т все, что предстало нашим взорам.
     - Вы правы, сэр, поверхностное  знакомство  ничего  другого  дать  не
может. Но исчерпывающие знания заставляют приходить к иным выводам.
     Они злобно ели друг друга глазами, а в это время по лесу еле  слышным
шепотом проносилось эхо: "Убьем, убьем... Если сможем, убьем..
     Вечером мы вывели челны на середину реки, приспособив  вместо  якорей
тяжелые камни, и подготовились к возможному нападению. Однако ночь  прошла
спокойно,  и  с  рассветом  мы  двинулись  дальше  под  затихавшую   вдали
барабанную дробь. Около трех часов дня нам преградили путь высокие пороги,
тянувшиеся мили на полторы, те  самые,  на  которых  профессор  Челленджер
потерпел крушение в свою первую экспедицию.
     Сознаюсь, что вид этих порогов подбодрил меня: это было первое,  хоть
и слабое подтверждение достоверности рассказов Челленджера.
     Индейцы  перенесли  сквозь  густой  кустарник  сначала  челны,  потом
снаряжение, а мы, четверо  белых,  с  винтовками  в  руках  шли  цепочкой,
прикрывая их от той опасности, которая могла нагрянуть из лесу.  К  вечеру
наша партия благополучно миновала пороги, поднялась миль на  десять  вверх
по реке и остановилась на ночлег. По  моим  примерным  расчетам,  к  этому
времени Амазонка была уже по меньшей мере на сотни миль позади нас.
     Рано утром на следующий  день  произошли  важные  события.  Профессор
Челленджер с  самого  рассвета  вглядывался  в  оба  берега,  явно  чем-то
обеспокоенный. Но вот он радостно вскрикнул и  показал  на  дерево,  низко
нависшее над водой.
     - Как по-вашему, что это? - спросил он.
     - Пальма ассаи, конечно, - сказал Саммерли.
     - Правильно. И эта самая пальма служила мне главной приметой.  Еще  с
полмили вверх по тому берегу, и мы подойдем к  скрытому  в  чаще  протоку.
Удивительнее всего, что деревья стоят там  сплошной  стеной.  Вон  видите:
темный кустарник сменяется светло-зеленым тростником.  Там  среди  высоких
тополей и есть потайная дверь в Неведомую страну. Сейчас вы сами  во  всем
убедитесь. Ну, вперед!
     И действительно, нам оставалось только  поражаться.  Подплыв  к  тому
месту, где начинались заросли светло-зеленого тростника,  мы  врезались  в
них, потом ярдов сто вели оба челна, отталкиваясь  от  берега  шестами,  и
наконец вышли в тихую неглубокую речку с песчаным дном, видневшимся сквозь
прозрачную воду. Ее узкие берега были одеты пышной зеленью.
     Тот, кто не заметил бы, что вместо густого  кустарника  здесь  растет
тростник,  никогда  бы  не  догадался  о  существовании   этой   речки   и
открывающегося за ней волшебного царства.
     Да, это было поистине  волшебное  царство!  Такое  великолепие  может
нарисовать только самая пылкая фантазия. Густые ветви сплетались у нас над
головой, образуя естественный зеленый свод, а сквозь  этот  живой  туннель
струилась прозрачно-зеленая река. Прекрасная сама по  себе,  она  казалась
еще чудеснее от тех причудливых бликов, которые роняли на  нее  смягченные
зеленью яркие лучи солнца. Чистая, как хрусталь, недвижная,  как  зеркало,
зеленеющая у берегов, как айсберг, водная  гладь  сверкала  сквозь  резную
арку листвы, подергиваясь рябью под ударами наших  весел.  Это  был  путь,
достойный страны чудес, в которую он вел.
     Теперь индейцы никак не давали о  себе  знать,  зато  животные  стали
попадаться чаще, и их доверчивость свидетельствовала о том, что они еще не
встречались  с   охотником.   Пушистые   бархатисто-черные   обезьянки   с
ослепительно-белыми зубами и лукавыми глазками провожали нас пронзительной
трескотней. Иногда с тяжелым всплеском срывался с берега  в  воду  кайман.
Раз как-то грузный тапир выглянул из кустов и, постояв  минуту,  побрел  в
чащу. Потом  среди  деревьев  мелькнуло  гибкое  тело  крупной  пумы;  она
обернулась на ходу, и из-за рыжего плеча на нас сверкнули полные ненависти
зеленые глаза. Птиц здесь было множество,  особенно  болотных.  На  каждом
стволе, нависшем над водой, стайками сидели ибисы, цапли, аисты - голубые,
ярко-красные, белые, а кристально чистая вода так  и  кишела  рыбами  всех
цветов радуги.
