табатарея! А ну как она выйдет из строя в дороге!
     --  В  этом  случае вини  свой  инструмент,  --  произнес  отец  Хэнди.
Величаво-спокойная интонация этой фразы далась ему не без труда.
     Или подала голос от плиты:
     Уволь его. Пошли к черту.
     -- Я никого не увольняю, --  обратился  к ней с укором отец Хэнди. -- И
посылать к черту -- это очень по-христиански.  Пора бы тебе запомнить: у нас
нет понятия ада и чертей!
     Вслед за этим он повернулся к Тибору и произнес величайшие стихотворные
строки всех  времен и народов, коих  общий смысл оба мужчины улавливали,  но
коих скрытая  суть ускользала от  них, как  рыба у того рыбаря,  что взял на
ловитву сеть со слишком крупной ячеей.
     Отец Хэнди произнес эти  слова  во  весь  голос,  яко соединяющие их  с
Тибором за тем, что те, христиане, величали вечерей любви. Но в этих строках
был явлен смысл более высокий: в них была Любовь, Человек и Красота -- новая
Троица.
     Ich sih die liehte heide in
     gruner varwe stan.
     Dar suln wir alle gehen,
     die sumerzit enphahen.
     После того как священник  это произнес, Тибор  солидно кивнул  и  снова
занялся сложным  процессом поднесения  чашки  к  своим губам.  Когда  хитрый
механизм установил чашку в  нужном положении,  калека-художник стал медленно
отхлебывать кофе. В комнате воцарилась  тишина.  Даже Или, представительница
болтливой части человечества, хранила молчание.
     Снаружи громко сопела и  недовольно пофыркивала, переминаясь с ноги  на
ногу,  пегая коровенка,  возящая  тиборовскую тележку. "Наверное,  ищет чего
поесть, -- подумал отец Хэнди, -- и ничего не находит. Ей пища нужна  только
для тела, нам нужна пища и для души. Иначе помрем. Нам никак нельзя без этой
фрески. Придется Тибору совершить странствие длиной в тысячу миль -- а ежели
его  голштинка падет в дороге  или батарея перестанет работать,  тогда и  мы
погибнем вместе с ним -- "в смерти не пребудет один"".
     Он мог только гадать, ведомо ли это самому  Тибору.  Ах, если бы знание
этого помогло Тибору! Но скорее всего не поможет.
     Поэтому отец Хэнди промолчал. В этом мире ничто не помогает.
Глава 2
     Ни  тот   ни  другой  не  ведали,  кто  был  автором  этого  старинного
стихотворения  на  средневековом   немецком  языке,  для  перевода  которого
имевшийся у священника современный словарь был непригоден. На  пару  они все
же   перевели  четверостишье  --  где  догадались,   где  восполнили  пробел
воображением,  где провели  логическое дознание. Хотя  дословный перевод  не
удавался, они были  уверены, что улавливают общий смысл. Глядя на их потуги,
Или насмешливо фыркала.
     Там  было что-то  про чащу, которая стоит  под  палящими лучами солнца,
однако  каким-то  дивным образом  продолжает  ярко зеленеть. И выходило, что
всем нам предстоит  направиться туда... в самом скором  времени? Указан срок
-- летом. Но  что  случится  летом?  Мы  туда  отправимся  летом?  Или летом
прибудем туда?
     Отец Хэнди и  Тибор чувствовали итоговую правду, абсолютную истину этих
слов, но, по своему  невежеству и отсутствию  источников,  на  которые можно
опереться,  приходилось  домысливать.  И  лето  в  их  сознании  становилось
временем, когда предстоит выйти и прийти -- отправиться в путешествие в этот
иссушенный солнцем лесной край и достичь конечной цели, конечного обретения.
Они  --  опять-таки нутром --  ощущали, что обретение жизни  и уход из жизни
одномоментны, тем не менее разумно объяснить сей феномен не могли, а  потому
он пугал  их.  Однако  они  раз за разом  возвращались к  этой теме, ибо  не
достигали понимания -- быть может, это непонимание и было бальзамом для них,
благостным  спасением, и  разговор они заводили ради  того, чтобы лишний раз
подтвердить наличие благости непонимания.
     "Теперь,  --  думал  отец  Хэнди, -- мы с Тибором нуждаемся в mekkis --
силе, что снизойдет с Неба и пособит нам..."
