и их взглядами.

Что-то ждет их при новом владыке смертных, который спустился к ним с неба и
не хочет, чтобы жертвами cмягчали его гнев?

Неожиданности последовали одна за другой.

Каждый день глашатаи ревом морских раковин созывали народ к подножию
пирамиды Ночи и сверху звучал голос одного из белых богов, который
отличался своим ростом, имел рыжую бороду и четыре глаза. Он передавал
повеления Кетсалькоатля, которые обязаны были выполнять все. Повеления эти
ошеломляли, приводили в трепет одних и в неистовую радость других. Однако
пугали они одинаково всех. Невозможно было разобраться в новом порядке,
который устанавливал белый бог.

Прежде всего бородатый бог-великан, поднеся к губам волшебную раковину,
объявил, что упраздняется рабство.

- Рабство противно самой натуре человека и недостойно его ума, возвысившего
людей над всем остальным животным миром, - громоподобно гремел через
раковину голос бога-помощника. - Ни в лесах, ни в пустыне, ни в водах не
найти живых существ, которые заставили бы других, себе подобных, трудиться,
сами ничего не производя. Не будет так отныне и среди людей Земли.

Опять он сказал "людей Земли", а не "людей Толлы". Собирались ли: боги
завоевать все окрестные пленена?

- Труд отныне будет обязателен для всех, - продолжал бог-великан. - И
прежде всего для владыки смертных, для самого Кетсалькоатля. Он первым
подаст всем пример. Ему отводится поле, которое он станет возделывать,
чтобы вырастить хлопок и пшеницу. А если трудиться станет сам бог, то что
ожидает тех, кто откажется от труда?

- Смерть! - послышалось из толпы, стоящей у подножия пирамиды.

- Кетсалькоатль упраздняет насильственную смерть и как наказание, и как
мщение, - снова удивил людей вещающий бог. - Ее заменит изгнание из города
Толлы. Не пожелавшие трудиться в городе будут отправлены в сельву, где им
все равно придется трудиться, чтобы не погибнуть. Труд станет обязательным
для всех.

Люди уходили с площади потрясенные.

Вожди возмущались, хватались за оружие. Но бог был богом, к тому же и
владыкой смертных. Приходилось смиряться.

Толпы освобожденных рабов заполняли площадь перед дворцом владыки, чтобы
песнями, плясками и ночными кострами воздать ему хвалу.

Начались невиданные прежде работы: прокладывались дороги, выжигалась и
вырубалась сельва, чтобы подготовить поля хлопка и пшеницы, сооружался
дворец белого бога, венчающий собой самую высокую пирамиду.

Великий Жрец Змея Людей сидел в храме Неба на вершине старой пирамиды. Сюда
уже не приводили никаких пленных, он не бросал ни одного горячего сердца на
желтое блюдо, не ощущал на губах вкус свежей крови. Он сам жил в страхе за
себя и тщетно вызывал свою тайную дочь Мотылька. Она не появлялась.

Однажды с вершины пирамиды он увидел ее, поразившись происшедшей в ней
перемене. Волосы ее, ставшие когда-то в час горя серебряными, вновь обрели
свой былой черный с отливом цвет.

Змея Людей не знал, что богини, одна из которых была жрицей Здоровья,
снабдили ее какими-то снадобьями, которые вернули девушке молодость.

Люди Толлы увидев Мотылька, как прежде, юной, уверовали в чудо, которое
совершил. Кетсалькоатль, и прониклись к нему еще большим священным трепетом.

Указы Кетсалькоатля снова и снова оглашались богом-великаном с вершины
пирамиды Ночи, с которой жрецы прежде наблюдали звезды. И каждый новый указ
все больше повергал в ужас суеверных людей Толлы.

Бог-великан объявил, что Кетсалькоатль отменил всякие войны.

- Никогда больше война не будет способом решения споров между племенами, -
вещал рыжебородый бог. - Как равны отныне между собой люди Толлы, так равны
между собой и все людские племена. Пусть живут они в мире, никогда не
применяя насилие и руководствуясь в своей жизни только, справедливостью.

И еще объявил бог-великан, что Кетсалькоатль освободил от труда
престарелых, равных возрастом его отцу. Их будут кормить и уважать все, кто
моложе их.

Город Толла кипел: днем работой, вечером весельем, а ночью скрытым
недовольством. Каково было знатным горожанам признать былых рабов равными
себе, а воинам - потерять все привилегии?

