На следующее утро пришел Ласси. Мы обнялись, и он сказал:
     -- Я уезжаю. Хочу попрощаться.
     -- Полковник простил тебя?
     Ласси пожал плечами:
     -- Неужели ты думал, что мой дядя меня казнит?
     Я похолодел.  Конечно, его не казнят. У полковника мало столь преданных
людей, чтобы  переводить  их без всякой выгоды для дела. Его  не казнят. Ему
прикажут  взорвать  мост   через.  Белые  Воды  или  подложить   бомбу   под
президентский  дворец.  Завтра люди прочитают в  газетах,  что Исан Красивые
Глаза,  племянник  полковника,  возглавивший  три  дня  назад  покушение  на
Президента, повторил свою попытку и погиб.
     -- Есть возможность вернуться живым?
     -- Постараюсь, -- сказал Ласси.
     -- Это не ван Роширен?
     Ласси повернулся и вышел.
     Через час после  его прихода  опять пожаловал  Рай Адан и опять обыскал
меня  и всю  комнату,  чтобы убедиться,  что Ласси мне ничего не  передал. Я
сказал  ему, чтобы он не  валял дурака, и он с  удовольствием ударил меня по
лицу.
     Впрочем,  когда  я попросил,  он  дал мне  радиоприемник. Весь  день  я
валялся в подушках и слушал радио.
     О Ласси  еще  ничего  не  было.  Говорили обо  мне, и  тон комментариев
заметно изменился. Три дня назад я был похищен.  Подло выкраден,  истерзан и
убит. Полиция искала мой обезображенный труп.
     Теперь  об обезображенном трупе не  вспоминали. Майор  Ишеддар  выразил
подозрение, что я был не похищен, а подкуплен.
     Мой сосед Джек  Митчелл сказал в  интервью:  "А мы-то думали:  чего  он
ездит к этому туземцу? А  он  продавал секреты  компании и  ездил  к нему за
инструкциями".  Барбара  Лиддел  прибавила:  "Я  всегда  говорила  мужу:  ты
посмотри, мы  столько же получаем  и  так же  работаем,  а живем  вдвое хуже
Денисонов. Откуда у него лишние деньги? От террористов".
     Этьен Лади, которого  я  уволил  из отдела  за систематические прогулы,
сказал: "Я давно почувствовал, что в отделе что-то неладно. Но стоило мне об
этом заикнуться, как Денисон вышвырнул меня на улицу".
     Только   Сартори  защищал   меня:  "Денисон  был   отличный   парень  и
действительно  подружился  с  этим  туземцем.  Он,  наверное,  выболтал  ему
что-нибудь, террористы загнали  его в угол, и после этого Денисону ничего не
оставалось, как выкладывать и выкладывать информацию".
     Словом, три дня назад я был  жертвой, а теперь стал  предателем. В моем
доме  были  найдены  изобличающие  меня  документы.  Моя  жена  заявила, что
документы  подсунуты  Ишеддаром.  Ишеддар заявил,  что Агнес, возможно,  моя
соучастница. Он сказал, что Агнес будет арестована, если я в ближайшее время
не сдамся властям.
     Даже если бы я хотел сдаться властям, это было бы весьма затруднительно
сделать.
     По  радио  повторили  какую-то из  старых  проповедей ван Роширена.  Он
сказал: "Вы сидите в клетке и видите это. Но присмотритесь -- и вы заметите,
что сидите в клетке с открытой дверью".
     Я присмотрелся и открытых дверей не заметил.
     В полночь  меня разбудил минометный  выстрел,  один и другой. Стражники
без  церемоний опрокинули  меня  на спину,  надели  мне  на ноги  деревянную
колодку и выскочили наружу.
     Я  немедленно  принялся возиться  с колодкой.  В лагере царил  страшный
переполох. Собаки в клетках и без клеток заливались злобным  лаем. Колодка в
моих руках уже начала покрякивать.
     Стрельба стихла. Стражники вернулись и  позвали  Рая Адана. Тот оглядел
сломанную наполовину колодку, холодно усмехнулся и ушел.
     Партия  из  пяти человек  отправилась  в  горы,  и  на рассвете причина
переполоха выяснилась: камни.
     Камни в здешних горах иногда взрываются. Все дело в составе атмосферы и
вулканических газах, заключенных в  камне, как в  пузыре. Камни  лопаются не
хуже гранаты, разбрасывая во  все-стороны  осколки, окрашенные  на  конце  в
характерный сине-голубой цвет. Эти осколки годятся на талисманы.
