бросовестно и подробно. Листва, корневая
система, семена, приспособленные к полету... Да, теперь все ясно,
натуралисты равнодушно проходят мимо стройного дерева с гладкой
темно-оранжевой корой. По-своему они правы: ведь в мире еще тысячи и
тысячи неоткрытых, неописанных, неназванных растений и животных... Но вот
один из них все же задерживается у дерева. Он не похож на солидного
ученого:
   золотистая тюбетейка, две косички, большие зеленые "марсианские" глаза.
   Разве бывают солидные ученые с "марсианскими" глазами?.. Что же
привлекло этого странного натуралиста? Быть может, грозди прекрасных,
только-только распустившихся фиолетовых цветов? Вначале - да, но потом...
Не зря обладательница золотистой тюбетейки была волжанкой. Она хорошо
помнила чудовищный голод, поразивший в двадцать первом году Поволжье. И
любуясь чудесным деревцем, думала о своем. "Как странно, - сказала она
однажды, - странно, что люди ушли отсюда. Здесь можно вырастить столько
хлеба!.." Ее муж, молодой, увлеченный своим делом энтомолог, лишь
снисходительно улыбнулся. "Вода, - кратко ответил он. - Будет вода - будет
хлеб.
   Когда-нибудь это придет". "Когда-нибудь! - сердито воскликнула она. -
Зачем же ждать? Разве в песках нет своей воды?" "Есть, - ответил муж. -
Пески хорошо поглощают влагу и с трудом отдают ее. С большим трудом. Легче
провести канал". Но упрямица не сдавалась: "Неправда, - возразила она. -
Совсем не легче. Существует путь более близкий. И более верный. Надо
только помочь им!" "Кому? - удивился энтомолог. Он был не очень-то
догадлив, этот охотник за прямокрылыми. - Кому помочь?" "Помочь этим
маленьким храбрецам, - и она ласково коснулась серебристой ветки. -
Помочь, подтолкнуть, пришпорить..."
   Профессор внезапно смолк.
   - Что же сказала она еще? - нетерпеливо спросил Василий.
   Владимир Степанович ответил не сразу.
   - Ничего. Это были последние ее слова.
   Смысл фразы не сразу дошел до Красикова. Последние? Почему последние?
   - Она погибла? - вдруг догадался он. - Как же случилось это? Жажда?
   - Пуля, - тихо ответил Боровик. - Подлая басмаческая пуля.
   Они долго молчали. Красиков больше не задавал вопросов, он уже знал,
кем являлась для Владимира Степановича женщина с "марсианскими" глазами.
   Наконец профессор прервал молчание.
   - "Помочь маленьким храбрецам", - медленно повторил он. - Много лет
потом звучали во мне эти слова. Я не задумывался над их смыслом. Они для
меня были... ну, как шелест серебристой листвы сюзена. Понимаешь, Вася?
Тихий, приятный шелест, под который так хорошо и не грустить, и помечтать.
Годы и годы прошли, прежде чем сумел оценить значение этой догадки.
   - Но мне не совсем понятно, - признался Красиков. - Не подводя воды,
оживить пустыню...
   Владимир Степанович поудобнее расположился в тени бетонного кольца.
   - Ага, не все понятно? - он помолчал. - Представим себе сооружение
большого канала, одну из наших грандиозных строек. Тысячи могучих
механизмов и тысячи, многие тысячи людей день и ночь трудятся на ней.
Несколько лет напряженнейшей работы, многомиллионные затраты и вот -
строительство завершено. Подводятся итоги - десятки, сотни тысяч гектаров
вновь орошенных земель. Хлопковые поля, виноградники, обводненные
пастбища... Площади, вроде, немалые. Но давай-ка переведем их в километры.
Сто тысяч га, это будет?..
   - Тысяча квадратных километров, - подсчитал Красиков.
   - Правильно, тысяча, всего только тысяча. Иначе говоря - полоска в сто
на десять километров! Нет, нет, мы не говорим сейчас об экономическом
эффекте.
   Известно - более выгодных вложений труда и средств сегодня не
существует.
   Здесь каждый орошенный гектар окупит себя сторицей, это бесспорно. Но
попробуем сопоставить: несколько тысяч квадратных километров, освоенных
ценою титанического труда, и огромные пустынные пространства. Капля в море!
   Когда-то наберемся мы силенок перечеркнуть все пустыни лентами каналов?
К тому же, оросить их будет еще полдела. На сыпучий песок не высеешь
хлопок.
