пожал  мне
руку.
     -- Здравствуйте, мистер Денисон.
     Лакеи  с  каменными  лицами  танцующей  походкой принесли нам несколько
подносов с фруктами, печеньем и закусками, неслышно расставили чайный прибор
и, поклонившись, удалились. Президент, тяжело вздохнув, налил мне и  себе по
чашке дымящейся вирилеи.
     Я видел лицо Президента бесчисленное количество  раз -- на банкнотах  с
белыми  кроликами  и  на плакатах,  на  статуях  прежних  богов,  у  которых
гвардейцы   посбивали   прежние  головы,   и  на   телевизионной   заставке,
изображающей Президента, спускающегося с небес на национальном флаге. Но эти
лица  совсем не  походили  на  то, которое я  видел  сейчас.  Президент  был
какой-то усталый  и сникший:  уголки его  глаз  опущены вниз  и кончик  чуть
приплюснутого носа  время  от  времени  грустно  подергивался,  как  у кота,
упустившего добычу. Я знал про  этого человека  много мерзостей, но  сейчас,
сидя  с  ним  один  на один  в обтянутом шелком  кабинете, я понял, что этот
человек  заслуживает доверия. Президент посмотрел мне прямо  в душу большими
зелеными глазами и, вздохнув опять, произнес:
     -- Расскажите-ка мне все, как было, мистер Денисон.
     Я  рассказывал довольно  долго.  Он  слушал,  сцепив руки и внимательно
глядя мне в лицо. Его брови у  самых корней  были белые, а дальше -- черные:
он, наверное, красил брови, но они слегка отросли. По тому, как он слушал, я
видел,  что  он  понимает меня. В  конце  концов  этому человеку  тоже  было
нелегко, возможно, хуже, чем  мне. Против  него были  ленивая страна, косные
традиции и жадные  земляне. Да,  теперь  еще  и сумасшедшие  проповедники. Я
говорил совершенно откровенно.
     Я кончил.
     Президент  поднялся  и  стал  ходить по пушистому ковру  взад и вперед,
маленький  по сравнению  со своим собственным портретом на стене. Я подумал,
что в кабинете, наверное, каждый месяц стелют новый ковер.
     -- Возможно,  -- сказал Президент, --  я в  чем-то неправ.  Надо что-то
делать. А что?
     Я молчал.
     -- Значит, вы не верите ван Роширену? Почему?
     --  Этот человек живет в прошлом, --  ответил я. -- Он просто подражает
всем  этим  папам, к которым  императоры  являлись босиком,  и  отшельникам,
допускавшим крестовые походы.
     -- Значит, подражает  папам, -- усмехнулся Президент. --  А кому хотите
подражать вы? Старому Гарфилду?
     Боковая  дверь раскрылась, в кабинет, неслышно ступая,  вошел  красавец
майор Ишеддар.
     -- Да, -- сказал с тоской Президент,  повернувшись ко мне, -- возможно,
я в чем-то неправ. Где сейчас Ласси?
     -- Не знаю, -- ответил я.
     --  Он хлопочет  около ван  Роширена, -- сказал  майор. --  Он хотел бы
организовать встречу ван Роширена  и полковника, но  мои люди  испортили его
планы.
     Президент остановился.
     -- А почему бы, -- спросил  он,  -- господину Денисону не помочь другу?
Пусть он отправит от имени Ласси извещение, что встреча назначена... ну хотя
бы в пятницу, в три часа дня, в замке на Бродячем Перевале.
     Президент удовлетворенно покачал головой.
     -- Да, почему бы и нет? Мятежники  считают Денисона мертвым, ни  одного
"Павиана-2" еще не попало к нам в руки. И если господин Денисон покажет нам,
как собрать аппарат и отправить сообщение, то все может вполне получиться.
     Майор Ишеддар запротестовал:
     -- Мой Президент! Зачем вам оказывать благодеяния ненавидящим вас?
     -- Но, -- развел руками Президент, -- я тоже хочу быть на встрече. Этот
ван  Роширен совершенно прав:  когда я  лично встречусь с  полковником,  все
проблемы страны будут разрешены.
     Глаза его вдруг окостенели. Черные с  белой  подпушкой брови дернулись,
словно усы у кота,  почуявшего мышь. Это был совсем другой человек, не  тот,
что  слушал  меня пять минут назад. Вот такие, наверное, у него были  глаза,
когда палачи убивали при нем отца полковника головой о ступени трона.
