желал ему счастливой охоты.

Услышав родную речь, охотник растерялся.

Эра Луа тоже села и протянула угрожавшей ей копьем девушке красивое
ожерелье из марианских камней, которое сняла со своей шеи.

Возможно, когда-нибудь на Земле люди высоких цивилизаций, идя к своим
младшим братьям, рискнут так же найти прямой путь к простодушным диким
сердцам, как это сделали мы с Эрой Луа. Я был бы счастлив, если бы это
когда-нибудь повторилось (Именно так поступил в XIX веке русский
путешественник Миклухо-Маклай, сразу став другом папуасов).

Детишки вырывали друг у друга волшебные кругляшки, дивясь, что видят в них
кого-то живого, хотя за вещицами никого не было. Охотник нахмурился,
прикрикнул на них, отнял прежде всего ножи и острия для копий, принявшись
их рассматривать сам с тем же радостным удивлением, с каким только что
смотрели на них дети. Потом он попробовал пальцем отточенные лезвия,
покачал головой и вдруг, выдернув из волос яркое перышко, протянул его мне.

Девушка в шкуре ягуара, оттенявшей ее красоту, такая же стройная, как и
стоящая рядом с ней Эра Луа, примеряла новое ожерелье. Улыбка сделала ее
лицо мягче и миловиднее, несмотря на резко очерченные скулы. Вдруг рыжая
девушка бросилась в сельву. Через мгновение оттуда послышалось рычание, шум
и крики.

Охотник и мы с Эрой поспешили на помощь. Выяснилось следующее. Охотница
хотела сорвать для Эры Луа диковинный цветок и, взволнованная встречей с
чужеземцами и их подарками, забыла обычную осторожность. Притаившийся ягуар
прыгнул на нее с дерева - она лишь успела крикнуть - и подмял под себя.

Но рядом, в чаще, с не меньшим искусством, чем ягуар, притаились Кара Яр с
Чичкаланом. Пока землянин замер в священном трепете перед вождем зверей,
Кара Яр с чисто марианской реакцией прыгнула к зверю и поразила его лучом
пистолета.

Пятнистый хищник неподвижно лежал на своей жертве, и его пестрая шкура
сливалась с ее одеянием.

Кара Яр, зная, что зверь парализован, ухватила его за задние лапы и
оттащила в сторону. Девушка удивленно взглянула на нее и, вскочив,
прикончила ягуара ударом копья в сердце. Потом гордо встала ногой на
поверженного зверя, опираясь на копье, презрительно глядя на Чичкалана и
настороженно - на Кару Яр.

- Гостья кагарачей рада была помочь смелой охотнице, - сказала на местном
наречии Кара Яр.

- Жизнь Имы принадлежит чужеземке, ухватившей свирепого вождя сельвы за
лапы, - с достоинством ответила та, срывая с лианы яркий цветок и поднося
его Каре Яр.

Кара Яр протянула ей пистолет.

- Это невидимое копье, - сказала она. - Оно не убивает, а усыпляет.

- Спящий ягуар лучше прыгающего, - заметил Чичкалан.

Дочь передала пистолет отцу. Тот внимательно рассмотрел его, потом
почтительно взглянул на всех нас, пришельцев.

- Хигучак, лесной охотник, - не без гордости сказал он. - У него ничего
нет, кроме жизни. Но она принадлежит пришельцам, которые имели невидимое
копье, но не бросили его ни в Хигучака, ни в Иму, ни в детей или старуху. В
лесу нет ничего выше дружбы. Пусть пришельцы примут ее от охотника лесов и
его дочери.

Так начались наши новые отношения с людьми.

У Имы было восемь иди девять младших братьев и сестер. Это были веселые и
жизнерадостные существа, необычайно любознательные и беззастенчивые. Они
интересовались всем: и нашими лицами, которые ощупывали, удивленно теребя
мою бороду, взбираясь ко мне на колени, и нашей одеждой, и нашим
снаряжением.

Самой робкой оказалась мать Имы и всех этих ребятишек, худая и сгорбленная,
седая скуластая женщина.

Хигучак относился к ней презрительно, грубо покрикивал, никогда не называя
по имени - Киченой, а лишь старухой.

Мы рассказали своим новым друзьям, что мы - сыны Солнца, что мы прилетели с
одной из звезд, чтобы дружить с людьми, своими братьями. Нам ничего не надо
от них, но сами мы готовы им помочь во всем.