   Сейчас проектировщики намечают трассы каналов по наиболее плодородным
землям. И то далеко не все массивы в зоне орошения удается использовать
под посевы. Так называемые обводненные пастбища - не что иное, как
участки, непригодные для земледелия. Процент их и сегодня сравнительно
велик. Что же будет, когда водные магистрали устремятся в самую глубину
пустынь?
   Десятилетия минуют, прежде чем образуется там настоящий пахотный слой.
   Красиков согласно кивает головой.
   - А теперь посмотрим, что может дать нам "ключ". Давай-ка помечтаем, -
предлагает Боровик. - Помечтаем, как она будет выглядеть в недалеком
будущем - эта наша пустыня. Представь себе - мы летим над ней на самолете.
Середина лета, но внизу под нами сплошной зеленый ковер. Всевозможные
оттенки, от изумрудного до ультрамарина, представлены на нем. Тут и
чудесная песчаная осока-илак, и мощные питательные кусты эрек-селина,
детище среднеазиатских пустынь кандым. Нигде не заметишь зловещих желтых
шлейфов развеваемых песков. Пришпоренные "Космическим ключом" растения
совершили героический рывок. Корни их, устремившись в глубь барханов,
достигли живительной влаги.
   Они уже не зависят более от милостей природы и зеленеют с весны и до
глубокой осени... Однако вернемся к общей картине. Присмотримся, - наш
ковер на всем протяжении прошит серебряной и красноватой нитью. Любопытно,
спустимся пониже. Ага, да это кулисы, древесные кулисы из сюзена и
саксаула.
   Бесчисленными рядами из конца в конец пересекают они пустыню. Для их
создания не потребовалось больших трудов: посев обработанных "ключом"
семян производили с самолета. А чтоб семена не разлетались, их
предварительно "замуровали" в специальный питательный состав. Тебя
интересует - назначение кулис? Поднимемся-ка снова вверх. Вот так, теперь
вооружись биноклем. Понял, наконец? Повсюду отары и отары. Деревья
образуют своеобразные загоны, животные не могут проникнуть сквозь чащу
саксаула, они движутся, как по конвейеру. С востока на запад, с запада на
восток. Тебе понятно? Тогда повернем на юг, где кипит работа по сооружению
нового канала. Вот мы уже над трассой. Всего года два назад здесь были
сыпучие пески. "Космический ключ"
   преобразовал и эти земли. А еще через год, когда строительство
закончат, вода придет на плодороднейшие пашни...
   - Но это ж замечательно, Владимир Степанович, - загорелся Красиков. - И
так просто! Значит уже сегодня можно приступать к сплошному преобразованию
пустынь!
   - Просто? - усмехнулся Боровик. - Ну нет, этого не скажешь. Сделано еще
далеко не все. Мы, например, пока не научились воздействовать "ключом" на
невысеянные семена. Приходится устанавливать облучатели на местности. Но в
одном ты прав, Вася, - откладывать нечего. Нами уже освоены десятки
миллионов гектаров целины. Пора приниматься и за пустыни. Это нам по плечу.
   - Значит, в Джанабаде вы сейчас готовите...
   - А ты и не знал об этом? - с укоризной покачал головой профессор. -
Эх, Вася, Вася!
   Красиков порывисто обернулся:
   - Владимир Степанович, даю вам слово: если мы выберемся отсюда, если
только выберемся... В общем, я буду теперь... постараюсь быть настоящим
помощником.
   - Я верю, - ответил Боровик и смолк.
   Красиков тоже замолчал. Вновь выросли и сгустились тени. Надвигалась
ночь, третья ночь в песках. Что-то принесет им день завтрашний? Не думать,
лучше об этом сейчас не думать.
   - Владимир Степанович, - пытаясь оторваться от мрачных мыслей,
спрашивает он. - А как же тогда каналы? Можно обойтись без них? Значит,
орошение не нужно?
   - Нужно, Вася, нужно и орошение. Разве можно человеку без воды? Мы еще
увидим, как заплещутся морские волны в огромной Саракамышской впадине, как
пройдут первые суда по древнему Узбою. Но... время требуется для этого,
время! И в наших с тобою силах его приблизить.
   - Вы шутите, Владимир Степанович.
   - Ага, шучу? Впрочем, ведь ты ничего не знаешь о нашей станции в
Джанабаде.