     Днем под окно явился человек из поисковой  партии  и выменял  на свежий
осколок два патрона.
     Этот случай навел меня на кое-какие  размышления. Я взял осколок в руки
и сказал:
     -- Я, конечно, мог перепутать это с  минометом. А что  же  ваша система
слежения?
     Охранник ткнул пальцем в собаку, у порога вилявшую коротким хвостом.
     -- Вот наша система слежения, -- сказал он.
     Делать мне весь день было нечего, кроме как слушать радио  и смотреть в
окно.
     За окном трое террористов принялись сооружать помост и виселицу.  Видно
было, что они  чаще  держали в руках автомат, нежели топор. Я  не выдержал и
стал покрикивать на них и командовать. Но к вечеру виселицу построили.
     В  этот  день я, наконец, услышал по радио ван  Роширена. Тот рассказал
все, как оно было, умолчав лишь об одной исповеди Ласси.
     Загадка трехдневного молчания ван Роширена  объяснялась просто. Увидев,
что меня и Ласси на проповеди нет, он решил, что мы струсили, и помолился за
наше спасение. О том, что произошло, он узнал лишь через два часа. Он тут же
позвонил в  охрану  Президента и, едва положив трубку, обнаружил под  своими
окнами гвардейскую машину, на которой его и увезли к майору Ишеддару.
     После  двухдневных  препирательств  -- майор все интересовался,  в  чем
собирался публично  каяться  Ласси,  а ван Роширен возражал, что он не может
покаяться за другого,  как не может сходить за  другого к  зубному врачу, --
проповедника  выпустили.  Но было  уже поздно: почву  хорошо  подготовили, и
запоздалый рассказ ван Роширена прозвучал нелепо.
     Правительство стояло на своем.  Объяснения  ван Роширена? Либо он  лжет
для  рекламы, как это у  него  в  обычае,  либо два  негодяя, Денисон и Исан
Красивые Глаза, использовали проповедника,  чтобы облегчить  свое покушение.
Он стоит  на своем? Да он, наверное, просто сумасшедший! Рассказ о покушении
его потряс, ему показалось, что  террористы были у него.  Ведь этот человек,
по его  собственному  признанию,  страдает  видениями!  Он  не  в  состоянии
отличить того, что  кажется, от того, что  есть! И этакий-то безумец берется
указывать путь другим!
     Словом, Господь, как всегда,  действовал через всех -- и через тех, кто
ему повинуется, и через  тех,  кто не повинуется. Позавчера благодаря  Ему я
стал предателем, а сегодня благодаря Ему ван Роширен стал сумасшедшим.
     Единственный,  кому  не  повредила  эта  история,  --  князь  Бродячего
Перевала. Президент извинился  перед ним  за минометный выстрел  и пожаловал
ему, извинения ради, три  туземные фермы и  леса по склонам  Оранжевой горы.
Трудно  было  сказать  издалека,  в чем  дело:  дал ли старый князь взятку в
министерстве, чтобы его  связи  с  мятежниками  были  представлены  в  самом
невинном  виде,  или,  наоборот,  пригрозил,  что  открыто   примет  сторону
полковника, если Президент основательно не извинится.
     Вечером Рай Адан, начальник охраны, навестил меня и поинтересовался, не
возражаю ли я отобедать завтра в обществе полковника. Я показал на  окно, за
которым красовалась виселица, и спросил:
     -- А это для кого строили?
     --  Уж наверное,  не  для  меня,  -- процедил сквозь  зубы  похожий  на
бухгалтера террорист.
     Я спросил:
     -- А где Ласси?
     Рай Адан погладил свою черную бородку:
     -- В долине Четырех Черепах.
     -- Вот оно как, -- сказал я.
     -- Вот оно так, -- повторил наставительно Рай Адан и вышел.
     Ван Роширен вот уже  неделю  приглашал  всех желающих  на  проповедь  в
долине Четырех Черепах.
     В обеденной комнате оставалось все, как прежде. Дубовый стол был накрыт
скатертью  с  вышитыми гуляющими павлинами  и  уставлен серебряной  посудой.
Возле  стола  стояло  шесть  стульев,  а  под ними  --  праздничная циновка,
украшенная синими полосами и золотыми звездами.  На  стене висела все та  же
картина с двуличным  царем,  а немного слева  от  нее  поставили  телевизор.
Телевизор рекламировал зубную пасту.
     Полковник сел  напротив  телевизора.  Рай Адан, его любимец и начальник
его охраны, сел крайним справа, а меня посадили по левую руку Рая Адана.