     -- Даже, пожалуй, -- прибавил Президент, -- ван Роширена вовсе не  надо
на этом свидании.
     --  Нет-нет, -- возразил  майор,  -- ван Роширен тоже должен быть. Люди
полковника  наверняка  будут  следить  за  ним,  и  если  они  увидят,   что
проповедник не приехал в усадьбу, они естественно, не приедут тоже.
     -- Мы слишком размечтались, -- сказал Президент, -- ведь все зависит от
доброй воли господина Денисона: захочет ли он помочь нам?
     -- Нет, -- сказал я.
     -- Как так -- не  захочет? -- словно не расслышав меня,  удивился майор
Ишеддар. -- Его жена и  сын в наших руках. Разве  он допустит,  чтобы что-то
случилось с его женой и сыном?
     А Президент повернулся ко мне и, слегка улыбаясь, повторил:
     -- Господин Денисон, я заверяю вас, что у меня  самые чистые намерения.
Я  долго думал  о словах  ван Роширена и  решил,  что  все  проблемы  страны
действительно  будут кончены, если Президент и полковник  встретятся лицом к
лицу.
     Остаток ночи я провел в кабинете майора.  Мне связали руки за спиной, а
майор взял меня за воротник и сказал:
     --  Этого человека, ван Роширена, наняла ваша компания.  С  его помощью
земляне создают в стране совершенный хаос.
     -- Нет, -- сказал я.
     Майор  размахнулся  -- и я полетел  в угол. Майор вытащил меня оттуда и
сказал:
     --  "Анреко"  предала Президента  и  послала  вас  к  полковнику, чтобы
обзавестись другом  по ту  сторону. Деннер -- личный  друг Президента,  а вы
должны были стать личным другом полковника.
     -- Нет, -- сказал я и опять очутился в углу.
     --  Эту операцию,  --  продолжал майор,  --  поручил  вам  лично старый
Гарфилд.  Когда Деннер сообразил, в чем дело, он отрекся от вас и принял все
меры к тому,  чтобы вы не сели в  его  кресло, а вы, в свою очередь,  решили
переметнуться в "Харперс".
     -- Нет, -- сказал я и очнулся только через пять минут.
     Майор  Ишеддар сидел верхом на старинном  стуле  со спинкой,  изогнутой
наподобие бараньей лопатки, и покачивался вперед-назад, вперед-назад.
     -- Ну, долго еще вы мне тут будете пачкать мебель?
     -- Сукин вы сын, -- сказал я с тоской, -- за что?
     --  Вы  сегодня,  --  майор  загибал  пальцы,  --  рассказывали   моему
Президенту, что вы, землянин  и начальник  отдела  связи, человек, чью  душу
деньги  съели  ради  бога,  в  которого  вы  не  верили,  а)  помогли  этому
проповеднику  сойтись  с  высшими чиновниками  и князьями,  б) помирились  с
туземцами, которых всегда презирали, в) поругались с землянами и даже побили
одного, г) согласились на публичное покаяние! Так?!
     -- Так.
     -- Не врите! Почему  вы  оказались  в машине  с  террористами  напротив
президентского дворца?
     -- Мы с Ласси,  --  сказал я,  -- хотели прийти на проповедь  и просить
друг у друга прощения.
     -- Почему?
     -- Так велел ван Роширен.
     Майор выпучил глаза, вскочил со стула и заорал:
     -- Мерзавец! Лгун! У вас деньги душу съели! С таким же успехом прощения
может просить Президент!
     И сломал о меня стул.
     Какого черта? Конечно, я сделал все, что он требовал. Чего вы хотите?
     Через два дня нас навестил  Президент. Майор  почистил меня, посадил  в
кресло и сказал:
     -- Ван Роширен -- агент компании.
     -- Да, -- ответил я.
     -- Старый Гарфилд послал вас к полковнику.
     -- Да, -- ответил я.
     --  Компания  совместно  с   полковником   организовала  покушение   на
Президента.
     -- Да.
     --  Зная, как  обстоят дела, вы  не  верили  в  бога  и  презирали  ван
Роширена, однако по приказу Гарфилда помогали ему.
     -- Да..
     Президент зашипел. Я обернулся к нему и сказал:
     --  А поскольку дела обстоят именно  так, вы загнаны  в угол,  господин
Президент. И я должен от имени нашей компании  потребовать,  чтобы вы ушли в
отставку.
     -- Меня убьют, -- сказал Президент.
     -- Тогда просите у полковника прощения  и защиты,  как вам советует ван
Роширен. Даже полковник в таком случае не осмелится тронуть вас.
