ра - на фиг. И спойлер мой
треснутый вообще отвалился. Вот так...
  Рядом опять кто-то дико взвыл.
  Гусев с трудом повернул голову. В комнате ярко горела лампа, и в ее луче
сидели два незнакомых голых мужика, намертво привязанные к стульям. Тот,
что слева, был с ног до головы в кровище - это он сейчас кричал. Правый
выглядел невредимым, только очень расстроенным. Казалось, он вот-вот
заплачет.
  Перед мужиками свирепо прохаживался туда-сюда Данилов с пассатижами в
руках. Он тоже, наверное, куда-то врезался, потому что голова у него
оказалась забинтована.
  - Живой? - спросил он. Гусев слабо кивнул в ответ.
  - Ну и отлично. Расслабься, бывает.... Главное - живой. А второстепенное
мы сейчас выясним.
  С этими словами Данилов вытащил из кобуры свой любимый "ПСМ" и почти не
глядя выстрелил окровавленному мужику в голову. Тот коротко вякнул.
  - Надо же, промазал! - удивился Данилов. - Может, еще попробовать? Что
скажешь, одноухий? Или - ты у нас к тому же одноглазый?
  - Су-у-ка... - провыл одноухий.
  - Нет, глаз потом вырву. А пока что ты будешь... Гомозиготный! Знаешь, что
такое?
  - Паша, - Валюшок снова наклонился над Гусевым, - ты, наверное, не
понимаешь, что происходит. Это нормально, не беспокойся. Сейчас ребята там
наверху закончат, и мы тебя вытащим. Ты в порядке, только лицо разбито
немного. Ерунда, заживет...
  - Гомозиготный - это однояйцовый! - провозгласил Данилов.
  - Все равно вам хана, людоеды... - прошипел "Гомозиготный". - Все на
каторгу пойдете, кого не убьют...
  - Это ты, мил друг, на каторгу пойдешь. Ох и повеселятся же там! Ухо одно,
яйцо одно, глаз тоже один - насчет глаза я не забыл, не думай... Ты,
милашка, будешь главный прикол инвалидного барака! А что касается
людоедов...
  - А-а-а!!! А-а-а!!! У-у-у!!!
  - Это тебе за Гусева, палач недоделанный!
  - О-о-о...
  - Повторяю вопрос. Задание. Ну?!
  Раздался топот, как будто спускались по лестнице. В поле зрения появились
несколько человек из группы Данилова. Старший оглянулся и вопросительно
двинул подбородком.
  - Умер Семецкий, - сказали ему. - Так что потери вчистую - девять. И
раненых - десять.
  - Меня-то зачем считать?
  - Да нет, без тебя. Оказалось, Лопух с пулей в ноге бегал. Только сейчас
заметил.
  - М-да, бывает... Хорошо. Раненых грузите - и в больницу. От шефа есть
что-нибудь?
  - Он в Кремле надолго застрял, непонятно, когда освободится. Говорит, сами
пока разбирайтесь. Да, Корней звонил. Он вызвал отдыхающую смену, так
никто не пришел.
  - Чего и следовало ожидать. По домам тепленькими взяли. Главное - чтобы
именно взяли. Тогда вернут. Ладно, хватит трепаться, берите Гусева. И вот
что, Миша, пока будешь ехать, пробейся на "вертушку", найди кого-нибудь,
чтобы отцу его передал...
  Дальше Гусев ничего не услышал, потому что расслабился и то ли снова
потерял сознание, то ли заснул.
  - Ну, ты здоров дрыхнуть! - сказал Валюшок, присаживаясь рядом с кроватью,
игравшей роль больничной койки. - Проспал революцию и контрреволюцию.
Между прочим, тебя к ордену представили. - "Беретту" мою принес? - спросил
Гусев невнятно. Прошло уже три дня, а сплошная опухоль, в вторую
превратилось его лицо, едва-едва начала спадать.
  - Извини, не нашли. - Валюшок горестно развел руками. - Может, потом
объявится.
  - Как же, объявится... Дознаватель какой-нибудь прикарманит. Жалко пушку,
я из-за нее человека убил.
  - Знаю я, как ты убил. Мне Данилов все расписал в красках.
  - Наврал, конечно.
  - Может быть. А знаешь, я ведь "браунингом" разжился. Все как положено, в
бою взял. Когда тебя вытаскивали.
  - Поздравляю. Машину-то чинишь?
  - Некогда. Успею еще. Я пока на "двадцать седьмой". Колоритный аппарат,
весь в пробоинах. Знаешь, как чайники на дороге шарахаются? Прямо жаль
заделывать.
