ает этот сорванец. Послушать его, так они
впрямь надеются оживить Черные пески!..
   Внимательно слушает внучонка Бава-Кули. Изредка, как бы невзначай,
поглядывает на гостя. Тот степенно прихлебывает гок-чай, но за внешней его
невозмутимостью Бава-Кули угадывает и настороженность, и тревогу.
   - Ну, а вода? - спрашивает он внука. - Чем вы напоите свои бесчисленные
отары?
   - Отроем колодцы. Сотни, тысячи колодцев.
   И видя ироническую улыбку деда, Черкез начинает горячиться:
   - Отроем, бава! Что сдерживает сейчас строительство колодцев? Экономика.
   Скудость кормовой базы в песках.
   - Так, так. Много же вам понадобится чабанов!
   - Чабаны будут не нужны, бава. То есть, я хочу сказать, их надо совсем
немного. Представьте себе большой дом в песках...
   - Дом в песках?
   - Ну... Это уже будут не настоящие пески, бава. Растительность
покрывает их круглый год. Дом не занесет.
   - Так, так. И кто же поселится в большом доме?
   - Главный чабан, бава.
   - Главный чабан?..
   - Бывает же главный инженер, главный геолог, главный агроном. Почему не
может быть главного чабана, бава?
   - Понимаю. Значит, чабан сидит в большом доме. Сидит, пьет чай, слушает
радио...
   - И смотрит на экран телевизора, бава.
   - И смотрит на экран, - согласился Бава-Кули. - Ну, а овцы? Они тоже
слушают радио?
   - Нет, бава. Овцы пасутся.
   - Без чабана? - Бава-Кули притворно нахмурил брови. - Ты смеешься над
своим старым, выжившим из ума дедом?
   - Ну что вы, бава. Разве я посмею? За овцами наблюдают верные помощники
чабана. Такие, как Шейтан.
   Лежащий у входа в юрту пес поднял голову, вильнул хвостом. Бава-Кули
неодобрительно покосился на него. Не могли выбрать кличку поприличней!
Надо бы отчитать сорванца Черкеза. Если б только не гость, не этот
молчаливый старик в белом тельпеке.
   - Так, так, значит, овчарки будут пасти овец, качать воду...
   - Нет, бава. Воду качать будут автоматы. Главный чабан проверяет их
работу при помощи телесвязи. Представьте себе, бава: он сидит за пультом
управления, перед ним светятся экраны. Десять, двадцать, тридцать экранов!
   Пока они немы, но вот главный чабан поочередно включает звук. Он
слушает голоса отар, окликает своих верных помощников-овчарок, и собаки
привычно оглядываются на серебристые трубы репродукторов... Это в часы
водопоя. А днем он садится в вертолет и облетает свои стада. С ним -
механик, специалист по радиосвязи и регулировке автоматов. Впрочем, надо
полагать, главный чабан решит сам освоить всю технику. Как хороший агроном
сейчас изучает трактора. Это мнение Аспера.
   - Аспер? О... - уважительно протянул Бава-Кули. - Если так сказал
Аспер, все будет: и экраны, и автоматы.
   Он обернулся к гостю:
   - Это мой старший внук - Аспер Кулиев. Сын старшего сына. Большой
ученый.
   Академик.
   - Поздравляю вас, - учтиво ответил гость.
   - Отец его погиб от рук кровавой собаки Эрсарихана, - пояснил Бава-Кули.
   - Вот как? - белый тельпек участливо качнулся. - И этот наш славный
юноша тоже сын погибшего героя?
   - Отец Черкеза пасет здесь овец, - хмуро ответил Бава-Кули. - Когда
кровожадные шакалы рыскали в наших песках, его еще не было на свете.
   В юрту вошла Гульнар. На лице ее была тревога.
   - Я думаю, нужен доктор. Они очень слабы.
   - Быть может, перенесем их сюда? - предложил Бава-Кули.
   - Они спят, не следует их тревожить, - возразила Гульнар. - В кабине им
хорошо, бава.
   - Эта машина оборудована специально для песков, - пояснил Черкез. - Для
главного чабана, бава. Просторная кабина с затемнением, с отличной
вентиляцией. Воздушный домик, в нем можно жить неделями...
   - Ты много говоришь, - остановил его Бава-Кули.
   Черкез покраснел, порывисто встал.
   - Летим, - сказал он Гульнар. - Я доставлю их в Джанабад.
   - Правильно, - одобрил Бава-Кули и, осторожно покосившись на
молчаливого гостя, добавил:
   - Пойдем, я провожу тебя.
