыкание - об  этом  я  мог  только  строить
догадки, поскольку мое доказательство было косвенным. Я доказал лишь,  что
"описанный  объект"  НЕ  является  топологически  открытым;  но  со  своим
математическим аппаратом я не мог однозначно определить "способ замыкания"
- эта задача была  на  несколько  порядков  труднее.  Доказательство  было
настолько общим, что едва ли не превращалось в общее место. И  все  же  не
каждый текст обладает подобными свойствами. Например, партитура  симфонии,
или  линейно  перекодированное  телевизионное  изображение,  или   обычный
языковый текст (повесть, философский трактат) не  дают  такого  замыкания.
Зато замкнулось бы  описание  геометрического  тела  или  такого  сложного
объекта, как генотип или живой организм. Правда, генотип замыкается иначе,
чем геометрическое тело; но если я стану обсуждать эти различия, то скорее
запутаю читателя, чем объясню, что же, собственно, я проделал с Посланием.
   Важно одно: я ничуть не приблизился к пониманию его "смысла"  (то  есть
того,  "про  что  там  было   написано").   Из   неисчислимого   множества
особенностей Послания я выявил, и то лишь косвенно,  одну  -  некое  общее
свойство его структуры. Ободренный этим  успехом,  я  попытался  атаковать
вторую задачу - однозначно определить  саму  структуру  в  ее  "замкнутом"
виде, но за все время работы в Проекте ничего не добился. Три года спустя,
уже выйдя из Проекта, попробовал снова - эта задача преследовала меня  как
наваждение; но сумел доказать лишь,  что  задача  НЕ  разрешима  в  рамках
трансформационной и топологической алгебры. Этого я, конечно, не мог знать
заранее. Во всяком случае, я предъявил серьезный  аргумент  в  пользу  той
точки зрения, что мы получили из космоса  нечто  действительно  обладающее
чертами   "объекта"   (то   есть    описания    объекта),    такими    как
концентрированность, компактность, цельность, приводящая к "замыканию".
   Свои результаты я доложил не без опасений. Но оказалось, что  я  сделал
нечто такое,  о  чем  никто  не  подумал:  уже  во  время  предварительных
дискуссий о  Проекте  возобладала  концепция  Послания  как  алгоритма  (в
математическом  смысле),  то  есть   общерекуррентной   функции,   и   все
вычислительные машины были впряжены в поиски вида этой функции.  Это  было
толково в том смысле, что решение проблемы - будь оно найдено  -  дало  бы
информацию, которая, как дорожный знак, указала бы путь к следующим этапам
перевода. Однако уровень сложности Послания как алгоритма был  таков,  что
задачу решить не удалось. Зато "цикличность" Послания хоть и заметили,  но
сочли не очень существенной: в эту начальную эпоху великих надежд  она  не
сулила быстрых и заметных успехов. А потом  все  уже  настолько  увязли  в
алгоритмическом подходе, что не могли от него освободиться.
   Может показаться, что я сразу же продвинулся весьма далеко. Я  доказал,
что Письмо есть описание циклического процесса, а так как все эмпирические
исследования исходили именно из этой посылки, я как бы благословил их, дав
математическое ручательство того, что  они  на  верном  пути.  Нараставший
разлад  между  математиками-информационщиками  и  практиками  (который   и
заставил обе стороны обратиться ко мне) тем самым был устранен.
   Будущее показало, как мало я преуспел,  победоносно  выйдя  из  схватки
всего лишь с одним, земным соперником.



7

   Если спросить естествоиспытателя, с чем ассоциируется  у  него  понятие
циклического процесса, он, скорее всего, ответит: с жизнью. Мысль  о  том,
что нам прислали описание чего-то живого и мы сможем это реконструировать,
ошеломляла и захватывала воображение. Два последующих месяца я  работал  в
Проекте на правах ученика, старательно изучая все, что успели  сделать  за
год все исследовательские коллективы, именовавшиеся  "ударными  группами".