     Зубная  паста  кончилась,  на  экране  появилась  симпатичная   девица.
Очаровательно улыбнулась зрителям и сообщила:
     --  Сегодня  четвертый  канал  с удовольствием выполняет многочисленные
просьбы зрителей  и  ведет прямую трансляцию воскресной проповеди  господина
ван Роширена из долины Четырех Черепах. Сейчас вместе  с вами мы окажемся на
центральной  площади  храмового комплекса,  знаменитого  своими  чудесами  и
историческими событиями.
     Охранники расставили  горшки  с овощной похлебкой  и положили  на  стол
горку лепешек. Два  человека втащили за ушки в комнату позолоченное по краям
кожаное  блюдо,  наполненное  фасолью  и всяким  мясом: свининой, бараниной,
крольчатиной и крысятиной. Сверху  все было посыпано козьим сыром. Рай  Адан
спросил меня, какое мясо я предпочитаю. Я сказал:
     -- На ваш выбор, только не крысу.
     Рай Адан улыбнулся и положил мне кролика.
     Полковник ел аккуратно и  с удовольствием, время от времени  взглядывая
на экран.
     На   экране  возник  круглый  храмовый  двор  с   большими  подмостками
посередине: вогнутые крылья храмовых павильонов стягивали двор, как обручем,
и многочисленные  боги  из розового  дерева и  камня, обнаженные  и  одетые,
дремлющие  и  пляшущие,  замерли  в недоумении,  глядя  на деревянный  крест
посередине помоста.
     Двор  был набит народом,  люди свисали из  храмовых окошек, как гроздья
винограда в хорошее лето.
     На помост вышел ван Роширен. На этот раз он был не в сером костюме, а в
каком-то платье,  синем, с откинутым капюшоном и с белым воротником, который
висел, как заячьи уши, до пола. Он улыбался, как кошка на солнышке.
     Вдоль  проходов  меж  храмовых  павильонов  скучали  в  парадной  форме
гвардейцы.  Они  стояли  слишком далеко, чтобы спасти ван Роширена  в случае
покушения. Они стояли в самых хороших местах, чтобы поймать убийцу.
     Ван Роширен стал говорить, он говорил долго, а временами читал из своей
большой золоченой книги.
     Большинство  проповедей  ван  Роширена  походило  на  лекции:  он  брал
какую-то  заповедь и  излагал  ее,  как  теорему,  а  вместо  доказательства
рассказывал притчу.  На  этот раз  он  рассказал притчу о том,  что  следует
прощать  не  до  семи, но  до  семижды семидесяти раз.  Это  была  притча  о
должнике,  который задолжал царю десять тысяч  талантов, но царь по  слезной
его мольбе простил ему  долг.  Тот  же,  выйдя  на  улицу,  схватил другого,
который был должен ему сто динариев, и посадил в темницу.
     -- Тогда, -- сказал с экрана  ван Роширен, -- царь, изумившись, призвал
его. Как  же  так:  сам  владыка простил  ему огромный  долг  в десять тысяч
талантов, а он требует с такого же, как он, сто динариев.
     Судя по  названиям  принятой  в то время валюты, это  была очень старая
история. Но, видимо, люди с тех пор не очень изменились.
     Я сидел и бессмысленно смотрел в свою тарелку.
     -- Господин Денисон, вам не нравится проповедь? -- спросил полковник.
     --  Господин  Денисон  современный  человек, -- холодно усмехнулся  Рай
Адан. -- Он  полагает, что  если Бог и заключил с человечеством контракт, то
сорвал все сроки по его выполнению. Этот контракт  давно недействителен, а с
Бога причитается неустойка.
     --  А я думал, -- удивился человек напротив  меня, -- господин  Денисон
верит в Бога.
     -- Вы всегда думаете глупости, Ланно, -- сказал Рай Адан.
     Ван Роширен на экране недоуменно поднял руки. '
     -- Как  же так, -- сказал ван  Роширен,  -- получилось, что  тот  самый
человек,  который  был  должен  десять  тысяч  талантов  золотом  --  а  это
невероятная сумма, -- стал теребить другого за грош? Почему он забыл о своем
долге тому, кто стоял над ним, и помнил только о крошечном, ничтожном долге,
который, однако, давал ему власть мучить другого, тащить его в тюрьму, одним
словом, распоряжаться  другим  человеком? Почему этот человек забыл  о своей
вине, а о чужой вине помнил?
