на, у  которого  тоже  сидела
асфальтовая нашлепка на плече. Один индеец подошел к нему и  распорядился,
чтобы его прирезали, и мы только тогда  поняли,  что  огромные  игуанодоны
являются собственностью туземцев,  все  равно  как  у  нас  рогатый  скот.
Следовательно, загадочные  асфальтовые  пятна  были  всего-навсего  чем-то
вроде  клейма  или  тавра.  Эти  тупые  травоядные  существа,   наделенные
крохотным  мозгом,  отличаются  такой  беспомощностью,  несмотря  на  свои
огромные размеры, что с ними может  справиться  и  ребенок.  Не  прошло  и
нескольких  минут,  как  игуанодона   освежевали,   и   куски   мяса   уже
поджаривались на кострах вместе с какой-то крупночешуйчатой рыбой, которую
индейцы наловили в озере, пустив в ход копья вместо острог.
     Саммерли лег на отмели и заснул, а мы втроем отправились  бродить  по
берегу озера, горя желанием узнать как можно  больше  об  этой  диковинной
стране. Раза два на нашем пути попадались ямы с такой же синей глиной, как
на болоте птеродактилей. Эти недействующие вулканические кратеры почему-то
очень интересовали лорда Джона. Челленджер тоже нашел нечто достойное  его
внимания- это был сильно бивший грязевой  гейзер,  струи  которого  так  и
кипели пузырьками, выделявшими  какой-то  неведомый  нам  газ.  Челленджер
опустил в гейзер полую тростинку, поднес к ней спичку и,  точно  школьник,
закричал от радости, когда  подожженный  газ  взорвался  и  запылал  синим
огнем. Потом он приладил к тростинке кожаный кисет, наполнил и его газом и
запустил в воздух.  Этот  эксперимент  привел  профессора  в  еще  больший
восторг.
     - Горючий газ! Да какой - легче воздуха! Теперь я уверен, что  в  нем
содержится значительное количество свободного водорода. Подождите,  друзья
мои! Джордж Эдуард Челленджер еще не  исчерпал  всех  своих  возможностей!
Великий ум всегда заставляет природу служить себе. Вы еще убедитесь в этом
собственными глазами! - Он горделиво выпятил грудь, но так и не  поделился
с нами своими тайными замыслами.
     Что касается меня, то берег казался мне малоинтересным по сравнению с
самим озером. Появление индейцев и шум стоянки распугали все живое  в  его
окрестностях, и ничто не нарушало тишины, стоявшей вокруг  нашего  лагеря,
если не считать нескольких птеродактилей, которые парили  высоко  в  небе,
высматривая падаль.  Но  розоватые  воды  центрального  озера  жили  своей
жизнью. Чьи-то огромные аспидно-черные спины и зубчатые плавники то и дело
взметали серебряные брызги над водой и снова исчезали в глубине.  Песчаные
отмели  кишели  какими-то  уродливыми  существами  -   не   то   огромными
черепахами, не то ящерицами, и среди них нам особенно  бросилось  в  глаза
одно чудовище. Плоское, словно лоскут кожи, оно подергивалось  всей  своей
поверхностью, отливавшей жирными бликами,  и  медленно  ползло  по  песку.
Время от времени из воды  вдруг  вырастали  головы  каких-то  змееподобных
существ, которые, грациозно извиваясь, плыли будто в воротничке из пены  и
с таким же пенящимся шлейфом позади. Но, как оказалось, это были совсем не
змеи. Одно такое существо вылезло на песчаную отмель недалеко от нас, и мы
увидели, что длинная шея переходит у  него  в  цилиндрическое  туловище  с
огромными   перепончатыми   плавниками.   Челленджер   и   Саммерли,   уже
присоединившиеся к нам, себя не помнили от восторга и удивления.
     - Плезиозавр! Пресноводный плезиозавр! - воскликнул Саммерли. -  И  я
вижу его собственными глазами! Мой дорогой  Челленджер,  кто  из  зоологов
может похвалиться таким счастьем?
     Наступила ночь, костры наших  краснокожих  союзников  уже  зардели  в
темноте,  когда  нам  наконец  удалось   увести   обоих   профессоров   от
околдовавшего их первобытного озера. Но, даже лежа  на  берегу  далеко  от
воды, мы продолжали слышать всплески и фырканье исполинов, обитавших в его
глубине.