     -- Видите, -- сказал Ишеддар, -- эта дрянь говорит то же,  что Серрини!
Им.  мало  сбывать  нам устаревшую технику! Они  хотят сбыть  нам даже своих
устаревших богов!
     -- Вы дурак, господин Президент, -- завопил я, -- неужели вы не видите,
что это единственный выход! Вас убьют рано или поздно, в какую бы дыру вы ни
прятались. Я видел этих людей -- от них трудно было укрыться и раньше, когда
они носили бога в мешочке  на  шее, а теперь, когда они уверены, что Христос
укроет их невидимым плащом и проведет по коридорам вашего дворца...
     Президент захрипел. Глаза его налились кровью.
     --  Я  убью вас  всех, -- заорал он, -- всех, крысы с Земли! Я убью вас
раньше, чем сделает это полковник!
     Меня отвели обратно в камеру.
     У  меня  не было никаких  претензий  к майору. Майор Ишеддар  не  может
поверить,  что  землянин способен  вести  себя  по-человечески.  Что,  когда
землянин  не  прав,  он  способен  сказать  "извините".  Это  задевает   его
национальную гордость  и  способность к  логическому  рассуждению. Ему проще
поверить  в шесть с половиной тонн заговора,  чем в то,  что у человека есть
совесть. Каждый судит о других по собственному опыту.
     У меня не было никаких претензий ни к Президенту, ни к полковнику. Отца
полковника убили  на глазах Президента. Полковнику было за что мстить. Бомба
террористов  разнесла в клочья пятилетнего сына  Президента. Президенту было
за  что  мстить.  Это  были люди власти.  "Покажите мне человека, который не
любит власть, -- сказал  один местный мудрец,  --  и пока он не докажет мне,
что  говорит правду, я буду  думать,  что он лжец. Когда же он  докажет, что
говорит правду, я скажу, что он дурак".
     У меня  не было  никаких претензий  ни к  Президенту, ни  к полковнику,
потому что их действия подчинялись логике. К кому у меня были претензии, так
это к ван Роширену. В его действиях логики не было.
     Это из-за него хорошенький  майор Ишеддар  употребит меня и  задушит  в
тюрьме;  это из-за него попадется  в  ловушку полковник,  а мои  жена и  сын
останутся на милости правительства,  которое не знает, на какую букву искать
в словаре это слово. А ван Роширен? Ван Роширен скажет ей, что  Христос меня
любит  и берет на  себя все мои грехи. Пока  Христос  меня не  любил,  я был
нормальным  человеком:  у  меня  были  счет  в  банке,  семья  и  прекрасная
должность, респектабельные друзья и ферма. Когда Христос меня полюбил...  О,
черт побери!
     И  все-таки мне было обидно, что из человека, говорящего "нет"  богу, я
превратился в человека, говорящего "да" майору Ишеддару.

     Вечером охранник принес мне корм. Он обращался со  мной довольно грубо.
В вырезе его форменной рубашки я заметил кипарисовый крестик.
     -- Что, -- спросил я, -- верите этому ван Роширену?
     -- А вы нет?
     --  Господин ван  Роширен рассказывает, --  сказал  я,  --  что Господь
воздаст за добро сторицей. Банк, который обещает семьсот  процентов годовых,
непременно лопнет.
     -- Это вы зря, -- сказал стражник,  -- вот  старый князь Санны тоже так
говорил,  а  все-таки  перед смертью крестился  и раздал нищим десять  тысяч
кредитов.
     -- Да,  --  сказал я, -- но никому  не известно, сколько  процентов ему
начислили за этот капитал на том свете.
     -- Как же неизвестно? -- удивился стражник. -- Всем известно. Он пришел
через неделю к ван Роширену во сне и говорит: я, мол, получил за свои десять
тысяч сторицей. А ван Роширен: скажут, что ты  мне мерещишься. А тот: ладно,
если ты не веришь, я тебе отстучу телеграмму. А что вы думаете? На следующий
день господин ван Роширен получил из рая телеграмму: так, мол, и так, сделал
добро и обрел за него сторицей.
     Я зевнул.
     -- Это хорошая вера, -- сказал охранник, -- по ней те, кто простят друг
другу грехи, непременно победят врага.
     -- Дерьмовая эта вера, -- сказал я. -- Завтра ван Роширена убьют.
     -- Кто убьет? -- встревожился охранник.
