я,  а  среди  них  и  такие,  которые  достигли   вершины
технологии; по мере развития науки, и  особенно  космогонии,  они  уясняют
себе, что ожидает в будущем их самих и Вселенную. Такие цивилизации,  или,
скажем для удобства, такая цивилизация, находящаяся в одной  из  галактик,
знает, что процесс  упорядочения  пройдет  через  пик,  а  потом  начнется
уничтожение всего сущего в раскаляющемся горниле. Обладая намного большими
познаниями, чем мы, она сумеет хотя бы  отчасти  предвидеть  и  дальнейшее
течение событий - после "голубого светопреставления"; а если  ее  познания
возрастут еще больше, она сможет повлиять на эти события...
   Тут по залу опять пробежал легкий шум: Синестер излагал  ни  больше  ни
меньше как теорию управления космогоническими процессами!
   Астробиолог, вслед за Лирни, предполагал, что "двухтактный  космический
двигатель" не является жестко детерминированным (в фазе  сжатия  возникают
значительные неопределенности - из-за  случайных  в  принципе  вариаций  в
распределении масс и различного протекания  аннигиляции)  и  невозможно  с
абсолютной точностью предсказать,  какой  тип  Вселенной  возникнет  после
очередного сжатия. Эта трудность  известна  и  нам,  пусть  в  миниатюрном
масштабе:  мы  не  в  силах  предвидеть  -  то  есть  рассчитывать  -  ход
турбулентных процессов (скажем, завихрений в воде, разбивающейся о  рифы).
Поэтому "красные вселенные", которые поочередно  рождаются  из  "голубых",
могут сильно отличаться одна от другой, и  существующая  ныне,  в  которой
жизнь возможна, представляет собой, может  быть,  эфемерное,  неповторимое
образование,  за  которым  последует  длинная  череда  абсолютно   мертвых
пульсаций.
   Такой гороскоп - картина вечно мертвого, безжизненно  раскаляющегося  и
безжизненно остывающего  космоса  -  может  не  удовлетворить  цивилизацию
высшего типа, и она попытается изменить  будущее.  Зная  об  ожидающей  ее
гибели, она может "запрограммировать" звезду или систему звезд - регулируя
их  излучение  -  так,  чтобы  получилось  подобие   нейтринного   лазера.
Действовать  он  начнет  тогда,  когда   тензоры   гравитации,   параметры
температуры, давления и так далее превысят некоторые максимальные значения
и сама физика этого Космоса начнет распадаться в прах.  Тогда-то  гибнущее
созвездие-лазер  разрядит  накопленную  энергию  и  обратится   в   черную
нейтринную вспышку, до мелочей запрограммированную  за  миллиарды  лет  до
того! Монохроматическая нейтринная волна, самое жесткое  и  стабильное  из
всех излучений, станет не  только  похоронным  звоном  для  гибнущей  фазы
Космоса, но и  зародышем  новой  фазы  -  участвуя  в  формировании  новых
элементарных частиц.  А  кроме  того,  "впечатанная"  в  звезду  программа
включает и "жизнетворность" - увеличение вероятности появления жизни.
   В этой грандиозной картине звездный сигнал оказывался вестью, посланной
в наш Космос из космоса, который ему предшествовал. Итак,  Отправители  не
существовали - уже по крайней мере тридцать миллиардов лет. Послание,  ими
созданное, пережило гибель их мира, затем включилось в процессы творения и
положило начало эволюции жизни на планетах. Так что и мы были Их детьми...
   Идея была остроумная! Сигнал - отнюдь не Послание,  его  жизнетворность
нельзя считать формой, противостоящей содержанию. Это  мы,  в  силу  наших
привычек, пытались разделить  неразделимое.  Сигнал,  а  точнее,  творящий
импульс  начинает  с  такой  "настройки"  материи  космоса  (в  новом   ее
воплощении), чтобы возникли  частицы  с  нужными  свойствами,  -  нужными,
разумеется, с точки зрения  "творящей"  цивилизации.  А  когда  начинается
астрогенез,  а  за  ним  планетогенез,  тогда,  с  появлением  "адресата",
включаются  в  работу  другие  структурные  свойства  сигнала,  помогающие
зарождению жизни.  Увеличивать  шансы  молекул  на  выживание  легче,  чем
дирижировать и управлять возникновением самых элементарных частиц материи.
