естен в твое время".
   Ты понимаешь, что  это  значит?!  -  Николаc  страшно  разволновался,
покраснел, слова лились из него потоком. - Они из будущего!
   - Не обязательно, - возразил я.  -  С  таким  же  успехом  это  может
значить, что им просто известно наше будущее.
   Николаc замер,  ошеломленно  глядя  на  меня,  беззвучно  открывая  и
закрывая рот.
   - Видишь ли, - продолжал я, - существам высшего порядка доступно...
   - Это все на самом деле, - тихо произнес Николаc.
   - Ты о чем?
   - Это не выдумка, не рассказ. Фиксируя свои  впечатления,  я  исписал
многие страницы: что видел, что слышал, что знаю. Ты знаешь, что я знаю?
Все это куда-то движется, вот только куда - пока понять не могу. Они  не
хотят, чтобы  я  понял.  Собственно,  мне  сообщают  очень  мало;  такое
впечатление, что они умышленно раскрывают  как  можно  меньше.  Так  что
отвали-ка ты со своими научно-фантастическими байками подобру-поздорову,
Ясно, Фил?
   Наступила тишина. Мы молча смотрели друг на друга.
   - А что же мне говорить? - наконец спросил я.
   - Просто отнесись  к  этому  серьезно,  так,  как  оно,  есть:  очень
серьезное, может быть, очень мрачное дело.
   Хотел бы я знать... Я чувствую, что они  предельно  откровенны,  идет
какая-то смертельная игра, вне нашего понимания. С  целью...  -  Николаc
замолчал. - Боже, все это чертовски действует  на  нервы.  Если  б  я  с
кем-нибудь мог поделиться!..
   - Ты выглядишь более зрелым, словно возмужавшим, - заметил я.
   Он пожал плечами.
   - Уехал из Беркли.
   - Теперь ты чувствуешь настоящую ответственность...
   -  Я  и  раньше  чувствовал  ответственность.  Нет,  просто  я  начал
понимать, что это не шутка.
   - Твоя работа...
   -  При  чем  тут  работа?  Не  шутка  то,  что  мне  сообщают.  Хотя,
проснувшись, я ничего не помню, все это запоминается  где-то  в  глубине
мозга. Попадает в подсознание и там хранится. - Николаc поднял  глаза  и
пристально  на  меня  посмотрел.  -   Знаешь,   Фил,   я   думаю,   меня
программируют. Рано или поздно по какому-то сигналу или при  условленных
обстоятельствах программа начнет работать. А я и догадываться ни  о  чем
не буду.
   - Даже когда попадешь в условленные обстоятельства?
   - Я читал об этом. Все покажется мне совершенно Естественным.  Каковы
бы ни были мои поступки и слова, я буду думать, что  веду  себя  так  по
собственной воле.
   Будто постгипнотическое внушение: сам себе объяснишь самые  странные,
самые гибельные...
   Он замолчал, и на этот раз надолго.
   - Ты изменился, - повторил я. - Не просто возмужал, а как-то еще...
   - Меня  изменил  переезд.  Переезд  и  та  исследовательская  работа,
которую я веду. Наконец-то  у  меня  появились  на  нее  средства.  Герб
Джекмэн платил мне жалкие гроши.
   - Дело не только в исследовательской работе, - возразил я. - В Беркли
полно людей, занимающихся исследовательской работой.  У  тебя  появились
новые друзья?
   Ты с кем-то общаешься?
   -  В  основном  с  сотрудниками  фирмы,  -  ответил  Николас.   -   С
профессионалами музыкального бизнеса.
   - Рассказывал им о ВАЛИСе?
   - Нет.
   - А к психиатру не обращался?
   - О черт. Фил, - устало произнес Николаc. - Мы оба с тобой знаем, что
психиатр тут ни  при  чем.  Когда-то  я  еще  мог  об  этом  подумать  -
давным-давно, за шестьсот миль отсюда, в сумасшедшем  городе.  В  округе
Орандж глупостей не любят; здесь живут здравомыслящие и стабильные люди.
Все чокнутые остались к северу, в  районе  Лос-Анджелеса.  Я  перемахнул
лишние шестьдесят пять  миль.  Да  нет,  черт  побери,  меня  специально
послали сюда, подальше от всяких параноиков - чтобы  я  мог  размышлять,
обрести понимание.
   Или уверенность. Если я и приобрел что-то, то, наверное, уверенность.
   - Пожалуй.
   - Там, в Беркли, - тихо продолжал Николаc,  словно  обращаясь  сам  к
себе, - все это казалось.., игрой.