   Старый басмач тихо рассмеялся вслед. Спешите в свой Джанабад, глупцы.
   Торопитесь. Везите первый привет от грозного Эрсарихана. Белый порошок
уже сделал свое дело. Чудесный белый порошок - последняя память о верных
друзьях-инглизах...
   Вернулся хозяин, ни слова не говоря, опустился на кошму. Некоторое
время они сидели так - молча, друг против друга. Темные ввалившиеся щеки,
высохшие губы, седенькие куцые бородки, - старость придала им
поразительную схожесть.
   Они выглядели сейчас как братья. Братья-близнецы в черной и белой шапке.
   Но вот Эрсарихан уронил взгляд вниз и сходство ушло, - презрительная
улыбка скривила губы. Старик не видит, что пиала гостя пуста. Хорош хозяин!
   Впрочем, можно ли ожидать от босяка иного?
   Вздохнув, он вынимает из-за пазухи шакша и тут же поспешно сует ее
назад.
   - Пустая, - бормочет он в ответ на вопросительный взгляд хозяина. -
Другая есть в запасе.
   И верно, в руках появляется новая шакша, Эрсарихан отправляет в рот
щепотку наса, вежливо протягивает бутылочку хозяину. Тот отрицательно
качает головой. Поистине, легче верблюда обучить письму, чем бедняка
учтивости!
   И словно специально в подтверждение этой мысли хозяин бесцеремонно
осведомляется, что привело его в Черные пески.
   Не ожидавший прямого, противоречащего вековым традициям вопроса,
Эрсарихан с трудом преодолевает замешательство. Что привело его сюда?
Разумеется, работа. Он сопровождал маленькую экспедицию в пески. Вот этих
двух, что увезли на вертолете. Мальчишка и старик, - самонадеянности у них
хватало, а вот опыта, опыта не было и на грош. Однажды, не предупредив
его, они ушли собирать свои колючки. Ушли и не вернулись на стоянку. Он
бросился на поиски, заблудился сам, чуть не погиб... Что сказать еще?
Пословица говорит:
   "Много слов - ноша для осла".
   - Старый шакал, - ответил Бава-Кули.
   Эрсарихан вытаращил на хозяина глаза. Уж не ослышался ли он?
   - Шакал, сын шакала, - внятно приговорил Бава-Кули. - Я сразу узнал
тебя, хан племени Эрсари. Твой тельпек бел, но душа черна. Ты не произнес
сейчас ни единого слова правды.
   Вначале его охватил страх, темный, панический. Потом, когда сознание
прояснилось и он понял, что опасность пока не угрожает, страх уступил
место гневу. Босяк, червь, помет взбесившегося верблюда! Говорить так с
ним, с сердаром, с воителем газавата? Хоп, хоп, - старик, тебе это не
простится, не думай. Весь род твой ответит за оскорбление, весь род, до
последнего младенца!..
   Сладчайшая мысль о мести успокоила его. Не время, пока не время! Нельзя
выдавать себя. В чем может обвинить этот босяк? Да, он бывший хан, что ж
из того? Власти не преследуют сейчас за это.
   - Да, я бывший хан племени Эрсари, - скромно говорит он вслух. -
Когда-то сражался под зеленым знаменем пророка. Это было давно. Сейчас я
скромный труженик. Советская власть простила мне мои старые ошибки.
   - Ошибки? - гневно щурится Бава-Кули. - Сотни замученных, тысячи
покалеченных тобой людей! Поджоги, пытки, разбой!.. Легкое же словечко ты
выбрал, ничего не скажешь.
   - Я говорю: это было давно, так давно. Темные суеверия делали меня
фанатиком, слепцом. Теперь я прозрел.
   - Пометишь Шахризябс? - прерывает его Бава-Кули.
   - Шахризябс?
   Эрсарихан пытается изобразить недоумение, но Бава-Кули не обращает
внимания на его уловку.
   - Восемнадцать узбечек, сбросивших паранджу. Восемнадцать голов на
базарной площади... Потом стало известно, это сделали бандиты Эрсарихана.
Фанатизм?
   Лжешь, старый шакал, трусливо лжешь! В племени Эрсари не знали чачвана,
туркменские женщины не закрывали лиц. Сброшенная паранджа ничего не
говорит сердцу самого набожного суннита-туркмена. А ведь ты был туркменом,
Эрсарихан?
   Белый тельпек склоняется все ниже. Эрсарихан старается спрятать
трусливо бегающие глазки. Он пытается оправдываться: с губ сами собой
срываются жалкие слова, униженные просьбы. Увы, многие из злодеев
прикрывались тогда именем Эрсарихана. А сам он - Аллах свидетель - всегда
стремился избегать кровопролитий.