     С первыми рассветными лучами весь лагерь был  уже  на  ногах,  и  час
спустя мы выступили в наш беспримерный поход. Я часто мечтал дожить до той
минуты, когда меня пошлют  военным  корреспондентом  на  фронт.  Но  какой
мечтатель мог бы представить себе кампанию, подобную той,  которую  судьба
послала на мою долю! Итак, приступаю к своему .первому донесению с  театра
военных действий."
     За ночь наши силы пополнились новыми отрядами  туземцев,  так  что  к
утру у нас насчитывалось уже до  четырехсот-пятисот  воинов.  Вперед  были
высланы разведчики, а за ними сомкнутой колонной двигались  главные  силы.
Мы  поднялись  по  отлогому  склону,  поросшему  кустарником,  и  вышли  к
джунглям. Копьеносцы и лучники рассыпались неровной  цепью  вдоль  опушки.
Рокстон и Челленджер заняли места на правом фланге,  я  и  Саммерли  -  на
левом. Итак, мы, вооруженные по последнему слову оружейной техники, вели в
бой дикую орду каменного века.
     Противник  недолго  заставил  себя  ждать.  Лесная  чаща   огласилась
пронзительным  воем,  и  свора  человекообезьян,  вооруженных  камнями   и
дубинками, ринулась в самый центр наступающих индейцев. Это был смелый, но
довольно бессмысленный маневр, ибо неуклюжие, кривоногие  твари  не  могли
тягаться с ловкими, как кошки, туземцами. Страшное зрелище предстало нашим
глазам: раз®яренные обезьяны  с  пеной  у  рта,  бешено  сверкая  белками,
бросались на своих изворотливых врагов, стрелявших в них  из  луков.  Мимо
меня с ревом пронеслось огромное чудовище,  грудь  и  бока  которого  были
утыканы стрелами. Я сжалился над ним и выстрелил -  оно  рухнуло  замертво
среди кустов алоэ. Но больше мне не пришлось стрелять, так как атака  была
направлена в самый центр цепи и индейцы отбили ее без нашей помощи. Из тех
обезьян, которые участвовали в этой вылазке, вряд ли  хоть  одна  убралась
живой под защиту деревьев.
     Но когда мы вступили в лес,  дело  приняло  более  серьезный  оборот.
Отчаянный бой продолжался час с лишним, и временами мне казалось, что наша
песенка спета. Обезьяны выскакивали из чащи и укладывали своими  дубинками
сразу по три, по четыре индейца, не дав им  даже  времени  пустить  в  ход
копья. Удары  их  тяжелейших  дубинок  были  сокрушительны.  Один  из  них
пришелся по винтовке Саммерли, и от нее остались одни щепы. Еще минута - и
такая же участь постигла бы и его голову, но  вовремя  подоспевший  индеец
пронзил копьем замахнувшегося на Саммерли врага. Обезьяны, забравшиеся  на
деревья, швыряли в нас камнями  и  огромными  сучьями,  некоторые  прыгали
вниз, в самую гущу свалки, и дрались с ожесточением,  до  последней  капли
крови. Индейцы дрогнули, и если б  не  огонь  наших  винтовок,  наносивший
огромный урон противнику, ничто не удержало бы их от бегства. Однако вождь
снова собрал своих воинов и с такой стремительностью повел их в атаку, что
теперь уже приходилось отступать обезьянам. Саммерли был обезоружен, но  я
выпускал пулю за пулей, а с правого  фланга  тоже  доносилась  непрерывная
стрельба.
     Наконец обезьян обуяла паника. Визжа и воя, они бросились врассыпную,
а наши союзники с дикими воплями погнались за ними.
     Этот  день  должен  был  вознаградить  человека  за  все  распри,  не
затихающие из века в век, за жестокости и преследования, которыми только и
была богата его убогая история. Отныне он становился господином  плато,  а
человекозверь должен был раз и навсегда занять положенное ему  подчиненное
место.
     Как ни мчались побежденные, ничто не могло спасти их  от  дикарей,  и
лесная чаща то и дело оглашалась победными кликами, звоном тетивы и глухим
стуком падающих с деревьев тел.
     Я  бежал  вслед  за  всеми  и  вдруг  наткнулся  на  лорда  Джона   и
Челленджера, которые отыскивали нас.
     - Ну, кончено! - сказал  лорд  Джон.  -  Заключительную  часть  можно
предоставить индейцам. Зрелище будет не из приятных. Чем меньше мы увидим,
тем спокойнее будем спать.
     Глаза Челленджера горели воинственным огнем.
