--
разумеется, это  будет быстротечное, временное преимущество, но преимущество
существенное, досадное.  Назовем  это временным самообольщением. Однако факт
есть факт: если мы,  христиане, вдруг обретаем частицу подлинного креста, на
коем  был  распят  Спаситель,  это  вдохновляет  нас,   подхлестывает   наше
религиозное  рвение,  стимулирует  вспышку  особенно   ревностного  служения
Господу.  Быть может, это  постыдная  потребность --  так грубо пришпоривать
веру,  но человек слаб.  Впрочем,  вы  наверняка не раз  наблюдали  подобный
феномен. Назовем его потребностью время от времени освежать вдохновение.
     Шульд рассмеялся:
     -- Так или иначе они слепо поверят в подлинность всего, что ни нарисует
Тибор. Результат будет один и тот же при любом ходе событий.
     "Этот человек  втайне  хочет,  --  подумал Пит, -- чтобы я признал, что
верю в Господа Гнева и страшусь его. Не дождетесь".
     -- Если  бы  речь  шла  не  о  Люфтойфеле,  нам  было  бы действительно
наплевать, видел художник свой оригинал или нет, -- сказал Пит.
     -- Почему же это?
     --  Потому  что  мы, христиане,  воспринимаем  все  это  как чудовищное
кощунство,  как издевку  над самим понятием Господа Всевышнего  --  в  нашем
понимании того,  что  такое  Бог. Ведь  они обожествили не  просто какого-то
человека, что  было бы  заурядной ересью, -- нет,  они поклоняются как  Богу
человеку, который является причиной всех наших нынешних несчастий, человеку,
которого вы сами называете нелюдем, выродком рода человеческого.
     Шульд с треском переломил еще одну сухую ветку.
     -- Не спорю. Для этого выблядка и куча навоза слишком роскошная могила,
а они ему поклоняются. Так  что я понимаю вашу позицию.  Что же  вы намерены
предпринять?
     --  Используйте  нас  для  прикрытия,  --  сказал  Пит,  --  как  вы  и
планировали. Найдите его. Подойдите настолько близко,  чтобы удостовериться,
что это именно тот человек. И скажите Тибору,  что  вы ошиблись; дескать, не
он. После  этого  наши  пути  расходятся.  Мы пойдем  дальше  искать.  А  вы
останетесь или пройдете с нами какое-то время, а потом вернетесь  -- как вам
будет  удобнее.  И  сделаете  то,  что  должны   сделать.  Таким  образом  с
Люфтойфелем будет покончено раз и навсегда.
     -- А вы что будете делать?
     --  Не знаю.  Пойдем с  Тибором дальше. Возможно,  найдем какого-нибудь
суррогатного Люфтойфеля.  Но так или  иначе  подлинного  лица Люфтойфеля  на
фреске не окажется.
     -- Так,  значит, вот вы  зачем следуете  за  художником! Не только  для
того, чтобы оберегать его от превратностей путешествия?
     -- В какой-то мере и с желанием оберегать его. Шульд снова рассмеялся.
     -- Вопрос в том, на что вы готовы пойти в своем рвении  помешать Тибору
увидеть настоящего Люфтойфеля? На все -- вплоть до насилия?
     Пит поднатужился и в свою очередь переломил толстую сухую ветку.
     -- Считайте как хотите, -- сказал он. -- Я ничего не говорил.
     -- Похоже,  выполняя  свою работу,  я  оказываю невольную  услугу вашим
товарищам.
     Может быть.
     --  Жаль, что я не  догадался  об этом раньше. Если работаешь сразу  на
двух господ, разумнее брать плату с обоих.
     -- У христиан пустые кошельки,  --  промолвил Пит.  --  Но  я не забуду
поминать вас в своих молитвах.
     Шульд потрепал его по плечу.
     -- Вы симпатичный парень,  Пит, -- сказал он. -- Ладно, сделаем, как вы
предлагаете. Тибор ни о чем не узнает.
     -- Большое спасибо.
     "Что за этим беспечным цинизмом? -- думал Пит, когда они возвращались к
тележке с охапками хвороста. -- Что вас  вдохновляет  на  действия, господин
охотник?  Жажда  наживы,  которой  вы  нарочито  бравируете?  Или  утробная,
искренняя ненависть? Или что-то иное?"
     В сумраке раздался  заливистый лай. Шульд отшвырнул ногой Тоби, который
накинулся на него с явным намерением укусить. Тоби мог просто не разобраться
в темноте, но Шульд сказал в сердцах:
     -- Проклятая собака! Она ненавидит меня.
