й загорелый парень, глядя
вниз сквозь застекленный пол кабины. - Ложимся на прежний курс.
   - Ты поспешил, Черкез, - упрекнула девушка в черной с белым узбекской
тюбетейке. - Ты вообще стал невозможным торопыгой.
   - Пески должны быть чисты, - Черкез нажал педаль, и вертолет послушно
пошел на север. - Должны быть совершенно чисты. Так сказал Аспер.
   - Ты ничего не понимаешь, - девушка сердито тряхнула длинными черными,
туго заплетенными косами. - Гиена - редкость в песках. Она держится обычно
в предгорьях Копет-Дагов. Это редкий в науке факт.
   - А для меня это просто мерзкий зверь. Убийца с клыками тигра и душой
шакала.
   - Все равно не следовало спешить. Надо было подняться выше и сверху
проследить. Это очень, очень интересно - гиена в песках. Куда она
пробиралась? Надо было проследить и записать. А ты все испортил.
   - Пески должны быть чисты, Гульнар, - упрямо повторил Черкез. - Это
Аспер попросил вмонтировать сюда пистолет-пулемет крупного калибра.
Каракумы мы отдадим овцам. Ну, а гиен, волков, шакалов и прочую нечисть,
милую сердцу иных ученых, поселим на каком-нибудь островке в Аральском
море. Пусть там и изучают.
   - Аспер, великий Аспер! - насмешливо продекламировала Гульнар. - Это
имя звучит сегодня чаще, чем имя Аллаха в призыве муэдзина.
   - Я действительно горжусь братом, - обиженно возразил Черкез, - и вовсе
не собираюсь этого скрывать.
   Гульнар промолчала. Она достала из планшетки карту и, вооружившись
цветным карандашом, с сосредоточенным видом принялась расставлять на ней
значки.
   Третий пассажир вертолета - огромный кудлатый пес, лежа на прозрачном
полу, внимательно следил за проносившимися внизу песками.
   - Гляди, Шейтан, гляди, - кивнул ему пилот. - Тебе там хозяйничать. И
если повстречаешь какую нечисть, смотри, не давай пощады.
   Пес вежливо мотнул обрубком хвоста и, навострив короткие уши, слегка
оскалил могучие клыки. Казалось, он понял человека.
   - Неужели вы действительно думаете обойтись овчарками? - покачала
головой Гульнар.
   - А как же! Аспер сказал... - начал было Черкез и спохватился: - Извини.
   Совсем забыл, что это имя под запретом.
   - Смотри, смотри! - вдруг встрепенулась Гульнар, глядя вниз. На дне
неглубокой котловины виднелся труп верблюда.
   Черкез повернул штурвал, и вертолет, сбавив ход, неподвижно повис над
котловиной.
   - Странно, - пробормотал он. - Ты видишь - даже седло не снято.
   - Надо снизиться, - решительно заявила Гульнар.
   На сей раз Черкез не возражал. Посадив вертолет в сотне шагов от
павшего животного, молодые люди поспешили к нему. Вырвавшийся на волю
Шейтан с радостным лаем носился по котловине.
   - Верблюд зарезан, - Гульнар указала на неестественно запрокинутую
голову животного. - Что бы это значило?
   - Зарезан, - подтвердил Черкез. - И вскрыт желудок. А ну, ваше мнение,
товарищ зоотехник?
   Гульнар склонилась над животным.
   - Все ясно. Из желудка извлечен рубец. Это внутреннее "водохранилище"
   верблюда, в нем всегда сохраняется какой-то остаток воды...
   - Я так и думал, - воскликнул Черкез, - надо спешить, Гульнар, надо
очень спешить.
   Они бегом бросились к машине. Через минуту вертолет, набирая высоту,
уже мчался на юго-запад. Не отрывая взгляда от ясно различимых на песке
следов, Черкез разглядел еще один труп верблюда. Он положил было руку на
штурвал, но тут же опустил ее. Следы уходили дальше...
 