Простой люд, бывшие рабы и ремесленники возводили по указаниям богов
великолепные постройки. Бывшие воины и военачальники, которых впервые
заставили что-то делать, пока подчинялись, но смотрели исподлобья.

Белый бог с малым числом волос на голове, наблюдавший за жизнью в городе,
говорил Кетсалькоатлю на чужепланетном языке:

- Не может быть, чтобы невежественные туземцы могли так сразу отказаться от
вековых жестоких привычек и принять общественный строй, требующий высокого
самосознания каждого члена общества.

- Надо просвещать их, - решил Кетсалькоатль.

И он собрал у себя молодых людей (из знатных семей, которые уже учились
письменам) и жрецов, приобщенных к знаниям, всех, кроме Змеи Людей, не
пожелавшего или не решившегося явиться, и стал передавать им удивительные
знания о небе и вещах.

Змея Людей по ночам выслушивал донесения своих былых приближенных об этих
занятиях и мрачно смотрел на затянутое тучами небо без звезд.

Его тайная дочь все не приходила к нему. Но он ждал ее.

Глава вторая. КОГТИ ЯГУАРА.

И Мотылек все-таки пришла к отцу.

С перекошенным смуглым лицом, с ниспадающими на плечи прямыми черными
волосами, с горящими гневом глазами, она чем-то напоминала ягуара, готового
защищать свое логово.

Она легко поднималась по высоким ступеням пирамиды, которые доставали ей до
бедра.

Жрецы в черных хламидах, не позволявшие ей взойти на пирамиду в день
принесения в жертву ее Топельцина, сейчас молча наблюдали за ней, стоя, как
изваяния, через каждые пять ступеней.

Только раз оглянулась Шочикетсаль на дворец владыки, где обитали белые
боги, и рот ее искривился, обнажив острые зубы.

Великий Жрец Змея Людей вышел к ней навстречу. Искусно сделанная из его
пропитанных кровью волос прическа в виде змеи с раскрытой пастью чем-то
напоминала лицо разъяренной женщины.

Поднимаясь, Шочикетсаль снова и снова переживала оскорбительную сцену
последнего свидания с Топельцином.

Да полно! С Топельцином ли?

Не было большего счастья, чем снова обрести погибшего возлюбленного.
Мотылек слишком хорошо помнила встречу в сельве: протянутые к ней руки,
ласковые слова и любимые ею голубые глаза, которые когда-то закрылись навек
и вдруг теперь с прежней нежностью вновь смотрели на нее.

Но как ни была счастлива в тот миг Мотылек, она оставалась дочерью своего
первобытного зоркого народа, чуткой ко всякой опасности.

Даже в минуту безудержного счастья заметила Шочикетсаль белую богиню,
которая отвернулась, чтобы скрыть рыдания.

Мотылек ничем не выдала себя ни тогда, ни позднее.

Топельцин, даже став белым богом Кетсалькоатлем, не сумел все прочесть в ее
сердце. Да, может быть, и она сама не до конца понимала себя. Но где-то в
самом далеком тайнике ее сердца шевельнулась тревога.

Женщина всегда раньше мужчины разгадает соперницу, даже если это богиня.

Богиня справилась с собой, но только справилась! Мотылек отлично поняла
это, потому что от нее не ускользал ни один взгляд Эры, украдкой брошенный
на Кетсалькоатля.

Две другие богини были ясны. Одна из них любила Кетсалькоатля, но как
сестра. Другая никого не любила, холодная, подобно камню, политому водой.
Мотылек боялась ее. А богиню Эру она не боялась и позволила ей волшебным
снадобьем вернуть цвет молодости своим полосам.

Чутьем дикарки она угадывала, что эта богиня не способна сделать ей зло.

Но Кетсалькоатль!

Став вместо Гремучего Змея владыкой смертных, он должен был бы тотчас же
жениться на своей былой возлюбленной, выполнить данное ей еще до своей
смерти обещание. Шочикетсаль считала это само собой разумеющимся и
нетерпеливо ждала.

Однако вернувшийся с неба Топельцин вовсе не проявлял того пыла, который
владел им в былое время.

Терпение у Шочикетсаль истощалось. Неужели небо, где он провел так много
времени, разъединило их?