Их было много - биохимическая, биофизическая, физики твердого тела.  Затем
часть их  объединили  в  лабораторию  синтеза;  организационная  структура
Проекта все усложнялась, и уже поговаривали, что она стала сложнее  самого
Послания.
   Теоретическое обеспечение - информационщики,  лингвисты,  математики  и
физики-теоретики  -  действовало  независимо  от  "ударных   групп".   Все
результаты обсуждались на высшем уровне - в Научном Совете; в него входили
координаторы групп, а также "большая четверка", которая с  моим  прибытием
перекрестилась в "пятерку".
   К  этому  времени  Проект  числил  за  собой  два  достижения,   вполне
конкретных и осязаемых, - вернее, одно, но полученное, независимо друг  от
друга, биохимиками и биофизиками. В обеих группах была создана (сначала на
бумаге, точнее - в машинной  памяти)  некая  субстанция,  "вычитанная"  из
Послания. Каждая группа назвала ее по-своему:  одна  -  Лягушачьей  Икрой,
другая - Повелителем Мух.
   Дублирование работ может показаться расточительством, но оно имеет свою
хорошую сторону - ведь если два человека, работая врозь, сходно  переведут
загадочный текст, можно полагать, что они действительно добрались  до  его
"инвариантного смысла", нашли то, что объективно содержится в тексте, а не
"вычитано" из него произвольно. Правда, и это утверждение можно  оспорить.
Для двух магометан "истинным" будут одни и  те  же  (небольшие)  фрагменты
Евангелия, в отличие от всего  остального  текста.  Если  предпрограмма  у
людей идентична, результаты их поисков могут совпасть, хотя бы  они  и  не
общались друг с другом. Так что  не  стоит  преувеличивать  познавательную
ценность таких совпадений. К тому же  достижения  мысли  ограничены  общим
уровнем знаний данной эпохи. Поэтому  так  сходны  атомистические,  вполне
независимо созданные теории физиков Востока и Запада, и,  скажем,  принцип
действия лазера не  мог  оставаться  исключительным  достоянием  тех,  кто
открыл его первым.
   Лягушачья Икра - как называли ее биохимики - представляла  собой  некое
вещество, полужидкое  в  одних  условиях,  студенистое  -  в  других;  при
комнатной температуре, при нормальном давлении и  в  небольшом  количестве
выглядело оно как блестящая  клейкая  жижица,  действительно  напоминающая
слизистые  лягушачьи  яйца.  Биофизики  же   сразу   синтезировали   около
гектолитра этой псевдоплазмы; в условиях вакуума она вела себя иначе,  чем
Лягушачья Икра, а свое второе, демоническое название получила  в  связи  с
одним удивительным свойством.
   В химическом составе Лягушачьей Икры значительную роль играли  углерод,
а также кремний и тяжелые элементы,  практически  отсутствующие  в  земных
организмах. Она  реагировала  на  определенные  воздействия,  вырабатывала
энергию (рассеивая ее в виде тепла), но обходилась без обмена веществ -  в
биологическом  смысле.  Поначалу  казалось,  что  это  -  невозможный,  но
действующий вечный двигатель, правда, в виде коллоида, а не машины.  Такое
покушение на священные законы термодинамики  было  немедленно  подвергнуто
строжайшим исследованиям. В конце концов ядерщики пришли к заключению, что
энергия,  благодаря  которой  возможно  столь  необычное  состояние,  этот
"цирковой фокус", акробатический трюк гигантских молекул,  по  отдельности
неустойчивых, берется из ядерных реакций холодного  типа.  Они  начинались
при достижении определенной (критической) массы, причем  кроме  количества
вещества играла роль и его конфигурация.