    
 
   Всю ночь Эрсарихан гнал верблюдов на север. Демир газык - полуночная
звезда, вокруг которой созвездия кружат, как лошади на арканах, сверкала
прямо в лицо. Слабый ветерок тянул навстречу, и старик вдыхал его полной
грудью, - то был прекрасный ветер газавата!
   Да, его час настал. Долгожданный, трижды благословенный час. Газават -
священная война! - годы и годы терпеливо ждал он ее прихода. Ждал
затаившись, напялив презренную шкуру жалкого пастуха Азизбека. И вот
появился вестник. Три слова, три заветных словца, бережно хранимых где-то
в тайниках души, подтвердили подлинность посланца. "И каждый получат по
заслугам", - ответил Эрсарихан строкой Корана, служившей отзывом. Вестник
был немногословен. Расстелив карту на кошме, он вполголоса перечислял
пункты. Эрсарихан кивал, полузакрыв глаза, - все названия были ему хорошо
знакомы. "Ачил-кудук, - произнес посланец. - Я был на нем - вода свежа и
сладка, как шербет. Там вы сможете утолить жажду". "Ачил-кудук", -
повторил Эрсарихан и рассмеялся тихо и радостно. "Приятные воспоминания? -
посланец метнул на него быстрый взгляд. - Я слышал, вы сражались в тех
местах".
   "Было, все было, - вздохнул Эрсарихан. - Прошу вас, продолжайте". Гость
снова уткнулся в карту. "Встреча в Кала-и-хумбе. Там ждут джигиты,
поднявшиеся за веру. Они все встанут под ваше стремя, почтеннейший сердар".
   "Сердар", - шептал старик, привычно раскачиваясь в такт верблюжьему
шагу.
   Горделивая улыбка кривила его коричневые высохшие губы. "Сердар"... Так
титулуют только военачальника, командующего. Что ж, те, кто решали, не
ошиблись в выборе. Он будет достойным мечом Ислама, грозным и беспощадным.
   Кровь, реки крови должны пролиться, чтобы навечно смыть самую память о
долгах годах безверия, горечи и позора. Смерть неверным, смерть и пытки
отступникам, колеблющимся тоже смерть!
   Подгоняемые безжалостным седоком, бежали усталые, выбившиеся из сил
верблюды. Бежали часы. И звездные табуны, кружащие вокруг Демир газык -
железного своего прикола, завершали ночной пробег. Семь Небесных
Конокрадов, вечно сохраняющих строй огромного ковша, подкрались к самому
горизонту.
   Старик оглянулся. Утренняя звезда, при свете которой караваны
поднимаются с ночлега, уже сияла на востоке.
   Поспешно остановив верблюдов, старик заставил их опуститься наземь.
Легко, совсем по-юношески соскользнул с седла. Порывшись во вьюке, он
извлек оттуда протертый молитвенный коврик и, расстелив на песке,
опустился на колени.
   Дело веры - первое дело на газавате!
   Старик беседовал с богом. Это была странная молитва. Слова покорности
перемежались зловещими клятвами, просьбами, исполненными честолюбивых
вожделений. Кому, как не ему - чистокровному игу, - потомку могучих
завоевателей - быть владыкой Черных песков, владыкой воды и жизни? Уж
он-то сумеет начисто вывести заразу. Начало положено - доброе начало! Там,
позади в ночи, двое гяуров с отчаянием в сердцах ждут наступления
рассвета. Они обречены. Фляжка воды? Хоп, хоп, - глотки друг другу
перегрызут они за эту фляжку. А потом - конец. Солнце Черных песков сожжет
пришельцев. Слов нет - приятней, трижды приятней было б устроить им
"чормех". Четыре кола - и человек, плашмя распятый под солнцем, может
только дышать да ощущать, как сохнет язык во рту и накаляется боль в
конечностях. Древняя казнь, мудрая казнь! Хоп, хоп, - все, все это будет
еще. Сейчас нет времени. Надо спешить - джигиты в Кала-и-хумбе ждут своего
сердара.
   На востоке разгорается заря. Небо поблекло, погасли звезды. Угасла и
Утренняя звезда, которую гяуры зовут Венерой.
   Старик огляделся. Хвала Всевышнему - он уже на месте! Слева виднеются
развалины мазара, за тем вон холмом - колодец. Ачил-кудук. Эге, и деревцо
даже сохранилось на холме! Старик снова оглядывается и тихо-тихо смеется.
   Воспоминания увлекают в прошлое. Вот он молодой, отважный, как барс,
джигит лежит, распластавшись на песке. В руках новенький
одиннадцатизарядный ли-энфильд - подарок друзей-инглизов.
Одиннадцатизарядный, но... в магазине лишь один патрон. А тех - двое, вот
досада! Правда, они без оружия, но неизвестно, что у них там, внизу, у
колодца... Ну что ж, один патрон - одна жизнь - во славу Аллаха! Он
старательно прицеливается в невысокого белокурого парня с непокрытой
головой, но неожиданная мысль заставляет опустить винтовку. Злорадно
ухмыляясь, ловит на мушку хрупкую девичью фигурку. Выстрел гулко отдается
в барханах, и девушка в золотистой тюбетейке, обхватив красноватый ствол
сюзена, медленно сползает на песок.
   Хоп, хоп, - а ведь не ошибся он - можно и одним патроном поразить двоих.
   Пусть-ка теперь собирает своих жучков, гяур! Кинув последний взгляд на
обезумевшего от горя юношу, он ящерицей сползает вниз.
   ...Вздохнув, старик поднялся с колен. Хвала Всемогущему, ему есть что
вспомнить. А впереди - новые подвиги, новая слава и новая добыча.
   С верблюдами в поводу он спешит к колодцу. Животные еле плетутся,
поводок оттягивает руку. Странно, неужели не чуют близости воды?
   Подгоняя их хриплыми выкриками, старик взбирается на бугор и замирает в
недоумении и тревоге. Нет, он не заблудился, вот и мазар с изображением
пяти пальцев - символом еретиков-исмаилитов... Но где ж колодец? На месте
его апан - неглубокая, заросшая колючкой яма... Проклятые кулы, ублюдки,
лодыри, - они так и не расчистили его с тех пор. С тех самых пор... А этот
лживый гонец, сын гиены! "Вода свежа и сладка, как шербет"... Хоп, хоп, -
погоди, дотянется и до тебя рука Эрсарихана!
   Верблюды глухо ревут, плюются, мотают головами. Проклятые животные, уже
учуяли растерянность хозяина. Ничего, ничего, они еще послужат, до конца
послужат святому делу... Ударами палки усмирив упрямого старого
нара-вожака, Эрсарихан поворачивает верблюдов на юг. В развалинах древней
крепости Кала-и-хумб - оружие и джигиты. Но, кроме того, там вода, там
жизнь!
 