Поэтому мы и приняли жизнетворный эффект за  нечто  отдельное  и  лишенное
содержания, а второй, атомотворящий, эффект назвали Письмом.
   Мы не прочли его, потому что нам - нашей науке, физике, химии -  полное
прочтение не под силу. Но из обрывков запечатленных в импульсе  знаний  мы
соорудили себе рецепт - Лягушачьей Икры! Так что сигнал - не сообщение,  а
программа, и адресован он Космосу, а не  каким-либо  существам.  Мы  можем
лишь попытаться расширить наши познания, используя как сам сигнал,  так  и
Лягушачью Икру.
   Синестер закончил.  Аудитория  ошеломленно  молчала.  Вот  уж  подлинно
embarras de richesse! Сигнал  -  творение  Природы,  последний  нейтринный
аккорд погибающей Вселенной, предсмертный поцелуй,  который  "щель"  между
миром и антимиром запечатлела на фронте нейтринной волны; или -  завещание
давно умершей цивилизации. Ничего не скажешь, впечатляющая альтернатива!
   Нашлись  и  среди  нас  сторонники  обоих  подходов.  Напоминали,   что
некоторые частоты обычного, естественного жесткого  излучения  увеличивают
интенсивность мутаций, а значит, могут ускорить ход  эволюции,  тогда  как
другие частоты не обладают такими свойствами,  -  но  из  этого  вовсе  не
следует, будто одни частоты что-то означают, а другие  нет.  Все  пытались
говорить разом. Я словно стоял у колыбели новой мифологии. Завещание...  и
мы - наследники Тех, Других... умерших задолго до нашего рождения...
   Поскольку от меня этого ждали, я попросил слова и  начал  с  того,  что
через  произвольное  количество  точек   на   плоскости   можно   провести
произвольное число различных кривых. Я никогда не считал,  что  главное  -
выдвинуть побольше гипотез, ведь их можно придумать бесконечное множество.
Вместо того чтобы подгонять  наш  Космос  и  предварявшие  его  события  к
свойствам Послания, достаточно допустить,  что  наша  приемная  аппаратура
примитивна - как, скажем,  радиоприемник  с  низкой  избирательностью.  Он
ловит сразу несколько станций, и получается катавасия; если слушатель,  не
знающий ни одного из языков вещания, запишет все без разбора, он  напрасно
будет ломать себе голову. Жертвой такой технической ошибки могли  стать  и
мы.
   Допустим, что так  называемое  Послание  -  запись  нескольких  передач
сразу. Если звездные автоматические передатчики  работают  именно  на  той
"частоте", которую мы считаем  единичным  каналом  связи,  то  непрерывное
повторение  сигнала  вполне  объяснимо.  Возможно,  именно  так  общества,
образующие "цивилизационный альянс",  поддерживают  синхронность  каких-то
своих технических устройств - астроинженерных, к примеру.
   С этим хорошо согласуется цикличность сигнала. Но уже не столь хорошо -
Лягушачья Икра; впрочем, с некоторой натяжкой можно было бы и ее объяснить
в рамках  такого  подхода.  Во  всяком  случае,  он  скромнее,  а  значит,
реалистичнее грандиозных картин,  только  что  показанных  нам.  Еще  одна
загадка - то, что есть лишь один сигнал. А ведь их должно быть немало.  Но
переделывать весь Космос ради того, чтобы отделаться от загадки,  -  такую
роскошь мы не можем себе позволить. Тогда почему бы не счесть, что  сигнал
- это "музыка сфер",  торжественный  гимн,  нейтринные  фанфары,  которыми
Высшая Цивилизация приветствует, ну, скажем, вспышку Сверхновой? А  может,
мы приняли апостольское Послание? Вот слово, которое становится Плотью,  а
вот  и  Повелитель  Мух,  порождение  мрака,  знамение,   указывающее   на
манихейскую природу сигнала - и Мироздания.  Множить  подобные  толкования
недопустимо. По сути, обе гипотезы консервативны, особенно гипотеза Лирни,
которая сводится к отчаянной защите эмпирического подхода. Точные науки  с
самого своего зарождения занимались явлениями Природы, а не  Культуры;  не
существует физики или химии Культуры - есть лишь физика и химия "материала
Вселенной". Рассматривая Космос  как  чисто  физический  объект,  лишенный
всяких "значений", Лирни уподобляется человеку, который письмо, написанное
от руки, изучает как сейсмограмму (поскольку  и  то  и  другое  -  сложные
кривые определенного вида).