     -- Тю,  -- сказал Ланно, -- это что же он  говорит, что мы виноваты  не
меньше, чем Президент? Можно я его выключу?
     -- Не надо, -- проговорил полковник, -- его и так сейчас выключат.
     Я выронил вилку. Рай Адан наклонился и поднял ее.
     -- Не роняйте вилку, господин Денисон, это плохая примета.
     На экране ван Роширен схватился за голову:
     --  И что же случилось дальше? Царь  отдал  этого человека истязателям,
чтобы те  стребовали  с  него большой долг, как он требовал  со своего брата
малый.
     -- Вы  сволочь, -- громко  сказал я полковнику, -- вы послали  Ласси на
смерть. Посмотрите, сколько охраны!
     Двое  из  обедающих  вздрогнули  и с  интересом  посмотрели  на  экран.
Очевидно, они не знали, куда послан Ласси.
     -- Да, -- сказал полковник,  -- охранников,  словно пчел в улье. Первый
раз майор Ишеддар поставил  своих людей  охранять ван  Роширена. И вы только
посмотрите, где они стоят! Похоже, майор хочет скорее поймать убийцу, нежели
уберечь праведника!
     -- И Господь, -- сказал ван Роширен, -- поступит с нами также, как царь
поступил с должником, если мы поступим так же, как этот должник.
     --  А вы что не  едите, господин Денисон,  --  насмешливо  спросил  мой
сосед, Рай Адан. -- Это позор хозяевам, если гость сидит голодный.
     И любимец  полковника рассеянно  потянулся  к  блюду  с мясом,  выбирая
кусочек  получше.  Рука  его  мелькнула  передо  мной,  у меня в руках  была
двузубая  вилка, я молча поднял вилку и  изо всей силы ткнул ею в ладонь Рая
Адана.
     Реакция  террориста  была  молниеносна:  он  отдернул   руку,  и  вилка
вонзилась в  дубовый стол. Я потерял равновесие и больно ударил  локоть. Рай
Адан, вскочив, одной рукой прижал мою левую руку к  столу, а другой крепко и
страшно  ударил  меня  в  челюсть.  Я  закатил  глаза  и  ударился  о  стол,
навалившись  спиной несобственную тарелку. Я брыкнулся: тарелка выскользнула
из-под  меня, полетела на пол и,  подпрыгнув, раскололась  на две половинки.
Рай Адан сгреб меня за шиворот и сказал:
     -- Экий стервец! Еще не напился, а тарелки бьет!
     Он  ударил  меня коленом  в  живот,  и  я полетел  в  угол, к старинной
картине, обшитой мехом, изображавшей двуличного  царя и  полководца  Исинну,
подносящего царю город.
     Я встряхнулся и сказал:
     -- Для бухгалтера вы деретесь неплохо.
     Рай Адан подскочил ко  мне и ударил меня еще раз.  Картина затрепетала,
город  с розовыми башенками заколебался в руках  Исинны и повалился со всеми
своими домами и площадями мне на голову.
     --  Вы думаете, -- закричал где-то  ван Роширен, -- Бог прощает  все  и
вся? Если бы  Он прощал все, не  было бы ада. Кто попадает в ад? Те, кого не
простил Бог. Кого не прощает Бог? Тех, кто не прощает друг другу.
     Я  открыл глаза и выбрался из-под обломков нарисованного  города. Город
по-прежнему висел на стене.
     Ван Роширен с экрана ткнул в меня пальцем.
     -- Кто ты такой, -- сказал ван Роширен, -- что ненавидишь врага? Кто ты
такой,  что ненавидишь соседа? Все мы предстанем на суд Христов:  и тот, кто
прощал, будет прощен, а осуждавший будет осужден.
     Двери напротив меня распахнулись.
     -- Гвардейцы! -- заорал кто-то.
     Но это были не гвардейцы. Это Ласси с товарищами, Ласси в желтом халате
дорожного  рабочего. В  руках он держал автомат с насечкой -в  виде кленовых
листьев, выложенных синей эмалью и золотом.
     Рай Адан  поглядел на  ван Рощирена,  который продолжал проповедовать с
телеэкрана, и усмехнулся.
     -- Так, -- сказал он Ласси,  -- ты,  я  вижу,  совсем забыл, что  такое
приказ.
     -- "Отвергнувши ложь, -- прочитал ван  Роширен  из золоченой книги,  --
говорите  каждый истину ближнему  своему,  потому что  мы  члены друг другу.
Гневаясь, не  согрешайте, солнце да не зайдет  во  гневе вашем; и не давайте
места дьяволу".
