что
проповедника  впервые охраняют гвардейцы и что охрана расставлена так, чтобы
схватить убийцу, а не так, чтобы спасти ван  Роширена, я понял, что Рай Адан
решил оказать своим хозяевам двойную услугу.
     Я посмотрел полковнику прямо в глаза.
     -- Я не верю, --  сказал я, -- чтобы Рай  Адан  продавал нас полиции. Я
думаю, что он просто зарился на ваше место.
     -- Можете думать, как вам удобней, -- ответил полковник.

     Как уже было сказано, Ласси не убивал ван Роширена и не собирался этого
делать. Он всего лишь ограбил департамент полиции.
     Каменное пятиэтажное здание департамента полиции на улице Каштанов было
окружено  стройными кипарисами, подтянутыми  часовыми и системами  слежения,
гостеприимно выглядывающими из ветвей  кипарисов.  Окна  здания были забраны
стальными решетками поверх темных стекол.
     Утром, в семь часов, когда первые  служащие робко  проходили на работу,
взмахивая пропусками,  к зданию департамента  подкатил  ремонтный фургон,  и
рабочие  в  желтых  халатах  стали  выгружать из  него  прелестные  фигурные
решетки,  изображавшие различные сцены из жизни Президента и его царственных
предков.  Президент  на  решетках  был  посеребрен и ярко сверкал.  Служащие
кидали на решетки многозначительные взоры  и  сообщали  друг другу, что  они
всегда  чувствовали, что грубые стальные решетки -- это вульгарно. Словно ты
не  следователь, а  арестант.  Арестант  в своем  собственном  кабинете. Они
выражали  крайнее  удовлетворение  решетками  с  посеребренным  Президентом.
Посеребренный  Президент  удовлетворял все  их  эстетические  и  гражданские
потребности.
     Между тем рабочие приступили к установке решеток, и, естественно, чтобы
установить решетки с серебряным Президентом,  им  понадобилось снять решетки
простые. В  два  часа они  опрезидентили  весь первый  этаж  и добрались  до
второго, на  котором  располагались  кабинеты директора департамента  и  его
первого  заместителя. К этому  времени  система  сигнализации в  здании была
отключена, потому что она начинала орать, стоило только рабочим прикоснуться
к решеткам.
     Никто из высшего начальства не поинтересовался, по чьему приказу ставят
новые  решетки.  Дело  в  том,  что  директор  департамента  полиции  и  его
заместитель враждовали друг с другом и доносили друг на друга Президенту. Он
одобрял  эту вражду, так  как благодаря ей мог  быть твердо уверен, что если
один из  начальников  департамента  изменит  ему, другой непременно об  этом
донесет.
     Директор  и заместитель увидели рабочих, и каждый из них решил, что это
--  инициатива его врага. Каждый из  них сообразил, что в этом деле лучше не
возражать,  потому что потом твои возражения представят таким образом, будто
ты протестуешь против решеток, украшенных изображением Столпа Государства  и
Ворот Благочиния.
     Ласси  и его товарищи  выдвинули из ремонтной машины лестницу, дошли по
ней до кабинета директора и стали свинчивать решетку.
     Директор  не успел утром  позавтракать и, кроме того, был  раздосадован
новой интригой заместителя. Поэтому он  сидел один,  запершись в кабинете, и
кушал банановую  водку. Ему надоело пить одному,  он открыл окно и предложил
Ласси пить вместе. Ласси  и  его люди обрадовались, влезли в окно и спросили
директора  о важных доносах, поступавших за последние  сутки  в департамент.
Директор засмущался и стал спрашивать, какие  у них доводы, но Ласси вытащил
из  слесарной  сумки  автомат  и ткнул его  этим доводом  в  зубы. С  такими
доводами они быстро  переспорили директора департамента полиции, он оказался
на удивление сговорчивым человеком.
     Быстро выяснилось, что вчера в департамент поступило известие от агента
по кличке  Белый Желудь. Агент извещал, что завтра  в долине Четырех Черепах
Исан  Красивые   Глаза   будет  убивать  Арнольда   ван  Роширена.  Директор
департамента не знал, кто такой Белый Желудь. Зато Ласси очень  хорошо знал,
что, кроме начальника охраны полковника Рая Адана, ни один человек в мире не
считал, что он, Ласси, должен убить ван Роширена.