   Гипотезу  Синестера  я  определил  как  попытку  ответить  на   вопрос:
"наследуют ли друг другу очередные вселенные?" Согласно ответу, который он
дал, наш  сигнал,  оставаясь  искусственным  образованием,  перестал  быть
Посланием. Под конец я перечислил ужасающее количество  допущений,  взятых
авторами с потолка: отрицательное выворачивание материи, ее превращение  в
информацию  в  момент  предельного   сжатия,   выжигание   "атомотворящих"
стигматов на нейтринной волне. Эти допущения,  по  самой  их  природе,  не
поддаются проверке - там" при "конце света", не будет  не  только  никаких
разумных существ, но даже и самой физики. Это - не что иное,  как  спор  о
загробной жизни, прикрытый физической  терминологией.  Или,  если  угодно,
философская  фантастика  (по  аналогии   с   научной   фантастикой).   Под
математическим одеянием скрывается миф; я вижу в этом знамение времени,  и
только.
   Тут уж, разумеется, дискуссия вспыхнула, как пожар. Под конец Раппопорт
неожиданно  встал,  чтобы  предложить  "еще  одну  гипотезу"  -  настолько
оригинальную,  что  я  ее   изложу.   Различие   между   искусственным   и
естественным, напомнил он, не абсолютно, а относительно, и зависит оно  от
выбранной нами системы отсчета. То, что выделяет живой организм при обмене
веществ, мы считаем продуктом естественного  происхождения.  Если  я  съем
слишком много сахара, мои  почки  будут  выделять  его  избыток.  От  моих
намерений  зависит,  будет   ли   сахар   в   моче   "искусственным"   или
"естественным". Если я, зная механизм явления, съел сахар  нарочно,  чтобы
его выделять, то присутствие сахара в моче будет "искусственным";  а  если
мне просто захотелось сладкого и ничего более, то присутствие сахара будет
"естественным". А  вот  и  практическое  доказательство:  я  могу  заранее
условиться с тем, кто проводит анализ, и тогда  результаты  анализа  будут
служить информационным сигналом. Скажем,  наличие  сахара  будет  означать
"да", а отсутствие - "нет". Это - процесс символической  сигнализации,  но
только между нами двоими. Тот, кому наш уговор неизвестен, ничего о нем не
узнает, исследуя мочу. В природе,  как  и  в  культуре,  "на  самом  деле"
существуют лишь "естественные" явления, а "искусственными" они  становятся
только потому, что мы связываем их друг с другом определенным образом -  с
помощью уговора или действия. Только  чудеса  "абсолютно  искусственны"  -
потому что они невозможны.
   После такого вступления Раппопорт  нанес  решающий  удар.  Предположим,
сказал он, что биологическая эволюция может идти двумя  путями;  либо  она
создает отдельные организмы, а потом из них возникают  разумные  существа,
либо - на другом пути - она создает  "неразумные",  но  необычайно  высоко
организованные биосферы - скажем, "леса живого мяса" или  другую  какую-то
форму жизни, которая в процессе  очень  долгого  развития  осваивает  даже
ядерную  энергетику.  Но  осваивает  не  так,  как  мы  осваиваем  технику
изготовления ядерных бомб и реакторов, а так, как наши тела освоили  обмен
веществ. Продуктами такого метаболизма будут явления радиоактивного  типа,
а на следующем этапе -  и  нейтринные  потоки,  "выделения"  всепланетного
организма; их-то мы и принимаем - в виде звездного сигнала. Это -  процесс
совершенно естественный, поскольку никто ничего  не  собирался  пересылать
или  сообщать.  Но  может  быть,   другие   организмы-планеты   узнают   о
существовании себе подобных благодаря "нейтринным следам",  оставленным  в
пространстве. Тогда между ними устанавливается что-то вроде сигнализации.
   Раппопорт добавил, что его гипотеза  согласуется  с  образом  действий,
принятым в науке: наука ведь  не  разделяет  явления  на  искусственные  и
естественные. Гипотеза эта не отсылает нас к "другим вселенным" и  поэтому
может быть проверена -  по  крайней  мере,  принципиально,  -  если  будут
обнаружены "нейтринные организмы" или хотя бы  доказана  их  теоретическая
возможность.