     В  этом  пункте Служители Гнева сходились с  христианами:  благая  сила
сосредоточена  на Небесах, на  Ubrem  Sternenzelt,  по выражению Шиллера, то
есть  после звездного шатра.  Зная  современный  немецкий  язык,  они  точно
понимали смысл шиллеровского  выражения --  горние высоты располагаются выше
звезд.
     "А  вообще-то  странно целиком полагаться  на  четверостишье,  значение
которого остается темным, -- размышлял отец Хэнди, разворачивая старую карту
с указанием всех  бензозаправочных  станций вдоль дорог  -- такие  карты  до
войны   раздавали  автомобилистам  бесплатно.  --   Все   эти   бесчисленные
бензоколонки -- не знаки ли это беды, не признак ли сползания человечества в
пропасть  маразма? Да,  времена  мечены расцветом дурного -- не  то чтобы те
времена были паршивые,  мы  сами были гадкими, дурными  --  зло гнездилось в
нас".
     Сейчас  он  совещался  с  Доминусом Маккомасом  --  своим  начальником,
согласно иерархии Служителей Гнева.
     Доминус восседал  перед ним -- большой,  не холодный и  не горячий -- и
скалил  до  странности крупные  зубы.  Казалось, зубы даны ему  как  атрибут
профессии и он трудится преимущественно ими, готовый  в клочья изорвать  все
живое и неживое, что попадает в поле его зрения.
     -- Карл Люфтойфель, -- сказал Доминус  Маккомас, -- был настоящий сукин
сын. Если говорить о его человеческой ипостаси.
     Он  поторопился  присовокупить  это уточнение,  ибо  негоже  выражаться
подобным образом о божественной части Господа Гнева, богочеловека.
     -- И бьюсь  об заклад два  к  одному,  -- продолжил Маккомас, -- что он
использовал сладкий вермут для мартини.
     -- А  вы сами пили когда-нибудь  сладкий вермут -- чистый или со льдом?
-- осведомился отец Хэнди.
     --  Сладенькая моча, --  громыхнул  Маккомас  своим  жутким придушенным
баском, упоенно ковыряя между зубами кончиком спички. -- Я не преувеличиваю.
То, что они закупили, ничуть не лучше лошадиной мочи.
     -- Мочи лошадей, страдающих диабетом, уточнил отец Хэнди.
     -- Да, тех, что мочатся одним сахаром! -- хохотнул Маккомас.
     В  его  круглых  глазах  на мгновение заплясали чертики. Обычно же  эти
глаза  источали опасность; блудливые  и  переменчивые, постоянно не то чтобы
налитые кровью,  а  красноватые  --  наподобие  металла  в  месте  короткого
замыкания. Подобный как  бы расхристанный  взгляд и вечно не  более  чем  до
половины застегнутая ширинка были характерными особенностями маккомасовского
облика.
     -- Стало быть, ваш  богомаз, -- скрипучим баском продолжил Маккомас, --
отправляется  в Лос-Анджелес. На своих двух... колесах. Надеюсь, маршрут под
горку?
     На  этот раз он расхохотался всерьез, так что обрызгал слюной полстола.
Сидящая в уголке комнаты Или подняла глаза от вязания и глянула на Маккомаса
с  таким  откровенным  презрением, что отец Хэнди даже заерзал на  стуле  от
неловкости и нарочито углубился в изучение засаленной дорожной карты.
     -- Карлтон  Люфтойфель, --  ни к кому не обращаясь,  задумчиво произнес
отец Хэнди, -- был председателем  Комиссии по разработке новых видов энергии
с 1982  года и вплоть до начала войны. На  самом же  деле они трудились  над
созданием ГРБ.
     Он замолчал, рассеянно водя пальцем по карте.
     Да,  Карлтон  Люфтойфель  был отцом ГРБ --  глобальной рассредоточенной
бомбы, которая  предназначалась не  для взрыва в определенном месте Земли, а
для тотального заражения одного из слоев атмосферы.
     Согласно тогдашним воззрениям военных теоретиков -- до  Третьей мировой
войны, у этой бомбы  были громадные преимущества.  Ее нельзя было уничтожить
подобно  тому,  как ракеты сбивали антиракетами, -- когда даже самые быстрые
бомбардировщики  (а  к  1982 году бомбардировщики летали  с  фантастическими
скоростями)  истребляли  при   помощи,  смешно  сказать,  бипланов.   Да-да,
тихоходных бипланов с летчиком-камикадзе.
