и с другой стороны, -- которые выбирали себе сторону сами. Их
не  интересовали  идеи.  Их  интересовала власть. Остальные,  внизу, никогда
ничего не выбирали. Они продолжали войны,  которые вели их отцы.  Род Черных
Волков  враждовал с  родом Песчанок,  потому что шестнадцать поколений назад
один волк  перерезал  одной песчанке глотку из-за бурдюка с кислым  молоком.
Волки оказались на стороне  правительства, -- стало быть, песчанки оказались
при мятежниках. Допустим,  вы сделаете так, что волки  уверуют в Иисуса,  --
значит,  песчанки  окажутся  против  вас. Здешняя  резня не  имеет  никакого
отношения   к    "прогрессу",   "демократии",    "межнациональной    розни",
"международным  монополиям"  и  к  прочим  словам.  Она  не  имеет  никакого
отношения  к  нестабильному  обществу.  Напротив, ее причина  в том, что это
общество  совершенно  стабильно.  Каждый  человек  помнит  традицию.  Каждый
человек  помнит  сорок поколений своих предков. Каждый имеет список тех, кто
должен его роду, и тех, кому должен его род. В  своем поведении по отношению
к другим  людям  туземец руководствуется прежде  всего этим  списком. Вы  не
поймете его мотивов, не выучив этого списка, а выучить этот список нельзя --
с ним надо родиться.
     Краем  глаза  я  заметил, что в  столовую вошел  Филипп  Деннер. Деннер
любит, чтобы руководство ело с сотрудниками. Я покривился и продолжал:
     --  Вы приходите к гангстеру  и  говорите: "Иисус  ничего не отберет  у
тебя, кроме твоих  грехов. Он умер за тебя  и отсидел за тебя, и он взял все
твои  грехи", и гангстер радуется. Вы приходите к местному князю, который из
поколения  в поколение  грабит и  режет,  и  говорите: "Иисус взял все  твои
грехи, все убийства, которые ты совершил". "Ба!  -- изумляется князь, --  но
это же не грехи, а подвиги!"
     Деннер остановился около нашего стола.
     -- Добрый день, господин ван Роширен, -- сказал он.
     -- Добрый день, -- ответил проповедник.
     --  Пятьдесят лет, --  сказал Деннер,  --  как "Анреко"  несет  свет  и
прогресс  людям Новой  Андромеды.  Сегодня  впервые за  пятьдесят лет  перед
зданием нашей компании жгли крест и кричали: "Христиане -- вон!".
     Ван Роширен кротко улыбнулся и развел руками.
     -- Зачем  вы сюда приехали? Обличать лихоимство нанявшей  вас компании?
Бесить знахарей и жрецов? -- спросил Деннер.
     -- Я приехал, -- сказал ван Роширен, -- творить чудеса.
     Деннер сделался красным, как помидор.
     --  Очень хорошо! -- сказал Деннер.  -- Если назавтра вы  не  сотворите
чуда, вы вылетите с этой планеты, мистер ван Роширен! -- повернулся и ушел.
     Если бы я  нуждался  в доказательствах,  что Бог  -- скверный художник,
Деннер был бы тому отличным доказательством.
     Я доел остывшую свинину, выпил стакан вирилеи и пошел в кабинет.

     Компания  перерабатывает на своих  заводах девяносто  восемь  процентов
урожая  вирилеи и, кроме того, владеет примерно  третью  земель Асаиссы. Два
года  назад   Филипп  Деннер  добился   от  своего  друга  Президента  права
иммунитета:  налоги  на его  доходы идут не государству, а  компании. Частью
земель владеют наши служащие, а  часть сдается в  аренду  туземцам.  Любимая
светлая  мысль  Деннера  заключается  в  том, что  компании  не  обязательно
покупать вирилею, если можно владеть  землями  и получать  ее  как налог. Но
известно, есть много способов не платить справедливые и положенные по закону
налоги.