Хигучак слушал нас с неподдельным изумлением, и только сверкавшие на солнце
ножи, одним из которых воспользовалась Кичена, чтобы снять шкуру с убитого
ягуара, убеждали охотника в том, что все, что он видит и слышит, происходит
наяву.

Для нас теперь было ясно, что не все люди похожи на жреца Змею Людей и ему
подобных.

Мои надежды найти контакт и взаимопонимание начинали сбываться.

Мы привезли с Мара семена кукурузы, которые быстро всходили на щедрой почве
планеты.

Первые посевы кукурузы были сделаны Хигучаком и его женой, которой потом
пришлось выхаживать ростки более заботливо, чем собственных детей. Надо
было видеть радость новых земледельцев, когда они сняли со своего первого
поля первый урожай и, никого не убивая, накормили ребятишек вкусными и
сытными зернами.

Климат Земли был поистине волшебным. Урожай, который удавалось снимать в
оазисах Мара один раз за цикл, вдвое более долгий, чем земной год, здесь,
на Земле, за тот же год снимался три-четыре раза!

Очень скоро Хигучак понял, что возделывание земли и собирание зерен
кукурузы намного выгоднее и надежнее, чем охота в лесу с ее опасностями и
неверной удачей.

Теперь семья Хигучака перестала голодать.

Охотник ушел из своего племени, поссорившись с вождем, но встреча с нами
заставила его пойти в селение к своему недругу и рассказать о нас. Лесной
охотник был вспыльчив, но незлопамятен. Таким же оказался и вождь племени,
с интересом отведавший принесенных Хигучаком зерен. Основной пищей
кагарачам служили рыбы.

Акулий Зуб (вождь племени кагарачей) передал через Хигучака приглашение
сынам Солнца посетить селение рыбаков, и мы, нагруженные подарками и
запасом семян кукурузы, отправились к побережью. Нот Кри вызвался заменить
Иву, чтобы ухаживать за больным Гиго Гантом.

Никогда не забыть нам того впечатления, которое произвело на нас море.

Впервые море открылось нам с гор, и мы замерли от восхищения. Беспредельная
искристая равнина сверкала в солнечных лучах, синяя, как здешнее небо.

Потом мы видели море и серым, как тучи, несущиеся над ним, и зеленым, как
сельва, и зловеще черным перед грозой или в шторм. Ветер то покрывал его
серебристой чешуей, то чертил на нем пенные полосы от бегущих волн. Сверху
волны представлялись рябью, напоминая марианскую пустыню, застывшую после
песчаной бури. Но здесь все двигалось и дышало свежестью.

Поражал и неимоверно далекий горизонт, теряющийся в зыбком мареве.

С берега море казалось уже иным. Горизонт был четким. Завораживали волны,
мерно вздымавшиеся вдали пенными гребнями или разбивающиеся о камни у ног.

Рыбаки, смуглые и мускулистые, в набедренных повязках и плащах из кожи
крупных и хищных рыб - акул, встретили нас с суровой приветливостью и
неподдельным интересом.

Тканей у них не было. Они еще не знали хлопка, который люди Толлы
умудрялись выращивать самых разных цветов.

Каждый из кагарачей попробовал зерна кукурузы - разжевывал их, закатывал
глаза и чмокал губами.

Однако не все рыбаки пожелали сменить рыбную ловлю на выращивание
"волшебных зерен".

Нашлось лишь несколько семей, решивших стать, подобно Хигучаку,
земледельцами. Для них нужно было расчистить в сельве поля.

Мы уже знали, как это делают люди Толлы, и помогали вчерашним рыбакам
выжигать в лесу поляны.

Дым поднимался над сельвой. Он ел глаза и был горек на губах, как и труд,
который предстояло вложить в освобождаемые поля.

Ночью над подожженными джунглями поднималось пламя, сливаясь в зарево,
словно предвещавшее восход нового солнца людей Земли.

Вместе с Эрой Луа я смотрел на это зарево и ощущал непередаваемое волнение.
Я думал о будущем.

Эра Луа, касаясь меня плечом, тоже была взволнована, но, может быть, совсем
по-другому.

Но оба мы (что мне, звездоведу, было совсем непростительно!) не
вглядывались в раскинувшиеся над нами звезды, не старались разглядеть среди
них ту, которая уже начинала разгораться, увеличиваясь в яркости, знаменуя
тем трагическое сближение двух планет, которое должны были предотвратить
старшие братья людей по разуму, мариане.