     Эти  чудо-бипланы   появились  в  1978  году.   Серийное  название   --
"Заслон-III".  Что-то  вроде   громадного  рукотворного  пеликана,  в  брюхе
которого  немыслимое количество топлива. Аппарат петлял и кружил низко-низко
над  землей на протяжении  многих месяцев, а  пилот жил  в его кабине так же
естественно, как наши пращуры на деревьях.
     На биплане "Заслон-III" имелась высокоэффективная аппаратура  слежения,
которая  засекала пилотируемый  бомбардировщик на  любой  высоте  -- даже на
самой немыслимой. "Заслон-Ш" начинал стремительно подниматься в верхние слои
атмосферы еще тогда, когда  самолет противника  находился за  тысячу миль от
него.  Подъем осуществлялся за  счет  интенсивного  выброса сжатого газа  из
сопла между  крыльями. Пилот "Заcлона-III" мог почти в мгновение ока поднять
аппарат в безвоздушное пространство и врезаться в бомбардировщик противника.
На  борту  находилось  более  чем  достаточно  приборов,  которые  исключали
возможность разминуться  с целью. В  итоге погибали трое --  пилот биплана и
два пилота бомбардировщика. Три человека -- вместо миллионов. Город, который
был обречен на гибель, как ни в чем не бывало жил прежней суетливой  жизнью,
зажигал огни и матерился в автомобильных пробках...
     А  тем  временем над американской  землей продолжали нести  непрерывное
дежурство десятки  других аппаратов серии  "Заслон-Ш"  --  месяц за месяцем,
опускаясь на землю для дозаправки по скользящему  графику. Они  кружили  над
просторами  страны подобно некоторым  стервятникам,  которые,  кажется,  всю
жизнь проводят в поднебесье.
     Однако  эта идиллия не могла продолжаться  вечно. И  действительно  она
закончилась довольно быстро.
     Антиракеты  и  аппараты  серии  "Заслон-Ш"  эффективно  отражали  удары
противника  некоторое время, оттягивая последний ужас, но День Гнева все  же
наступил.
     Наступил для всей планеты, ибо ГРБ -- гнусное роковое безумие -- никого
не помиловала.
     Карлтон  Люфтойфель  взорвал  свою  негодяйскую  бомбу  на  околоземном
спутнике на расстоянии пяти тысяч миль от Земли.
     По расчетам каких-то  недоумков, США должны были  выйти сухими из воды:
предполагалось,   что   Соединенные  Штаты  и  дальше  будут  цвесть,  неким
мистическим образом  огражденные от  всеобщей гибели.  Очевидно, уповали  на
карнавальные шапочки, выданные под Рождество всем  патриотически настроенным
гражданам. Под видом карнавальных шапочек  американцев снабдили аппаратиком,
который,  будучи  надет на голову,  вводил  прямо  в  вену  головного  мозга
вещества,  восстанавливавшие стремительно гибнущие красные кровяные  тельца.
Но этих шлемов,  которые напоминали небольшой пылесос, почему-то  надеваемый
на голову, --  этих спасительных  шлемов,  разумеется, на всех  не  хватило.
Многие  так и сгинули, не успев его  получить во  время  той жуткой эпидемии
неизлечимой Krankheit -- как бишь это по-английски? -- да, болезни. Впрочем,
и  та фирма,  что  продала  Пентагону  и Белому дому  энное  количество этих
карнавальных  шапочек,  исчезла,  словно ее  и  не было. И  не  потому,  что
ядовитые осадки разъели спинной мозг ее  сотрудников. Они погибли от  прямых
попаданий  ракет с ядерными боеголовками.  Как ни шустрила американская ПВО,
как  ни  метались в небе  над страной  антиракеты -- все равно через систему
тотальной защиты прорвалось более чем достаточно ракет противника.
     Один  мудрый  человек  сказал:   быстрее  всех   бежит   тот,  кто   не
оглядывается.  Ракеты  Китайской Народной  Республики явно не  оглядывались.
Вопреки  расчетам американских  ученых, китайские ракеты решительным образом
не  пожелали любезно повременить у границ  США  и подставить свою  оперенную
задницу для пинка американским ракетам. Миллионы  китайцев  сыграли в  ящик,
так  и  не  узнав  радостной  новости,  что   ракеты,  произведенные  на  их
полукустарных подземных фабриках из металла, сваренного в доменках на задних
дворах  крестьянских   домов,   оказались  вполне  эффективны:  их  качество
заслужило бы  одобрительные  кивки научных  светил Америки  -- не  будь  эти
светлые головы оторваны этими самыми ракетами.