     Мы плыли по этому золотисто-зеленому туннелю три  дня.  Глядя  вдаль,
трудно было отличить, где кончается зеленая вода и где начинается  зеленый
свод над ней. Ничто не нарушало глубокого покоя этой реки, следов человека
здесь не было.
     - Индейцев нет. Они боятся Курупури, - сказал как-то Гомес.
     - Курупури - это лесной дух, - пояснил лорд Джон. - Здесь этим именем
называют все, что несет в себе злое начало. Бедняги  туземцы  боятся  даже
заглянуть сюда: им кажется, будто в этих местах кроется нечто страшное.
     На третий день нам стало ясно, что с челнами надо расстаться: так как
река начинала быстро мелеть, они то и дело скребли  днищем  о  песок.  Под
конец мы вытащили  их  из  воды  и  расположились  на  ночь  в  прибрежном
кустарнике. Утром лорд Джон и я прошли мили две лесом параллельно реке  и,
убедившись, что она мелеет все больше и больше, вернулись с этой вестью  к
профессору Челленджеру, тем самым подтвердив  его  предположение,  что  мы
достигли крайней точки, дальше которой на челнах  идти  нельзя.  Тогда  мы
втащили их еще выше на берег, спрятали в  кустах  и  сделали  на  соседнем
дереве зарубку, чтобы разыскать  свой  тайник  на  обратном  пути.  Потом,
распределив между собой  поклажу:  винтовки,  патроны,  провизию,  одеяла,
палатку и прочий скарб, - взвалили тюки на плечи и снова двинулись в путь,
последний этап которого сулил нам гораздо большие трудности, чем начало.
     Это выступление, к несчастью, было ознаменовано стычкой между  нашими
двумя петухами. Присоединившись к нам, Челленджер сразу же взял экспедицию
под свое начало, к явному неудовольствию Саммерли.  И  в  этот  день,  как
только Челленджер отдал  распоряжение  своему  коллеге  (нести  анероидный
барометр всего-навсего!), последовал взрыв.
     - Разрешите  спросить,  сэр,  -  с  грозным  спокойствием  проговорил
Саммерли, - по какому праву вы командуете нами?
     Челленджер вдруг вспыхнул и весь так и ощетинился:
     - По праву начальника экспедиции, профессор Саммерли!
     - Вынужден заявить, сэр, что я вас таковым не признаю.
     - Ах, вот как! - Челленджер с поистине слоновьей грацией отвесил  ему
насмешливый поклон. - Тогда, может быть, вы соблаговолите указать мне  мое
место среди вас?
     - Пожалуйста, сэр. Вы - человек, слова которого взяты под сомнение, а
мы - члены комиссии, созданной для того, чтобы проверить вас. Вы идете  со
своими судьями, сэр!
     - Боже милостивый! - воскликнул Челленджер,  садясь  на  перевернутый
челн. - В таком случае будьте  добры  следовать  своей  дорогой,  а  я  не
торопясь пойду за вами. Поскольку я  не  возглавляю  эту  экспедицию,  мне
незачем идти во главе ее.
     Благодарение богу, в нашей партии нашлись два здравомыслящих человека
- лорд Джон и я, - иначе сумасбродство и  горячность  наших  ученых  мужей
привели бы к тому,что мы вернулись бы в Лондон с пустыми руками.
     Сколько понадобилось пререканий, уговоров, об®яснений, прежде чем  мы
утихомирили их! Наконец Саммерли  двинулся  вперед,  попыхивая  трубкой  и
презрительно усмехаясь, а Челленджер с  ворчанием  последовал  за  ним.  К
счастью, мы еще за несколько дней до того успели обнаружить, что оба наших
мудреца ни во что не ставят доктора Иллингворта из Эдинбурга, и это спасло
нас. В дальнейшем стоило нам только упомянуть имя  шотланд-ского  зоолога,
как  назревающие  ссоры  моментально  стихали,  оба  профессора  заключали
временный союз и дружно накидывались на своего общего соперника.
     Двигаясь  гуськом  вдоль  берега,  мы  скоро  обнаружили,  что   река
постепенно превратилась в узкий ручей, а он, в свою очередь,  затерялся  в
трясине, заросшей зеленым губчатым мхом, в который наши  ноги  уходили  по
колено. В этом месте вились густые тучи москитов и всякой другой  мошкары,
так что мы с чувством облегчения  ступили  наконец  на  твердую  землю  и,
сделав большой крюк лесом, обошли эту злачную трясину, которая  еще  долго
напоминала нам о себе органным гулом насекомых.