   - Ты просто мерзок, - заключает Бава-Кули. - Не знаю, чего в тебе
больше:
   трусости или злобы. Раскаянию твоему не верю, скорее змея перестанет
жалить.
   Наверно, и несчастье с русскими товарищами тоже твоя работа. Мы это еще
проверим. Убирайся.
   Эрсарихан съежился. Как поступить, что делать? Гонят прочь, как
бездомную собаку... Что ж, ему это на руку. Он хорошо знает местность.
Кала-и-хумб здесь совсем неподалеку. Но если прямо так направиться в
пески, босяки спохватятся, могут задержать. Как быть?
   - Я сказал: убирайся! - повысил голос Бава-Кули. - Подождешь там,
снаружи.
   За тобой приедут.
   Эрсарихан послушно вышел. Внутри у него все кипело. Гнусный раб!
Погоди, погоди, ты еще заплатишь, за все заплатишь.
   Солнце уже клонилось к западу. Через весь такыр, вытягивая из колодца
бесконечную бечеву, важно шествовал огромный старый нар, - пастухи
готовились к вечернему водопою. У соседней юрты играла крохотная девчушка,
на затылке ее прыгал целый пучок тоненьких смешных косичек.
   Эрсарихан опустил веки, и послушное воображение развернуло перед ним
столь дорогую душе его картину. С воинами Ислама врывается он сюда. Босяки
пускаются было врассыпную, но верные джигиты с улюлюканьем сбивают их в
кучу, как стадо перепуганных овец. Плач детей, отчаянные вопли женщин...
   Возбужденный шумом, его великолепный светло-серый ахалтекинец
приплясывает, прядая ушами. "Вот этот!" - громовым голосом восклицает он,
и джигиты выхватывают из толпы обезумевшего от страха старика. "Презренный
раб, - говорит он, и притихшая толпа с ужасом внимает речи грозного
сердара. - Презренный раб. Ты вообразил себя хозяином жизни? Хозяином воды
и скота?
   Глупец, тебе это все приснилось. Все, все - и сытая жизнь, и колхозные
стада, и внуки-ученые. Приснилось, понял? Но я разбужу тебя!" По его знаку
воины газавата срывают со старого безбожника одежду, скручивают за спиною
руки, тащат к колодцу. Отвязав бадью, стягивают бечевой тощие ноги старика.
   "Слишком легок, надо добавить груза", - решает он и тут замечает
девчушку, забытую у порога юрты. Небрежный кивок, и послушный джигит уже
волочит ее прямо за смешные косички на затылке. На глазах старика
выступают слезы.
   "Любимая внучка? Угадал! Хоп, хоп, - а помнишь, как выставил ты из юрты
воителя Ислама? Теперь вы покачаетесь с нею вместе: вниз и вверх, вниз и
вверх"... Проворные джигиты уже перекинули веревку через блок, другой
конец ее закреплен в упряже верблюда-водоноса. Строптивый раб качается
вниз головой над черным отверстием колодца, осталось только приладить
"груз".
   Здесь заминка - никак не удается собрать косички в один пучок. Наконец
узел готов, тонкая шерстяная бечевка удлинила косу обомлевшей от страха
девчонки.
   "Осторожнее, - предупреждает он. - Подвесьте внученьку так, чтобы
дедушка не задохнулся. Пропустите веревку ему под мышки. Хоп, хоп, -
продлим жизнь несчастному, будем милосердны"... Джигиты громко смеются его
остроумной шутке...
   Пронзительный резкий крик отогнал видение. Старый басмач очнулся. В
трех шагах от него, задрав большую голову и напружинив шею, ревел ишак.
   Раскачивая на коромысле звонкие пустые ведра, мимо прошла красивая
молодая женщина в нарядном платье. Она не поклонилась Эрсарихану, даже не
посмотрела на него! Видно этот пес Бава-Кули успел кое-что шепнуть, когда
выходил из юрты. Ну да, он же проговорился: "За тобой приедут"... Надо
уходить, надо осторожно уходить. Исподволь, оглядевшись, Эрсарихан подошел
к колодцу.
   Молча взял ведро из рук женщины, сделал пару судорожных глотков.
Женщина отвернулась, и ведро пришлось опустить на землю. Мальчишка,
наполнявший лотки водой, направил пустую бадью в колодец, бросил на
Эрсарихана безразличный взгляд и, отойдя в сторонку, заговорил с женщиной.