   "Ключ" вызвал там подлинный взрыв жизнедеятельности растений. В песках
идет интенсивное образование гумусного слоя. Мы с тобой еще побываем там,
и тогда ты увидишь все собственными глазами.
   - Не надо, Владимир Степанович, - попросил Красиков.
   - Ну, ну, духом у меня не падать! - шутливо прикрикнул Боровик. -
Думаешь, утешаю? Нисколечко. Колодцы в песках - довольно людный
перекресток. Нет-нет, кто-нибудь да и заглянет. К тому же нас уже,
наверное, ищут. Главное - держаться. Держаться и не падать духом.
   Да, держаться, держаться, держаться. Они выберутся, как может быть
иначе!
   Теперь, когда он понял, когда так много понял... Нет, нет, это
невозможно, немыслимо! Конечно же, их найдут. Владимир Степанович знает,
что говорит.
   - А не время ли нам подумать и о ночлеге? - предлагает Боровик. - На
жестком такыре не очень-то разнежишься. Это тебе, брат, не песок... Ага,
да тут и подстилка имеется. Вот славно!
   Это были протертые до дыр куски старой кошмы, видно, брошенные
чабанами. С помощью Красикова профессор застелил ими сухой лоток.
   - Что твоя люлька! - шутит он. - Правда, малость тесновато, да зато от
ветра защита... Ну, все, отбой!
 
 

                                   Глава 17 

 
   Солнце идет к зениту 
 
   Проснулся Красиков от холода. Где-то неподалеку надрывно плакал ребенок.
   Радостная догадка обожгла сознание. Люди! Чабаны перекочевали на
колодец!
   Порывисто приподнявшись, он окинул быстрым взглядом освещенный полной
луною такыр. Никого!.. Но что за наваждение: жалобные всхлипывания не
прекращаются, они несутся откуда-то сверху, с холмов. Да ведь это шакалы!
   Вон, вон мелькают они, знакомые зеленые огоньки... Василий роняет
голову, рыдания подступают к горлу. Никогда, никогда не выбраться им
отсюда, не увидеть родного неба. Они погибнут здесь, погибнут оба, и
мерзкие хищники растащат их кости по пескам...
   Ночной холод дает знать себя. Красиков кутается в обрывки кошмы, снова
устраивается в своей "люльке". Но спать он уже не в силах.
   На рассвете просыпается Владимир Степанович, с трудом выбирается из
лотка, пошатываясь, делает несколько шагов, разминает ноги. Только сейчас
замечает Красиков, до какой степени ослаб профессор.
   Однако, как и всегда, Боровик бодр и весел. Поеживаясь от холода, он
шутит над несовершенством человеческого организма.
   - Вот завершим опыты с растениями, примемся вплотную за животных. И за
человека тоже - да, да. Облучим "Космическим ключом", ни жара, ни холод
брать не будут!
   Вася невольно улыбается.
   Перед восходом солнца они выпивают по глотку. Красиков замечает, что
фляжка стала совсем легкой, воды в ней остается от силы полстакана.
Владимир Степанович, слегка встряхнув се, осторожно кладет на землю,
подсаживается к Красикову.
   - А ты не думал, Вася, почему этот Азизбек завел нас в пески? С какой
целью?
   Красиков растерялся.
   - И верно - почему? Быть может - басмач, фанатик? Вы знаете, Владимир
Степанович, когда я только увидел его, сразу почему-то подумал...
   - Ну что ты, какие басмачи сейчас! Нет, тут другое, - профессор
помолчал. - Помнишь, я говорил об одном джентльмене. Тогда, в самолете.
   - Вы так ничего и не сказали. В этот момент вам подали телеграмму и
потом...
   - Да, да и телеграмма тоже. А записка Кулиева? Ведь это его почерк, я
знаю.
   В общем - чья-то подлая игра. И, надо признать, довольно хитрая. Так
вот, об этом джентльмене. Его фамилия Блер. Запомни. Бенджамен Блер.
   - Бенджамен Блер, - послушно повторил Красиков и с недоумением
посмотрел на Владимира Степановича. - Но зачем мне...
   Боровик остановил его движением руки.