 

                                   Глава 19 

 
   "Много слов - ноша для осла"
 
 
   Он был страшен, этот бедняга. Запавшие темные щеки и провалившиеся
глаза под косматыми бровями, жалкий оскал запавшего рта, реденькая,
перепачканная слюною и песком бородка...
   - Скорее фляжку! - дрогнувшим голосом воскликнула Гульнар.
   Черкез приподнял голову старика. Начисто выбритая, она блестела на
солнце белым, лишенным загара черепом.
   - Пейте, отец.
   Старик схватил фляжку трясущимися руками. Вода заструилась по бороде,
залила обнажившуюся впалую грудь.
   Молодые люди переглянулись.
   - Вовремя же мы подоспели, - заметила Гульнар.
   Старик бросил на них быстрый взгляд. Да, поспели вовремя. Но они здесь,
конечно, ни при чем. Воля Аллаха! Всемогущий не мог оставить своего воина
в беде.
   - Спасибо, дети мои, - возвращая фляжку, с достоинством поблагодарил
он. - Бог воздаст вам за доброе дело.
   Огромный кудлатый пес притащил в зубах его белый тельпек, оброненный по
дороге.
   - Возьмите, отец, - забирая у собаки папаху, проговорил юноша.
   Старик надвинул на голову тельпек, запахнул халат, огладил бороду и
сразу преобразился в почтенного, преисполненного чувством собственного
достоинства аксакала. Вопрос, вертевшийся на языке Черкеза, так и остался
незаданным.
   "Много слов - ноша для осла", - вовремя вспомнилась старая поговорка.
Нет, нет, он не унизит себя недостойным любопытством. Старик сам расскажет
о себе, когда сочтет это нужным.
   Эрсарихан вскарабкался в кабину вертолета, опираясь на руку
почтительного юноши. Девушка услужливо опустила перед ним откидное кресло,
и старик ответил ей усталым, благодарным взглядом. Хоп, хоп, - пока все
идет неплохо.
   Не следует только показывать юнцам, что силы уже вернулись. Так легче
будет выгадать время, избежать расспросов.
   - Куда доставить вас, отец? - вежливо осведомился юноша.
   "В Кала-и-хумб, дружок", - чуть не сорвалось у него. Нельзя, опасно.
Джигиты могут открыть огонь.
   - Не знаю, - простонал он, прикрыв глаза. - Не знаю. Мне так плохо,
сынок...
   - Скорее в город! - заволновалась девушка. - Вам надо к врачу, в
больницу.
   - Нет, нет, никаких врачей, доченька! Кусок кошмы, тень над головой и
чаша доброго кумыса - вот все, что требуется старому Азизбеку. А город
далек. Я устал, я так устал...
   - Я заброшу вас к своему отцу, - решил Черкез. - Он пасет здесь
недалеко, в песках.
   Вертолет плавно оторвался от земли. Эрсарихан исподволь оглядел
просторную кабину. Взгляд задержался на легкой курточке, перекинутой через
спинку кресла: на борту ее алел комсомольский значок. Эрсарихан вздохнул.
   Отступники, конечно, как может быть иначе! Нелегко будет отделить
плевелы от семени доброго. Много, много иступится мечей... Впрочем, этим
двоим можно оказать и снисхождение. Они ведь послужили орудием Аллаха!
Хоп, хоп, - пусть никто не скажет, что Эрсарихану чуждо чувство
благодарности. Да, им будет дана возможность искупить тяжкий свой грех.
   Девушка взглянула на часы и включила радио. Передавали последние
известия.
   Сменяя один другого, дикторы говорили о весенних полевых работах, о
новом спектакле МХАТа, о месторождении вольфрама, открытом геологами на