   Лежишь себе тихо ночью и контактируешь с иным разумом... Мы все  дети
в Беркли, в Беркли не взрослеют.
   Наверное, поэтому его так ненавидит Феррис Фримонт.
   - Перебравшись сюда, ты о нем не забываешь? - спросил я.
   - Нет.  Перебравшись  сюда,  я  о  Феррисе  Фримонте  не  забываю,  -
загадочно ответил Николаc.
   Благодаря  воображаемому  голосу,  Николаc   наконец   стал   цельным
человеком. Останься он в Беркли, он бы жил и  умер  частичкой  человека,
так и не познав полноты.
   Что это за воображаемый голос, спрашивал я себя. Предположим,  Колумб
услышал воображаемый голос, велевший ему плыть на запад. Колумб  поверил
- и открыл Новый Свет,  изменив  ход  человеческой  истории...  В  таком
случае нам пришлось бы очень трудно,  определяя  термин  "воображаемый",
ибо этот голос опосредованным образом затронул всех. Что  создает  более
мощную реальность: "воображаемый" голос,  советующий  Колумбу  плыть  на
запад, или "реальный" голос, подсказывающий, что затея безнадежна?
   Если бы не являющийся по ночам ВАЛИС - манящий, настойчивый,  зовущий
к счастливому будущему, - Николаc посетил бы  Диснейленд  и  вернулся  в
Беркли. Я это знал, и знал  это  Николаc.  Как  истолкуют  побудительный
мотив окружающие - не имеет значения.  Важно,  что  самостоятельно,  без
посторонней помощи Николаc остался бы навечно гнить в своей дыре. Что-то
вторглось в его жизнь и уничтожило оковы дурной  кармы.  Что-то  разбило
стальные цепи.
   Именно так, подумал  я,  человек  перерождается:  совершив  поступок,
который он никогда не мог бы совершить - в  случае  Николаcа,  абсолютно
немыслимый акт  переезда  из  Беркли  в  Северную  Калифорнию.  Все  его
приятели остались на месте; я остался  на  месте.  Невероятно!  Вот  он,
выросший в Беркли, сидит передо мной  в  своей  современной  квартире  в
Пласенсии (в Беркли нет современных квартир) в цветастой  калифорнийской
рубашке и слаксах! Он  уже  вписался  в  местную  жизнь.  Эпоха  джинсов
осталась позади.
 
Глава 7 
 
   Воображаемое присутствие ВАЛИСа - которого Николас выдумал,  стремясь
заполнить пустоту, - заставило моего друга переродиться. Даже приди он к
психиатру, ничего бы не изменилось.  Психиатр  обратил  бы  внимание  на
источник голоса, а не на его мотивы или результаты воздействия.  Да  что
говорить, тот психиатр наверняка до сих  пор  живет  в  Беркли.  Никакие
неосязаемые контакты, никакие призрачные  голоса,  обещающие  счастливую
жизнь, его не тревожат. Блажен сон глупца!
   - Хорошо, Ник, - промолвил я, - ты победил.
   - Что? - Он растерянно взглянул на меня. - А,  понимаю.  Да,  похоже.
Фил, как я мог так долго торчать в Беркли? Почему  понадобился  голос  -
чужой голос, не мой, - чтобы вести меня по жизни?
   - М-мм... - пробормотал я.
   - Самое невероятное не то, что я услышал голос ВАЛИСа, послушался его
и переехал сюда, а то, что без него, или без них, я никогда и не подумал
бы о подобном шаге! Знаешь, Фил, мысль покинуть Беркли, бросить работу у
Герба Джекмэна мне даже в голову не приходила!
   - Да, это невероятно, - согласился я.
   Он был прав. Вот вам Homo обыкновенный: крутится себе по орбите,  как
мертвый камень вокруг мертвого солнца, без цели и  без  смысла,  глухой,
слепой и  холодный.  Нечто  безжизненное,  навеки  отрезанное  от  новых
мыслей.
   - Кто бы они ни были, - продолжал Николаc, - я должен доверять им.  У
меня нет иного выбора. Я все равно сделаю все, что они захотят.
   - Думаю, ты поймешь, когда включится программа, - сказал  я.  Если  -
отрезвляющая мысль - он вообще запрограммирован.
   - Думаешь, пойму? Я буду слишком занят.
   Это  меня  напугало:  вот  он  молнией  приходит  в  движение,  будто
взрывается, и ничто не в силах его остановить.
   - Они... - начал было Николаc.
   - Пожалуйста, не называй их "они", - попросил я. - Это действует  мне
на нервы. Было бы гораздо лучше, если бы ты говорил "он".