     - Друзья мои! На нашу долю выпало счастье присутствовать при одной из
тех битв, которые определяют дальнейший ход истории, решают судьбы мира! -
провозгласил он, с горделивым видом прохаживаясь перед нами. - Что  значит
победа одного народа над другим? Ровно ничего.  Она  не  меняет  дела.  Но
жестокие битвы на заре времен, когда пещерные жители одолевали тигров  или
когда слон впервые узнавал,что у него  есть  властелин,  -  вот  это  были
подлинные завоевания, подлинные победы, которые оставляли след в истории.
     Какую же надо было иметь веру в  конечную  целесообразность  подобных
побоищ, чтобы оправдывать их жестокость!
     Идя по лесу, мы на каждом шагу встречали  трупы  обезьян,  пронзенных
копьями и стрелами  индейцев.  Изуродованные  человеческие  тела  отмечали
места особенно жарких схваток, когда  враг  дорого  продавал  свою  жизнь.
Впереди все  время  слышались  крики  и  рев,  и  по  ним  мы  следили  за
направлением погони. Обезьян  оттеснили  к  их  городу,  там  они  собрали
последние силы, но и это им не помогло, и  теперь  мы  подоспели  как  раз
вовремя, чтобы присутствовать при страшной  заключительной  сцене.  На  ту
самую поляну у края обрыва, которая  два  дня  назад  была  свидетельницей
наших подвигов, индейцы выгнали около сотни уцелевших в битве обезьян.  Мы
подошли в ту минуту, когда победители с копьями наперевес взяли эту  кучку
в полукольцо. Все было кончено в несколько секунд. Тридцать-сорок  обезьян
полегли тут же на месте. Остальные визжали, отбивались, но это  ничему  не
помогло. Их сбросили в пропасть, и  они  разделили  участь  своих  прежних
жертв, напоровшись  на  острый  бамбук,  который  рос  внизу,  на  глубине
шестисот футов.
     Челленджер был прав: отныне человек навсегда утвердил свое господство
в Стране Мепл-Уайта. Самцы обезьяньего  племени  были  истреблены  все  до
одного, обезьяний город  разрушен,  самки  и  детеныши  угнаны  в  неволю.
Последний кровавый бой  положил  конец  вековой  междоусобице  человека  и
обезьяны.
     Эта победа была нам сильно на руку. Мы  вернулись  в  свой  лагерь  к
брошенным там запасам и установили связь с нашим негром,  который  был  до
смерти напуган страшным  зрелищем,  когда  обезьяны  градом  посыпались  в
пропасть.
     - Уходите оттуда, уходите! - кричал он, и глаза лезли у него  на  лоб
от страха. - Там дьявол, он вас погубит!
     - Устами негра глаголет истина, - убежденно  проговорил  Саммерли.  -
Довольно с  нас  приключений,  тем  более  что  они  по  своему  характеру
совершенно не подобают людям нашего положения. Челленджер,  напоминаю  вам
ваши слова. Отныне вы должны думать только о том,  как  вызволить  нас  из
этой ужасной страны и вернуть в цивилизованный мир.

     Глава XV. ГЛАЗА НАШИ НЕ ПЕРЕСТАВАЛИ ДИВИТЬСЯ

     Я веду свой дневник изо дня в день и все жду той минуты, когда  можно
будет написать, что тучи, нависшие  над  нами,  рассеялись  и  сквозь  них
глянуло солнце. Мы до сих пор не знаем, как  выбраться  отсюда,  и  горько
сетуем на судьбу. И  все  же  я  совершенно  ясно  представляю  себе,  что
когда-нибудь мы с благодарностью  будем  вспоминать  об  этой  вынужденной
задержке на плато, которая дала нам  возможность  наблюдать  все  новые  и
новые чудеса Страны Мепл-Уайта и жизнь ее обитателей.
     Победа индейцев над  племенем  человекообезьян  круто  изменила  наше
положение. С тех пор мы стали  подлинными  хозяевами  плато,  ибо  туземцы
взирали  на  нас  со   страхом   и   благодарностью,   помня,   что   наша
чудодейственная сила помогла им расправиться с их исконными врагами.  Они,
вероятно, ничего не  имели  бы  против,  если  б  такие  могущественные  и
загадочные  существа  совсем  покинули  плато,  но  спуск  к  равнине  был
неизвестен  им.  Насколько  нам  удалось  понять  по  их   знакам,   плато
соединялось раньше с равниной туннелем, нижний конец  которого  мы  видели
при обходе каменной гряды. В незапамятные времена этим  путем  поднимались
на плато человекообезьяны и индейцы, а не так давно им  же  воспользовался
Мепл-Уайт со  своим  товарищем.  Но  год  назад  здесь  произошло  сильное
землетрясение, и верхнюю часть туннеля наглухо  завалило  обломками  скал.