Камчатке, о только что задутой домне и о подвиге советских моряков в
Баренцевом море.
   Эрсарихан, настороживший уши при первых звуках радио, все более и более
мрачнел. Злорадное ожидание постепенно уступало место тревоге.
   - А что, доченька, - не выдержал он, когда передача известий
окончилась, - не сообщали ни о чем, таком... недобром?
   - О недобром? - удивилась девушка.
   - Недобрые слухи, - замялся Эрсарихан. - Говорят, кое-где зашевелились
басмачи.
   - Басмачи?!
   - Басмачи, - Эрсарихан сделал скорбное лицо. - Басмачи, будь они трижды
прокляты.
   Громкий смех был ему ответом. Да, да, она весело смеялась, эта наглая
девчонка!
   - Басмачи! Ну какие же сейчас могут быть басмачи, отец?
   На минуту он растерялся. Вспомнился гонец: толстомясое, рыхлое лицо,
бегающие глазки менялы, мятая парусиновая фуражечка - так ли должен
выглядеть вестник газавата? Но пароль произнесен был верно, ему оставалось
только подчиниться. Ачил-кудук? Что ж, здесь гонец солгал, но это ни о чем
еще не говорит. Не для того же оберегали его столько лет... Нет, нет, это
только начало. В Кала-и-хумбе его, конечно, ждут. Ждут для больших, для
великих дел!
   Девчонка все еще продолжает улыбаться. Будто он сказал что-то очень уж
забавное. Хоп, хоп, - посмотрим, как посмеешься ты, когда начнется это!
   Огромный пес, лежащий у ног девчонки, вдруг поднимает голову, косит на
него свирепым глазом, грозно рычит.
   - Шейтан!
   В голосе девчонки удивление и укор. Пес послушно опускает голову,
Эрсарихан с облегчением вздыхает. Но обидный смех все еще звучит в ушах. В
голове теснятся мстительные, злые мысли. Исподлобья он разглядывает
спутницу. Судя по выговору, по внешности - узбечка. Что ж, и на ее родине
когда-то оставил свой след Эрсарихан. Веселенькое то было время, ничего не
скажешь. Вот хотя бы история в Шахризябсе, когда восемнадцать узбечек
первыми в округе сбросили паранджу. Сбросить-то сбросили, а на другое утро
на базарной площади были обнаружены неизвестно откуда взявшиеся
отрубленные головы.
   Ровно восемнадцать отрубленных голов. Славное дело, святое дело!
   Эрсарихан невольно бросает взгляд на тоненькую девичью шейку, и собака
снова обнажает желтые клыки. Или он читает мысли, этот пес с богомерзкой
кличкой?
   Вот уж подлинно - шейтан.
   - Басмачи... - вступает в разговор молчавший до этого парень. - А ведь
мы встречали сегодня басмача. Или ты забыла, Гульнар?
   Эрсарихан замирает. Девчонка минуту смотрит с недоумением, затем
разражается своим дурацким смехом.
   - Он шутит, отец, - объясняет она. - Мы встретили в песках гиену.
   - И прикончили ее, - заключает парень.
   - Хоп, хоп, - кивает головой Эрсарихан. Он понял шутку, он даже
улыбается, коричневые губы его кривятся. Но внутри все кипит. Проклятые,
трижды проклятые отступники! Вы еще поплатитесь за это. Поплатитесь. Видит
бог, он - хотел быть милосердным. Но мера терпения его иссякла. Сердце
обратилось к мести. Трепещите, отступники! И не ждите никакого
снисхождения. Пощады не будет никому.
   - Люди! - внезапно воскликнула Гульнар, указывая вниз. - Люди у колодца.
   Черкез и сам заметил две неподвижные человеческие фигуры, круто повел
от себя штурвал. Вертолет опустился, взметая облака пыли.
 