Мотылек была земной женщиной, в жилах которой текла неукротимая дикая
кровь. Небо жрецов с их сказками было для нее чуждым и недосягаемым. Не в
эти сказки полагалось верить. А вот богиня Эра, не умеющая скрыть своих
чувств к Топельцину, это была уже не сказка, а сама жизнь, близкая и
понятная. Шочикетсаль, как женщина, видела в ней соперницу.

И Мотылек возненавидела богиню Эру, была готова разорвать ее когтями.

Шочикетсаль, кипя ревностью и негодованием, решилась наконец на прямое
объяснение с Кетсалькоатлем. Она хотела знать, почему тот не берет ее себе
в жены.

Шочикетсаль застала Кетсалькоатля в зале с коврами из птичьих перьев. Он
только что отпустил своих учеников.

Увидев Мотылька, он улыбнулся, встал со шкуры ягуара и сделал несколько
шагов ей навстречу.

Сердце замерло у Мотылька, кровь бросилась в лицо, голос перехватило, но
она все-таки робко вымолвила:

- Позволит ли великий бог Кетсалькоатль называть себя, как прежде,
Топельцином?

- Мотыльку? Ну конечно, - ласково сказал белый бог и протянул к ней руки,
как тогда, в сельве.

- Разве Топельцин не видит, что счастье вернуло его Мотыльку былой цвет
волос?

- Топельцин рад, что видит Мотылька прежней.

- Но почему он сам не прежний?

- О чем говорит Мотылек?

- Почему Топельцин не показывает Мотыльку звезд на небе? Почему не
прикасается губами к ее коже, чтобы радость волной пробежала по всему ее
телу?

- Если бы Топельцин считал себя вправе так поступить! Если бы он мог! - с
горечью воскликнул белый бог.

- Разве Топельцин, или бог Кетсалькоатль, не имеет права на все, чего
только пожелает?

- Пусть прекрасная Мотылек простит гостя неба, что он только сейчас
решается рассказать ей все о себе.

- Разве Мотылек с вершины пирамиды не возвестила народу всего, что можно
было сказать о белом боге и его спутниках?

- Мотылек должна понять, что тот, кого она провозгласила вернувшимся ее
возлюбленным, не может воспользоваться ее ласками, предназначенными
другому, давно погибшему юноше.

Мотылек содрогнулась.

- Богиня Эра, подарившая Мотыльку былой цвет волос, - продолжал
Кетсалькоатль, - давно настаивала, чтобы гость с неба рассказал Мотыльку
всю правду, ибо она женщина и своей заботой о жизни может помочь и людям, и
гостям неба.

Бешенство овладело Мотыльком. Она плохо понимала Кетсалькоатля. До ее
сознания дошло лишь то, что он говорит по велению богини Эры и отказывается
от любви Мотылька.

А Кетсалькоатль закончил:

- Гость с неба хорошо понимает Мотылька и ее жажду любви, потому что он и
сам познал горе неразделенной любви.

Девушка уничтожающим взглядом смерила бога Кетсалькоатля:

- Бог Кетсалькоатль не может так говорить! Какой же он тогда бог!

- Сын Солнца вовсе не бог, - мягко сказал Кетсалькоатль, - и вовсе не твой
когда-то погибший возлюбленный Топельцин. Сын Солнца лишь случайно похож на
него чертами лица. Это нелегко объяснить Мотыльку. Она должна понять, что у
людей Толлы и у тех, кто живет на далекой звезде Мар, откуда прилетели
гости неба, одни и те же предки, происходящие с еще более далекой звезды,
которая погибла в яркой вспышке. Остались только ее сыны, гостившие на
Земле и Маре. И люди, и мариане (гости с неба), и фаэты (так звались
обитатели погибшей Фаэны) - все они сыны Солнца. Людям Земли предстоят
тяжкие испытания. Их братья по Солнцу, зная об этом, прилетели со звезды
Мар, чтобы разделить с людьми их тяготы и научить тому, что достигнуто
разумом другими сынами Солнца.

Мотылек не могла понять всего сказанного. Она была женщиной, отвергнутой
женщиной. И только это она поняла. Не веря себе, она произнесла:

- Значит, Кетсалькоатль вовсе не Топельцин?

- Увы, нет. Потому гость неба и не может подарить Мотыльку радость любви, -
грустно сказал Кетсалькоатль.

- Это неправда! - вскричала Шочикетсаль, гневно сверкнув глазами. - Просто
жалкий Кетсалькоатль слепо выполняет волю белой богини, отрекаясь не только
от былой любви, но даже и от собственного имени Топельцина!