     У  директора  департамента был просторный  кабинет с мебелью, затянутой
белым шелком, и круглым стальным сейфом в  углу. На стене, над столом, висел
портрет Президента,  спускающегося  с небес на расположенном наподобие ковра
национальном  флаге,  и целая коллекция  оружия. На  столе стоял выключенный
компьютер.
     Директор открыл  им секретный сейф. В  сейфе  были  бутылки с  виски  и
несколько книжек из числа непристойных. На нижней полке маялись две или  три
тощие папки. Там же стояли две дискетницы с десятком дискет.
     Ласси  и его люди взяли с собой дискеты, виски и папки и сняли со стены
понравившееся им оружие. Директора они на всякий случай пристрелили.
     На следующий день мы с Ласси сидели  на веранде глиняного домика и пили
виски из кабинета директора департамента. Виски было превосходное.
     -- А что же дискеты? -- полюбопытствовал я.
     -- Испорчены,  -- сказал Ласси.  --  Мы попытались  их прочесть, но там
была защита, и мы все стерли.
     -- Хорошенькие у вас специалисты.
     Ласси помолчал и сказал:
     -- Ты не мог бы попытаться восстановить то, что они стерли?
     -- А не стоило, -- спросил я, -- позвать меня с самого начала, до того,
как ваши неспециалисты все стерли?
     -- Нет, -- ответил Ласси, -- не стоило.  Это преданные полковнику люди,
и  они испортили дискеты по невежеству,  а не  от  злого  умысла А представь
себе, что ты  начал бы работать  и  тоже  все  испортил --  опять  пошли  бы
ненужные разговоры.
     -- Ты понимаешь, -- спросил я -- что донос о покушении  на ван Роширена
ничего  не значит? Рай  Адан мог и не  предавать  полковника. Он мог донести
один-единственный  раз на  тебя  и воспользоваться  для  этого  кличкой  уже
известного ему предателя.
     -- Не очень-то это  честный поступок,  --  сказал  Ласси. -- Такие дела
полагается решать между собой, не прибегая к помощи полиции.
     -- Может быть, они хорошо сделали, что загубили дискеты, -- сказал я --
Вдруг на дискетах окажется информация, которая оправдает Рая Адана.
     --  Ты  посмотри  на  эти  дискеты, --  ответил Ласси,  --  а потом  мы
подумаем, что делать дальше.

     К  вечеру в глиняный домик,  где я сидел у монитора, пришли полковник и
Ласси. Я вышел  на веранду, и мы сели вокруг  плетеного столика. Я  сел так,
что мне  были видны розовые верхушки гор и склоны измятые, как простыня. Над
горами висели облака. Их верхняя кромка была цвета простокваши,  а нижняя --
розовая от заходящего солнца.
     -- Вы плохо выглядите, -- сказал полковник.
     -- У вас отвратительные мониторы. У меня болит голова.
     Я вынул из кармана переписанную дискету.
     -- Вы ее восстановили?
     -- Да, -- сказал я.
     -- Что это?
     --  Порнография.  Компьютерная  графика. Пауки, насилующие  девушек,  и
прочее в том же роде.
     Полковник едва заметно поднял брови. Ласси брезгливо пожал плечами.
     -- И это все?
     -- Полиция перехватывала и расшифровывала всю вашу корреспонденцию.
     -- Из-за предателей? -- спросил полковник.
     -- Из-за шифров.
     -- Чем плохи наши шифры?
     -- Я их уже встречал.
     -- Где?
     -- В популярных журналах, в разделе "Разгадай на досуге".
     Полковник  глядел  на  меня  пристально и не мигая.  Окрашенные розовым
облака отражались в его глазах, и глаза его тоже стали розовыми.
     -- Сначала  я решил,  что это  радиоигра. Что  полиция попалась на вашу
уловку.  У меня ограниченное воображение.  Я не мог  себе  представить,  что
повстанцы переговариваются со своими базами только  что  не по телефону.  Вы
что-нибудь слыхали о цифровых системах связи и о ЕСМ? -- спросил я.
     Глаза полковника  из розовых стали красными,  а  рука поползла к кобуре
под мышкой.
     --  Три  месяца  назад,  --  сказал Ласси, -- мы  купили систему  связи
"Харлекс". Человека,  который ее купил, звали Ричард Таш. Он учился на Земле
и отказался от блестящей карьеры, чтобы служить  нашему делу. Месяц назад он
погиб в нелепой перестрелке. Это был блестящий специалист.