  - Что в отделении?
  - Не поверишь. Укомплектовано заново теми самыми мудаками, которые нас
убивать приходили. И главное - наглые такие... А знаешь, кто теперь
начальник? Твой приятель Корней. Шеф на повышение уходит, чуть ли не
директором.
  Гусев тяжело вздохнул.
  - Я действительно все проспал, - сказал он. - Слушай, Леха, строго между
нами. Где бутылка, салабон?!
  Валюшок от души рассмеялся.
  - Я все ждал, насколько у тебя выдержки хватит. Вот. - Он воровато
оглянулся, как будто в палате еще кто-то был, и добыл из-за пазухи
литровую бутыль "Джек Дэниеле". - Нормально? А тут, в пакете, я кока-колу
принес, если захочешь разбавить. Там еще апельсины всякие, шоколад...
  - Спасибо, - выдохнул Гусев и так вцепился в бутылку, словно это был
эликсир молодости.
  - Не за что. Долго тебе здесь?
  - Да хоть сейчас выписывайся. Я просто не хочу, честно говоря. Надо
перележать недельку-другую. Да и... Старшие товарищи советуют.
  - Охрана у тебя просто зверская. Такие лоси у дверей сидят...
Представляешь, с ног до головы обыскали. Думал, все - отнимут пузырь. А
они только оружие забрали. Козлы. Будто я не выбраковщик!
  - Ты выбраковщик, Лешка, - сказал Гусев серьезно. - Ты настоящий
суперагент с лицензией на убийство. Если бы не ты... По большому счету,
из-за тебя одного все получилось так, как... Ну, как оно сейчас есть.
  - Да ладно...
  - Ничего не ладно. Спасибо тебе.
  - Мне тоже орден пообещали, - заявил Валюшок без всякой ложной скромности.
Видно было, что он своими подвигами гордится. - Да всем достанется. Шефу -
Героя, остальным по Красной Звезде. Говорят, даже Корнееву что-то
обломится. За проявленное мужество. Я все думал - как это называется,
когда тебе в рыло сапогом двинут!
  - Не обижай Корнея. Не такое уж он дерьмо. У него, оказывается, дочь
больная под браком ходит. Вот он и рвет на службе жилы. Видишь -
дорвался...
  - Угу. Ты извини, мне пора. Да, ближе к вечеру Данилов подъедет. Ты не
прикончи бутылку сразу, он намекнул, что хочет с тобой о чем-то серьезно
поговорить.
  - Мне сейчас пара глотков - и глаза на лоб, - сказал Гусев печально. -
Алкоголь с обезболивающим... Ломовая смесь. А он не сказал конкретнее, в
чем дело?
  - Мне кажется, он тех уродов все-таки расколол, которые тебя допрашивали.
Очень уж у него вид был загадочный.
  - Какой там допрос... Так - глумления и издевательства. Знаешь, я ведь
почти ничего не помню.
  - А это разве плохо? - удивился Валюшок.
  Данилов приехал очень поздно и застал Гусева весьма и весьма навеселе. Тем
не менее он тоже вытащил бутылку и сунул ее больному под кровать.
  - Охрана у тебя педерастическая, - сказал он. - Расстреливать таких
охранников. Видят же - идет выбраковщик. Нет, все равно ноги врозь, руки
на стену... Где они были, спрашивается, когда тебя сцапали?
  - Да плюнь ты!
  - Спасибо, выпивку не отняли. И то: "А не много ли будет?" Я говорю - вам
точно мало не покажется, когда сюда все Центральное придет! В Кремле
никому мало не показалось... Блин, жалею страшно, что не участвовал.
  - Ну, извини.
  - Ерунда, бывает...
  - Я, между прочим, тоже не участвовал.
  - Ха-ха! Пэ, если бы не ты... По большому счету, из-за тебя одного все так
удачно сложилось.
  - Это не из-за меня, - слабо возразил Гусев. - Это Валюшок постарался. И
на месте оказался вовремя, и с хвоста его не стряхнули. Умеет ездить
парень. Ну, рассказывай, как там вообще.
  - Да погано. Бардак. В целом по стране накрылось семьдесят процентов
личного состава АСБ. В Москве самые маленькие потери у Юго-Западного,
которое сразу лапки кверху сделало, ну и мы второе место держим.
  - А сколько у нас?
  - Больше половины. Убитыми - сто восемьдесят семь. Из них в Кремле -
девяносто. Всех к Герою посмертно. Даже тех, кого по домам перестреляли.
  - Много им с этого радости... Особенно семьям. Накатим по одной за помин
невинно убиенных?