     На второй день после того, как мы бросили челны,  характер  местности
резко изменился. Нам приходилось  все  время  идти  в  гору,  лесная  чаща
заметно редела и утрачивала свою тропическую пышность.  Огромные  деревья,
вскормленные илистой почвой долины Амазонки, уступили  место  кокосовым  и
финиковым пальмам, которые стояли группами  среди  густого  кустарника.  В
сырых низинах росли пальмы с изящными ниспадающими листьями. Мы шли  почти
только по компасу,  и  раза  два  между  Челленджером  и  двумя  индейцами
разгорался спор о выборе пути, причем оба раза вся наша партия  предпочла,
как выразился возмущенный  профессор,  .довериться  обманчивому  инстинкту
первобытных дикарей, а не совершеннейшему продукту современной европейской
культуры."  На  третий  день  выяснилось,  что  мы   были   правы,   отдав
предпочтение  индейцам.  Челленджер   сам   опознал   кое-какие   приметы,
запомнившиеся  ему  с  первого  путешествия,  а  в  одном  месте  мы  даже
наткнулись на четыре обожженных камня - след его лагерной стоянки.
     Под®ем все еще продолжался; два дня  ушло  на  то,  чтобы  преодолеть
усеянный валунами холм. Растительность  снова  изменилась,  и  от  прежней
тропической роскоши здесь оставались только  пальмы  .слоновая  кость.  да
множество  чудесных  орхидей,  среди  которых  я   научился   распознавать
редкостную Nuttoma  Vexillaria,  розовые  и  пунцовые  цветы  великолепной
катлеи и одонтоглоссум.  В  расщелинах  холма  журчали  по  мелким  камням
ручейки, затененные зарослями папоротника. На ночь мы обычно располагались
среди валунов на берегу какой-нибудь заводи, где стаями носились  рыбки  с
синевато-черными спинками вроде нашей  английской  форели,  служившие  нам
прекрасным блюдом на ужин.
     На девятый день нашего пути, когда мы проделали,  по  моим  расчетам,
около ста двадцати миль от того места, где были спрятаны челны, лес совсем
измельчал и мало-помалу  перешел  в  кустарник.  Кусты,  в  свою  очередь,
сменились бескрайними бамбуковыми зарослями, настолько  густыми,  что  нам
приходилось прорубать в них дорогу ножами и индейскими томагавками. На это
у нас ушел целый день, от семи  утра  до  восьми  вечера,  всего  с  двумя
короткими перерывами на  отдых.  Трудно  представить  себе  занятие  более
однообразное и утомительное!
     Даже   в   просеках   мой   горизонт   ограничивался    какими-нибудь
десятью-двенадцатью ярдами; все остальное время я видел перед собой только
спину лорда Джона  в  белой  парусиновой  рубашке  да  по  сторонам  почти
вплотную желтую стену бамбука. Узкие,  как  лезвие,  лучи  солнца  кое-где
пронизывали ее; футах в пятнадцати у нас над головой на  фоне  ярко-синего
неба покачивались бамбуковые метелки. Я не знаю, какие  животные  населяли
эту чащу, но мы не раз  слышали  совсем  близко  от  себя  чью-то  грузную
поступь. Лорд Джон думал, что это были какие-то крупные копытные. Только к
ночи выбрались мы из зарослей бамбука и, измученные за  этот  показавшийся
нам бесконечным день, сейчас же разбили лагерь.
     Следующее утро застало нас уже в пути. Характер местности опять начал
меняться. Желтая стена  бамбука  четко,  словно  речное  русло,  виднелась
позади. Перед нами же  расстилалась  открытая  равнина,  поросшая  кое-где
древовидными папоротниками и постепенно поднимавшаяся к  длинному  гребню,
который напоминал очертаниями спину кита. Мы перевалили через  него  около
полудня и увидели за ним долину,  а  дальше  снова  пологий  откос,  мягко
круглившийся на горизонте. Здесь, у первой гряды холмов, и произошло некое
событие, полное, быть может, серьезного значения, но так ли это -  покажет
дальнейшее.
     Профессор Челленджер, шагавший  впереди  вместе  с  двумя  индейцами,
вдруг остановился и взволнованно замахал рукой, показывая куда-то  вправо.