     Группа моих сотрудников разработала программу, выявлявшую потенциальных
нарушителей. Мы  прогнали  через компьютер список  туземных  арендаторов,  Я
наставил на распечатке красные галочки и понес этот список к Деннеру.
     Деннер взял его и сказал:
     -- Вы, Денисон, тянули с этим, сколько могли.
     --  Компания,  -- ответил я,  -- создана, чтобы  торговать  вирилеей. А
налоги собирает государство.
     -- Если  Президент, -- сказал  Деннер,  -- увидит,  как  эффективно  мы
собираем налоги со своих земель,  он  отдаст нам  на  откуп  государственные
земли.  --  Потер  задумчиво  щеку  и  добавил:  --  Мне   не  нравится  эта
демонстрация у здания компании. Не следует давать населению лишний повод для
недовольства. Что вы думаете о ван Роширене?
     --  Его  заповеди,  -- сказал  я, --  рассчитаны на другую историческую
эпоху. Если тебя ударят по левой щеке, можно  подставить правую, но  если  в
тебя выстрелят из гранатомета, то подставлять уже будет нечего.
     Лицо Деннера озарилось улыбкой.
     -- Вот видите, Денисон, -- вскричал он, -- а вы говорите, что у нас нет
общих взглядов!

     Я задержался в здании до девяти и поехал домой в темноте.
     Вот так. Деннер обдирает туземцев, как липку, и  выгоняет из страны ван
Роширена, -- "чтобы не давать местному населению поводов для недовольства!".
     Небо  над городом  было  цвета  копирки.  За рекой  бил автомат, словно
кто-то большой  и  неискусный жарил картошку на  неисправном  масле. Я вдруг
разозлился.
     В конце концов,  какое мне дело  до  этого проповедника.  Он сострадает
человечеству?  Ну и что?  Они  сострадали  человечеству  две  тысячи  лет  с
хвостиком -- и что из этого  вышло? В  стиральной машине больше  сострадания
прачке,  чем во всех молитвах за благополучие прачек всех времен  и народов.
Может быть,  тысячу лет назад в них что-то и было. Но если бы мне  попался в
руки  кусок  паровой машины восемнадцатого  века,  вряд  ли  бы  я сумел его
использовать  в "Павиане", а эта штука  ровно  на восемнадцать веков  старше
самой устаревшей паровой машины.
     Я сворачивал на  Мейн-стрит нашей деревни, когда увидел: посреди дороги
разложена противошинная цепь. Я затормозил, но было уже поздно: острые зубья
блеснули в свете  фар,  передние  колеса  подбросило,  машина  взвизгнула  и
остановилась.  "Ну почему я?" -- мелькнуло в голове.  Затрещали  автоматы. Я
зажмурился.  Автоматы продолжали  трещать.  Я открыл  глаза -- вокруг машины
плясали дети. Пятилетняя девица вцепилась в бронированную дверцу.
     -- Паф-паф! -- закричала она. -- Дядя, ты убит!
     Я открыл дверь  и посмотрел  вниз. Противошинная цепь мне примерещилась
--  ребятишки,  играя в войну, выстроили поперек дороги аккуратный ряд банок
из-под кока-колы.
     Я убрал ногу с тормоза, тихонько закрыл дверцу  и  поехал домой. "Все в
порядке, Денисон, все в порядке, -- сказал я себе. -- Это не террористы, это
наши ребятишки балуются".

     На  двери  моего  кабинета  была  приколота  записка:  просьба  зайти к
исполнительному директору.
     Господин Деннер сидел за компьютером.
     -- Вы не были на вчерашней проповеди? -- спросил он.
     -- Нет.
     -- И я нет. Вы только взгляните!
     Я подошел и наклонился над экраном.
     Как я уже  говорил,  Деннер очень  переживал из-за того, что арендаторы
уклоняются от уплаты налогов. Почему-то  сегодня с самого утра пятьдесят три
арендатора и  охотника решили заплатить требуемые  суммы.  Пока  я  глядел и
моргал,  экран  мигнул,  и  к  списку  прибавилось новое  имя: Ричард Дан. Я
вспомнил,  что это  имя  было  среди тех, которые  я отметил  вчера  красной
галочкой.
     Да! Ван Роширен знал, какое  чудо  совершить,  чтобы убедить  господина
исполнительного директора!
     Я  заперся  в  кабинете  и  просмотрел  то, что говорил ван  Роширен. В
основном он призывал помогать  друг другу и почитать власти. На последнем он
сделал особое ударение и призвал помнить, что всякий, кто присваивает чужое,
будет  проклят  и  прочее,  а тот,  кто  раздает свое,  получит  на  небесах
сторицей. Там было еще что-то о Боге, который умер за нас.
     Я  не  могу  понять, отчего из-за  этого  следует  швырять  в  человека
крушинником.  Или продавать новую машину. Хватит. Секрет  изготовления богов
давно утерян.