Белый бог растерянно стоял посреди зала, с удивлением рассматривая
разгневанную девушку Земли. Неужели он ошибся, рассчитывая найти ее
поддержку ценой всей правды, пусть горькой для нее, но истинной?

Мотыльку вовсе не нужна была такая истина! Слова белого бога лишь
подсказали ей план мести. Если ее отвергли, то виновники, богиня Эра и
неверный Топельцин, горько поплатятся!..

Взбешенная Шочикетсаль выбежала из дворца и кинулась к ступеням пирамиды
бога Ночи, чтобы найти там отца. Она была его тайной дочерью, ибо Великий
Жрец, служа богам, в своей святости не мог иметь ни жены, ни детей.
Конечно, все знали, что Шочикетсаль его дочь, но, чтобы сохранить видимость
священной чистоты Великого Жреца, ее назвали тайной дочерью. Этим было
сказано все, приличия соблюдены, и положение девушки обретало высоту,
достойную ее тайного (хотя для всех к явного) отца.

... Змея Людей с плохо скрываемой радостью выслушал дочь, поведавшую ему о
неслыханном оскорблении, нанесенном ей, женщине высшего положения в Толле.
Ею пренебрег тот, кому она готова была отдать сердце не только в
переносном, но и в прямом смысле, когда рвалась на пирамиду, чтобы лечь с
ним рядом на жертвенный камень.

У Великого Жреца зрел план. Шочикетсаль готова объявить с вершины пирамиды,
что так называемый Кетсалькоатль вовсе не бог и уж никак не Топельцин, а
всего лишь ловкий обманщик. Он должен быть лишен власти, его безрассудные
указы отменены, и в честь возвращения к истинным богам на жертвенных камнях
будут вырваны сердца у всех белых бродяг, явившихся из сельвы, а также у
всех их сообщников, призвавших их власть.

Взывая к истинным богам (в которых он не верил), Змея Людей приказал дочери
во всем повиноваться ему и в нужный миг сказать с вершины пирамиды всю
правду о ЛжеТопельцине.

Шочикетсаль с поникшей головой слушала хриплый голос жреца. Тот заметил,
как передернулись у нее плечи.

Он замолчал и задумался.

Так ли просто получится то, что предложила ему дочь? Она женщина, ей важно
лишь скорее разоблачить обманщика, оскорбившего ее чувства. У Великого
Жреца цели должны быть более возвышенными и далекими, а пути их достижения
самыми надежными.

Пока Змея Людей размышлял, его тайная дочь не могла найти себе места.

- Пусть Великий Жрец прикажет жрецам протрубить в морские раковины, пусть
созовут они к подножию холма народ, - требовала она.

Змея с разверзнутой пастью на голове жреца качнулась, хриплый голое жреца
снизился до шепота:

- В Мотыльке говори" сейчас только ярость женщины, выпустившей когти
ягуара. Нельзя думать, что все обойдется гладко и хорошо, едва она
произнесет свою свирепую речь. Ловкий Кетсалькоатль освободил множество
рабов, которые теперь заполняют улицы Толлы. Им не захочется снова стать
рабами. Ремесленники и художники заняты на новых постройках. Им выгодно
закончить начатое, а не низвергать того, кто призвал их творить. Нечего
говорить о возделывателях злаков. Они только и думают, что о новых полях,
которые выжигают для них в сельве. Им тоже едва ли захочется верить
разъяренной женщине.

- Что же хочет тайный отец Мотылька? Чтобы она простила смертельные
оскорбления, чтобы позволила белому богу взять себе в жены бледную
обманщицу, которую все считают богиней?

- Пусть не кипит Мотылек огненной рекой, пусть помнит, что она тайная дочь
Великого Жреца Змеи Людей. Лжебог Кетсалькоатль, святотатственно
запретивший древние священные обряды, должен быть свергнут и распластан на
жертвенном камне. Боги, желая наказать кого-либо, лишают его рассудка. Так
они поступили и с белыми обманщиками. Потеряв от вкуса власти всякий разум,
они отменили войны, заставили отважных заслуженных воинов трудиться, как
презренных рабов. В этом и заключена гибель лжебогов. Город Толла стал
беззащитным. Змея Людей никому не доверит того, что сможет сделать только
он сам. По тайным тропкам пройдет он сквозь сельву и найдет кочующих
варваров, никогда не строящих домов, а перевозящих свои жилища с места на
место. Для них набеги на каменные города - дело удали, дома и храмы -
презрение, смерть врагов - радость, гибель соратников - честь. Змея Людей
приведет в безоружную Толлу северных дикарей. Пусть они разграбят город
камней, убьют горожан и даже воинов, которые успеют схватиться за брошенное
оружие. Неприкосновенными останутся лишь пирамиды храмов, где снова в
усладу богам польется кровь человеческих жертв, которая искупит все
несчастья народа Толлы.