Посмотрев в ту сторону, мы увидели примерно в миле от нас нечто похожее на
огромную серую птицу, которая  неторопливо  взмахнула  крыльями,  низко  и
плавно пронеслась над самой землей и скрылась среди деревьев.
     - Вы видели? - ликующим голосом крикнул Челленджер.  -  Саммерли,  вы
видели?
     Его коллега, не отрываясь, смотрел туда, где  скрылась  эта  странная
птица.
     - Что же это такое, по-вашему? - спросил он.
     - Как что? Птеродактиль!
     Саммерли презрительно расхохотался.
     - Птерочушь! - сказал он. - Это аист, самый обыкновенный аист.
     Челленджер лишился дара речи от бешенства. Вместо ответа  он  взвалил
на плечи свой тюк и зашагал дальше.  Но  у  лорда  Джона,  который  вскоре
поравнялся со мной, вид был куда серьезнее обычного.  Он  держал  в  руках
цейссовский бинокль.
     - Я все-таки успел ее разглядеть, - сказал он. -  Не  берусь  судить,
что это за штука, но таких птиц я еще в жизни не видывал, могу  поручиться
в этом всем своим опытом охотника.
     Вот так и обстоят наши дела. Подошли ли мы действительно к  Неведомой
стране, стоим ли на подступах к Затерянному миру, о котором  не  перестает
твердить наш руководитель? Все записано так, как было, и вы знаете столько
же, сколько и я. Такие случаи больше не повторялись, никаких других важных
событий с нами не произошло.
     Итак, мои дорогие читатели - если только когда-нибудь  у  меня  будут
таковые, - вы поднялись вместе со мной по широкой  реке,  проникли  сквозь
тростник в зеленый туннель,  прошли  по  откосу  среди  пальм,  преодолели
заросли   бамбука,   спустились   на   равнину,   поросшую    древовидными
папоротниками. И теперь цель нашего путешествия лежит прямо перед нами.
     Перевалив через вторую гряду холмов, мы увидели узкую  долину,  густо
заросшую  пальмами,  а  за  ней  длинную  линию  красных   скал,   которая
запомнилась мне по  рисунку  в  альбоме.  Сейчас  я  пишу,  но  стоит  мне
оторваться от письма, и вот она у  меня  перед  глазами:  ее  тождество  с
рисунком несомненно. Кратчайшее расстояние между ней и нашей  стоянкой  не
превышает семи миль, а потом она изгибается и уходит в необозримую даль.
     Челленджер, как петух, с боевым видом расхаживает по лагерю; Саммерли
хранит молчание, но настроен по-прежнему скептически. Еще один  день  -  и
многие из наших сомнений разрешатся. Пока же я отправлю это письмо с Жозе,
который поранил себе руку в  бамбуковых  зарослях  и  требует,  чтобы  его
отпустили. Надеюсь, что письмо все-таки попадет по назначению. При  первой
же возможности напишу еще. К письму прилагаю приблизительный  план  нашего
путешествия в расчете  на  то,  что  он  поможет  вам  уяснить  все  здесь
изложенное.

     Глава IX. КТО МОГ ПРЕДУГАДАТЬ ЭТО?

     Нас постигло страшное несчастье. Кто мог предугадать это? Теперь я не
вижу конца нашим бедам. Может быть, нам суждено остаться на  всю  жизнь  в
этом загадочном, неприступном месте. Я так потрясен  случившимся,  что  до
сих пор не могу хорошенько разобраться в настоящем, не  могу  и  заглянуть
вперед, в будущее. Первое кажется моему смятенному мозгу ужасным, второе -
беспросветным, как ночь.
     Вряд  ли  кто-нибудь  еще  попадал  в  такое  положение.  Оно   столь
безвыходно, что я даже не считаю нужным открывать  вам  точные  координаты
этой горной цепи и взывать к друзьям о высылке спасательной  партии.  Если
такая партия и будет выслана, наша судьба, по  всей  вероятности,  решится
задолго до ее прибытия в Южную Америку.
     Да, мы отрезаны от всякой помощи, все равно как если бы  нас  занесло
на Луну. Если же мы выйдем  с  честью  из  этой  беды,  то  будем  обязаны
спасением только самим себе. Мои три спутника  -  люди  незаурядные,  люди
замечательного ума и непоколебимого мужества. В этом, и только в этом, вся
наша надежда. Стоит мне взглянуть на  спокойные  лица  товарищей,  и  мрак
вокруг меня рассеивается. Смею думать, что внешне я  держусь  с  таким  же
спокойствием. На самом же деле меня мучают тяжкие сомнения.