Когда мы выражали желание спуститься  вниз,  на  равнину,  индейцы  только
пожимали плечами и отрицательно качали головой. То ли они действительно не
могли помочь нам, то ли не хотели, сказать трудно.
     После победоносного похода  индейцы  перегнали  уцелевших  обезьян  в
другую часть плато (боже, как они выли дорогой!) и поселили их  неподалеку
от своих пещер. И с этого дня обезьянье племя перешло в полное  рабство  к
человеку.
     Среди ночной тишины часто раздавались протяжные  вопли  какого-нибудь
первобытного Иезекииля, оплакивающего свою былую  славу  и  былое  величие
обезьяньего   города.   Отныне    покоренные    обезьяны    должны    были
довольствоваться  скромной  ролью  дровосеков  и   водоносов   при   своем
властелине - человеке.
     Через два дня после битвы мы снова пересекли  плато  и  расположились
лагерем у подножия красных  скал.  Индейцы  предлагали  нам  устроиться  в
пещерах, но лорд Джон не согласился на это, считая, что если они  замыслят
что-нибудь против нас, то мы будем всецело в их власти.
     Поэтому мы предпочли сохранить свою независимость  и,  поддерживая  с
нашими союзниками самые лучшие отношения, все же держали оружие  наготове.
Нам часто приходилось бывать в их пещерах, но мы так и не  выяснили,  кому
индейцы обязаны этим замечательным жильем - самим себе или природе. Пещеры
были вырыты на одном уровне в какой-то  рыхлой  породе,  залегавшей  между
красноватым базальтом вулканического  происхождения  и  твердым  гранитом,
который служил основанием скал.
     Ко входам в них, находившимся примерно на высоте  восьмидесяти  футов
от земли, вели каменные ступени, такие узкие и крутые, что по ним не могло
бы подняться ни одно крупное животное. Внутри было тепло  и  сухо.  Пещеры
уходили в толщу кряжа на различную глубину; по  их  гладким  серым  стенам
тянулись  нарисованные  обугленными  палочками  великолепные   изображения
животных, населяющих плато. Если б в  Стране  Мепл-Уайта  не  осталось  ни
одного живого существа, будущий исследователь  нашел  бы  на  стенах  этих
пещер исчерпывающие сведения о ее диковинной фауне, ибо здесь было все - и
динозавры, и игуанодоны, и ихтиозавры.
     Узнав, что огромные игуанодоны считаются  у  индейцев  ручным  скотом
или, вернее, чем-то вроде ходячей мясной кладовой,  мы  вообразили,  будто
человек даже при наличии столь несовершенного оружия, как  луки  и  копья,
полностью установил свое господство на плато. Однако нам  вскоре  пришлось
убедиться, что это неверно и что пока его здесь только терпят.
     Драма разыгралась на третий день после того, как мы поселились  возле
пещер. Челленджер и Саммерли с  утра  отправились  к  озеру,  где  туземцы
вылавливали для них гарпунами  ящериц.  Мы  с  лордом  Джоном  остались  в
лагере; неподалеку от нас на травянистом склоне перед пещерами расхаживали
индейцы,  занятые  своими  делами.  И  вдруг  сотни  голосов  пронзительно
закричали: "Стоа! Стоа!." Взрослые и  дети  бросились  со  всех  сторон  к
пещерам  и,  тесня  друг  друга,  стали  карабкаться  вверх  по   каменным
ступенькам.
     Добравшись до  своих  убежищ,  они  замахали  руками,  приглашая  нас
поскорее присоединиться к ним. Мы схватили винтовки и  побежали  выяснить,
что случилось, а навстречу нам из небольшой рощи уже неслись что было  сил
десять-пятнадцать индейцев, преследуемых по пятам двумя чудовищами - точно
такими, как непрошеный гость, явившийся в наш лагерь,  и  как  мой  ночной
преследователь. Они передвигались прыжками и были похожи на  омерзительных
жаб невероятных размеров. До сих пор нам приходилось видеть этих исполинов
только в темноте, так как они охотятся ночью,  а  днем  выходят  из  своих
берлог лишь в том случае, если их потревожат, как  было  на  сей  раз.  Мы
стояли,  пораженные  зрелищем,   открывшимся   нашим   глазам.   Пятнистая
бородавчатая кожа этих исполинских жаб отливала на  солнце  всеми  цветами
радуги и поблескивала, как рыбья чешуя. Впрочем,  наблюдать  нам  пришлось
недолго, ибо эти твари в несколько прыжков нагнали несчастных  индейцев...