Глава 16
     В лунном свете Пит Сэндз вынул из-за  пазухи  передатчик. Пит находился
на полянке между кустами примерно в четверти мили от их ночного лагеря.
     "Ловко обделано. Шульду  и в голову не придет, чем я тут  занимаюсь. Он
воображает, что я, согласно  договоренности, ушел  просто прогуляться и дать
ему возможность потолковать по душам с Тибором".
     Пит надел наушники и включил передатчик.
     -- Отче Абернати, -- сказал он в микрофон, -- это Пит  Сэндз.  Вы  меня
слышите? Прием!
     Потрескивание, потом внятный голос:
     -- Привет, Пит. Это Абернати. Как твои дела?
     -- Я нашел Тибора.
     -- Он знает, что ты рядом?
     -- Больше  того,  мы теперь вместе путешествуем. Сейчас я  на некотором
расстоянии от нашего ночного лагеря.
     -- О! Так ты присоединился к нему? Каковы же твои дальнейшие планы?
     --  Они  усложнились, -- ответил Пит. --  С нами  еще один человек, его
зовут Джек  Шульд.  Я  повстречался  с ним  вчера. Он спас  мою жизнь  --  в
буквальном смысле.  Он,  похоже,  очень  точно  знает,  где в данный  момент
находится Люфтойфель, и взялся проводить нас к нему. Возможно, уже завтра мы
увидим Люфтойфеля.
     Пит улыбнулся, заслышав нервное сопение своего невидимого собеседника.
     --  С этим человеком  я заключил сделку. В последний момент он  сделает
вид, что перед нами не Люфтойфель, что произошла ошибка. Таким образом, мы с
Тибором и после этой встречи будем продолжать поиски.
     -- Погоди,  Пит. Я ничего не  уразумел из твоих  слов.  Зачем вы вообще
идете к месту, где обретается Люфтойфель? Не проще ли пойти другой дорогой?
     -- Ну, -- уклончиво произнес Пит, -- этот человек хочет  иметь компанию
по  дороге  туда. А  взамен  пообещал  мне сделать  вид, что  он  не  узнает
Люфтойфеля.
     --  Пит, ты что-то недоговариваешь! В твоем рассказе концы с концами не
сходятся. Ну-ка, выкладывай все остальное!
     -- Ладно, достопочтенный отец. Этот человек, который с нами третьим, он
наемный убийца и идет, чтобы убить Люфтойфеля.  Он считает, что ему более  с
руки явиться в одной компании с  беспомощным калекой -- чтобы прежде времени
не насторожить Люфтойфеля.
     --  Пит!  Ты  якшаешься с наемным  убийцей! Тем  самым  ты  становишься
соучастником преступления!
     -- В  общем-то, нет.  Я  не  одобряю  убийство. Мы с вами уже  говорили
прежде на  эту  тему.  Но мой  новый знакомый  имеет даже  законное право на
убийство -- в качестве палача. Он работает на полицию -- по  крайней мере он
мне  так  говорит,  и я склонен  верить ему. Как бы то ни было, я не в силах
помешать ему,  даже если бы захотел. Вы бы раз взглянули на него  и сразу бы
поняли, почему я так говорю. Я думал, вы будете счастливы узнать...
     --...о готовящемся убийстве? Пит, мне все это совершенно не нравится.
     -- Тогда предложите что-нибудь другое, сэр.
     -- А  вы не можете  убежать от этого  Шульда? Скажем, потихоньку удрать
этой ночью? И продолжайте себе путешествие -- но уже вдвоем.
     -- Вы  опоздали с вашим советом. Тибор не станет  сотрудничать со мной,
если я не выдвину предельно убедительную причину, а такой причины я не вижу.
Он всей душой поверил  в то, что Шульд укажет ему потребного человека.  И  я
уверен, что теперь он ни за какие блага на свете не убежит вместе со мной. К
тому же от Шульда так просто  не убежишь. У него собачье чутье -- он бывалый
охотник.
     -- А ты  сможешь предупредить  Люфтойфеля  об опасности, когда вы с ним
повстречаетесь?
     -- Нет, -- сказал Пит. --  Зря я,  что  ли, так старался? Я сделал все,
чтобы Тибор  или вообще не встретил Люфтойфеля, или увидел его  мельком -- и
никогда  не узнал,  что  был рядом с  настоящим Люфтойфелем...  Вот  правда,
нравится она вам или нет.
     -- Я лишь пытаюсь уберечь тебя от большого греха.
     -- Не считаю это таким уж большим грехом.
     -- А я опасаюсь, что это будет смертельный грех!