   - Я  говорю  "они",  -  объяснил  Николаc,  -  потому  что  видел  их
несколько. Женщину, мужчину. По меньшей мере двух.
   - Как они выглядели?
   Николаc помолчал.
   - Ты понимаешь, разумеется, что это было во сне.
   Там все искажено. Наше сознание возводит барьеры.
   - Для самозащиты, - кивнул я.
   - У них по три глаза: два обычных,  а  третий  не  со  зрачком,  а  с
линзой. Прямо посреди  лба.  Этот  третий  глаз  видит  все.  Его  можно
включать и выключать, и когда  он  выключен,  то  совершенно  пропадает.
Становится невидим. Тогда, - Николаc судорожно вздохнул, - они ничем  от
нас не отличаются. Ничем.
   - Боже милосердный...
   - Да, - мужественно произнес Николаc.
   - Они способны говорить?
   - Они  были  немы.  И  глухи.  В  таких  сферических  камерах,  вроде
батискафа, оплетенных проводами - всякое там  электронное  оборудование,
чтобы они могли общаться с нами, чтобы их мысли  превращались  в  слова,
которые мы слышим и понимаем, и чтобы они могли  понимать  нас.  Это  им
дается с трудом, с большим напряжением.
   - Не уверен, что я хочу знать.
   - Черт побери, да ты же об этом все время пишешь!
   Я наконец прочитал кое-какие твои...
   - Я пишу фантастику. Вымысел.
   - У них увеличенные черепные коробки, - сказал Николаc.
   - Что? - переспросил я. Я не поспевал за ним. Все это было  для  меня
чересчур.
   - А как иначе поместился бы третий глаз? Массивный удлиненный череп -
как у египетского фараона Эхнатона. И у двух его дочерей. А у  его  жены
череп был самый обычный.
   Я распахнул дверь и вернулся в гостиную, где сидела Рэйчел.
   - Он свихнулся, - пробормотала она, не отрываясь от книги.
   - Точно, - сказал я. - Совсем спятил. Вот только не хотел бы я  здесь
оказаться, когда сработает его программа.
   Рэйчел, промолчав, перевернула страницу.
   Выйдя вслед за мной из спальни, Николаc приблизился к нам, протягивая
в руке клочок бумаги.
   - Вот этот знак они показывали мне несколько раз - две пересекающиеся
дуги. Гляди. Немного похоже на знак рыбы у ранних  христиан.  Интересно,
что если одна дуга...
   Откуда-то из загадочного изображения в лицо Николаcа ударил  багровый
луч света. Он закрыл глаза, скривился от неожиданности и  боли,  выронил
листок бумаги и быстро приложил руку ко лбу.
   - У меня вдруг страшно разболелась голова...
   - Вы видели этот странный луч света? - воскликнул я.
   Рэйчел отложила книгу и встала.
   Николаc отвел руку, открыл глаза и поморгал.
   - Я ослеп, - хрипло произнес он.
   Наступила тишина. Все мы стояли молча, не шевелясь.
   - Нет, никакого луча я не видел, - наконец проговорил  Николаc.  -  А
теперь вижу розовые пятна... Кое-что Становится понятным.
   К нему подошла Рэйчел, мягко взяла его за плечо.
   - Ты лучше присядь.
   Странным, почти механическим голосом Николаc нараспев произнес:
   - Рэйчел, у Джонни есть врожденный дефект.
   - Доктор сказал, что он совершенно...
   - У него паховая ущемленная грыжа  в  мошоночном  мешочке.  Требуется
срочное  хирургическое   вмешательство.   Немедленно   позвони   доктору
Эвенстону. Скажи, что ты везешь Джонни в приемный покой больницы святого
Иуды в Фуллертоне. Вели ему ждать там.
   - Прямо сейчас, ночью? - ошеломленно пролепетала Рэйчел.
   - Джонни грозит смерть. - И,  закрыв  глаза,  Николас  повторил  свое
сообщение, слово в слово, с той же интонацией.
   Глядя на него, я испытывал странное чувство: как будто,  несмотря  на
то что его глаза закрыты, Николаc видит произносимые  слова,  читает  их
словно по шпаргалке.
 
*** 
 
   Я поехал вместе с ними в больницу. Машину вела Рэйчел; Николаc  из-за
продолжающихся перебоев со зрением сидел рядом, держа на руках малыша.
   Их лечащий врач, доктор Эванстон, явно раздраженный, ждал в  приемном
покое. Сперва он  заявил,  что  несколько  раз  внимательнейшим  образом
осматривал Джонни на предмет возможной  грыжи  и  ничего  не  обнаружил;
потом взял ребенка и куда-то с  ним  исчез.  Шло  время.  Когда  наконец
доктор Эванстон вернулся, он  неохотно  признал,  что  при  обследовании
ребенка действительно обнаружена паховая грыжа и в связи с  возможностью
ущемления требуется срочная операция.