     За обедом Антонио Серрини спросил меня,  как мне показалась прочитанная
проповедь.
     --  Отличная проповедь,  --  сказал  я. -- "Ибо  начальник  есть  божий
человек, тебе  на добро. Хочешь не бояться власти -- делай добро, и получишь
похвалу  от  нее". Деннер .порекомендует  это Президенту  в  качестве  новой
телевизионной заставки.
     -- Мне сегодня звонили из Правительственного  банка, -- сказал Серрини,
-- и  спрашивали,  что  такое эти проповеди. Я  ответил,  что  это  новейшая
социологическая техника.

     Холл на третьем этаже занят у  нас довольно красивым садом -- с деревом
вирилеи, огороженным бронзовой решеткой с  изображениями фазанов и павлинов,
с золотистыми шариками, играющими  в струе фонтана,  и с пляшущими идолами с
грустными глазами и  тонкими пальцами. Секрет изготовления "грустных  богов"
был утерян  двести лет назад, когда городок, где их делали, сожгли вместе  с
богами  и мастерами.  Последние пятеро пляшут  перед  дверью исполнительного
директора "Анреко".  Местные газеты время от  времени требуют вернуть народу
его богов.
     Я дошел до нашего  сада и замер. У мраморной кромки  фонтана  стоял ван
Роширен, а  напротив  него  -- майор Ишеддар,  любимец Президента, глава его
личной  охраны,  один из  самых  страшных людей в стране. Ишеддару было  лет
тридцать пять, это человек небольшого роста, со смуглой кожей и  с красивыми
синими глазами, с осиной талией и нежным, почти девичьим личиком. Издали его
можно было принять за девушку, но я своими глазами видел,  как однажды он на
спор разорвал пару стальных наручников, защелкнутых на его тонких запястьях.
     Майор Ишеддар  не  имел  заместителей-землян и  отлично  знал  грамоту.
Компанию он ненавидел. Это  тем  печальней, что он учился на Земле на деньги
компании и был назначен на свой пост по настоянию  старика Гарфилда, а потом
Президент заупрямился  и не захотел его снимать. Ходили слухи, что упрямство
Президента объясняется страстью, которую  престарелый  отец народа  питал  к
своему  похожему на  гибкую иву  начальнику  охраны  и  на  которую красавец
Ишеддар отвечал полной взаимностью. Слухи эти распускала  сама компания. Это
было приятней,  чем понимать, что Президент держит своего  начальника охраны
как цепную собаку, которая заливается лаем при виде землян и которую можно в
удобный момент спустить с цепи.
     Ишеддар поклонился ван Роширену и сказал:
     -- Мистер ван Роширен,  вы привлекли к себе  внимание народа. Президент
находится  под неослабным  впечатлением вашего  заявления, что  нет  власти,
кроме как от Бога. Президент глубоко взволнован вашими словами о мире.
     --  Спасибо, -- сказал ван Роширен, -- я  не сомневался, что  так оно и
будет.
     -- Президент  очень  желает,  чтобы  в  своей  завтрашней  проповеди вы
упомянули об этом.
     -- Это замечательно, -- сказал ван Роширен, -- и еще лучше, если он сам
примет  участие  в  проповеди.  Почему  бы ему не  сказать,  что  он глубоко
страдает от творящегося насилия и что он готов встретиться с полковником?
     Красавец майор усмехнулся:
     --  Нет,  завтра  Президент занят.  Однако он  просит вас сказать,  что
Президент целиком поддерживает заботу о примирении в отличие  от террористов
полковника, которые целиком против этой заботы.
     --  Я  не могу это  сказать, так как  это неправда,  --  промолвил  ван
Роширен.
     Майор  долго  и  с  интересом на него  смотрел,  потом покачал красивой
головой, повернулся  кругом и  прошел в  кабинет  исполнительного  директора
Деннера.