   Не все по-настоящему  поняли,  что  это  была  не  просто  демонстрация
изобретательности. Ведь, вообще  говоря,  можно  предвидеть  и  рассчитать
любой тип превращения органической материи,  исходя  из  физики  и  химии,
однако ни физика, ни химия не помогут вычислить или предвидеть культуру, в
которой некие существа пишут и посылают "нейтринные письма". Это - феномен
иного, внефизического порядка. Если цивилизации обращаются друг к другу на
разных языках, а различия в уровне их развития велики, то "менее сведущие"
в  лучшем  случае  извлекут  из  полученного  сообщения  его   "физическую
составляющую" (или естественную, что одно и то же). Больше они  ничего  не
поймут. При достаточно больших межцивилизационных различиях одни и  те  же
понятия в разных культурах могут иметь совершенно различный смысл.
   Было  еще  говорено  и  о  том,  насколько   рационально   ведет   себя
"цивилизация Отправителей" (независимо от того, жива она или - как полагал
Синестер - мертва). Можно ли считать рациональной заботу о том, что  будет
"в следующей вселенной" через тридцать миллиардов лет? Какую же громадную,
даже для немыслимо богатой цивилизации, приходится платить цену -  в  виде
судеб живых существ, - чтобы стать кормчим Великой Космогонии или  создать
"жизнетворный эффект"! А если для них это рационально, то "рациональность"
- не одно и то же для разных цивилизаций.
   Потом мы собрались небольшой  компанией  у  Белойна  и  еще  долго,  за
полночь, спорили; если Лирни с Синестером нас и не убедили,  то  уж  точно
подлили  масла  в  угасавший  огонь.  Обсуждали  гипотезу  Раппопорта.  Он
дополнил ее, уточнил, и возникла поистине невероятная картина - гигантские
биосферы,  которые  "телеграфируют"  в  космос,  не  ведая,  что   творят;
неизвестный  нам  уровень  гомеостаза,  -  единая  система   биологических
процессов, добравшихся до источников ядерной энергии  и  мощностью  своего
метаболизма не уступающих мощности звезд.  Жизнетворность  их  "нейтринных
выделений" становилась таким же точно эффектом, как деятельность растений,
которые  насытили  атмосферу  Земли  кислородом  и  тем   проложили   путь
организмам, не способным к фотосинтезу, - но ведь трава без всякого умысла
помогла нам появиться на свет! Выходит, Лягушачья  Икра  -  и  вообще  вся
"информационная сторона" Послания -  просто  продукт  невероятно  сложного
метаболизма, отходы,  шлак,  структура  которого  зависела  от  планетного
обмена веществ.
   В гостиницу я возвращался с Дональдом, и он вдруг сказал, что чувствует
себя, по  сути,  обманутым:  поводок,  на  котором  мы  бегали  по  кругу,
удлинили,  но  мы  все  равно   на   привязи.   Нам   показали   эффектный
интеллектуальный фейерверк, но вот он догорел, а мы  остались  ни  с  чем.
Возможно, мы даже чего-то лишились. До сих пор мы были согласны в том, что
получили письмо, в конверт которого попало немного песка  (так  он  назвал
Лягушачью  Икру).  Пока  мы  верили,  что  это  -  именно  письмо  (пускай
непонятное и загадочное),  сознание,  что  Отправители  существуют,  имело
ценность само по себе. Но если это не письмо,  а  бессмысленные  каракули,
если у нас остается только песок, пусть даже золотоносный, то мы  обнищали
- больше того, мы ограблены.
   Я размышлял об  этом,  оставшись  в  одиночестве.  Откуда,  собственно,
бралась уверенность, позволявшая мне расправляться  с  чужими  гипотезами,
достаточно серьезно обоснованными? А ведь я был уверен,  что  мы  получили
Письмо. Мне очень важно передать читателю не  эту  веру  -  она  не  имеет
значения, - а то, на что она опиралась. Иначе зря я писал эту книгу.