   Обнаружить  эти  реакции  было  чрезвычайно  трудно,  потому  что   вся
выделявшаяся в них энергия  -  как  лучевая,  так  и  критическая  энергия
ядерных осколков - поглощалась без остатка самим веществом и шла  "на  его
собственные  нужды".  Специалистов  это  открытие  просто  ошеломило.   По
существу, ядра атомов внутри любого земного  организма  -  тела  для  него
чужеродные или по крайней мере нейтральные. Жизненные процессы никогда  не
добираются до скрытых в ядрах энергетических возможностей,  не  используют
накопленные там огромные мощности - в живых тканях атомы существуют только
как электронные оболочки, ведь только  они  и  участвуют  в  биохимических
реакциях. Именно поэтому радиоактивные атомы, проникая в организм с водой,
пищей или воздухом, оказываются там  чужаками,  которые  "обманули"  живую
ткань своим чисто поверхностным сходством с нормальными атомами  (то  есть
сходством электронных оболочек). Каждый  "взрыв",  каждый  ядерный  распад
такого незваного Гостя означают для живой клетки микрокатастрофу,  наносят
ей вред, хотя бы и малозаметный.
   А вот Лягушачья Икра не могла обойтись без таких процессов, для нее они
были пищей и воздухом, в других источниках энергии она не нуждалась и даже
не смогла бы ими воспользоваться. Лягушачья Икра послужила фундаментом для
массы гипотез,  для  целой  их  башни  -  увы,  Вавилонской;  слишком  они
расходились между собой.
   Согласно  простейшим  из  них,  Лягушачья   Икра   представляла   собой
протоплазму, из которой состоят Отправители звездного сигнала. Как  я  уже
отмечал, для ее получения понадобилась лишь малая часть  (не  более  3-4%)
всей закодированной информации - именно та, которую удалось "перевести" на
язык  операций  синтеза.  Сторонники  первой  гипотезы  полагали,  что  мы
получили описание одного Отправителя и, будь оно материализовано  целиком,
перед  нами  предстало  бы  живое  и  разумное  существо  -  представитель
галактической цивилизации, пересланный на Землю в виде потока  нейтринного
излучения.
   Согласно иным,  сходным  предположениям,  переслано  было  не  "атомное
описание"  зрелого  организма,  а  нечто  вроде  плода,  эмбриона,   яйца,
способного  к  развитию.  Этот  плод   мог   быть   снабжен   определенной
наследственной программой; будучи материализован на Земле, он оказался  бы
для нас столь же компетентным партнером, что и взрослая особь  из  первого
варианта.
   Не было недостатка и в радикально иных  подходах.  Согласно  другой  их
группе  (или  семейству),  "код"  описывает  не  какое-то  "существо",   а
"информационную машину" - скорее орудие,  нежели  представителя  пославшей
его  космической  расы.  Одни  понимали  под  такой  машиной  нечто  вроде
"студенистой  библиотеки"   или   "плазматического   резервуара   памяти",
способного информировать о своем  содержании  и  даже  "вести  дискуссию";
другие  -  скорее  "плазматический  мозг"  (аналоговый,  цифровой  или  же
смешанного  типа).  Он  не  сможет   отвечать   на   вопросы,   касающиеся
Отправителей, а будет  своего  рода  "технологическим  подарком".  Сам  же
сигнал  символизирует  акт  вручения:  через   космическую   бездну   одна
цивилизация шлет другой свое самое совершенное орудие  для  преобразования
информации.
   У  всех  этих  гипотез  имелись,  в   свою   очередь,   "черные",   или
"демонические", варианты, навеянные, по мнению некоторых,  слишком  рьяным
чтением научной фантастики. Что бы нам  ни  было  прислано  -  "существо",
"зародыш" или "машина", - после материализации  оно  попытается,  дескать,
завладеть Землей. Но если одни говорили о коварном вторжении  из  космоса,
то другие - о проявлении "космического  дружелюбия";  мол,  высокоразвитые
цивилизации занимаются оказанием "акушерской  помощи",  облегчая  рождение
более совершенного общественного устройства - ради  блага  получателей,  а
вовсе не своего.
