овек  в
министерстве  финансов. У всех этих людей были друзья за границей. Не прошло
и пяти  лет, как о фанатиках-изуверах уже никто  не писал,  Начали писать  о
диктаторе-кровопийце,  которого  поддерживают хищники  из  транснациональных
корпораций, сосущие кровь бедняков  Асаиссы, и о  повстанцах, сражающихся за
демократию,  свободу  предпринимательства  и национальное  согласие,  против
продажных чиновников и международных монополий.
     Мы остановились у гостиницы.
     -- И это все, -- сказал я.
     -- Как все? А выборы?
     --  Ах да, -- сказал я, -- полгода назад прошли очередные выборы,  и на
них,  согласно  иностранным  наблюдателям,  победил  полковник,  а  согласно
главной избирательной комиссии -- Президент. Дело тянулось  по  инстанциям и
комиссиям, и наконец неделю назад арбитры ООН  не нашли  ничего лучшего, как
признать террориста главой правительства.
     -- Насколько я  понимаю, -- осторожно сказал ван Роширен,  -- они всего
лишь признали результаты демократических выборов.
     -- Демократия, --  сказал я, -- это  не когда партия приходит к  власти
через выборы. Это когда  партия, пришедшая к власти, предоставляет оппозиции
свободу высказывания, а не варит ее в кипящем масле. Если бы к власти пришел
полковник,   то  а)  были  бы   расстреляны  все  чиновники  и  родственники
Президента, б) местные князья распоясались бы совсем, в) имущество казненных
было бы роздано народу, который бы его и проел.
     Народ  же  голосовал  за  полковника по  двум  причинам: а)  от  общего
любопытства черни, которой нравится,  когда казнят сильных мира сего,  б) из
надежды на  конфискованное богатство  и в)  по  приказу  князей,  могущество
которых тем больше, чем больше в стране бардака.
     -- Не очень-то вы любите демократию, -- сказал ван Роширен.
     Помолчав, я сказал:
     --  Я заеду за вами в двенадцать часов. Мы отправимся на обед к старому
Идару Хасу.

     Разворачиваясь перед гостиницей, я заметил под загнутым козырьком храма
темную  фигуру. Это был молодой террорист, он жался  к  кирпичной  кладке  и
жадно глядел на освещенное окно  ван Роширена. Какого черта этот ван Роширен
вздумал  заступаться   за  демократию?  Чудо  --   самая   недемократическая
процедура.
     По пути домой я все думал о террористе, целовавшем ему ботинки.
     Но мы так и не побывали у старого Идара Хаса,  бывшего народного вожака
и вице-префекта столичной полиции.
     Днем я заехал в гостиницу: ван  Роширен сидел на террасе в  виноградной
тени и кушал яичко. В руках у меня была "Daily Express", а в ней -- интервью
фанатика, убившего вице-префекта на  пороге его собственного дома: "Я мечтал
об  этом  два  месяца,  но  сомневался  в  успехе.  Вчера, однако,  попросил
благословения у приезжего святого. Мы молились вместе. Он благословил меня и
сказал, что праведное дело всегда удастся".
     Террорист, одетый горцем-охотником, упал перед своей жертвой на колени,
вопя  о  справедливости и протягивая  прошение, когда тот  утром  выходил из
автомобиля.  Вице-префект  ласково  его поднял и получил удар ножом  прямо в
сердце.
     --  Вы и ваши молитвы,  -- сказал я, шваркнув газету  ван  Роширену  на
стол.
     Он прочел -- у него стал грустный вид.
     --  Да,  --  cказал  он, -- я  сделал  ошибку.  Что ж, один Господь  не
ошибается.
     Мне вдруг  представилось мертвое лицо  вице-префекта,  он  оскалился  и
жалобно  проговорил, как вчера:  "Мне надо обязательно  встретиться с  вами,
господин ван Роширен".
     До последнего срока оставалось семьдесят дней.



Глава третья

     Следующий  день  был  пятница,  и  начиная с полудня, сотрудники  стали
потихоньку уезжать  на  фермы, на  три дня  и  даже  больше,  я  намеревался
прихватить понедельник.