     Вечером третьего числа господин  Президент поссорился  со своим  другом
Филиппом Деннером.
     Деннера  вызвали  к  Президенту.  Господин  Президент  изволил   топать
ножками. Господин президент сказал:
     -- Вы ведете двойную игру! Этот ван Роширен превращается в политическую
силу,  и  силу  довольно  сомнительную! Раньше  все  считали,  что  компания
поддерживает меня, и  деловые  круги тоже поддерживали меня! А теперь пойдут
толки про этого проповедника, нанятого компанией, и все скажут, что компания
меня больше не поддерживает!
     Господин  Президент так  разошелся, что пригрозил аннулировать торговый
договор, если Деннер не уволит ван Роширена.
     Деннер взбеленился. Утреннее чудо с уплаченными налогами поразило его в
самое  сердце. Кроме того, Деннер  был упрям  как-'бык. Он ответил, что если
ван Роширен -- пророк, то пророка трудновато уволить  с должности, а если он
не  пророк,  то  не  о  чем  и  беспокоиться.  Господин  Президент  пришел в
неистовство. Он схватил августейшими руками флажок  компании  с изображением
серебряного бобра на голубом фоне -- флажок торчал у него на столе из  одной
подставки  с национальным  флагом --  и  заорал, что он  "еще сдерет с этого
бобра шкурку". Впрочем, он был пьян.
     На следующее утро эта история попала в газеты.
     В пятницу человека,  из-за  которого поссорились Президент  и директор,
пришло слушать вшестеро больше народа.
     Президент заявил, что ван Роширен не получит от него никакой поддержки.
Ван Роширен заявил, что соберет деньги через пожертвования.
     В  субботу  пятого числа  в отделение Аса-банка явился  человек в маске
бога-муравьеда, что продаются нищими на  каждом шагу,  подошел к загородке и
потребовал у кассира сто тысяч "кроликов". Кроме короткоствольной "Беретты",
он не  привел никаких аргументов в пользу того, что  ему  должны  выдать эти
деньги. Кассир согласился с таким  аргументом и отдал ему деньги, после чего
клиент утек. Номера крупных купюр, однако, были переписаны.
     На следующий день  Денис  Лиммер-ти,  раскаявшийся громила и ученик ван
Роширена,  был  схвачен  при  попытке  разменять одну  из украденных  купюр.
Остальные деньги,  лежавшие у него за пазухой в толстом белом конверте, были
изъяты при аресте.
     Это  произошло  в  маленьком  городке  Лисьи  Ручьи,  в  ста   двадцати
километрах от столицы.
     Я сел в машину и поехал в Лисьи Ручьи.

     Принадлежность к сословию землян в Асаиссе  значит  чрезвычайно  много.
Особенно  --  к  верхушке  сословия,  служащим  компании. То, что  позволено
человеку  из  дома в  шестнадцать  этажей,  не позволено туземцу  из  дома в
пол-этажа.

     Местное   полицейское   управление   в  Лисьих  Ручьях  разместилось  в
двухэтажном курятнике с решетками на окнах.
     Я  поманил  пальцем охранника, скучавшего  на  крылечке. Он подбежал  к
машине, и я, сунув ему зажигалку,  велел посторожить машину и прошел внутрь,
раздавив таракана, некстати вздумавшего переправляться через порог.
     Лиммерти сидел  во  второй  комнате  слева,  на  железной  жердочке,  и
отчаянно брыкался скованными ногами.
     -- Эй! -- орал он, -- если бы я обчистил этот клоповник, черта с два вы
бы меня взяли!
     Это был основательный довод.
     -- Что происходит? -- спросил я следователя.  Он  затравленно посмотрел
на меня.
     Перед ним  стоял  тридцатичетырехлетний  белокурый землянин, с широкими
плечами  и с уверенной улыбкой человека, который каждый  день  ест мясо.  От
него пахло невиданным  запахом -- одеколоном. Из  нагрудного кармана костюма
выглядывала  регистрационная карточка компании с красной  полосой начальника
отдела.
     Я был немножко больше, чем Бог и немножко меньше, чем Президент.
     -- Он не признается, -- жалобно сказал следователь.
     -- А что он говорит?
     -- Говорит, что конверт с деньгами ему положили в шапку, когда он после
проповеди  собирал  приношения.  Вот,  --  и  следователь  ткнул  пальцем  в
оприходованную  шапку.  В ней лежало несколько  мелких бумажек и целая  куча
патронов.
     -- Так оно, наверно, и было, -- предположил я.
     -- Ага, -- саркастически сказал следователь.
     -- Мытарь Левий,  -- сказал наставительно  Лиммерти, -- устроил пир для
Иисуса. Почему же человек, ограбивший банк, не мог раскаяться и пожертвовать
деньги Иисусу?
     Я  поманил  следователя  в  глубину  комнаты,  туда,  где  за  пунцовой
занавеской дремала статуя Президента.
     -- Отпустите Лиммерти, -- сказал я.
     Тот вздрогнул.
     -- Но, -- сказал он, -- сейчас за ним приедут...
     -- От кого приедут?
     -- От господина майора.
     Я почтительно покосился на мраморную статую.
     -- А вы уверены, -- сказал я зловещим шепотом,  -- что Президент, узнав
о вашем решении, одобрит его?
     Маленький следователь вздрогнул и отчаянно  заморгал.  Мои слова  могли
означать  только одно: между Президентом и его начальником охраны -- крупное
несогласие. Стало быть,  начальнику охраны  недолго  осталось  быть на своем
посту и на  этом свете. Недостойно порядочного человека повиноваться намекам
начальника охраны.
     Следователь вышел из-за занавески. Лицо его было бело, как мел.
     Лиммерти  ткнул  пальцем  в  висевшую  на стене маску бога-муравьеда: в
такой же маске, по описанию, был и грабитель.
     -- Слушайте, -- сказал Лиммерти --  я верую  в  Господа.  Неужели бы  я
напялил на себя эту бесовскую личину? Я бы надел черный чулок.
     -- Действительно, -- забормотал следователь, -- преступник был  в маске
одного из двенадцати богов... гм... это местный почерк...