     --  Ладно, дальше мне  придется  действовать  по  обстоятельствам,  без
подсказки. Я доложу вам, когда все кончится.
     -- Постой, Пит! Послушайся меня! Любыми способами постарайся расстаться
с Шульдом. Если бы не этот тип, ты бы и на пушечный выстрел не приблизился к
Люфтойфелю. Ты не будешь нести ответственность за поступки Шульда лишь в том
случае, если  тебя не будет рядом с ним и ты никак не сможешь удерживать его
или  потакать ему.  И с моральной, и с практической  точек зрения тебе лучше
держаться подальше от него. Беги прочь! Беги как от чумы!
     -- И бросить Тибора?
     -- Тибора, конечно же, бери с собой.
     -- Не считаясь с его желанием? То есть похитить, что ли?
     Молчание. Потрескивание  в  передатчике.  Наконец  нерешительный  голос
Абернати:
     -- Не знаю, что  конкретно тебе посоветовать. Сам решай.  Но  ты должен
найти способ покинуть Шульда.
     -- Что  ж, я  помозгую  над  этим,  --  сказал  Пит.  --  Однако  очень
сомневаюсь, что сумею придумать что-нибудь подходящее.
     -- Буду продолжать молиться за тебя, -- ответил отец Абернати. -- Когда
ты свяжешься со мной снова?
     -- Думаю, завтра вечером. Вряд ли я смогу выйти на связь в течение дня.
     -- Хорошо. Буду ждать. Спокойной ночи.
     -- Спокойной ночи.
     Обычные  помехи сменились ровным шуршанием. Пит  выключил  передатчик и
сунул его за пазуху.
     --  Тибор,  --  говорил  Шульд,  помешивая  угли  в  костре.  --  Тибор
Макмастерс на пути к собственному бессмертию.
     -- А? -- переспросил  Тибор.  Он  рассеянно  смотрел на  пляшущие языки
пламени, где  ему чудилось  лицо  девушки по  имени Фэй  Блейн, которая была
более чем добра к нему в прошлом.
     "Если  бы Он оставил  мне  руки и  ноги, -- думал Тибор,  -- я  бы  мог
вернуться и  показать ей истинную  силу  моих чувств к ней. Я смог бы обнять
ее, пробежаться  пальцами  по  ее волосам, ощутить  подушечками пальцев  все
изгибы ее тела. А она  бы мне позволила  касаться себя  --  везде. Я  был бы
подобен всем нормальным мужчинам. Я бы..."
     -- А? -- повторил он.
     -- Бессмертие  в памяти потомства,  -- сказал Шульд, --  куда  лучше  и
надежнее  физического  потомства,  потому  как  наши  отпрыски  имеют дурное
свойство разочаровывать  нас, обижать и покрывать нас стыдом за их поступки.
Но живопись --  "внучка природы,  так как  все  видимые вещи были  порождены
природой и от этих вещей родилась живопись".
     -- Не улавливаю вашей мысли, -- сказал Тибор.
     -- "Если поэт свободен в изобретениях, как  и живописец, то его выдумки
не  доставляют такого  удовлетворения людям,  как картины. Ведь  если поэзия
распространяется  в словах на фигуры, формы, жесты и местности, то живописец
стремится собственными образами форм подражать этим формам в природе. Теперь
посмотрите,  что  ближе  человеку:  имя человека  или  образ  человека?  Имя
человека меняется в разных странах, а форма изменяется только смертью".
     -- Теперь кое-что понимаю.
     -- "И если  поэт  служит чувству  путем  слуха, то живописец  --  путем
глаза, чувства более достойного".  Леонардо да Винчи начертал это в одной из
своих  записных книжек. И, по-моему, это очень верные слова.  Они и к нашему
случаю отлично подходят. Вас, Тибор  Макмастерс,  будут помнить не благодаря
цепочке  ваших  курносых потомков, которая, быть  может,  протянется до края
вечности,  но  за   дерзновенную   попытку  запечатлеть  образ  другого   --
бессмертный облик уникальной пластической формы. И  вы будете отцом видения,
которое  вознесено  над  самой природой,  которое выше дольней  природы, ибо
имеет  природу божественную. Из всех  людей вы один  избраны  для бессмертия
такого масштаба.
     Тибор кротко улыбнулся.
     -- Да, на меня возложили немалую ответственность, -- промолвил он.