     --  Я знаю, -- сказал я, --  мне  пришлось заканчивать за него работу в
замке Бродячего Перевала. Я воспользовался одной из его идей для "Павиана".
     --  А  теперь,  -- сказал  Ласси,  --  у  нас  есть "Харлекс" и нет  ни
специалистов, ни документации, чтобы он заработал.
     -- Замолчи, -- сказал полковник.
     -- А где документация? -- спросил я.
     -- Сгорела вместе с Ричардом Ташем, -- ответил Ласси.
     -- Я бы хотел посмотреть на то, что осталось...

     Закупленное  Ташем оборудование  стояло в картонных коробках в домике с
глиняными стенами  и травяной  крышей. Тот  же  ливень, который превратил  в
жидкую грязь три дня назад стены моей тюрьмы, размочил и стены склада. Глина
стекла вниз, и  ящики с  миллионным оборудованием были намертво  приклеены к
полу. Углы их обвисли и оттопырились вверх. Можно подумать,  у мятежников не
умеют  расстреливать.  Если у  них  умеют расстреливать,  почему  бы  им  не
расстрелять интенданта, который так хранит ящики с миллионным оборудованием?
     Через  три  часа я  сидел  под  травяным  навесом  среди  развороченных
коробок.  Была уже  ночь. Липкая лента,  склеивавшая  коробки, сверкала  под
луной, и они выглядели, как огромные квадратные зебры. Небо было черным, как
сгоревший  особняк. Кто-то выбил великану желтую челюсть  и  повесил  ее над
верхушками скал вместо луны.
     Вдалеке  под огромным дубом  горел костер.  Вокруг на  корточках сидело
десятка два мятежников -- дочти мальчишки, вчерашние крестьяне.
     Сзади заскрипели  ступеньки -- это был полковник. Он подошел и  сел  на
циновку рядом со мной.
     Я ткнул в ящики, похожие на смирных полосатых зебр.
     -- Сколько вы заплатили за все это?
     -- Шесть миллионов.
     --  Похоже,  --  сказал  я,  --  что  правительство  пристрелило своего
собственного агента.
     Полковник тяжело задышал.
     -- Что вы хотите сказать?
     -- Красная цена всему этому хламу, -- объяснил я,  -- шестьдесят тысяч.
Откуда Таш его взял? Ограбил музей технических заблуждений предков?
     Полковник схватил меня за шиворот и сказал:
     -- Я тебя повешу на той же виселице,  что и Адана! Ты говоришь о герое,
павшем в борьбе за свободу!
     Голос полковника изменился. Он стал визгливым и неестественным.
     --  Этот человек имел предложения  от известнейших  компаний. Он бросил
все -- деньги, покой, безопасность! Его беззаветная любовь  к родине  служит
примером моим людям.
     Я  выслушал  все  это и  еще немножко.  Полковник  наконец отпустил мой
ворот, и я упал на циновку.
     -- Ага, -- сказал я, -- Ричард Таш беззаветно любил родину. Вместо того
чтобы  пробивать себе  дорогу наверх на чужой планете  и  быть мальчишкой на
побегушках,  он  стал  вашей  правой  рукой, да?  Непререкаемым  техническим
авторитетом? Зрячим в стране слепых, а по совместительству -- предателем. За
бывший в  употреблении хлам, который он купил  под видом последнего слова  в
системах связи, он положил себе в  карман пять с половиной миллионов, да еще
департамент полиции подкинул ему за такую операцию.
     Полковник опять вцепился в меня.
     --  Оставьте  в  покое мою  рубашку,  -- потребовал я.  -- Она  у  меня
единственная.
     Полковник выпустил мой воротничок и сел на ящик.
     --  Вы  узнали это,  --  продолжал  я,  --  и  послали  людей  наказать
предателя.  И  вы  приписали  это  дело  полиции,  чтобы  прекрасный  пример
самоотверженного служения родине не пропал втуне.
     Полковник сидел, опустив голову.
     -- Поэтому  вы  держали  эти  ящики  так, чтобы  они через год  сгнили.
Поэтому  вы  сожгли  документацию.  Поэтому  когда  в  ваши  руки  попал  я,
специалист по системам  связи,  вы сообразили, что дело  дойдет до ящиков, и
готовы были расстрелять меня под любым предлогом!