Глава пятая. ПЕРВЫЙ ИНКА.

Итак, Хронику Миссии Разума продолжит уже не Инко Тихий - Кетсалькоатль, а
Кон-Тики, то есть Солнечный Тики, так называют теперь меня. Слово же "инка"
- так произносили здесь люди мое имя - в знак уважения к сынам Солнца стало
означать "человек", а "первый инка" - первый человек общины.

За то время, пока я не притрагивался к рукописи, сделано было очень много.

Общение с людьми теперь было иным. Не страх перед лжебогами, не подчинение
их воле вопреки сложившимся привычкам, а пример достойного поведения,
щедрый результат совместного труда - вот что оказалось сильнее по своему
воздействию, чем первый наш опыт в несчастной Толле.

Цивилизация инков развилась, а вернее, возникла при нас взрывоподобно.
Люди, прежде строившие шалаши из листьев, воздвигали теперь в Городе Солнца
(Каласасаве) прекрасные каменные здания, какие могли бы украсить Толлу. Не
строили они лишь ступенчатых жертвенных пирамид...

Однако не только мариане учили людей, кое-что и пришельцам пришлось
позаимствовать у земян.

На Маре нет водных просторов. Рыбачьи плоты из легчайших стволов с веслами,
удлинявшими руки, поразили нашего инженера Гиго Ганта. Он заметил, что
гребцам приходилось бороться с ветром, задумал использовать движение
воздуха и... изобрел парус, решив передать его людям вместе с марианским
колесом.

- Должно знать, - восстал Нот Кри, - что человек останется человеком, от
кого бы он ни происходил - от фаэтов или от фаэтообразных земных зверей,
только в том случае, ежели будет постоянно нагружать важнейшие мускулы
тела. Колесо принесет несчастье людям, ибо они создадут в будущих
поколениях катящиеся экипажи, разучатся ходить и в конце концов выродятся.
По той же причине не нужен им и парус.

Кара Яр и Эра Луа поддержали Нота Кри. Ива, наивно благоговевшая перед
своим Гиго Гантом, обиделась за него. Мне пришлось принять, может быть, и
ошибочное решение, которое спустя тысячелетия способно удивить будущих
исследователей, которым не удастся обнаружить никаких следов колеса ни в
Толле, ни в заливе Тики-кака (Древние цивилизации Южноамериканского
материка, как установлено, действительно не знали колеса).

Но парус, как мне казалось, не мог повредить людям. Это утешило Гиго Ганта,
и под его руководством инки построили первый парусный корабль (уже не плот,
а крылатую лодку), на котором вместе со своим рыжебородым летали по волнам
вдоль берегов материка.

Эти путешествия способствовали быстрому росту государства инков. Никто не
завоевывал соседние племена. Мореплаватели лишь рассказывали о своей
стране. Молва о благоденствии инков, умеющих выращивать чудо-зерна и
живущих сплоченной общиной, влекла к Городу Солнца ищущих лучшей жизни.

Вероятно, в грядущей истории Земян еще не раз случится так, что легенды о
счастливом крае заставят людей сниматься с насиженных мест и переселяться
целыми селениями и даже народами в поисках воли и счастья. Так случилось
при нас на материке Заходящего Солнца, отгороженного океаном от других
земель.

К бывшим кагарачам постепенно присоединялось все больше и больше
полуголодных племен, промышлявших нелегкой охотой. Они становились
земледельцами, чтобы, и у них труд был столь же щедрым, как у инков,
конечно, обязательный для всех без исключения. Излишки благ оказывались
ненужными. Естественным становилось, что каждый помогал другому, а не жил
лишь своими нуждами. Престарелые уже не умирали, как прежде, около
брошенных костров. Все, кто приходил к инкам, становились равными между
собой, и каждый, уже не голодая, благодаря заботам общины, сам теперь
трудился для нее и полную меру своих сил.

Люди узнали, что сыны Солнца, живущие с инками, научили их добывать из
горных камней металл куда более прочный, чем мягкое золото. Рожденный в
яростном огне, ни был податлив, пока не остывал, и из него можно было
делать не только оружие, но и множество полезных вещей, прежде всего орудия
обработки земли, на которой вырастал дар звезд - кукуруза.