   - Слушай внимательно, это очень важно. Блер посетил меня на квартире в
конце марта прошлого года. Он пришел с приветом от моего старого друга
Эверетта, вот что открыло ему двери. Мы разговорились о "Космическом
ключе". Блер назвался энтомологом и живо интересовался им. "Почему вы
засекретили схему излучателя? - мимоходом осведомился Блер. - Разве это
военная тайна?" "Нет, - ответил я. - Просто опасная игрушка. Какой-нибудь
невежда или авантюрист может наделать бед". "Пожалуй, верно, - согласился
Блер. - Можно вызвать нашествие, пострашней чингизова..." Сказал он это с
такой безмятежной улыбочкой, понимаешь - слишком уж безмятежной. Я оборвал
тогда беседу. А в прошлое воскресенье, когда впервые услышал о
преждевременной вспышке шистоцерки, сразу подумал об этом иностранце.
   - Но почему, Владимир Степанович? Вы ж ему не открыли ничего.
   - Да, речь шла исключительно о работах опубликованных. Но у меня в
кабинете находились в тот момент секретные материалы. Мне нездоровилось, и
я занимался на дому с нашим конструктором инженером Ветровым. Разумеется,
материалы были в сейфе, но я выходил сказать Галочке насчет чая, и кто
знает... Понимаешь теперь, почему я так спешил сюда?
   - Вы хотели убедиться, что это действительно искусственная вспышка?
   - Тогда можно было бы взяться за этого джентльмена, - пояснил Боровик.
И, не глядя на Красикова, добавил:
   - Ну и... назвать одного растяпу-профессора.
   - Почему вы решили так? - возмутился Красиков. - Почему думаете, что
именно у вас он...
   - Теперь-то уж, к сожалению, сомнений нет, - сказал Боровик. - Ты все
это должен очень хорошо запомнить, Вася. Обещаешь? Если со мной что-либо
случится...
   - Владимир Степанович... - запротестовал было Красиков.
   Но Боровик снова перебил его:
   - Что бы ни случилось, ты должен держаться. Нас уже ищут. Аспер
Нариманович знает, что мы должны были вылететь к нему в воскресенье утром.
Записка конечно была поддельной. Ты не должен покидать колодца.
   - Хорошо, Владимир Степанович, - тихо отвечает Красиков.
   Медленно, страшно медленно тянется время. Когда наступает жара, они
вновь устраиваются в тени бетонного кольца. Голод тоже дает знать себя.
Голод и жажда. Неужели никак нельзя добраться до воды? Ведь она вот здесь,
рядом!
   Василий предлагает проекты - один фантастичнее другого. Профессор с
усталой улыбкой отклоняет их.
   - Вода для нас недоступна, Вася, - говорит он. - Нам остается только
ждать.
   Солнце идет к зениту, и послушная тень медленно движется вокруг
колодца. Она все укорачивается, а к полудню и вовсе исчезает. Профессор,
видимо, совсем ослаб. Он тяжело дышит, веки его опущены. Василий впадает в
короткое забытье. Очнувшись, замечает, что солнце уже ушло на запад.
Рядом, за кольцом, легла узенькая полоска тени. Он переползает туда,
оборачивается, чтобы позвать Владимира Степановича, и тут взгляд его
падает на лежащую между ними фляжку. Нерешительно протягивает он к ней
руку, но тут же отдергивает, как обжегшись.
   - Владимир Степанович! - в отчаянии зовет он. - Владимир Степанович...
   Профессор открывает глаза. И тут негромкое жужжание возникает в небе.
   - Самолет! Владимир Степанович, - самолет!
   Звук быстро нарастает. Цепляясь за шероховатый бетон, они поднимаются,
облокотившись на кольцо, напряженно всматриваются вдаль.
   - Вот он! - ликует Красиков, указывая на юг, где линия окаймляющих
такыр холмов снижается, открывая далекий горизонт. - Видите?!
   - Это вертолет, - говорит профессор. - Он идет прямо на нас.
   Да, вертолет держит курс прямо на колодец. С каждой секундой он все
ближе и ближе, вот уже видна сверкающая на солнце застекленная кабина, еще
минута и...
   - Ой, что это? - восклицает Красиков.
   Вертолет вдруг замирает в воздухе и, круто накренившись, уходит вправо.
   - Что же это, Владимир Степанович?!
   С вертолетом происходит что-то непонятное. Он кружит на месте, петляет
и все более уклоняется с начального курса.
   - Уйдет! Он уйдет... - закусив губы, шепчет Красиков. - Неужели он нас
не видит?
   - Мы не видны из-за колодца, - высказывает предположение Боровик, и они
отходят в сторонку. Василий, сорвав рубашку, машет ею над головой. Но
вертолет явно не замечает их. Описав широкую дугу, он уходит на запад, и
рокот мотора постепенно замирает за грядой барханов.