     -- Майор Ишеддар.  Пригласит его в  замок у Бродячего Перевала от имени
мятежников и убьет. А вину свалит на террористов.
     -- Это нехорошо, -- сказал охранник.
     -- Мне на это наплевать...
     Тюремная каша отвратительна. Я был, как гнилая морковка. На лице у меня
отросла ботва.
     Наутро охранник, отводя меня на оправку, продолжил разговор:
     --  Это нехорошо, если  майор убьет ван Роширена. За  такое  дело можно
попасть в ад.
     Я пожал плечами.
     --  А интересно, если найдется человек, который спасет ван Роширена, он
попадет за это в рай?
     -- Кто же его спасет? -- возразил я.
     --  Можно отправить  ему  телеграмму,  --  сказал  охранник.  --  Можно
написать так: "Вас  вызывают  в замок на Бродячем Перевале. Это  ловушка. Не
приезжайте".
     -- Ну и что? -- зевнул  я. -- Он получает таких телеграмм  сто штук  на
день.
     Охранник огорчился. Ему явно хотелось в рай.
     -- Можно подписаться, -- сказал  я,  --  "Человек,  которому вы обещали
чудо с сертификатом".
     Охранник подозрительно поглядел на меня.
     -- А кому это он обещал чудо с сертификатом?
     -- Мне.
     -- Это что за  штучки, -- сказал охранник,  -- хотите написать ему, что
вы живы?
     --  Вы же сами  прекрасно знаете,  -- возразил  я, --  что ван  Роширен
запросто получает  телеграммы от покойников. Просто  на  такую телеграмму он
наверняка обратит внимание. К тому же покойники в своих  телеграммах  всегда
говорят правду.
     Когда охранник принес  мне ужин, я  лежал  на койке,  закинув  руки  за
голову.  Охранник  разжал  кулак  и  показал  бумажку:  бланк   отправленной
телеграммы. Там было написано: "Вас  вызывают  в замок на Бродячем Перевале.
Это  ловушка.  Не приезжайте.  Человек с ограниченным  словарным запасом". Я
порвал бумажку и на  всякий случай съел,  запив  водой, опять лег на койку и
стал глядеть в потолок.
     Возможно, ван  Роширен не послушается  телеграммы.  Возможно,  он ее не
получит.  А что я  еще  мог  сделать?  Если  ван Роширен не поедет  в  замок
Бродячего Перевала,  то и полковник,  который за  ним  наблюдает,  этого  не
сделает.

     На следующий день дверь камеры растворилась:
     -- Собирайтесь!
     Казенный брадобрей скосил ботву с моего лица,  и мне выдали безупречный
костюм, усадили в кузов фургончика и повезли.  Кроме меня, в фургончике было
пятнадцать гвардейцев и майор Ишеддар.
     Через  окошечко в  фургончике  видна горная  дорога. День был чистый  и
свежий. Голубые  горы слегка курились вдали -- это старые  боги топили  свои
шатры.  Над горами висели облака, отчаянно  желтые, как Упаковка  мороженого
"Даймс".  Надпись  на боку  фургончика  извещала,  что  владелец его торгует
копчеными сардинами, но единственной копченой сардиной, которую я  обнаружил
внутри фургончика, был я сам.
     Наконец  фургончик взобрался вверх. Охранники раскрыли  дверцы, и майор
Ишеддар дал мне знак  выйти. Без особого удивления я обнаружил себя во дворе
замка на Бродячем Перевале. Прямо над моей головой  торчали  башенки в форме
усеченной брюквы с лохматыми надбашенниками по краям.
     Господин  Президент  не  возражал  против  свидетелей,  если   они  уже
числились  мертвецами. Президент  и старый князь  ждали  нас в главном зале.
Здесь не было  окон, чтобы глядеть,  а только бойницы, чтобы стрелять. Стены
зала  занавешены  красивыми  гобеленами,  расшитыми сценами из жизни  богов,
царей и президентов.
     У домашнего алтаря в  честь предков стояло  блюдечко с кислым молоком и
курился светильник. Перед алтарем на цепи висела огромная серебряная корзина
с  фруктами  и цветами,  а  наискосок  от нее -- хрустальная люстра,  формой
напоминающая  цветок  тысячечашечника.  Люстра не  горела,  и  в  зале  было
довольно темно.