Вокруг государства инков были воздвигнуты бастионы, предназначенные для
защиты от грабительских отрядов Толлы, рыскавших в поисках сердец для
жертвенных камней. В свое время Чичкалан попал в плен к кагарачам, участвуя
в одном из таких набегов. Теперь Чичкалан был главным помощником Гиго
Ганта, первым инженером среди землян, искусный не только в игре в мяч, как
бывало, но и в создании хитрых рычажных механизмов. Неунывающий весельчак,
он не избавился лишь от своей страсти к пульке, варить которую научил даже
инков.

Вместе с ними он строил парусный корабль и вместе с ними плавал в
незнакомом море. Чтобы научить землян правильно ориентироваться по звездам,
нам с Нотом Кри пришлось вспомнить, что мы звездоведы.

Первым звездоведом среди инков стал наш ученик Тиу Хаунак. Он обладал
зрением не менее острым, чем у могучих птиц, разглядывавших землю с
огромной высоты. Высокий, широкоплечий, с выпуклой грудью и гордо закинутой
головой, крючковатым носом и широко расставленными круглыми глазами, он
умудрялся видеть звезды, доступные нам лишь с помощью оптики. Его огромные
руки, будь на них перья, казалось, способны, как крылья, поднять его ввысь.

Он обладал каменной волей и жестким упорством, удивляя нас своей
феноменальной памятью и способностью к математическим вычислениям, от
которых мы, мариане, избалованные вычислительными устройствами, совсем
отвыкли. Собственно, ему, а не нам обязаны инки созданием своего
государства. Если я был "первым инкой", то он был первым из инков. Он
понимал, что процветание его народа основано на дружбе с пришельцами.

Тиу Хаунак поразил меня своими расчетами, сообщив:

- Если время оборота вокруг Солнца трех планет: Вечерней Звезды, Луны - так
называл он Луа - и Земли относилось бы почти как восемь к десяти и к
тринадцати, 225 - 280 - 365 земных дней, то орбита Луны была бы устойчивой,
как камень, скатившийся в ущелье.

- Но орбита ее неустойчива? - осведомился я.

- Да, как камень на краю утеса, потому что на самом деле год Луны равен не
280, а 290 дням. При опасных сближениях Луны с Землей "камень с утеса"
может сорваться.

- Разве сыны Солнца говорили Тиу Хаунаку об опасности предстоящего
сближения планет? - напрямик спросил я своего ученика.

- Тиу Хаунак сам понял, почему сыны Солнца прилетели на Землю и зачем их
братья стремятся на Луну.

Однажды он привел меня на берег моря. Позади высились громады новых зданий.
Впереди расстилался неспокойный простор. Небо хмурилось, ветер доносил
брызги с гребней волн. Я вытер ладонью лицо.

- Мудрейший Кон-Тики, наш первый инка, все же не знает людей, - загадочно
начал он. - Люди становятся лучше от общения с сынами Солнца, но в своей
основе остаются столь же жестокими, как жрецы Толлы.

Порыв ветра рванул наши плащи, сделанные из еще пока грубой ткани,
появившейся у инков. Он продолжал:

- Мудрый Нот Кри объяснил Тиу Хаунаку, что причина кроется в самой крови
людей, в которой таится сердце ягуара.

- Нот Кри придает излишнее значение наследственности. Долг инков так
воспитать своих детей, чтобы сердце ягуара не просыпалось в них Сестра
Кон-Тики Ива все силы отдает такому воспитанию.

- Как ни приручай ягуара, он все равно будет смотреть в лес. Что больше
любви и преданности может дать воспитание? И все же девушка Шочикетсаль
предала и тех, кого любила, и даже свой народ, едва сердце ягуара
проснулось в ней.

В черной туче над морем сверкнула молния. Донесся раскат грома.

- Почему Тиу Хаунак бередит свежие раны друзей?

- Потому что он с тревогой и болью услышал слова Нота Кри о скором
возвращении мариан на родную планету.

Корабль Гиго Ганта с надутыми парусами спешил укрыться в бухте от
начинающегося шторма за уходящей в море недавно построенной защитной
каменной стеной.

- Разве сыны Солнца не научили людей основам добра, знания и
справедливости? - спросил я.

- Этого мало, - с необычной резкостью ответил Тиу Хаунак. - Миссия Разума
никогда не должна закончиться.

- Пришельцы смертны, - напомнил я.