     Наша с Агнес ферма была в Кипарисовой долине, в  трехстах километрах от
столицы. В  этом году мы летали туда на вертолете. В прошлом году поездка на
автомобиле обходилась в три кредита, а на вертолете -- в десять кредитов. Но
в  этом году лететь стало дешевле,  потому что несколько князьков по  дороге
требовали  плату за  мосты и  перевозы.  Президенту они объясняли,  что  так
делали их отцы и  деды, а  при иностранцах ссылались,  что вот  строят же на
Земле  дороги и берут плату за проезд. Два месяца назад Филипп Деннер вызвал
к  себе одного из  этих князьков. Тот  вошел  в кабинет, выслушал все доводы
землянина,  вежливо  всадил в стенку  над его головой две пули и  смылся  из
здания, прежде чем охранники оторвали свои зады от кресел.
     Мелкие князья Асаиссы  не  служат  ни  Президенту,  ни полковнику,  они
служат себе. Они  отлично дерутся, пока ими  никто  не командует. Они  любят
свободу  и полагают, что свобода  состоит во владении рабами и убийстве себе
подобных;  и они знают, что чем больше несогласия в стране, тем больше у них
свободы.
     Хотел бы я  видеть, как  ван Роширен будет проповедовать мир и покаяние
этим диким котам.
     Через три часа наш вертолет завис над другим миром.
     Пропали президенты и чиновники с влажными руками, пропали  террористы и
ворохи отчетов, пропала городская грязь и сумасшедшие проповедники.
     Внизу распахнулась Кипарисовая долина.
     Вдали, у края  долины, кончалась неровная кромка гор в белых шапочках с
узкими, будто нарезанными мечом, ущельями. Горные духи топили свои шатры  --
горы  курились.  Начиналась  весенняя  засуха.  Вся долина  была  перерезана
отчаянно-рыжими  пыльными  дорогами  и серебристыми каналами, там  и сям  на
холмах были разбросаны  плоские  домики  под черепичными крышами, и до самых
гор, куда  ни взгляни, тянулись ровные сады вирилеи, усыпанной ярко-красными
цветами с оттопыренной синей нижней губкой. У  Бродячего Перевала на залитой
солнцем скале  торчал, как шляпка строчка, замок  того самого старого князя,
который два месяца назад упражнялся в стрельбе над  головой Филиппа Деннера,
и во дворе замка бил крыльями игрушечный белый вертолет.
     Солнце уже  шло на  посадку:  над  горами  тянулись плоские  золотистые
облака, словно кто-то набросал в небо дынных корок.

     Секрет преуспеяния компании состоит в том, что все служащие, решительно
все,  любят  выращивать  вирилею.  Не  владеют  предоставленными   компанией
фермами.  Не  проводят  на фермах выходные дни. Не получают главный доход от
продажи вирилеи. А любят ее выращивать. Она не растет у человека, который ее
не любит. Такой человек чахнет и бурчит, и через год его вышибает с планеты.
     Вирилея -- это  не наркотик, когда  ее пьешь, но это наркотик, когда ее
выращиваешь. Фермеру нельзя без  вирилеи. Даже справа  и слева от ворот надо
посадить два  деревца,  мужское  и женское.  Когда рождается ребенок, сажают
третье. За этими деревцами ухаживают вручную, наряжают и кормят. Их называют
деревцами-чиновниками,  потому  что  они  передают  твои  приказания  другим
деревьям. Они очень  сильно зависят от настроения  хозяина. Я заметил, что в
их присутствии лучше не ругать туземцев.
     Когда  рассказывают, как был убит Исинна,  обычно начинают  с того, что
"царь перестал появляться в своем саду, и его дерево больше не говорило ему,
что  хорошо,  а  что  плохо".   Говорят,  что   во  дворце  Дасака   Первого
деревце-чиновник цвело круглый год. Царь наряжал его в парчу и бархат.
     Я  точно  знаю, что  Джек  Митчелл  с соседней фермы зарыл под  корнями
своего  деревца телевизор: пусть смотрит. А  Лайош  Варда, другой мой сосед,
сделал вот что: взял большой рекламный щит,  поставил  его немножко боком  к
своему деревцу, так, чтобы не загораживать солнце, и слово в слово переписал
ту невнятицу, которую  компания пишет на желтых фирменных упаковках вирилеи:
"Это .удивительное растение, культивируемое  жителями отдаленной  планеты не
одну тысячу лет, уникально по своим качествам.  Семь ягод вирилеи  позволяли
охотнику  семь дней, не останавливаясь и  не  передыхая, преследовать зверя.
Напиток из ягод вирилеи улучшит ваше самочувствие, повысит работоспособность
и сделает ваши  решения  безошибочными без  каких-либо вредных  последствий.
Пейте вирилею -- и вы не ошибетесь!"
     У Лайоша каждый год отличные урожаи.
     Петухов в жертву, конечно, режут все.