     --  Вы  очень  скромны, -- сказал  Шульд.  --  И  довольно  наивны.  Вы
полагаете,  вас  избрали  лишь  потому,  что,  когда Служители  Гнева решили
расписать церковь, вы случились под рукой и лучше вас художника в городке не
было? На самом  деле причина кроется совсем  в  другом.  Поверите ли вы мне,
если я скажу, что церковь в Шарлоттсвилле, штат Юта, была избрана местом для
фрески только потому,  что  вы живете именно в этом  городе? Поверите ли  вы
мне, что ваш город был избран потому, что вы являетесь величайшим художником
среди ныне живущих?
     Тибор  резко повернул голову в сторону охотника и  какое-то время молча
смотрел на него.
     -- Отец Хэнди ничего подобного мне не говорил, -- произнес он наконец.
     --  Отец  Хэнди выполняет приказы  своего  церковного  начальства,  над
которым есть еще более высокое начальство.
     --  Опять я не очень понимаю вас, --  сказал Тибор. -- Откуда вы можете
все это знать?
     Шульд  усмехнулся и молча  сверлил взглядом калеку  -- надменно вскинув
голову, полуприкрыв глаза. Казалось, его лицо колышется в отблесках костра.
     --  Потому что я первоисточник всех приказов. Я  хотел,  чтобы вы стали
моим  главным  художником.  Я глава истинной веры. Я глава Церкви Служителей
Гнева.
     -- Ну и ну! -- ахнул Тибор.
     -- Да, это  правда,  --  сказал Шульд.  -- По  понятным причинам  я  не
торопился открыть это. Мне не хотелось говорить при Пите Сэндзе.
     -- Шульд -- ваша настоящая фамилия? -- спросил Тибор.
     --  Имя  человека  меняется  в  разных  странах.   Фамилия  Шульд  меня
устраивает.  Я  присоединился  к  вам  в  вашем  Странствии,  ибо хочу лично
проследить за  тем, чтобы вы не обознались и  нашли нужного человека.  А Пит
Сэндз, несомненно, постарается обмануть  вас. Такие у него инструкции  -- от
его начальства.  Но я позабочусь о том, чтобы он вас не  провел. Я укажу вам
Люфтойфеля -- когда придет время. И  как бы ни старалась Ветхая Церковь,  ей
не удастся помешать нам. Можете быть спокойны на этот счет.
     -- Я с самого  начала  нутром почувствовал, что вы не тот, за кого себя
выдаете, -- сказал Тибор.
     Ему теперь и  в  самом  деле казалось,  что  он чуть  ли  не с  первого
мгновения угадал в незнакомце  Служителя Гнева  высокого ранга. Но чтобы это
был сам...  нет, об этом  и  помыслить было страшно. Впрочем,  о иерархии  в
Церкви  Господа  Гнева Тибор имел самое смутное  представление. Знал только,
что во главе Церкви стоит один человек.
     "А  я-то воображал, -- подумал Тибор,  -- что решение о росписи в нашей
церкви принималось нашим местным начальством -- вздумали подукрасить  бедную
церковку.  Но  все  это   выглядит  весьма  правдоподобно,  если  хорошенько
поразмыслить.  Люфтойфель  -- средоточие  веры. И  соответственно  все,  что
касается его  канонического изображения, должно  быть  санкционировано самым
большим церковным начальством. И вот  оно самое большое  начальство -- сидит
рядом у костра.  Если Шульду положено было появиться, то появился он в самый
подходящий  момент.  Никто  другой, кроме  подлинного  главы Церкви  Господа
Гнева,  не мог  так  верно подгадать время своего прихода  и  обладать столь
точной информацией. Выходит, этому человеку следует верить".
     --  Я  вам верю, --  молвил Тибор.  --  Но это  все... это  ошеломляет.
Спасибо вам за безмерное доверие ко мне. Я постараюсь оправдать его.
     -- Вы  достойны моего доверия, -- сказал Шульд, -- потому  и избраны. И
теперь  я вам открою еще одно: готовьтесь к неожиданности, ибо встреча может
произойти  внезапно.  Мне  придется  ориентироваться  по обстоятельствам  --
присутствие Пита Сэндза принуждает к хитростям. Начиная с настоящего момента
вы должны быть готовы в любой момент  запомнить и запечатлеть то, что я  вам
покажу, -- без промедления, без предварительного предупреждения.
     -- Я  буду держать  фотокамеру в полной готовности, -- пообещал  Тибор,
приводя в действие свои манипуляторы  и перемещая фотоаппаратуру  так, чтобы
ею можно было воспользоваться в любой момент. -- А что касается моих глаз --
они всегда наготове.