"Я не существую для них, - злобно усмехнулся Эрсарихан и покосился на
яркий, новенький кайнек. Босячка, пастушеская жена! Истинно сказано:
"Зажиреет ишак - начнет хозяина лягать".
   Он еще раз осторожно огляделся. Никто, казалось, не следил за ним. Надо
уходить, уходить не спеша, чтоб ни о чем не догадались. Вот только...
Старый басмач сунул руку за пазуху, с минуту он колебался, стоит ли лишать
себя сладости расправы? Хоп, хоп, - все еще будет, все впереди. В песках
сотни колодцев, тысячи безбожников-отступников. А святое дело не следует
откладывать на завтра. Загородив колодец, он быстрым движением расплющил о
камень хрупкую тыквенную бутылочку и метнул ее вниз, в черную глубину.
Хоп, хоп, - пейте ее, хозяева воды и скота. Пейте со сладкой приправой
Эрсарихана, сердара...
   Сделав свое дело, Эрсарихан медленно направился в сторону ближайшего
бархана. Он услышал, как женщина в сердцах выплеснула воду из ведра,
которого он коснулся. Услышал, и беззубый ввалившийся рот его скривился
довольной улыбкой.
 
 

                                   Глава 21 

 
   Канатоходец смотрит вниз 
 
   Сойдя с троллейбуса, Виктор пересек небольшой сквер и с удовольствием
перечитал хорошо знакомую надпись на фронтоне массивного здания:
   ИНСТИТУТ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ ПРОБЛЕМ
 Рабочий день только что окончился, и высокие застекленные двери пришли в
движение, пропуская выходящих сотрудников. Виктор невольно ускорил шаги,
хотя хорошо знал, что директор всегда задерживается после звонка.
   Обмениваясь на ходу приветствиями, Виктор быстро взбежал по широкой
лестнице и устремился в приемную.
   - Можно? - поздоровавшись с секретаршей, указал он на обитую дерматином
дверь.
   - Разумеется, - улыбнулась секретарша и доложила в микрофон:
   - Товарищ директор, к вам Ветров.
   Директор института - полный, моложавый, неизменно приветливый блондин с
гладко зачесанными реденькими волосами - принял его, как и всегда, радушно.
   Крепко пожав руку, он увлек Виктора к окну и усадил за маленький
круглый столик. Здесь обсуждались наиболее интересные, перспективные
проблемы.
   Обычно свободный для всех сотрудников доступ в кабинет директора в
такие минуты прекращался. "Товарищ директор сейчас за круглым столом", -
строго предупреждала секретарша посетителей.
   - Вынужден прервать ваш отпуск, - с места в карьер заявил директор. -
Необходимо срочно наладить производство ваших противосаранчовых
заградителей. Правительственный заказ.
   Виктор с недоумением посмотрел на директора. Что случилось?
   - Неожиданный залет саранчи в Средней Азии, - объяснил директор. -
Массовый залет. Энтомологи что-то там не доглядели. Великолепный экзамен
вашим заградителям, лучше и не придумаешь.
   Вот оно как - неожиданный массовый залет? Любопытно... Но что это
произошло с директором? Словно подменили.
   - Я немедленно отправлюсь в лабораторию профессора Боровика, - сказал
Виктор. - Материалы по УЗЗ, как мы окрестили наши агрегаты, хранятся там.
   Только не называйте их моими. Моя роль здесь была достаточно скромна.
   Конструктивное решение...
   Их прервали. В кабинет шумно впорхнула худощавая взъерошенная девица в
пестрой ультрамодной накидке. За нею степенно вошел молодой человек лет
тридцати с тоненькими усиками над губой и скорбным взглядом.
   - Привет, папочка! - девица подскочила к директору, чмокнула его в щеку
и бесцеремонно кивнула в сторону Виктора:
   - Твое новое увлечение?
   Директор смущенно кашлянул и виновато взглянул на собеседника.
   - Виктор Петрович Ветров - талантливый инженер, - сердито ответил он. -
И я был бы счастлив, походи кое-кто на него хоть чуточку.
   Девица рассмеялась.
   - Ты хорошо знаешь, папочка, на меня оказывают воздействие лишь
отрицательные примеры.
   Она засмеялась вновь и картинно протянула инженеру ручку. Виктор сухо с
ним поздоровался и ответил на вежливей поклон ее спутника, в котором узнал
сотрудника агрохимической лаборатории Аркадия Пинчука.
   - Товарищ директор, - раздался голос из селектора. - Вас просит
Джанабад. У телефона полковник Карабанов.