     Я вывел Лиммерти во двор, посадил его в автомобиль и повез в столицу.
     На середине пути он встрепенулся:
     -- А как же меня выпустили? У вас разве был приказ?
     -- Здесь повинуются не приказам, а намекам, -- ответил я.
     -- Я так думаю, что здесь дело нечисто, -- объявил Лиммерти. -- Когда я
раскаялся, пять лет назад,  разве я  отдал деньги ван Роширену? Я  послал их
обратно в банк.
     Я  высадил  Лиммерти  перед  глиняным  домиком,  который  теперь снимал
проповедник, и уехал, не дожидаясь благодарностей.
     Ван Роширен неплохой человек,  но я терпеть не могу людей, которые учат
других, как жить. Они не  понимают, что люди -- не цыплята. Мой отец  всегда
повторял:  "Денисон,  если ты хочешь добиться  в жизни успеха, смотри на мир
объективно  и принимай решения самостоятельно". Так что мне не так-то просто
что-то внушить!
     На следующий день в редакции "Daily Express" раздался звонок. Звонивший
сообщил, что он -- член боевой пятерки "Союза  за  Свободу". Что, по приказу
своего  непосредственного  командира, он ограбил  банк и  положил конверт  с
деньгами  в шапку  для  пожертвований. Краткая речь  его была  напечатана на
первой полосе газеты. Он сказал:
     "Мы рассуждали  так: если полиция арестует ван Роширена по подозрению в
грабеже,  это будет  означать, что он действительно независим. Если  полиция
тут же отпустит его, это будет означать, что пресс-служба Президента поносит
проповедника для отвода глаз.
     Как  известно,  ученик ван Роширена  был арестован, но  за  ним  тут же
примчался высокопоставленный  сотрудник  компании Денисон,  известный своими
связями со службами безопасности, и подозреваемого выпустили.
     Борцы  за  свободу предупреждают  всех  граждан страны  о  том, что ван
Роширен, христианский проповедник, -- наемник компании и шпион Президента, и
оставляют за  собой  в отношении вышеуказанного ван Роширена  полную свободу
действий".

     Я  поехал  к  ван  Роширену  и узнал, что он  проповедует в храме  Семи
Зернышек. Я поехал к Семи  Зернышкам показал  ему газету и попросил отменить
проповедь.  Он отказался. Я  вытащил из багажника бронежилет и велел  надеть
хотя  бы  это.  Ван  Ро-тирен  погладил бронзовый  крест на груди  и покачал
головой:
     -- Вот мой бронежилет.
     Вообще-то он был  прав. Странно выглядит человек, который в бронежилете
проповедует мир и согласие.
     Я остался послушать проповедь.
     На лужайке  перед  храмовой  рощей собралось сотни три  того  ничем  не
занятого народа, который большею частью и творит  беспорядки и видит чудеса,
и торговцы из соседних улочек. Никакой  охраны  не было, десяток журналистов
скучали на солнышке.  Я отыскал  Дениса Лиммерти, сунул ему под нос газету и
объяснил,  что  ван Роширена  сегодня  убьют и что  Президент  его охранять,
конечно, не собирается.
     Но  прошло полчаса, и ничего  такого не случилось. Я расслабился и даже
стал слушать.
     Вероятно, ван  Роширену  кто-то намекнул, что он проповедует  небылицы,
потому