   Все эти гипотезы (их было еще много) я считал не только ложными,  но  и
бессмысленными.  Я  полагал,  что  звездный   сигнал   не   описывает   ни
плазматический мозг, ни информационную машину, ни  организм,  ни  зародыш.
Определяемый им объект вообще не входит в круг наших понятий; это  -  план
храма, посланный австралопитекам, библиотека, подаренная неандертальцам. Я
утверждал, что сигнал не предназначался для цивилизаций, стоящих на  таком
низком уровне развития, как наша, и поэтому ничего у нас с ним не выйдет.
   За  это  меня  произвели  в  нигилисты,  а  Вильгельм  Ини  доносил  по
начальству, что я саботирую Проект, - о чем я дознался,  хоть  и  не  имел
собственной сети подслушивания.
   Я уже без малого месяц работал в Проекте, когда "Глас Господа" предстал
перед нами в совершенно новом свете благодаря работам группы биологов.  Мы
завели так называемую "Книгу Малого Пса", куда каждый  мог  заносить  свои
мнения, критику чужих гипотез, предложения, замыслы,  а  также  результаты
исследований.  Результат  биологов  занял  в  ней  почетное,  едва  ли  не
центральное  место.  Это  Ромни  пришла  в  голову  мысль  провести  опыты
совершенно иного характера, чем те,  которыми  были  заняты  его  коллеги.
Ромни, как и Рейнхорн, был одним из немногих  в  Проекте  ученых  старшего
поколения. Кто не читал его "Возникновения человека", тот ничего не  знает
об эволюции. Он искал причины возникновения разума - и находил  их  в  тех
стечениях обстоятельств, которые не подлежат моральной оценке,  но  задним
числом,  в  ретроспекции,  обретают  чуть  ли  не  издевательский   смысл:
каннибализм оказывается подспорьем в развитии разума, угроза обледенения -
предпосылкой пракультуры,  обгладывание  костей  -  шагом  к  изготовлению
орудий, а унаследованное еще от рыб и пресмыкающихся  объединение  половых
органов с выделительными - топографической опорой не только эротики, но  и
вероучений о борении скверны с ангельской чистотой. Из  зигзагов  эволюции
он извлек ее блеск и нищету, показав, как цепочки случайностей перерастают
в законы природы. Но более всего поражает его  книга  духом  сочувствия  -
нигде не выраженным expressis verbis [открыто, прямиком (лат.)].
   Не знаю, каким путем Ромни пришел к своей замечательной  идее.  На  все
расспросы он отвечал досадливым хмыканьем. Вместо Послания, запечатленного
на лентах, его группа изучала "оригинал", то есть  сам  нейтринный  поток,
непрерывно льющийся с неба. Я думаю, Ромни заинтересовало,  почему  именно
нейтринный поток был выбран в качестве  носителя  информации.  Как  я  уже
говорил, существует  естественное  (звездное)  нейтринное  излучение.  Его
модулированная часть, которая несла нам Послание, составляла лишь узенькую
полоску целого.  Ромни,  должно  быть,  размышлял  над  тем,  случайно  ли
Отправители выбрали именно эту полоску (соответствующую  "длине  волны"  в
радиотехнике) или их выбор  диктовался  какими-то  особыми  соображениями.
Поэтому он запланировал серию опытов,  в  которых  самые  разные  вещества
облучались нейтринным потоком (усиленным в сотни миллионов раз) -  сначала
обычным, потом кодированным. Он мог себе это позволить; предусмотрительный
Белойн, глубоко запустив руку в  государственную  казну,  оснастил  Проект
целой  батареей  нейтринных   преобразователей   с   высокой   разрешающей
способностью и мощными усилителями, которые разработали наши физики.
   Все  нейтрино,  в  особенности  низкоэнергетические,  одинаково   легко
пронизыв