   Такой человек, как я, который не  раз  и  подолгу,  на  разных  фронтах
науки, бился над разгадкой шифров Природы, знает о них  куда  больше,  чем
можно вычитать из его математически отутюженных  публикаций.  Опираясь  на
это интуитивное знание, я утверждаю, что Лягушачья Икра с  ее  накопителем
ядерной энергии, с ее эффектом "переноса взрыва" неизбежно должна  была  в
наших руках  обернуться  оружием  -  ведь  мы  так  сильно,  так  страстно
стремились к  этому.  И  то,  что  нам  это  не  удалось,  не  могло  быть
случайностью. Ведь удавалось - в других, "естественных ситуациях"  -  увы,
слишком часто! Я отлично могу представить себе существа,  которые  послали
сигнал. Они решили для себя: сделаем так, чтобы его не могли  расшифровать
те, что еще не готовы; нет, будем еще  осторожней:  пусть  даже  ошибочная
расшифровка не даст им того, что они ищут, но в чем им следует отказать.
   Ни атомы, ни галактики, ни планеты,  ни  наши  тела  не  были  снабжены
Кем-то такой системой защиты, и мы пожинаем печальные плоды этого. Наука -
это  часть  Культуры,  которая  соприкасается  с  окружающим   миром.   Мы
выковыриваем из него кусочки и поглощаем их  не  в  очередности,  наиболее
благоприятной для нас, - ибо Никто об этом любезно не позаботился, -  а  в
той, которая  определяется  сопротивлением  материи.  Атомы  и  звезды  не
располагают никакими аргументами; они не могут  нам  возражать,  когда  мы
создаем модели по образу их и подобию, они не преграждают  нам  доступа  к
знанию - даже если оно смертельно опасно. Все, существующее вне  человека,
имеет намерений не более, чем покойник. Но если  к  нам  взывают  не  силы
Природы, а силы Разума, ситуация  радикально  меняется.  Тот,  кто  создал
Послание, руководствовался  намерениями,  наверняка  не  безразличными  по
отношению к жизни.
   С самого начала я больше всего опасался недоразумения.  Я  был  уверен,
что нам не послали орудие убийства; однако все  говорило  о  том,  что  мы
получили описание какого-то орудия, - а ведь известно, как мы способны его
использовать. Даже человек  для  человека  бывает  орудием.  Зная  историю
науки, я не верил в идеальную гарантию от злоупотреблений.  Любая  техника
сама по себе нейтральна - и мы сумели  любую  сделать  орудием  смерти.  В
горячке нашей отчаянной конспирации - наивной и глупой, конечно, но все же
необходимой - я решил было, что на Них нам не стоит рассчитывать: вряд  ли
Они могли угадать, что мы сделаем с их информацией по ошибке, в результате
заполнения пробела  неверными  домыслами.  Даже  Природа,  которая  четыре
миллиарда лет учила биологическую эволюцию избегать ошибок  и  действовать
со всевозможными предосторожностями, не сумела наглухо закрыть от нее  все
наклонные плоскости жизни,  все  ее  тупики  и  закоулки,  уберечь  ее  от
оплошностей  и  "недоразумений"  -  о  чем  свидетельствуют   бесчисленные
искажения развития организмов или хотя бы рак. И если  Отправители  решили
эту задачу, значит,  они  оставили  далеко  позади  недостижимое  для  нас
совершенство биологической эволюции. Но тогда я не знал - да и откуда  мне
было знать, - что их решения настолько загерметизированы, так  всесторонне
застрахованы от вторжения непосвященных.
   В ту ночь в огромном зале инвертора,  над  исписанными  страничками,  я
вдруг почувствовал обморочную слабость, у меня потемнело в глазах -  и  не
только потому, что внезапно исчез ужас, который многие недели  висел  надо
мной. В эту минуту я отчетливо ощутил Их величие. Я понял, чем может  быть
цивилизация. Когда мы слышим это слово, мы думаем об идеальном равновесии,
о моральных ценностях, о преодолении собственной слабости, о  том,  что  в
нас есть наилучшего. Но цивилизация - это прежде всего  мудрость,  которая
исключает такие обычные для нас ситуации, когда лучшие из миллиардов  умов
трудятся над подготовкой всеобщей гибели, делая то, чего они не хотят, что
им претит, - потому что не имеют иного выхода. Самоубийство  -  не  выход.
Разве мы с Протеро  хоть  чуточку  изменили  бы  дальнейший  ход  событий,
предотвратили бы вторжение металлической саранчи с неба, если бы покончили
с собой? И если Отправители предвидели нечто подобное, то  не  потому  ли,
что когд