И тут началось нечто страшное. Прием у них  был  такой:  обрушившись  всей
своей тяжестью  на  ближайшую  жертву,  они  оставляли  ее,  раздавленную,
изуродованную, и кидались за следующей.  Дико  крича,  индейцы  неслись  к
пещерам, но не могли уйти от своих  преследователей.  Они  гибли  один  за
другим, и к тому времени, когда мы с лордом Джоном подоспели на помощь, от
всей их группы осталось не  больше  пяти-шести  человек.  Впрочем,  мы  не
только не помогли им, но и сами чуть не погибли. Пуля за пулей впивалась в
шкуры этих тварей, производя такой же эффект, как  если  б  наши  винтовки
были заряжены бумажными шариками. А ведь стрельба  велась  с  каких-нибудь
двухсот ярдов! Организм громадных  пресмыкающихся  не  боялся  ранений,  а
отсутствие центрального мозгового аппарата делало даже  самое  современное
оружие бесполезным в борьбе с ними. Единственное, что нам удалось сделать,
- это отвлечь их внимание треском  выстрелов  и  вспышками  огня  и  таким
образом дать возможность и  себе,  и  индейцам  добежать  до  спасительных
ступеней.
     Но там, где конические разрывные  пули  двадцатого  века  оказывались
бессильными,  приходилось  полагаться  на  отравленные   стрелы   дикарей,
вымоченные в настое строфанта  и  смазанные  трупным  ядом.  Такие  стрелы
бесполезны на охоте, ибо кровообращение у доисторических чудовищ настолько
вяло, что они обычно успевают настичь и растерзать свою  жертву  до  того,
как почувствуют действие яда. Но теперь положение было  иное:  как  только
наши преследователи очутились у каменных ступеней, ведущих  в  пещеры,  из
каждой расщелины в горном кряже со свистом полетели стрелы.  Жабы  обросли
ими, как перьями, но, по-видимому, в первые минуты боль не ощущалась,  так
как они продолжали в бессильной ярости карабкаться вверх по ступенькам, не
желая упускать добычу. Они с трудом одолевали  несколько  ярдов  и  тотчас
срывались вниз. Но вот яд начал действовать. Один зверь  глухо  заревел  и
уткнулся плоской  головой  в  землю.  Второй  пронзительно  взвыл,  сделал
несколько нелепых прыжков, потом в  корчах  повалился  рядом  с  первым  и
вскоре тоже затих. Тогда индейцы толпой высыпали из пещер  и  с  ликующими
криками закружились вокруг трупов, торжествуя победу над двумя опаснейшими
врагами.
     Есть это мясо было  нельзя,  так  как  яд  продолжал  действовать,  и
индейцы в ту же ночь разрезали обе туши на куски и отнесли их в лес, чтобы
не заражать здесь воздух. Около пещер остались только два огромных сердца,
каждое величиной с подушку; они жили самостоятельной  жизнью,  медленно  и
ритмично  сокращаясь  и  расширяясь,   и   эта   омерзительная   пульсация
продолжалась день, другой и затихла только на третьи сутки.
     Когда-нибудь, когда у меня будет настоящий стол, а не заменяющая  его
консервная  банка,  и  лучшие  письменные  принадлежности,   чем   огрызок
карандаша  и  один-единственный  истрепанный  блокнот,  я  подробно  опишу
индейцев племени аккала, опишу нашу жизнь среди  них  и  волшебную  Страну
Мепл-Уайта, мало-помалу открывавшую перед  нами  свои  чудеса.  Память  не
изменит мне; наряду с первыми впечатлениями детства в ней  до  конца  дней
моих сохранится каждая минута, каждый час, проведенные нами  на  плато,  и
ничто другое не вытеснит этих воспоминаний. Придет время,  и  я  опишу  ту
чудесную лунную ночь на центральном озере, когда  индейцы  выловили  сетью
чуть не перевернувшего наш челн молодого ихтиозавра - существо, похожее не
то на тюленя, не то на рыбу с тремя глазами, причем третий  глаз  сидел  у
него на темени, а другие два были защищены костяными пластинками. В ту  же
ночь  зеленая  водяная  змея  стрелой  метнулась  к  нам  из  тростниковых
зарослей, оплела с