Мотылек содрогнулась:

- Великий Жрец хочет, чтобы северные варвары разграбили город, убили
мужчин, женщин, детей?

- Великий Жрец договорится с вождем варваров, чтобы всех пленных из прежних
рабов передали бы жрецам для принесения их в жертву богам. В их числе
окажутся и белые бродяги. Тайная дочь Великого Жреца будет отомщена.

Отец заметил мрачный огонь в глазах Шочикетсаль и нахмурился:

- Жрецы станут охранять тайную дочь Змеи Людей. Белым бродягам из дворца
владыки, где они почивают на коврах из птичьих перьев, не дотянуться сюда.
Когда падет город Толла и запылают дома горожан, жрецы звуками морских
раковин созовут на площадь и варваров-победителей, и побежденных людей
Толлы. Вот тогда Шочикетсаль скажет всю правду о Кетсалькоатле. Все статуи
его будут разбиты, имя его будет стерто со всех памятников, которые ныне
спешат ему соорудить.

- Кровь, - сказала Мотылек.

- Кровь солена на вкус и горяча, когда стекает с сердца. Она пьянит, как
пульке, и она искупает все. Этими вот руками Великий Жрец за свою долгую
жизнь служения богам вырвал из груди жертв и бросил на золотое блюдо больше
сердец, чем бьется сейчас у всех жителей города Толлы.

Мотылек слушала с поникшей головой.

- Змея Людей уйдет под покровом ночи, - сказал ее отец. - Жрецы будут
охранять его дочь, и горе ей, если она не дождется отца. Ее сердце ляжет
первым на тоскующее по крови нетускнеющее блюдо.

Краска залила смуглое лицо Мотылька.

- Шочикетсаль сама просила в свое время сделать это! - с вызовом и
презрением бросила она.

- Богам угодна даже поздняя жертва, - с загадочным ехидством сказал Змея
Людей и скрылся в тайниках храма.

Подземный ход должен был вывести его прямо в сельву. Перед путешествием ему
пришлось впервые за много лет отмочить свои спекшиеся волосы. Это было
трудно, потому что кровь, смешанная с соком аки, предохранявшим ее от
разложения, стала каменной. Но все же в конце концов искусно сделанная змея
исчезла с его головы. Никто не должен был узнать жреца.

Мотылек вымеряла шагами площадку для наблюдения звезд.

Перед нею расстилался город Толла. Прямые, как лучи солнца, улицы.
Великолепные ступенчатые пирамиды в центре зеленых прямоугольников.
Роскошные каменные дворцы внизу. Извилистая синяя змея реки, словно
улегшейся меж строений города. А вдали зеленый простор непроходимой сельвы.

Может быть, по ней уже крадется одному ему известными тропами Великий Жрец,
чтобы оружием варваров вернуть силу поверженным богам и помочь оскорбленной
женщине жестоко отомстить белому бородатому пришельцу и его бледной
подруге, не сводящей с него влюбленных глаз.

При одной мысли об этом Шочикетсаль содрогнулась. Сейчас она готова была в
самых страстных и гневных словах разоблачить ЛжеТопельцина, отдать его на
растерзание толпе, бросить на жертвенный камень...

Но сможет ли она это сделать, когда внизу, среди дымящихся развалин, в
дикой оргии будут неистовствовать дикари?

Глава третья. ОГОНЬ НЕБЕСНОЙ ЧАШИ.

Исступленное улюлюканье, вопли боли и ужаса, стоны умирающих, топот сотен
ног, стук оружия, визг женщин, плач детей - все это смешалось в дикую
какофонию.

Трупы убитых и тела раненых завалили улицы. Размалеванные краской воины
перебирались через эти жуткие препятствия, пиная ногами мертвых,
приканчивая копьями еще живых.

Они врывались в дома, громя все внутри, поджигая мебель и дорогие циновки,
разбивая бесценные статуи. Горожан, пытавшихся спастись в дальних комнатах,
запирали там, а в окна забрасывали горящие факелы.