     Самое красивое  --  это  созревшая вирилея. Видели когда-нибудь  связку
разноцветных воздушных шаров? Теперь уменьшите их в двадцать раз и привяжите
к ветвям, и  так до горизонта.  На Новой Андромеде,  как и на любой планете,
где в атмосфере много гелия, такой способ размножения  весьма распространен:
поверх  семени  образуется пузырь из  гелия.  Когда семена  созревают, ножка
пузыря пересыхает, он взлетает в воздух и летит, пока стенки его не потеряют
эластичность. Ягоды созревают не сразу, и у ленивого хозяина урожай запросто
может улететь.
     Когда человек  идет по  полю,  деревья сразу  чувствуют, хозяин это или
гость, и меняют цвет.  Когда великий  царь Дасак  навещал  свои  сады, синие
ободки  у цветов пропадали, они  становились  красными, как  его  мантия,  и
почтительно склоняли головки.
     Меньше  всего  это понимают газетчики.  Газетчики  пишут  всякую  чушь.
Пишут, что компания,  усвоив местные феодальные порядки, платит за службу не
деньгами, а  землей.  Что  мы  живем на фермах,  как бароны в  средневековых
замках, только вместо котлов  с  кипящей смолой завели минометы. Теперь  они
пишут, что бароны захотели завести крепостных...
     Крепостных! Да я в жизни не подпущу ни одного туземца к своему саду!
     Через  десять километров от  меня  начинаются  поля одного  туземца, не
знаю, как его зовут, Расси, кажется, или  Нисси. Как я его подпущу к  своему
саду,  если мое  поле красное  с синим,  а его  --  зеленое,  как  протухшая
котлета? Его вирилея еще не цветет -- я заметил, когда подлетал!
     Этот человек снимает со своего поля урожай вчетверо меньше моего, потом
его рабы (у  него-то  рабы есть, штуки три  или четыре, асаиссцу  нельзя без
раба -- теряет лицо) растащат половину, потом еще треть пропадет просто так,
а  потом  к нему прилетит какой-нибудь журналист  с Земли, и  этот Расси или
Насси даст интервью: "Вся Галактика пьет вирилею, но я не в силах прокормить
свою семью! Служащие компании проводят в саду два  дня в неделю, но компания
дает им машины  и улучшенные семена. Я провожу в саду семь дней, но  у  меня
нет ничего, кроме моих  рук". Все верно. Я, может, и провожу в саду два дня,
но не разгибаю спины. А туземец -- да, проводит в саду неделю, лежит животом
кверху и греется на солнце.
     Богатых в  деревнях презирают. То  есть  не  просто  богатых.  Если  ты
разбогател, вырезав  городок или городок вырезал твой прадед, то о тебе поют
хвалебные песни. Это  славное богатство. А если  ты разбогател, вкалывая как
собака,  --  это  позорное  богатство. Позориться не желает  никто.  А потом
приезжают  левые  журналисты,  берут  интервью,  выкидывают  все  о  славном
богатстве и делают из местного  князя какого-то социалиста. Князь читает это
и начинает усваивать высказанные им взгляды...
     Однако я отвлекся.

     Весь день я трудился, как вол на маслобойке.
     Вирилея  очень  требовательна  к воде,  но не  выносит  переувлажнения.
Единственное спасение  -- автоматические  поливальные  установки. У меня был
отличный,  вполне  новый "Даймонд",  но этой йесной  я  соблазнился  и купил
"Эльзу-люкс". За субботу я ее смонтировал,  а "Даймонд"  откатил в  сарай  и
развинтил.
     Конечно, я немного сошел с ума, покупая  новую  машину накануне  войны.
Может статься, что бомбардировщик мятежников разнесет ферму на куски и через
десять лет сады съест надвигающаяся пустыня,  а я  как раз кончу выплачивать
за "Эльзу" деньги.
     Но я давно хотел "Эльзу", и  Агнес  хотела  "Эльзу",  а  в  этом году я
получил  изрядную  премию  за  "Павиана" и просто  не мог  забыть,  что  это
последний год, когда я спокойно выращиваю свой сад. Мне хотелось сделать для
деревьев  все,  что можно.  Притом я  купил "Эльзу"  с шестидесятипроцентной
скидкой -- агент понимал,  что охотников  обзаводиться его техникой накануне
светопреставления не так-то много.
     Я вкалывал за троих, и мне, конечно, некогда было следить за Деном.