     "Но  кто  скажет,  --  заключил  отец Хэнди  свои  горестно-иронические
воспоминания, -- какое  из  примененного  оружия  было  самым омерзительным,
самым "грязным"?"
     Проглядывая еще  несколько  дорожных  карт  --  таких  же  засаленных и
протертых на сгибах, он думал:
     "ГРБ, созданная под началом Господа Гнева, была ответственна за большую
часть  смертей -- эта  бомба угробила примерно  миллиард землян. Однако ГРБ,
детище Карлтона Люфтойфеля,  ныне обожествленного под  именем Господа Гнева,
не была самым мерзостным оружием, даром что оказалась главным убийцей".
     Нет, по мнению отца Хэнди, гнуснее всего был другой вид оружия. Хотя от
него  погибло "всего лишь" несколько  миллионов человек, именно  этот способ
массового убийства произвел самое угнетающее впечатление на  отца Хэнди. Эта
штуковина  сияла и  воняла  как дохлая  макрель в лунном свете, по выражению
одного  американского  конгрессмена.  Подобно  ГРБ,  эта  жуть  состояла  на
вооружении армии США.
     Разновидность  отравляющего вещества нервно-паралитического действия. А
действие было  такое -- клетки  одних внутренних органов  человека  пожирали
клетки других внутренних органов.
     -- Ладно, -- пророкотал Доминус Маккомас, по-прежнему ковыряясь в своих
лошадиных зубах,  -- если ваш богомаз справится  с заданием, я  буду  только
рад. На месте Попечителей Церкви мне было бы до одного  места, в какой  мере
степени нарисованный Люфтойфель  окажется похож на  себя. Меня  бы  устроила
любая  самоуверенная  заплывшая  жиром  порочная  рожа --  ну,  что-то вроде
упоенной морды свиньи, когда она нежится в луже грязи.
     В этот момент его собственная рожа балдеющей в грязи свиньи сияла таким
самодовольством, что отцу Хэнди невольно подумалось: "Вот его бы  лицо да на
фреску".
     Как ни  странно, Господь Гнева рисовался  воображению  именно таким  --
точной  копией  Маккомаса..  Однако с  цветного снимка  глядели  исполненные
затаенного  страдания  глаза человека, у  которого в глубине  души  страшный
разлад  -- до того страшный, что он заметен даже в тот момент, когда человек
упивается  жареным  цыпленком  под  экзотическим  соусом  -- с  традиционной
гавайской гирляндой  цветов  на  шее и юной девицей по правую  руку  от него
(пусть и  не красавицей)... У  мужчины на фотографии  были  густые блестящие
спутанные волосы. Щеки  отливали синевой, хотя было  заметно, что он недавно
тщательно выбрился. Эта синева -- подкожная темнота там,  где росла  борода,
-- не была его виной, но  была -- знаком. Знаком чего? Темнота, тьма не есть
зло. Именно тьму имел в виду Мартин Лютер, когда начинал  перевод "Бытия" --
первой  книги Моисеевой  -- словами:  "Und die Erde war ohne Form und leer".
"Leer"  --  "пуста".  Вот эта-то  пустота и есть  --  тьма.  "Leer" созвучно
английскому слову  "layer"... Да,  слой  негативной  пленки  --  если на нее
попадет  свет, то в  результате  химической  реакции  она станет  совершенно
мутной, обретя  качество  полной пустоты, глаукомной  слепоты.  Что-то вроде
эдиповых странствий  --  все, что он видел, точнее, не  сумел увидеть. Глаза
его не утратили способность видеть -- просто были безнадежно зашорены чем-то
вроде мембраны. Вот почему отец Хэнди  не ненавидел  Карлтона  Люфтойфеля --
миллиард погибших от ГРБ отошел в мир иной не столь ужасно, как те миллионы,
которых американский нервно-паралитический газ обрек на самопожирание.
     А  впрочем,  все  это положило конец бойне. После  выпадения смертельно
ядовитых  осадков  силы для ведения войны истощились.  Война закончилась  за
недостатком вояк. "De mortius nil nisi bene", -- подумал отец  Хэнди,  -- то
есть о мертвых только хорошее. А что хорошее о них можно сказать? Ну хотя бы
это:  вы  умерли  из-за  идиотов,  которых сами избрали  себе в  правители и
защитники и  в  сборщики умопомрачительных налогов. Остается только  гадать,
кто был дурее -- избранники или избиравшие? В итоге погибли и те и другие. И
Пентагон, и Белый дом, и такие прочные убежища для особо важных персон -- от
них и руин не осталось, развеялись пылью... Нет, de mortius nil nisi  malum,
-- мысленно исправил он древнюю мнимую мудрость, -- о мертвых только плохое.