     Меня усадили  в  кресло, не снимая  наручников.  Я  стал  рассматривать
гобелены. Два гобелена у входа походили на те, что висели  в глиняном домике
полковника. На том, что  слева был изображен  полководец  Идасса, приносящий
клятву верности царю Дасаку. Он  стоял на коленях  перед  царем, и руки царя
были  на его руках. На том,  что  справа,  был  изображен полководец Идасса,
подсыпающий яд в чашу царя Дасака. Вещий голубь, подлетевший к царю, выбивал
чашу  у него  из рук, а  вероломный полководец в ужасе спасался бегством  по
узенькой лестнице. Гобелены были очень хороши и напоминали окна в иной  мир.
Возможно их ткали  в той  же мастерской,  что  и гобелен полковника,  но для
разных заказчиков.
     Через узкую бойницу был виден  краешек стены  замка и за ней -- обрывок
белой горной дороги.
     --  Вы, надеюсь, не думаете, --  сказал  я Президенту, --  что убийство
полковника принесет стране какую-то пользу?
     Президент  посмотрел  на  меня.  На  лице   его  выразилось   некоторое
недоумение по поводу того, что копченые сардины умеют разговаривать.
     -- Не все дела, -- благосклонно разъяснил старый князь, -- делаются для
пользы. Некоторые делаются для удовольствия.
     -- А давно  вы,  -- спросил я князя, --  купили  гобелены с  мятежником
Идассой? Когда я вам монтировал систему слежения, у вас висели совсем другие
гобелены.
     -- Эти гобелены -- подарок Президента, -- сказал майор Ишеддар.
     "Может  быть, ничего  и  не случится, -- подумал я, --  может быть, ван
Роширен не приедет, а без него на встречу не явится и полковник. Может быть,
полковнику не понравится фургончик с сардинами, проследовавший в замок..."
     Краем  глаза я заметил в бойницу, как по белой дороге катит подержанный
"джип". На крыше его кто-то нарисовал персикового цвета крест.
     Старый князь улыбнулся и пошел встречать гостя.
     -- Странное дело, -- промолвил майор Ишеддар, когда хозяин покинул зал,
-- обычных людей за  связь с террористами вешают, а  князьям за  то же самое
жалуют земли. Как можно терпеть такую несправедливость?
     -- Когда горят дворцы государей, --  сказал Президент, --  князьям в их
замках становится теплее.
     До  растворенных узких бойниц со двора  долетали чуть  слышные  голоса.
Заскрипели ворота. Молодой слуга вскарабкался на верхушку стены с деревянным
ведром в руках и стал из ведра сыпать поджаренный рис на крышу въезжающего в
ворота автомобиля.
     И тут же я увидел на повороте белой дороги другую машину: вероятно, она
где-то ждала приезда ван Роширена.
     Телекамера   на  стене  опять  завертела   любопытным   глазком.  Снова
заскрипели ворота, затрещал под колесами гравий, хлопнули почти одновременно
несколько дверец, неразборчиво зазвучали голоса.
     Охранники подобрались.
     Прошло еще несколько минут. За гобеленами, украшенными сценами из жизни
царей и мятежников, раздался голос старого князя:
     -- Прошу  сюда!  Поистине гость  есть  ветвь  счастья  и  подарок дому!
Несколько человек вошли в полутемную залу. Майор Ишеддар потянулся и включил
свет. Полковник сунулся было за пояс.
     -- Не делайте глупостей, -- сказал  майор  Ишеддар. Он  сидел в кресле,
полуразвалившись и с револьвером в руках. За креслом его и в оконных проемах
стояли гвардейцы. У  каждого гвардейца было  по три зрачка --  два зрачка  в
голове  и один зрачок  автомата,  и  все три зрачка смотрели  на полковника.
Президент сидел без оружия и кротко моргал.
     -- Так вот оно  как, -- сказал негромко полковник и полуобернулся к ван
Роширену.
     -- Вы тут ни при чем?
     -- Я тут ни при чем, -- ответил ван Роширен.
     "Как сказать", -- подумал я.
     Глаза полковника обвели залу с гобеленами из жизни царей и мятежников и
остановились на мне.
     -- А, Денисон, -- сказал он, --  так я и думал. Как ни суши скунса, все
равно воняет.
     Президент осторожно откашлялся и сказал:
     --  Господин полковник, через  неделю  истекает последний мирный  день,
отпущенный  нашей  стране, если  последние годы можно  назвать  годами мира.
Ежемесячные убийства, аресты,  конфискации и  грабежи под видом конфискаций,
растущая  волна беззакония  и отчаяния.  Подумайте,  полковник,  в  Асаиссе,
стране вирилеи, люди стали курит