     Дену уже семь  лет, и в  этом возрасте детей вполне можно оставлять без
присмотра,  но  только не  на ферме. Песчаные тигры  сюда не забредают, но в
округе есть несколько ферм,  принадлежащих  туземцам, и стоит зазеваться  --
глядь, а дети служащих и туземцев бегают вместе. Служащие компании и туземцы
не  общаются друг  с другом. О  чем нам  разговаривать? Но  детям  этого  не
объяснишь. Они  будут  либо сидеть  вместе в  одной  канаве и квакать,  либо
драться. Просто не замечать друг друга они не могут.
     В прошлом  году у моего соседа  было  десять  штук  детей,  а  в  этом,
кажется,  двое  померли.  У  них  визгливые  голоса,  ужасный  английский  и
шелушащиеся  от  недоедания  руки.  Все  выращивают  вирилею,  потому что  в
Кипарисовой долине самое прибыльное --  вырастить  вирилею и, продав, купить
остальное. Свежие фрукты и экран компьютера эти дети видали только в дешевом
кино.  Мне  до  безумия жаль  этих  детей, но я не могу  их спасти. Их могут
спасти только  их отцы. А отцы  греются на  завалинке и рассказывают гадости
про тех, кто трудится в  садах. Иногда к завалинке подкатывает  машина, отцы
садятся в нее и едут кинуть бомбы в Президента.
     Не хочу, чтобы мои дети общались с туземцами.
     Поэтому, когда я обнаружил, что Дена нет, а на дворе уже сумерки, я сел
в машину и поехал к синей канаве.
     В  лощине у синей  канавы уже стемнело, звезды рассыпались по небу, как
спелые десятицентовики, и цветы вирилеи, красные под солнцем и оранжевые под
луной,  поменяли окраску.  Я  остановился на  мгновение, чтобы  полюбоваться
садами, и тут до меня донесся отчаянный детский крик. Кричал Ден.
     Я перепрыгнул через канаву, обвалился в воду и полез раком наверх.
     Мальчишки дрались у плетня, перед старым  садом, Ден и какой-то туземец
катались по траве. Туземец  был вдвое старше Дена.  Пока я  бежал  к плетню,
туземец  сел на  Дена,  выхватил  у  него из  рук автомат и  стал  бить  его
прикладом по голове. Я заорал. Туземец оглянулся, вскочил и бросился к лесу.
Остальные мальчишки подняли  визг, разлетаясь,  как стая голубей.  Я схватил
автомат и завопил:
     -- Стой!
     Мальчишки улепетывали. Я дал очередь поверх стволов вирилеи. Автомат не
стрелял. Я взглянул на него и сообразил, что это игрушечный автомат, который
я подарил Дену на день рождения. Это. была очень дорогая игрушка.
     Туземные  мальчишки уже  перебрались  через  канаву  и  улепетывали  по
дороге. Ден с товарищами швыряли им вслед комья грязи и улюлюкали.
     -- Что случилось? -- спросил я.
     Дети опустили головы. Эрик Митчелл сказал:
     -- Мы  хотели  играть в  войну, как всегда.  У них были  луки,  а у нас
автоматы.  Вдруг они набросились  на  нас и  стали  отбирать  автоматы.  Они
сказали:  "Старые  игры  кончились.  Теперь  наши  отцы  возьмут  себе  ваши
автоматы. А потом они возьмут себе ваши машины и фермы". Вот мы и подрались.
     На обратном пути Ден сидел  в машине тихо,  как курица  на яйце, утирая
сопли и кровь. Один раз он спросил:
     -- А что, когда у них будут  наши автоматы,  они  станут  жить  так  же
хорошо, как мы?
     -- Нет, -- сказал я, -- когда у них будут наши  автоматы,  они потеряют
последний шанс жить так же хорошо, как мы.

     Я забыл  навесные кольца для "Эльзы" и в  полдень  воротился за ними на
ферму. У ворот под  деревцем вирилеи  сидел человек,  которого я меньше всех
ожидал  тут встретить,  -- это  был ван Роширен,  У его ног лежал в корзинке
связанный петух. Петуха  я положил в  корзинку вчера  вечером. Рядом  с  ним
сидел Ден, и они о чем-то беседовали. Ден заметил меня и убежал.
     --  Какими  судьбами, -- сказал я, -- вы же собирались в Долину Четырех
Собак?
     -- Видите ли, -- сказал ван Роширен,  -- меня  просили  говорить, что я
еду в Долину Четырех Собак. На самом деле я ехал в Дайтан.
     Дайтан находился в двухстах километрах к северу.