    
 
   - Шейтан, назад!
   Человеческий голос! Это было совершенно неожиданно. Но дальнейшее
поистине казалось чудом. Волк отступил, обернулся и... замахал хвостом. Да
ведь это ж не волк - овчарка!
   Спасены! Радость захлестывает Василия, кружит голову, туманит взгляд.
Он с трудом приподнимается на руках. Посреди такыра - вертолет. Два
человека спешат к колодцу, третий ковыляет позади. Василий вновь переводит
взгляд на вертолет и вспоминает шум водопада в забытье. Вот, оказывается,
что это был за грохот...
   - Нет, нет, - говорит он смуглой девушке, протянувшей ему фляжку. -
Владимиру Степановичу раньше. Он совсем ослаб.
   Но фляжек у них хватает. Загорелый черноволосый и белозубый парень с
улыбкой протягивает ему другую. Не в силах более сдерживаться, Василий
приникает к ней и вдруг замечает сгорбившуюся фигуру в огромной белой
папахе.
   - Вот он... Вот... - задыхаясь, шепчет Красиков. Его спасители в
недоумении переглядываются, и только Шейтан, давно уже учуявший в
незнакомце зверя, глухо рычит и пружинит короткий хвост.
   - Помоги, Черкез, - просит девушка. Она пытается привести в чувство
профессора. Василий в страхе смотрит на своего руководителя: тот почти не
проявляет признаков жизни.
   - В тень, скорее в тень, - совершенно неожиданно подает голос
предатель-проводник. - Несите его, несите в кабину.
   Молодые люди послушно поднимают Владимира Степановича. Василий смотрят
во все глаза. Он ровным счетом ничего не понимает.
   Старик не дает ему опомниться.
   - Ай-яй-яй, - с укоризной говорит он. - Зачем ушли? Старый Азизбек
ходил за водой, вернулся - никого нет. Чайник есть, челек есть, вьюк есть,
а людей нет. Нигде нет. Куда ушли, зачем? Старый Азизбек совсем голову
потерял.
   - Но в челеках не было воды, - в полной растерянности бормочет
Красиков. - Мы подумали...
   - Ай-яй-яй! Зачем о старом человеке плохое думать? Азизбек брал
завьюченных верблюдов, думал в челеках вода есть. Потом смотрел - воды
нет. Пошел воду для вас искать. А ты что подумал? Нехорошо, джигит, ай как
нехорошо.
   Нехорошо... Что нехорошо? Мысли Василия путаются, в голове гудит. Ах
да, нехорошо думали о старике. А тот их спас, вызвал вертолет, нашел.
   - Нельзя, нельзя, джигит, - проводник отбирает у него воду. - Сразу
много пьешь - урпак ашай. Потерпи. Пойдем в машину, - старик помогает ему
встать, затем поднимает забытую Гульнар у колодца вторую фляжку.
Оглянувшись, проворно достает из халата шакше - маленькую тыквенную
бутылочку, стряхивает в обе фляжки по щепотке белого порошка: "Хоп, хоп, -
так оно вернее будет"...
   В просторной кабине они размещаются легко. Даже Шейтану находится место
в уголке.
   Старик возвращает фляжку Василию.
   - Вот сейчас можно еще два-три глотка.
   Вторую он отдает Гульнар:
   - Смочи ему голову и грудь... А потом - несколько капель в рот.
   Девушка в отчаянии, она никак не может привести профессора в чувство.
   Красиков неумело помогает ей.
   Старик, прикинувшись вновь ослабшим, устраивается в сторонке. Если
старый гяур откроет глаза раньше, чем порошок сделает свое дело, будет
худо. Его не проведешь с той легкостью, как этого желторотого, глупого
птенца... Ну да, так и есть, гяур приходит в себя! Вот он шевельнул рукой,
поднимает голову...
   - Где Вася? - голос его еле слышен.
   Слава Аллаху, тревога была напрасной. Старый урус совсем, совсем плох.
   - Я здесь, Владимир Степанович, - отзывается юнец.
   Глупая девчонка уже сует фляжку. Хоп, хоп, - пей урус, пей! Испробуй
угощение старого Азизбека. Юнец, кажется, уже угомонился, - откинулся в
кресле, неподвижен. Скоро и твой черед, начальник.
   Пески плывут под застекленным полом кабины. По пескам, обгоняя
вертолет, скользит большая тень. Вот она набегает на отару - овцы
шарахаются, всадник в ярком халате машет рукой вдогонку.
   - Прилетели, это стоянка моего отца, - оборачивается Черкез. - Как они
чувствуют себя, Гульнар?
   - Спят.
   "Хоп, хоп, - кривит губы старый басмач. - Долго, долго им спать
придется..."
 
 

                                   Глава 20 

 
   Шакал, сын шакала 
 
   Удивительные вещи рассказыв