   На обратном пути в Пласенсию я спросил:
   - Кто эти люди, эти голоса?
   - Друзья, - коротко ответил Николаc.
   - Они явно  пекутся  о  твоем  благополучии.  И  благополучии  твоего
ребенка. Причем обладают большой силой!
   - Они не исцелили Джонни, а просто передали мне информацию, -  сказал
Николаc. - Если...
   - Именно исцелили, - подчеркнул я  и  развил  свой  тезис.  Доставить
ребенка к врачу и обратить его внимание на врожденный дефект - что  это,
как не исцеление?
   Зачем прибегать к сверхъестественным силам, когда под  рукой  обычные
средства?  Я  припомнил,   что   сказал   Будда,   увидев,   как   некий
предполагаемый святой идет по воде:
   "За грош я мог бы переправиться на пароме". Даже для Будды практичнее
было бы пересечь реку нормальным способом.
   Николаc не понял моей мысли; он, казалось, до сих  пор  не  пришел  в
себя: все потирал лоб и глаза, а Рэйчел вела машину.
   - Информация  была  передана  разом,  так  сказать  одним  залпом,  в
компьютерной  науке  это  называется  аналоговый  метод,  в  отличие  от
цифрового, - промолвил он.
   - Ты уверен, что они друзья? - резко спросила Рэйчел.
   - Любой, кто  спасет  жизнь  моего  мальчика,  мне  Друг,  -  ответил
Николаc.
   - Если они способны передать столь исчерпывающую и точную  информацию
прямо тебе в голову одной вспышкой света, - заметил я, -  то  тем  более
могли дать тебе знать, кто они такие, откуда и  чего  хотят.  А  раз  ты
сомневаешься, значит, эти сведения умышленно утаивают.
   - Если бы я знал, - ответил Николаc, - я мог бы  рассказать.  Они  не
желают...
   - А почему? - перебил я.
   - Это противоречит их целям,  -  произнес  Николас,  подумав.  -  Они
выступают против... - Его голос затих.
   - Оказывается, ты многого мне не говорил, - сказал я.
   - Все записано там, на страницах книги.  -  Николаc  помолчал,  затем
продолжил:
   - Им приходится действовать очень осторожно. Иначе все провалится.  -
Он не стал пояснять. Очевидно, и не знал-то больше ничего.
   То, чем он располагал, состояло скорее всего из догадок,  появившихся
за долгие месяцы размышлений.
   Во мне давно уже назрела целая речь. Теперь я дал себе волю:
   - Существует вероятность - правда, надо отметить, очень небольшая,  -
что ты имеешь дело с явлениями религиозного  характера,  непосредственно
общаешься со Святым Духом, проявлением самого Господа Бога.  Мы  все  из
Беркли,  там  выросли   и   невольно   ограничены   мирскими   взглядами
университетского городка; мы не расположены к теологическому  восприятию
мира. Но  исцеление,  насколько  мне  известно,  типичное  чудо  Святого
Духа... Слышал какие-нибудь незнакомые языки? - спросил я Николаcа. -  У
себя в голове?
   Он замялся и наконец кивнул.
   - В снах.
   - Глассолалия?
   - Древнегреческий. Проснувшись, я как-то записал несколько слов  -  в
таком виде, как запомнил. У Рэйчел был годичный  курс  древнегреческого;
мы проверили по словарю и убедились. В книге Деяний Апостолов, в Библии,
другие народы понимали слова апостолов -  в  Пентекосте,  когда  на  них
впервые снизошел  Дух.  Глассолалия  -  не  бессмысленная  белиберда,  а
незнакомые иностранные языки. Святой Дух вкладывает их  тебе  в  голову,
чтобы ты мог нести слово Божье по всему  миру.  Я  сам  думал,  что  это
белиберда, пока не занялся исследованиями.
   - Ты читал Библию? - спросил я. - Ну, в своих исследованиях?
   - Новый Завет и Книги Пророков.
   - Ник никогда не знал греческого, он был уверен, что это  ненастоящие
слова, - вставила Рэйчел.
   Жесткие язвительные нотки исчезли из ее голоса;  беспокойство,  страх
за, Джонни сделали свое дело.
   - Когда Ник осторожно поведал о снах на греческом некоторым знакомым,
интересующимся  оккультным,  они  заявили:  "Предыдущая  жизнь.   Ты   -
перевоплощение древнего грека". Но, по-моему, это не так.
   - А что же это, по-твоему? - спросил я.