     -- Ричард  Таш, -- тихо сказал  полковник, -- не был предателем. Он был
вором. Он клал деньги народа  в свой карман, воровал, как хотел. Когда я это
понял, я предложил  ему на выбор:  быть повешенным, как  собака, или умереть
как герой. Он выбрал последнее.
     Полковник  повернулся  и ушел, а  я остался сидеть  среди развороченных
ящиков. Он даже  не удосужился сказать, что пристрелит  меня, если я не буду
держать язык за зубами, но об этом я и сам догадался.
     В глиняном  домике был  переносной телевизор.  Я  вынес его на веранду,
обложился подушками и до полуночи смотрел новости.
     Последние  голоса в  мою защиту смолкли.  Я был окончательно предатель,
шпион и  диверсант,  вместе  с Ласси мастерски  обманул  ван Роширена, чтобы
получить  у  него  приглашение быть в числе участников проповеди и оттуда со
всеми  удобствами  застрелить Президента. Ван  Роширен  был добрый человек и
забавный проповедник,  но этот случай доказывал, что он ничего не смыслит  в
практической политике, -- двое мерзавцев надули его, как ребеночка.
     Правительство явно ухватилось за меня, чтобы высмеять ван Роширена.
     В последних известиях  показали наши  с  Ласси  фермы.  Деревья вирилеи
обросли  маленькими,  дрожащими на ветру шариками,  и  шарики  уже  начинали
розоветь. В последнее лето мира судьба подарила мне самый красивый урожай за
двадцать лет, но собирать его было некому.
     У ворот фермы под охранным деревцем вирилеи стояли гвардейцы.
     "Анреко"  отреклась  от  меня  Личный  друг  Президента  Филипп  Деннер
подтвердил, что  полиция  предъявила  ему убедительные  доказательства  моей
измены, и назначил от имени компании  награду за  мою поимку:  десять  тысяч
кредитов в качестве  награды и новый автомат с комплектом боезапасов на год,
чтобы защититься от террористов.
     Деннер поступал так, как ему было удобней. Он думал, что  я уже не могу
кусаться.

     На следующее утро я  явился к полковнику. Он сидел в глиняной  комнатке
вместе с одним из членов пятерки  --  старым человеком с  большой  головой и
умными глазами, кажется, княжеского рода.
     -- Что значит "Христос  умер за других?" -- обиженно говорил террорист.
-- Какой тут подвиг? Если человек умирает за своего друга, то это не подвиг,
а  долг. А  если  человек  умирает  за  своего врага, то  это  не  подвиг, а
глупость.
     -- Президент Дасак убил моего отца, -- сказал полковник.
     Тут вошел я, они замолчали. Собеседник полковника поднялся и сказал:
     -- Ну, я пойду.
     -- Я могу  починить  ваш  хлам, -- когда  мы остались  одни, сказал  я,
протянув полковнику лист  бумаги. -- Больше того,  если вы достанете мне эти
приборы, я соберу вам из этого хлама аналог передатчиков "Павиана".
     Полковник откинулся  на  стуле, заложил  руки  за голову  и долго  меня
рассматривал своими желтыми страшными глазами.
     --  Я  слыхал,  --  сказал  он,  --  что  для "Павиана"  нужно  сложное
оборудование. А судя по ценам на листе, это не такое сложное оборудование.
     --  Хорошая  система  связи,  --  сказал  я, --  делается  стандартными
деталями и нестандартно  мыслящими  инженерами.  Стандартных  деталей у меня
целый  склад,  --  и  я,  усмехнувшись,  махнул рукой  в  сторону  домика  с
устаревшим "Харлексом".
     -- Когда мы делали "Павиана",  мои мозги спали на полке. Месяц назад  я
снял  их  с полки и понял, как  сделать  "Павиана"  впятеро  дешевле и вдвое
надежней.
     -- А "Анреко" знает, что вы сняли мозги с полки?
     -- Нет, иначе бы они не осмелились полоскать мое имя.
     -- А почему "Анреко" об этом не знает?
     Я пожал плечами.
     -- Это мое дело.
     -- Вы  решили сбежать из компании, да? --  прищурился  полковник. --  В
"Харперс". И вы решили, что нет смысла делиться с компанией изобретением, за
которое вы получите вдвое больше у ее конкурентов?
     --  Господин полковник,  -- сказал  я,  -- вы  не  ван  Роширен,  чтобы
наставлять меня в том, что такое хорошо и что такое плохо.