  - Давай, - согласился Данилов, подхватывая с тумбочки стакан.
  - Живи, Данила.
  - Живи, Пэ.
  Гусев пил осторожно, но все равно ему прижгло разбитую губу, и он
поморщился.
  - Ты обалденно вел себя на допросе, - заметил Данилов.
  - Это как? - не понял Гусев.
  - Достойно. Так довести этих козлов до белого каления...
  - Да ты-то откуда знаешь?!
  - Они все писали на видео. С самого начала.
  - Черт побери! - Гусев аж подскочил на кровати. - И где пленка?
  - Забрали. Приехал человек от некоего Гусева и забрал. Что, не надо было
отдавать? Гусев на миг задумался.
  - Ну, отчего же... - сказал он. - Может, так даже к лучшему. Пусть
ознакомится. А я там ничего такого... В смысле, уболтали они меня или нет?
  - Нет, успокойся.
  - Ты видел?
  - Не видел, они сказали. Точнее, один из них. Я все по науке сделал -
давил того, который посильнее. И второй сломался. Правда, не раньше, чем я
первого убил. Все-таки удивительное существо человек! Знает ведь, что это
старый метод армейских разведгрупп и второго "языка" тоже обязательно
кончат! Но все равно начинает говорить.
  - Данила. - Гусев лег на бок, поворачиваясь к Данилову лицом. Против
ожидания, тот не отшатнулся. Гусев на его месте не выдержал бы - пару
часов назад он добрел до ванной и опасливо посмотрел в зеркало. После чего
зарекся это делать на месяц вперед. - Слушай, дружище... Ты же выяснил,
чего они от меня хотели?
  - Да... Кажется, выяснил. Странная история, Пэ. Только учти - что бы я
такого ни узнал, мое отношение к тебе не изменилось. И никогда не
изменится. Усек?
  - Этот "язык" сказал тебе, что я по утрам пью кровь христианских младенцев?
  - Приблизительно.
  - То есть? - насторожился Гусев.
  - Понимаешь... Так странно... У них было две задачи. Первая - как следует
тебя помучить. Наверное, хотели потом отослать пленку туда, куда она в
конечном итоге и попала. Чтобы твой старик был посговорчивее.
  - Это-то очень хорошо, - сообщил Гусев. Данилов покачал головой и что-то
неразборчиво промычал.
  - Чего еще? - спросил Гусев. - Всякие малявки будут учить меня, как
устраивать семейные дела?
  - Ни в коем случае. Прости. Я только подумал - не было бы инфаркта...
  - Этот старый хрыч сделан из железобетона. Скорее у тебя инфаркт будет. Ну
и что дальше?
  - А дальше... А дальше им было приказано узнать, кто настоящий автор
"Меморандума Птицына".
  - А я-то тут при чем? - автоматически спросил Гусев.
  - Ну... Не знаю, - замялся Данилов.
  - Нет, ты скажи, при чем тут я? Данилов поднял на Гусева
честные-пречестные глаза и очень тихо сказал:
  - Вот и я думаю - при чем здесь ты, Гусев?
  - Что это значит -- "настоящий автор"? Я же тебе рассказывал...
  - Заткнись, Пэ, - ласково попросил Данилов. - Думаешь, я тебе не верю?
  - Подозреваю.
  - А вот я хочу тебе верить, - произнес Данилов с нажимом. - Раньше верил и
дальше хочу. И что бы ты мне ни сказал теперь - я буду верить.
  - А тебе очень хочется знать правду? - спросил Гусев агрессивно.
  - Наверное. Может быть. Все-таки интересно, кто это придумал. Это ведь не
была коллективная идея, что бы там ни говорили. Такое мог придумать именно
один человек.
  Гусев почувствовал, что охватившая его внезапно злоба прошла.
  - А какой это был человек, как по-твоему? - спросил он мягко.
  - Очень несчастный, - сказал Данилов уверенно. - И обозленный на весь мир.
  - Совершенно неспособный принимать действительность такой, какая она
есть... - подхватил Гусев.
  - Да-да. Вот именно. Он хотел все изменить.
  - Хотел сделать мир чистым и справедливым. Хотя бы в одной стране. Хотел
создать единое общество, не разорванное, как обычно, на бандитов и людей,
а цельное. Уничтожить основу преступности - ее воспроизводство. Дело ведь
не в экономике, Данила, не в уровне жизни.
  - Понятное дело, не только в ней...
  - Да, не только и не столько. Воровать начинают с голодухи. Но это не
значит, что, когда жизнь выправится, человек, который таскал с поля в
карманах пшеничные колосья, обязательно начнет подламывать хлебные ларьки.