   Еле волоча ноги, возвращаются они к колодцу. Владимир Степанович
говорит что-то утешительное, но Красиков больше его не слушает. Забившись
в тень, сунув под голову скомканную рубашку, он тупо смотрит в
пронзительно-синее, без единого облачка, безжалостное небо. Нет сил ни
говорить, ни думать.
   - Попытайся заснуть, - предлагает Боровик. - Ты мало спал в эту ночь.
   Да, верно, он совсем мало спал, было холодно и тревожно. А сейчас
тепло, очень тепло и мягко на этой чудной войлочной подстилке. Спать,
только спать...
   Он закрывает глаза - и пенящийся водоворот тут же подхватывает его.
Мутные волны с ревом мчат среди хаоса камней, радужные брызги взлетают к
небу. Вот откуда-то издалека доносится нарастающий грохот водопада. Он
больше не в силах бороться с волнами, бешеное течение увлекает его
навстречу гибели.
   Водопад уже рядом, гремит так, что сам воздух содрогается над головой.
Еще минута - и голова расколется от гула!.. Но вдруг шум смолкает.
Песчаная отмель, - откуда взялась она? Теперь он лежит у самой воды и
набегающая волна ласково лижет щеку. Море вздыхает рядом, от него пышет
жаром... Нет, нет, это не море, кто-то большой и страшный склоняется над
ним, тяжело дышит в самое лицо, трогает шершавым языком.
   Вскрикнув, Василий просыпается. Прямо перед собой он видит волчью морду.
   Зверь тихо ворчит и делает шаг назад.
 
 

                                   Глава 18 

 
   Зверь в песках 
 
   Уродливый полосатый зверь петлял среди песков. Поджав куцый облезлый
хвост, обнажив клыки, в бессильной и лютой злобе метался он по
раскаленному песку, не чуя боли в обожженных лапах. Гром, внезапно упавший
откуда-то с высот, вспугнул его от только что приконченного козленка.
   Этот отбившийся от стада молоденький джейран и выманил его из тесной
щели в горах. Они столкнулись ночью у водопоя. Рокот перебиравшего камешки
ручья заглушил шаги кравшегося с подветренной стороны хищника, но в
последний момент резкий запах предупредил жертву. Козленок прянул в
сторону, и жадные челюсти клацнули в пустоте. Не привыкший к преследованию
дичи хищник, разочарованно рявкнув, припал было к воде, но тут же
насторожился, прислушался к нечеткому цоканью копыт. Что-то шевельнулось в
тупом и темном его мозгу, неведомое чувство шепнуло: беги - нагонишь! И
хищник, оторвавшись от воды, затрусил вслед уходившему джейрану.
   По неровному бегу дичи он вскоре понял, что козленок ранен. Расстояние
между ними то сокращалось, то вырастало вновь. Несколько раз хищник в
нерешительности замирал на месте. Он не любил открытых пространств,
избегал удаляться далеко от логова. Но вместе с запахом уходившей дичи в
ноздри его проникал восхитительный, терпкий аромат крови, и хищник не в
силах был оставить погоню. Упорство его росло по мере того, как ослабевала
жертва.
   Наконец козленок встал. Тоненькие ножки мелко-мелко дрожали, впалые
бока тяжело ходили. Собрав последние силы, он сделал два-три коротеньких
шажка и с жалобным стоном рухнул на песок.
   Хищник приближался ленивой трусцой. На минуту большие и влажные, полные
смертной тоски глаза встретились с немигающим взглядом хищника, затем
массивные челюсти с хрустом сомкнулись на тонкой шейке. И тут неведомый
гром упал с небес!
   ...Зверь задыхался от усталости и страха. Вывалив язык, роняя пену,
метался он из стороны в сторону. Инстинкт уже подсказал ему, что только
так можно отсрочить гибель. Гром то надвигался почти вплотную, то уходил,
и тогда, скосив глаза, он различал огромную тень, проносившуюся рядом. Но
вот тень налетела на него и замерла, грохот повис над головой, и чье-то
могучее дыхание прижало его к земле. Задние ноги зверя, короткие и слабые,
бессильно подогнулись, он присел, ощерился и впервые закинул голову на
толстой, неподвижной шее. Солнце больно стегнуло по глазам, привыкшим к
мраку.
   Прошитый стру„й горячего металла, зверь раскрытой пастью уткнулся в
песок.
   - Ну вот и все, - весело сказал черноволосы