     Шестнадцатого числа, вечером, по телевизору  опять показали мою  ферму:
деревья  стояли, усыпанные воздушными  шариками, словно  готовясь  взлететь.
Работники разбежались, а Агнес и Дена не выпускали из дома.
     Я работал как  сумасшедший.  Я  собрал  вокруг  себя  человек  двадцать
местных умельцев  и  растолковал им  схему  и  смысл.  Это  был  уменьшенный
"Павиан", которого можно было таскать за собой в кармане. Обедал  и ужинал я
с Ласси и  довольно часто  у  полковника. Не  могу  сказать, что я стал  его
личным другом, но, несомненно, знал о нем больше, чем  любой другой землянин
на Новой Андромеде.
     Как-то он спросил меня:
     -- Как  вы  думаете,  если  бы я  отпустил вас, то  смог бы  через  вас
договориться с "Анреко"?
     Я пожал плечами:
     -- Государство задолжало компании двести миллионов кредитов. Только три
месяца назад Деннер предоставил Президенту заем на пять миллионов, чтобы тот
мог  достойно отпраздновать  замужество  своей  дочери.  Вы  всегда  обещали
аннулировать эти кредиты, а заодно и конфисковать собственность компании.
     -- Я мог бы и не делать этого, -- сказал полковник. -- Если я конфискую
имущество  сторонников  Президента, у  меня  будет  достаточно добра,  чтобы
раздать его моим сторонникам.
     Я поглядел на него и ответил:
     -- Это хорошее предложение, но думать об  этом следовало в самый первый
день, когда  компания еще колебалась, кем  меня объявить.  А  теперь  Деннер
назначил за мою голову награду, и, признаться, это то самое, о чем он всегда
мечтал. Так что вряд ли его удастся переубедить.

     Как-то раз  полковник принялся  расспрашивать  меня о  ван  Роширене. Я
сказал,  что,  по моему мнению,  это очень  хороший человек, но рецепты  его
несколько устарели. Если тебя ударят по правой щеке, можно подставить левую,
но если в тебя выстрелят из гранатомета, то подставлять что-нибудь будет уже
поздно.
     Между тем власти опять оставили  ван Роширена  в покое, и он  продолжал
проповедовать.
     То,  что говорил ван  Роширен, было ужасной глупостью:  этим можно было
соблазнить  разве что  неграмотных  крестьян  Галилеи.  Но беда  в том,  что
большинство  населения  Асаиссы находилось как  раз на уровне развития  этих
самых галилейских крестьян.
     Президент сначала  взбеленился: это привлекло к  ван Роширену внимание.
Президент опомнился  и оставил его в покое. Потом он опять обиделся, услышав
про папу Льва и язычника Атиллу. Почему-то Президент решил,  что под Атиллой
имеют  в виду его, а не полковника. Полковник тоже обиделся: он  решил,  что
под Атиллой имеют в виду его, а не Президента.
     В  ван  Роширена стреляли: пуля попала в крест, и  многие люди повесили
себе кресты на  шею как новейшее средство  против  пуль и  стрел.  Вскорости
одного имевшего  крест  на шее  зарезали в кабачке. Ван Роширен  поторопился
разъяснить, что, если человек носит на шее  крест,  а в Того, кого носит  на
кресте, не верует,  то толку никакого не будет. Ван Роширен сказал, что тот,
кто имеет веру  хоть с горчичное зерно, может  сдвинуть гору и,  уж конечно,
остановить пулю. Люди стали веровать в Христа. Впрочем, некоторых из них все
равно убивали, и  это, несомненно, происходило потому, что эти люди веровали
недостаточно.
     Раньше,  когда бог в мешочке на  шее не защищал их от пули, они бранили
бога в мешочке на шее. Теперь они бранили себя.
     Вышвыривать его из страны было уже поздно, потому что  трудно  сказать,
что сделала бы преданная ему толпа, если бы его вышвырнули из страны.
     Одиннадцатого  числа  я продемонстрировал полковнику  возможности  моей
системы.
     Полковник спросил меня:
     -- Рано или поздно моих людей поймают с этой штукой в руках.  Что тогда
сделает компания?
     -- Пожалеет,  --  сказал  я,  --  что выбросила  меня  на  свалку,  как
устаревшую модель.
     Полковник повертел рацию в руках.
     -- Вы создали  себе  хорошую рекламу, -- сказал  он. -- Потом, когда вы
уедете от нас и станете работать на "Харперс".

     Постепенно, ч