     -- Там меня обещали встретить, -- продолжал ван Роширен, -- и отвезти к
Исану Красивые Глаза, Исан Красивые Глаза желал поговорить со мной.
     Я хлопнул  глазами. Чтобы Исан Красивые  Глаза, племянник полковника  и
человек,    который   ненавидит   землян,    хотел    встретиться   с   этим
телепроповедником?!
     -- Но они обманули меня, -- продолжал  неторопливо ван Роширен. -- Меня
завезли в какое-то ущелье, ограбили, раздели и побили. Они хотели прикончить
меня, но в конце концов решили не  брать греха на душу  и даже,  как видите,
дали платье.
     Последнее  утверждение  было сильно  преувеличено.  Ему дали,  кажется,
какой-то мешок, в котором держали канистру с бензином.
     -- Но  ведь вы поехали в Дайтан в пятницу, -- удивился я. -- Что  же вы
делали эти два дня?
     -- Шел обратно.
     -- Пешком?
     --  Не  всегда пешком, --  возразил  он, -- иногда на телегах.  Господь
наказал меня за гордость  и  напомнил мне, что прежде чем говорить с такими,
как Исан, надо послушать простых людей.
     Он  выглядел  грустней,  чем петух в корзинке. Вероятно,  ему  все-таки
очень  хотелось встретиться  с  Исаном. Впрочем, его  желание разделяла  вся
служба безопасности.
     -- А завтра, в воскресенье, -- сказал ван Роширен, -- я читаю проповедь
в Нерри!
     --  Значит, у  вас  стащили  ваши двадцать девять  серебреников  и  все
прочее, -- уточнил я. -- Как вы думаете добраться до Нерри?
     -- Господь мне поможет.
     Гм.  Если бы я верил  в Бога,  я бы  не стал навязывать ему обязанности
туристского агента.
     Я поднялся в дом, выкопал  из бумажника  две тысячи кредиток и вышел на
крыльцо.
     Ван  Роширен все  так  же грелся  на  солнышке и смотрел  на связанного
петуха. Я отставил корзинку с петухом в сторону и протянул ему деньги.
     -- Спасибо, -- сказал он.
     -- У меня нет времени подвезти вас до города.
     -- Ничего, -- сказал он, -- я дойду пешком.
     Я завел трактор  и поехал в другую сторону. Уже съезжая в междурядья, я
сообразил, что  он выпросил у  меня больше денег, чем взял от компании! Черт
возьми, ведь Гарфилду ничего не стоило  отломить  ему миллион! Но он, верно,
предпочитал,  чтобы  люди  давали  ему  из  собственного  кармана,  да   еще
радовались при этом.

     Мы и Митчеллы  -- соседи. Наши фермы стоят на соседних холмах. Митчеллы
живут на ферме круглый год и приглядывают за нашими садами.
     Возвращаясь вечером  домой, я  увидел у ворот их фермы  Сару  Митчелл с
мужем и Дерека Линда с третьего холма. Они разговаривали о вчерашней драке.
     -- Надо  стрелять  их  как  собак, --  сказала Сара Митчелл, -- и  куда
только вы, мужчины, смотрите.
     -- Мы  с  ними по-человечески, а  они убивают наших детей, -- сказал ее
муж.
     -- Надо организовать комитет, -- предложил Линд.
     И они посмотрели на меня: я был человек из столицы и вообще начальство.
Я помахал им ручкой и поехал дальше.

     Ворота нашей фермы были широко распахнуты, из раскрытых окон упоительно
пахнуло супом. Было видно, как Агнес в красном фартучке хлопочет у плиты.
     Я снимал с трактора борону, когда случайно оглянулся и увидел Дена, тот
с  вороватым  видом выскользнул за  ворота.  В руках у  него был  игрушечный
автомат. Уже темнело. Это мне не понравилось. Я выскочил вслед за ним.
     -- Ты куда?
     Он показал рукой на соседний холм.
     -- Поиграть с Эриком Митчеллом.
     -- Не ври!
     Ден опустил глаза и стал переступать с ножки на ножку.
     -- Майк наврал  про вчерашнюю драку. Это не Тайси хотел  отобрать у нас
автомат,  а мы у него отнимали лук. Это была затея Майка. Он всегда  терпеть
не мог Тайси, но раньше у  Тайси  было два старших брата,  а в этом году они
умерли. Тайси не захотел отдавать лук, а  Майк засмеялся и сказал: "Моя мама
говорит,  что скоро вас  всех начнут продавать  в рабство. Я ее попрошу тебя
купить, и тво