Так-то  оно  ближе  к  жизни.  Покойники  были дураками  -- их  непроходимая
глупость достигала истинно сатанинского масштаба!"
     Инертность   человеческого   стада  была   просто-таки   восхитительна!
Почитывали  газетки и  таращились в  ящик для дураков и  пальцем о палец  не
ударили  даже после того,  как  Карлтон  Люфтойфель  в 1983 году произнес  в
Шайенне свою программную речь, которую  журналисты окрестили "Речью о ложной
магии  цифр".  В этом  выступлении  Карлтон  Люфтойфель без обиняков  заявил
следующее: великим  заблуждением  является то, что для  выживания  нации  во
время тотальной войны  необходимо некое минимальное число спасшихся. Сила  и
жизнеспособность нации лежит  не в  конкретных человеческих единицах, а в ее
"ноу-хау" -- то есть в накопленных знаниях и методике их применения.
     Это  было  сказано с  большой  помпой,  вдохновенно, округло  и вызвало
немало одобрительных кивков с самых разных сторон. Его  речь приравнивали по
значению и  отчетливости формулировок к  знаменитой Фултонской речи Черчилля
-- декларации холодной войны, оглашенной несколькими десятилетиями раньше.
     Согласно  теории Люфтойфеля,  коль скоро всеобъемлющие банки информации
упрятаны под землей на глубине нескольких  миль, то они сохранятся при любом
ходе  событий. А раз они не  погибнут ни при каких  обстоятельствах, то "все
наши  американские  непреходящие  ценности,  в   том  числе  и  непримиримая
ненависть к  известным врагам,  сохранятся  в  веках, ибо могут  быть  легко
усвоены  через любой промежуток времени новопришедшими  поколениями,  начало
которым положит горстка выживших".
     На  деле  же  у  "новопришедших поколений" нет ни  средств,  ни  досуга
добраться до подземных шахт, где собраны сокровища  информации, потому как у
I этих  людей есть забота поважнее  -- об этой заботе Люфтойфель  позабыл  в
своих  расчетах. Элементарная проблема:  прокормиться. Именно нехватка  пищи
подхлестывает  такие опасные  странствия между  очагами цивилизации  --  они
предпринимаются для  расчистки новых участков для  земледелия, для изыскания
способов  защитить растительность и скот  в условиях  отравленной окружающей
среды. Все интересы  нынешних людей вращаются  вокруг свиней,  коров и овец,
вокруг  зерновых  и  бобовых,  капусты  и морковки --  вот  те "американские
непреходящие ценности", которые вышли на  первое место. Нет дураков  корпеть
над  извлечением  патриотических  идеалов  из  таких эпических  стихотворных
благоглупостей, как уитьеровские "Занесенные снегом"...
     -- А я вам скажу  так, -- ворчливо  произнес Маккомас, -- никуда своего
богомаза  не  посылайте.  И  вообще поручите работу над  фреской  человеку с
полным комплектом конечностей. Уверяю вас, все будет шито-крыто. А  этот ваш
увечный на  дурацкой  коровьей  упряжке проедет от силы сотню  миль, а потом
упрется  в  бездорожье,  грохнется  в  канаву  -- и  путешествию  конец.  Не
воображайте,  что  вы  оказываете   ему   великую  услугу,   Хэнди,  делаете
избранником   и   все   такое.   На   самом   деле   вы   просто   посылаете
безрукого-безногого бедолагу  на верную гибель  --  а  ведь  он, признаться,
недурно владеет кистью...
     Недурно! -- возмутился отец  Хэнди. -- Да он самый талантливый художник
среди Служителей Гнева! Только недалекие люди могут называть его богомазом.
     "Закороченные", докрасна раскаленные глаза Маккомаса зловеще уставились
на отца Хэнди. Он тщетно искал хлесткие слова для ответа на подначку.
     Но тут Или сообщила:
     -- К нам припожаловала мисс Рей.
     --  О-о!  -- протянул отец Хэнди  и  немного растерянно  заморгал.  Ибо
именно  Лурин Рей была  тем существом,  кем  отец Хэнди невольно поверял все
доктрины   Служит