     Ласси подошел к полковнику и положил перед ним на стол пачку бумаг.
     -- Да, -- сказал Ласси.
     -- Сукин сын, -- заорал Рай Адан, выхватывая пистолет.
     В тот же  миг раздался выстрел; Рай Адан выронил  оружие и схватился за
окровавленную  руку. Полковник выстрелил снова.  На этот  раз  пуля  вошла в
живот. Любимец его  рухнул на циновку, украшенную синими полосами и золотыми
звездами.
     Полковник взял свой стул, повернул  его  спинкой  к столу и сел. По его
кивку Ласси накинул на шею Рая Адана веревку  и подтащил  его к ногам своего
дяди.
     --  Когда,  --  сказал  полковник,  --  из-за  Исана  и  Денисона  были
арестованы мои люди в окружении Президента, я сразу подумал:  "Почему их так
быстро схватили? Не иначе, как кто-то давно их предал!" Но кто же предатель,
если о них знали только двое -- ты и я?
     Начальник охраны  корчился  на  циновке, украшенной  синими звездами  и
залитой  красной  кровью.  Левой  рукой  он  вытащил  из-за  пояса  нож,  но
приподнять руку сил  не имел. Ласси  наступил ему на запястье, и  он выронил
нож.
     -- Всякое раздражение,  -- сказал за  нашими спинами ван  Роширен, -- и
ярость, и  гнев,  и крик, и  злоречие со всякою злобою  да будут удалены. от
вас; но будьте  друг к другу добры, сострадательны; прощайте друг друга, как
и Бог во Христе простит вас.
     Ласси ударил начальника охраны в рот сапогом и сказал:
     -- Тварь! У Синего Брода я  вытащил тебя из огня! Без моей поддержки ты
никогда  бы не занял  этот  пост!  А ты?! Сначала из-за  твоих  доносов меня
выкинули из  пятерки, а  потом  ты  при первой же возможности послал меня на
смерть?
     Начальник охраны хрипел и хватал полковника за ноги.
     Ван Роширен сказал с экрана:
     -- Есть закон сохранения добра. Только добро не пропадает и сохраняется
вечно. Мало  не творить  зла --  надо прощать врагов. Мало прощать врагов --
надо забывать, что они враги.
     Полковник схватил бумаги, которые  принес Ласси, и стал бить умирающего
по лицу.
     -- Ты думал, --  орал  он, --  я послал Исана убить этого блаженного? Я
послал  его совсем в  другое место! Как тебя звали собаки из тайной полиции?
"Белым Желудем"?
     -- И еще он сказал: "Прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш
Небесный  простил вам согрешения  ваши; если  же  не прощаете, то и Отец ваш
Небесный не простит вам согрешений ваших".
     Рай Адан наконец перевернулся на спину. Полковник  махнул  рукой. Ласси
вынул  револьвер  и стал неторопливо всаживать одну  за другой пули в своего
бывшего врага.
     Ван Роширен на экране продолжал проповедовать мир и согласие.
     До предельного срока оставалось двадцать восемь дней.



Глава восьмая

     Наутро я завтракал с полковником один на один. Телевизор в углу молчал.
На  полу  лежала новая циновка, расшитая по белому фону малиновыми шишками и
отороченная полоской из меха выдры.
     --  Что,  -- спросил  я, --  больше не считаете,  что  я платный  агент
Президента?
     Полковник аккуратно очистил яичко.
     -- Да, -- согласился он, -- как бы ни обстояли дела в действительности,
мы сейчас считаем именно так.
     -- И кто же у вас теперь начальник охраны?
     -- Как -- кто? Мой племянник.
     Вот так. Полковник велел пристрелить одного начальника охраны  и сделал
начальником охраны  того, кто пристрелил первого. Один начальник охраны  был
предателем.  Полковнику  политически  невыгодно  слишком  часто  разоблачать
предателей в своем  окружении.  Если я воистину  шпион, это наносит  слишком
большой  удар  репутации Ласси, а следовательно, и полковника.  Поэтому меня
временно  вычеркивают  из  списка  шпионов.  Истина  никого  не  интересует.
Полковнику она нужна не больше, чем Президенту.
     Я спросил:
     -- А когда вы начали подозревать Рая Адана?
     -- Довольно  давно. Но  самую большую ошибку он сделал, предложив убить
этого проповедника, ван  Роширена. Тот  довольно  популярен -- это  убийство
помогло бы правительству и скомпрометировало  нас.  А когда я  убедился,