   - Снова Джанабад? - страдальчески вздохнул директор. - Что ж, давайте.
   Прислушиваясь к разговору, Виктор с недоумением поглядывает на
директора.
   Откуда это раздражение? И почему он так аттестует профессора Боровика?
   Окончив разговор, директор в волнении заходил по комнате.
   - Вот наказанье, - пожаловался он. - С этим партизаном ни ночью, ни
днем покоя нет. Вылетел сегодня с первым самолетом и пропал. Как сквозь
землю провалился. А мне - отдувайся!
   - Я больше вам не нужен? - осведомился Виктор.
   - Нет, нет, занимайтесь своими... э-э... заградителями, - было видно,
что неожиданный разговор выбил директора из колеи. - Завтра, как побываете
в лаборатории, доложите мне - что и как.
   В скверике перед институтом Виктор присел, чтобы собраться с мыслями.
Как и большинство сотрудников, он искренне уважал директора за
доступность, внимательность, простоту в обращении. Правда, кое-кто
намекал, что у их руководителя, мягко говоря, маловато личных заслуг перед
наукой, но даже самые злые недоброжелатели не отрицали готовности
директора всегда поддерживать любую новаторскую идею, от кого бы она ни
исходила... Так чем же объяснить тогда это явное предубеждение против
профессора Боровика? Ведь "Космический ключ" сулил подлинную революцию в
сельском хозяйстве. И потом, почему он так отзывается о профессоре в
разговоре по телефону? Выходит, что Владимир Степанович, как мальчишка, в
азарте мог позабыть о деле, о долге ученого... Но это ж неправда, явная
неправда! Что-то случилось, не иначе. Но что? А вдруг что связано с
Галочкой? Она сейчас тоже там, на юге...
   Виктор вскочил. Нечего медлить, надо действовать! Не мог же профессор
действительно провалиться сквозь землю. Десятки людей должны были видеть
его в аэропорту, в самолете, на пересадке...
   Выбежав на проспект, Виктор остановил такси.
   - В аэропорт, - сказал он шоферу.
 
    
 
   Погасив улыбку, директор проводил молодого инженера хмурым взглядом.
   - Итак, - обернулся он к агрохимику. - Что там делается у нашего
партизана?
   Как вас приняли?
   - Вполне лояльно, - усмехнулся Пинчук. - Для них сейчас каждая голова и
пара рук - находка. Штатами они у вас не избалованы.
   - Еще бы! Это ж нахлебники для института, сущие нахлебники.
Разрабатывают какие-то прожекты и хотят... хотят...
   - Не волнуйся, папа, - вмешалась Альбина. - Послушай Аркадия, это
интересно.
   - Сейчас разрабатывается весьма перспективный проект, - хладнокровно
продолжал Пинчук. - С помощью "Космического ключа" они рассчитывают
превращать низинные болота в спелые торфяники.
   - Знаю, фантастика, - отмахнулся директор. - Значит, до сих пор у них
нет ничего такого... э-э... ощутимого.
   - Проведены очень многообещающие опыты с люпином.
   - Вот как? Да это ж травопольщики! Убежденные травопольщики! Я так и
знал.
   - Дело в том, - пояснил Пинчук, - что "ключ" пока воздействует на
наиболее древние формы растительности...
   - Вот, вот. Я и говорю - практически бесперспективно.
   - А одним из наиболее древних злаков, - бесстрастно заключил Пинчук, -
является кукуруза.
   - Как? - встрепенулся директор. - Уж не хотите их вы сказать, что...
   э-э-э...
   - Вот именно. Последние опыты с кукурузой также дали весьма
обнадеживающие результаты.
   - Но это... это...
   - Это большой успех, - подсказал Пинчук.
   - Хорошо, хорошо, мне надо подумать... Спасибо, вы можете идти.
   Пинчук с сомнением посмотрел на своего руководителя.
   - Поговори с ним, нельзя же так, - шепнул он Альбине и вышел.
   Они осталась одни - отец и дочь. Несколько минут Альбина с любопытством
наблюдала, как "предок" в волнении меряет крупными шагами кабинет.
"Неужели я так же располнею к его годам?"
   - Не смотри вниз, папа, - сказала она вслух.
   Директор замер посреди кабинета.
   - Что такое?
   - Я говорю - не смотри вниз. Опасно, закружится голова.
   - Ты всегда была вздорной девчонкой, - взорвался директор. - Да, да,
вздорной любительницей хлестких фраз. И сейчас ты... э-э...
   - Это не я, папа. Это Аркадий.
   - Пинчук? - насторожилс