- Все бессмертны в своем потомстве, - возразил Тиу. - Если Кон-Тики женится
на Эре Луа, или Нот Кри на Каре Яр, или же Гиго Гант на Иве Тихой, то любая
эта чета может остаться с инками, дав им в правители своих детей, в крови
которых не будет крупинок сердца ягуара.

Я даже вздрогнул. Он сумел увидеть то, чего я не хотел видеть. Я и Эра Луа!
Нот Кри и Кара Яр! И даже моя сестра Ива с Гиго Гантом!..

Со дней моей марианской молодости я считал себя влюбленным в Кару Яр, хотя
она ни разу не дала мне повода почувствовать взаимность.

А Эра Луа? Не потому ли она участвует в Миссии Разума, чтобы быть рядом со
мной?

Поэты Мара утверждали, что истинно любят не за что-нибудь, а вопреки.
Вопреки всему: обстоятельствам, здравому смыслу. И не за качества характера
или внешность, не в благодарность, не из жалости, не из долга, а в силу
необъяснимой внутренней тяги к другому существу, хотя бы и несовершенному,
которому готовы простить все его недостатки.

Вместе с ближайшими помощниками Чичкаланом, Тиу Хаунаком, Хигучаком и его
старшей дочерью Имой, заботившейся о нашей пище, мы, мариане, жили в одном
из первых воздвигнутых здесь каменных зданий.

Хигучак вбежал ко мне, вырвал из седых волос яркое перышко и бросил его на
пол:

- Горе нам! Прекрасная врачевательница, пришедшая с первым инком к костру
Хигучака, сейчас открыла двери смерти.

Я вскочил, недоуменно смотря на него.

- Ничто не спасет Эру Луа, - продолжал он, топча свое перышко.

Я бросился в покои, которые занимали наши подруги, где Ива и Кара Яр
хлопотали около Эры Луа.

Услышав мой голос, она посмотрела на меня, передавая взглядом все то, что
не могла сказать словами.

- Сок гаямачи, - указал Хигучак на уголки страдальчески искривленного рта
Эры Луа.

Я заметил красноватую пену, словно она до крови закусила губы.

- Сок гаямачи, - твердил Хигучак. - Конец всего живого.

И тут вбежала Има и упала к ногам отца. Тот схватил ее за золотистые волосы.

- Тиу Хаунак рядом со смертью, - произнесла она.

- Сок гаямачи? - свирепо спросил отец.

- Сок гаямачи, - покорно ответила девушка. Отец выхватил из-за пояса боевой
топор.

- Тиу Хаунак! Нет, нет! - твердила Има.

Я стоял на коленях перед ложем Эры Луа и держал ее руку. Ива, приставив к
ее плечу баллончик высокого давления, впрыскивала ей через поры кожи
лекарство. Но ведь от сока гаямачи не было противоядия!

Кара Яр помчалась с другим таким же баллончиком к Тиу Хаунаку.

Има посмотрела на нас с Эрой Луа и завыла раненым зверем.

Я оглянулся на нее. Внезапное просветление помогло мне понять все... Как же
я был слеп! Прав был бедный Тиу Хаунак, сказав мне, что я, "первый инка",
все же не знаю людей!..

Много позже я попытался разобраться в чувствах и мыслях Имы Хигучак.

Чуткая на глухих тропках, с верным глазом и сильной рукой, не знавшей
промаха при метании копья, с простодушным сердцем пришла она из леса в
Город Солнца.

Дочери Солнца научили ее многому, даже умению изображать слова в виде
знаков на камне или дереве, хотя произносить слова ей было куда проще и
приятнее.

С рождения она уважала силу, ловкость, отвагу. Ее воспитание было похоже на
то, которое дает самка ягуара своим детенышам.

Ей непонятны были рассуждения сынов Солнца о доброте, но она ценила
сделанное ей добро.

Когда отец и мать стали выращивать кукурузу, она лишь пожала плечами,
оправив на себе пятнистую шкуру. Охота в лесу казалась ей занятием более
достойным, чем копание в земле и выращивание из травы кустарника.

Има чувствовала себя в лесу не женщиной, а мужчиной. Не всякий воин мог
соперничать с ней в быстроте бега, ловкости и точности удара копьем, умении
читать следы у водопоя. И она болезненно переживала, что мужчины ее племени
не желали признать ее равной себе, считали, что и она должна стать обычной
женой, матерью, рабой своего мужа.

И вот такой девушке повстречался белокожий бородач, безмятежно уснувший на
пороге ее хижины, не остерегаясь копья. Он ср