     А теперь позвольте мне изложить со всеми подробностями  ход  событий,
который привел нас к катастрофе.
     В последнем своем отчете я писал, что мы находимся в  семи  милях  от
цепи красных скал, опоясывающих кольцом то самое плато, о котором  говорил
профессор Челленджер.  Когда  наша  партия  подошла  к  ним  поближе,  мне
показалось, что профессор даже преуменьшил их высоту, так как в  некоторых
местах они достигают по крайней мере тысячи футов. Бросается в глаза также
слоистость   этих   скал,   по-видимому,   характерная   для   базальтовых
образований. Нечто подобное можно наблюдать в Селисберийских  утесах  близ
Эдинбурга. Вершина горной цепи покрыта пышной растительностью -  по  краям
поднимаются кусты,  а  за  ними  высокие  деревья.  Живых  существ  здесь,
очевидно, нет.
     Той ночью  мы  разбили  лагерь  у  самого  подножия  горной  цепи,  в
пустынном и мрачном месте.  Красные  скалы,  поднимающиеся  над  нами,  не
только совершенно отвесны, но и загибаются по  краям  наружу,  так  что  о
под®еме с этой стороны нечего и думать. Невдалеке от нашего  лагеря  стоит
высокий, суживающийся кверху утес. Я, кажется, уже говорил о  нем  в  свое
время. Он напоминает утолщенный церковный шпиль. Вершина его,  на  которой
растет высокое  дерево,  приходится  вровень  с  плато,  но  их  разделяет
расщелина. Этот утес и ближайшие к нему отроги горной цепи не очень высоки
- на мой взгляд, футов пятьсот-шестьсот, не больше.
     - Вот на этом самом дереве, - сказал профессор, - сидел птеродактиль,
которого я подстрелил.  Мне  пришлось  вскарабкаться  до  половины  утеса.
Думаю, что хороший альпинист, вроде меня, сможет подняться и  на  вершину,
хотя оттуда на плато все равно не переберешься.
     Пока Челленджер говорил  о  своем  птеродактиле,  я  приглядывался  к
профессору Саммерли и впервые уловил в нем нечто новое:  он  явно  начинал
верить своему сопернику и  даже  проявлял  некоторые  признаки  раскаяния.
Язвительная усмешка исчезла с его губ, он  стоял  бледный  и  не  старался
скрыть своего изумления. Челленджер тоже не преминул заметить  это  и  уже
упивался победой.
     - Профессор Саммерли, разумеется, думает, что, говоря о птеродактиле,
я имею в виду обыкновенного аиста, - сказал он, неуклюже пытаясь сострить,
- но этот аист лишен оперения, у него необычайно  твердый  кожный  покров,
перепончатые крылья и усаженный зубами клюв.
     Челленджер  отвесил  низкий  поклон,  ухмыльнулся,  подмигнул  своему
коллеге, а тот не выдержал и отошел прочь.
     Утром после скромного завтрака,  состоявшего  из  кофе  и  маниоки  -
провизию приходилось  экономить,  -  мы  созвали  военный  совет  и  стали
обсуждать, каким образом подняться на плато.
     Профессор    Челленджер     председательствовал     с     необычайной
торжественностью - ни дать ни взять верховный судья.
     Представьте себе такую картину: этот бородач в сдвинутой  на  затылок
нелепой соломенной шляпе восседает на камнях, надменно поглядывая  на  нас
из-под полуопущенных век, и  медленно,  с  расстановкой  говорит  о  нашем
теперешнем положении и дальнейших планах действия. Перед ним  разместились
мы трое: ваш  покорный  слуга  -  загорелый,  сильно  окрепший  на  свежем
воздухе; Саммерли, с важным и по-прежнему скептическим видом  попыхивающий
трубкой, и худощавый,  острый,  как  лезвие  бритвы,  лорд  Джон,  который
опирается на винтовку, устремив на Челленджера орлиный  взор.  Позади  нас
двое смуглых метисов и сбившиеся в кучку индейцы,  а  впереди  красноватые
ребристые скалы, закрывающие нам доступ к желанной цели.
     - Вряд ли стоит говорить, - так начал наш руководитель, - что в  свой
первый приезд сюда я испробовал все способы подняться на плато, и если  уж
это не удалось мне, опытному альпинисту, то другому и подавно не  удастся.
Правда, у меня не было никаких альпинистских приспособлений, но  теперь  я
об этом позаботился и с их помощью во что  бы  то