     -- Отлично. В настоящее время от вас больше  ничего не требуется. Когда
на вашей сетчатке отпечатается его образ, ни  Пит, ни все  христиане мира не
сумеют вырвать это знание из вашей памяти. И вы завершите фреску, как и было
запланировано.
     --  Огромное  спасибо,  -- сказал Тибор.  --  Вы пролили бальзам на мою
душу, я безмерно счастлив. Надеюсь, Пит никак не сумеет вмешаться...
     Шульд встал и ласково потрепал Тибора по плечу.
     -- Вы мне нравитесь, -- сказал он.  --  Ничего не  бойтесь. Все идет по
плану.
     На  обратном  пути  Пит Сэндз думал  о словах отца  Абернати, а также о
Шульде и Карлтоне Люфтойфеле.
     "Отец  Абернати  никак  не   может  в  открытую   сказать   мне:  "Убей
Люфтойфеля!" -- даже сознавая, что это разом решит все наши проблемы. Будучи
истым  христианином, он не может закрыть глаза на планы Шульда, коль скоро о
них проведал.  Да,  тут  та самая  проклятая  дилемма,  возвращающая  нас  к
коренному  парадоксу,  который  таит  обязательство  любить  все  сущее  без
исключения  -- вплоть до людоеда,  который собрался закусить вами. Если идти
до логического конца,  надо  сложить  руки  и  покорно умереть  в людоедском
котле. Если вы единственный во Вселенной буквальный приверженец христианской
доктрины непротивления, ваши убеждения сгинут вместе с вами. Если буквальных
приверженцев этой доктрины  несколько... что ж, их убеждения сгинут вместе с
ними под  ножом  того, кто  на эту доктрину  плевал.  И благороднейший идеал
человеческого поведения  уйдет из мира вместе со своими носителями. Если мы,
ради  сохранения в  мире  этого идеала,  убьем --  то тем  самым  этот идеал
замараем, предадим. Похожая концепция у дзен-буддистов: ничего не делай -- и
злой разрушит, сделаешь движение --  и  разрушителем станешь ты. Но при этом
ты  обязан --  сохранить. Каким  же,  спрашивается, образом, если делание  и
неделание  равнозначны?!  Предлагаемый  ответ:  есть  божественный промысел,
который  позаботится обо всем сам.  Я,  так сказать,  проникаю в  глубь вещи
именно  в тот  момент,  когда отрекаюсь от попытки проникнуть  в  глубь этой
вещи. Или, в христианских терминах, сейчас  мне дарован -- в испытание  моей
воли -- огромный соблазн, и  этот ниспосланный дар  следует воспринимать как
акт величайшей милости ко мне. Но я, хоть убей, не ощущаю себя  обласканным.
Наоборот, у меня такое впечатление, что мои мысли  бессильно раскорячиваются
в  виду совершенно  неразрешимой ситуации.  У  меня нет ни малейшего желания
убивать  Люфтойфеля, честное слово.  Я  никого  не  желаю  убивать. И  не из
каких-то  религиозных  соображений. Просто мне не по душе  причинять боль --
кому бы то ни было. Если эта жалкая скотина до сих пор жива, то кто знает --
быть может, люфтойфелевская черная душа успела так настрадаться, что пора ее
пощадить?  Не  знаю. И  знать  не желаю.  В конце  концов, я просто-напросто
брезглив".
     Осторожно бредя среди кустов,  слабо освещенных луной, Пит ломал голову
над тем, как ему следует поступить.
     "Как   мне  в  данных  обстоятельствах  реализовать  благородный  идеал
непротивления? Куда ни кинь -- всюду клин.  Где мне взять силы, чтобы любить
Люфтойфеля  -- или кого  бы то  ни было  --  безотносительно  к тому, что он
сделал, что он за человек? Мне должно любить каждую единицу бытия только  за
то, что она существует. Но  такие  высокие требования  любви приложимы разве
что  к самому Господу,  а  не к бренной  плоти. Однако именно это и есть тот
идеал, к коему мы обязаны стремиться. Любви никогда не бывает слишком много.
Не знаю, путаюсь. Бывало, что  я чувствовал эту  вселенскую любовь ко всему,
но это чувство быстро иссякало. В чем причина приливов и отливов любви? Быть
может, это просто  биохимия? Накопилось в крови больше такого-то вещества --
и пылаешь  кроткой любовью. Накопилось больше другого  вещества -- и из тебя
прет  агрессия.  Искать причину  причин -- гиблое  дело.  А впрочем,  в моей
памяти  гвоздем  сидит  тот  день,  когда  Лурин  спросила: "Что  такое  ein
Todesstachel?" -- а я стал толковать про жало смерти и потом ощут