   - Не знаю. Именно греческие слова  заставили  меня  впервые  серьезно
отнестись к этой истории. А сегодня вот диагностирование Джонни. К  тому
же я сама видела коснувшийся его розово-багряный  луч  света...  Честно,
Фил, просто ума не приложу. Похоже, Ник  воспринимает  некие  проявления
могущественных сверхъестественных существ - смутные, искаженные  образы,
совершенно недостаточно для  того,  чтобы  можно  было  строить  версии.
Похоже,   они   из   глубокого   прошлого.   На   это   указывает   язык
двухтысячелетней давности.
   Внезапно хриплым голосом заговорил Николаc:
   - Во мне кто-то пробуждается - спустя две тысячи лет или около  того.
Еще не пробудился, нет, но его время близится. Ему обещали это.., давно,
когда он был таким, как мы.
   - Это человек? - поинтересовался я.
   -  Да,  безусловно.  -  Николаc  кивнул.  -  Вернее,  был  человеком.
Программа, которую в меня заложили, - пробудить его.  Эта  личность  для
них очень важна. Я не знаю почему. Я не знаю, кто он такой. Я  не  знаю,
что он будет делать. - Николаc замолчал, а потом  произнес  тихо,  будто
обращаясь к самому себе:
   - Я не знаю, что случится со мной, когда это произойдет. Может, у них
вообще нет на меня планов.
   - Не кажется ли тебе, что ты гадаешь на кофейной гуще? - спросил я. -
У тебя ведь нет достоверных данных?
   - Нет, - признал Николаc.
   - Давно у тебя появилось это предположение?
   - Не знаю. Я их записываю.
   - В порядке убывания вероятности?
   - В том порядке, в каком они ко мне приходили.
   - И каждое, - подхватил я, - в то время казалось тебе правильным.
   - Одно из них наверняка правильное, - произнес  Николаc.  -  В  конце
концов я пойму. Я обязан понять.
   - Ты и в могилу можешь сойти в полном неведении, - сказала Рэйчел.
   - Рано или поздно я пойму, - упрямо пробормотал Николаc.
   Или нет, подумал я;  возможно,  Рэйчел  права.  Николас  будет  вечно
бродить в потемках, кипа записей разбухнет от новых теорий, каждая - все
более  мрачная,  смелая,  дерзкая.  А  потом  личность,  которая  сейчас
ворочается внутри моего друга, войдет в силу, возьмет все в свои руки  и
закончит записи  за  него.  Николаc  сколько  угодно  может  писать:  "Я
думаю.., полагаю, что.., уверен.., наверняка..." А потом древний человек
пробудится к жизни и запишет последнюю строку: "Он был прав. Так и  есть
- это я".
   - Во всей этой истории  меня  постоянно  волновало  одно,  -  сказала
Рэйчел. - Как он поведет себя по отношению ко мне  и  Джонни,  если  его
сумеют пробудить?
   По-моему, сегодняшние события показали, что  он  будет  заботиться  о
Джонни.
   - А возможностей у него больше, чем у меня, - добавил Николаc.
   - И ты не станешь сопротивляться? - возмутился я. -  Будешь  пассивно
ждать, пока он тебя одолеет?
   - Я жду этого с нетерпением, - сказал Николаc.
   - У вас тут поблизости сдается квартира? - спросил я Рэйчел. В  конце
концов, почему бы писателю не пожить там, где ему вздумается?  Разве  он
привязан к одному месту?
   - Думаешь, твое присутствие ему поможет? - чуть улыбнулась Рэйчел.
   - Ну что-то вроде этого, - ответил я.
 
Глава 8 
 
   Они оба очевидно смирились с тем, что в Николаса вторглось  нечто;  в
их поведении сквозила покорность.
   Мне же все происходящее казалось  неестественным,  кошмарным,  чем-то
таким, от чего надо отбиваться любыми доступными  способами.  Поглощение
человеческой  личности  этим..,  ну,  в  общем,  тем,  что  поглощало  -
чудовищно!
   При условии, что теории Николаcа верны; на самом-то  деле  он  скорее
всего заблуждается. И все равно, я хотел быть рядом. Многие годы Николаc
был моим лучшим другом и все еще оставался им, хотя нас разделяли  шесть
сотен миль. Кроме того, мне тоже стала нравиться Пласенсия.
   - Красивый жест, - сказала Рэйчел. -  Не  покинуть  друга  в  трудное
время...
   - Это больше, чем жест, - возразил я.
   - Пока ты еще  окончательно  не  переехал,  хочу  вам  обоим  кое-что
рассказать. Я сама только вчера узнала, совер