Многие готовы стянуть то, что плохо лежит, когда жизнь берет за глотку. Но
они не становятся от этого закоренелыми преступниками. А вот если тебя с
детства научили, что работать глупо, потому что можно отнять, украсть...
Кто научил?
  - Тот, кто всю жизнь только это и делал, - подсказал Данилов.
  - Вот именно. Знаешь, меня всегда ужасала история так называемых ссученных
воров, которые пошли воевать в штрафные батальоны. Оказалось, многие из
них потом стали даже офицерами, вернулись домой в орденах. Но на гражданке
выяснилось, что они как до войны ничего не умели делать, так и теперь не
могут. Предмета тяжелее чужого "лопатника" в руки не брали никогда. Разве
что оружие. И все они очень скоро опять занялись прежним ремеслом.
  - Естественно. А мы с тобой чем всю жизнь занимаемся?
  Гусев оторопело умолк.
  - Ты не сбивай меня, - попросил он. - Хотя, конечно, да... Это-то и есть
самое жуткое. Но мальчишки, которые видят нас с тобой на улице, вряд ли
станут выбраковщиками. И никогда не станут ворами. А тогда пацаны смотрели
на гадов и думали - почему я в дерьме живу, а урка по ресторанам гуляет?
Так и родилось новое воровское поколение. Даже политические... Впрочем, не
важно. Теперь вспомни, что здесь творилось в девяностые годы. То же самое.
Нищая страна, толпы безработных - и мимо едут бандиты на "Мерседесах".
Процесс нужно было остановить, понимаешь? Обрубить, пресечь, обрезать,
переломить ситуацию в корне. И не только один Птицын думал - как? Многие
думали. Но именно он построил и обосновал схему. Очень жестокую, но и
очень справедливую. Далеко не идеальную. Но ведь она сработала?
  - Конечно, - закивал Данилов. - Конечно, сработала.
  - Мы это сделали?
  - Ну разумеется.
  - Так в чем проблема?
  - Да ни в чем. Не заводись, Пэ.
  - А я и не завожусь. - Гусев взял стакан и отхлебнул. - Просто обидно
бывает иногда. Такие интонации звучат - как будто мы впустую работали.
  - И вовсе даже не впустую! - обиделся за выбраковку Данилов.
  - И на фига этим уродам знать, кто автор птицынских заметок?
  - Это ведь контрразведка, Пэ. Мало ли чего они задумали. Может, хотели все
на ЦРУ свалить. Найти разработчика и представить его как агента мирового
империализма... Хотел бы я познакомиться с этим Птицыным. Хотя бы
посмотреть, какой он был, - пробормотал Данилов, глядя под ноги. - Жалко,
уже не получится.
  - Его звали Лебедев, - сказал Гусев. - Лебедев Павел Леонидович. И ты
прав, Данила. Этого человека больше нет.
  Он перевернулся на спину и закрыл глаза.
  - Бывает... - сообщил Данилов философски.


  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  В некоторых хрониках говорится, что он умер сам, без видимой причины,
умер, сидя в седле. В других кровавую эпопею князя обрывают копье или меч.
Они сходятся лишь в описании последующих событий. Найдя тело Дракулы,
бояре изрубили его на куски и разбросали вокруг. Позднее монахи из
Снаговского монастыря, не забывшие щедрости покойного, собрали останки и
предали их земле.
  Сутра Ирина, как обычно, писала заключения по результатам обследований,
которые провела вчера. За дверью кабинета стояла глубокая ватная тишина,
изредка нарушаемая шорохом чьих-то обутых в тапочки ног и поскрипыванием
кресел. Нормальная рабочая обстановка, всеобщий покой и заторможенность.
Только непривычный к этой атмосфере человек мог бы отметить легкое
напряжение, разлитое в воздухе. Ничего удивительного - в отделении
функциональной неврологии не от грыжи лечат, здесь особый контингент, и от
него исходят не всегда приятные флюиды. А может, все дело в едва
различимом запахе лекарств, совсем не таких, какими обычно пахнет в
больнице.
  Ирина строчила заключения, иногда отвлекаясь, чтобы поразмыслить. Во время
одной из таких отключек она вдруг поняла - ей что-то мешает. Оказалось, в
коридоре, буквально под дверью кабинета, появился источник загадочного
низкого гула. Ирина прислушалась. Гул разложился на два женских голоса,
что-то назойливо бубнящих. И чем больше она прислушивалась, тем больше эти
голоса мешали писать.
  Помучившись еще минут десять, Ирина поняла, что работать так невозможно, и
выглянула за дверь.
  Ну, разумеется! По обе стороны от входа в ее кабинет стояли два глубоких
кресла, и в каждом из них расположилась слабоумная бабушка. Судя по всему,
старухи были еще и полуглухие, так как разговаривали на повышенных тонах,
постоянно друг друга переспрашивая. Удобный диван неподалеку их не
привлекал, они просто не соображали, что туда можно пересесть, а вот эти
кресла, между которыми метра три...
  Ирина вернулась на место, покачала головой и попробовала снова заняться
делом. Но оказалось, что не слышать разговор за дверью она больше не
может. Речь обеих старушек была наполнена многозначительными интонациями и
привлекла бы внимание любого нормального человека - казалось, что бабульки
обсуждают проблемы войны и мира. Да к тому же и в полный голос.
  Ирина через силу продолжала стучать по клавишам, но в какой-то момент не
выдержала и прислушалась - о чем же за дверью идет речь. Тут как раз к
беседе присоединилась третья бабка. Конечно же, усевшаяся на приличной
дистанции от первых двух, поближе к тихо бормочущему телевизору.
  - А как вас зовут?
  - Лидия Ивановна.
  - Какое имя красивое - Лидия... А у меня внучка Лидочка... Представляете,
маленькая совсем.
  - Да, а у моего мужа, он, правда, уже покойный... Жалко, так тяжело умирал
человек... А такой человек был хороший... Как его моя дочка любила! А
дочка замечательная. Когда она, бывало, звонит мне в больницу и спрашивает
- а как папа, - я говорю, вот папа так-то и так-то, ты не волнуйся... Она
говорит - ничего, я сама ему позвоню. Вот как отца любила! Боялась, вдруг
я чего ей недоскажу, как с ним плохо. Беспокоилась.
  - А у меня ведь тоже внучка есть, только уже большая. Наверное, почти как
ваша дочка.
  - А вам сколько лет?
  - Да мне... Семьдесят восемь.
  - Ну! Это вы еще молодая. Когда вам будет восемьдесят пять, как мне, вот
тогда вы поймете, как это - быть старой.
  "Чистой воды "салонное слабоумие", - подумала Ирина. - Ну, это надолго.
Они могут поддерживать такой разговор до бесконечности, пока родственников
и знакомых хватит".
  И действительно, беседа плавно разворачивалась именно по такому сценарию.
В кабинете Ирина тупо глядела в монитор и отчаянно боролась с желанием то
ли побиться головой об стол, то ли выйти и поубивать бабушек.
  Примерно через полтора часа старушки все-таки умолкли, потому что забыли,
о чем дальше положено разговаривать. Или не могли вспомнить, у кого еще
какие родственники есть. Споткнулись на ровном месте. Ирина слегка
приободрилась. И тут...
  - А вот этот-то, посмотрите! Он второй раз за утро идет курить. Надо же,
как люди курят! Вредно! Нет, вы не знаете, Елизавета Марковна, как это
вредно! Я была в санатории, где нам рассказывали о том, как именно влияет
курение на здоровье человека. Нет, вы не представляете! Да-да-да, и
легкие, и печень даже страдает!
  - Надо же, и печень?!
  - Да-да-да!
  И бабки с упоением погрузились в благодатную тему - перемывание косточек
молодежи, которая злоупотребляет курением, пьянством и другими формами
разврата. Ирина со стоном уронила голову на руки. "Господи! Ну за что?!
Ладно, какое-то время я не обращала на них внимания. Потом оказалось, что
мешает гул. Потом ты начинаешь понимать, что слышишь этот дурацкий
разговор во всех подробностях. А когда начинается обсуждение того,
насколько плохо себя ведет нынешняя молодежь... В том числе и тот, кто
второй раз за утро идет в курилку... И это - безумные дуры, у которых даже
компьютерная томография наличия мозгов не обнаружит! Да, очень хочется
выйти с большой дубиной и сказать - если вы сейчас не заткнете свои языки
в свою поганую задницу... Но сделать этого никак нельзя.
  А хорошо бы!!!
  Неплохо бы принять такой закон, чтобы некоторые категории стариков тоже
списывали в брак. Только не получится - власть имущие чересчур пекутся о
старых людях. Почему-то считается, что именно такие бабки - главная опора
правительства. Ирина решила взять себя в руки и как-то справиться с
эмоциями. "Они же старые, они маразматички, у них "салонное слабоумие".
Заняться им нечем совершенно. Дрыхнуть круглые сутки они