у симпатичных детишек
оказывались непутевые родители. Дай ему волю, он прелестную белокурую
шестилетнюю Машеньку отнял бы у Татьяны силой и удочерил. Все равно ведь
мать сопьется и рано или поздно либо на принудительное лечение угодит,
либо вообще в лагерь. Только успеет до этого ребенка испортить.
  Жаль.
  Да, к Татьяне. Прямо сейчас. Мурашкин бросил окурок в урну, поднялся и
быстрым шагом двинулся в глубь квартала.
  Уже поднимаясь на этаж, участковый почувствовал смутное беспокойство. А
когда протянул руку к кнопке звонка, услышал неясный звук, доносящийся из
квартиры. То ли стон, то ли плач. За обшарпанной дверью происходило что-то
нехорошее. Мурашкин позвонил. Никакого ответа. Он позвонил снова. Внутри
завозились и притихли.
  - Откройте, участковый! - крикнул Мурашкин. И опять услышал тот же звук.
Точно, это плакал ребенок.
  Никаких сомнений - там, внутри, стряслась беда. Участковый отошел к
противоположной стене, оттолкнулся и наподдал дверь плечом. Влетел в
квартиру с дверью в обнимку, упал, вскочил и бросился вперед.
  Хозяйка валялась в коридоре, Мурашкин и дверь на пару едва ее не зашибли.
Да Мурашкин чуть было и не принял женщину за мертвую. Но Татьяна вдруг
открыла глаза, тупо посмотрела на участкового и пробормотала:
  - И ты тоже пошел на х...й...
  После чего с отчетливым стуком уронила голову набок и, кажется, заснула.
  Мурашкин толкнул дверь в комнату и остолбенел. Перед ним стоял какой-то
незнакомый пропитой мужик и поспешно заправлял рубаху в штаны. А
забившаяся в угол Машенька, заливаясь слезами, размазывала по чумазой
мордашке белое и липкое.
  Дальше участковый действовал четко и стремительно.
  И так хладнокровно, как до этого никогда в жизни.

  Телефонный звонок разбудил Гусева в полдень. Гусев, не открывая глаз,
свесился с кровати и принялся шарить по полу. Как ни странно, телефон не
нащупывался, а свисать было очень неудобно - какой-то валик твердо
врезался в живот. Потом рука зацепила что-то стеклянное, которое тут же
упало и покатилось. Гусев заподозрил недоброе, с трудом разлепил один глаз
и обнаружил, что лежит поперек своего любимого кресла в гостиной, а на
полу вокруг в живописном беспорядке валяются пивные бутылки.
  Кряхтя и постанывая, Гусев сполз на пол и начал тыкаться носом в пузыри,
втайне надеясь, что хоть один да оставил вчера без внимания. Чуточку
жидкости прочистить мозги. А заодно и вернуть себе дар речи, потому что
телефон, судя по назойливому курлыканью, вознамерился-таки его допечь и
призвать к ответу.
  Бутылки оказались пусты. Гусев не без труда встал на ноги и поплелся на
кухню. Походя он снял с базы радиотрубку и прижал ее обеими руками к
груди, пытаясь хоть так приглушить сигнал.
  Трубка задушенно хрюкала с методичностью, достойной лучшего применения. То
ли это ошибся номером какой-нибудь факс-модем, то ли звонил человек,
знающий гусевский распорядок дня и железно уверенный, что абонент дома.
Первое было предпочтительнее, но в чудеса Гусев принципиально не верил.
Скорее всего настойчивые звонки предвещали очередную свеженькую, с пылу с
жару, неприятность.
  Телефон умолк на пороге кухни, да так неожиданно, что Гусев даже
остановился. С глубоким сомнением посмотрел на трубку. А потом, будто
очнувшись, сунул ее не глядя в окружающее пространство (оказалось - в
забитую грязной посудой раковину) и прыгнул к холодильнику.
  На полочке лежала заначка - две бутылки "Балтики" номер три. Гусев
огляделся в поисках открывалки, сообразил, что та после вчерашнего
наверняка в гостиной, и, недолго думая, уцепился пробкой за край батареи.
Несильно врезал сверху раскрытой ладонью (пробка с тихим звяканьем
укатилась под ноги) и жадно припал к горлышку.
  Через несколько секунд бутылка опустела наполовину, а в глазах человека
появилось более или менее осмысленное выражение. Гусев тяжело выдохнул,
уселся за кухонный столик и мысленно обложил последними словами гадину,
разбудившую его раньше времени. Ни особого похмелья, ни физической
разбитости Гусев не ощущал. Он просто все еще был здорово пьян. Оставалось
только допить пиво, раздеться и лечь в кровать. Хотя бы часика на
три-четыре. Инструктаж перед ночным в семнадцать. Хотя какое это ночное -
так, зайти отметиться... Нет больше тройки Гусева. И когда ему теперь
дадут хотя бы одного стажера, черт его знает. А в одиночку выбраковщика
никто на работу не пустит. Мало ли что ему в голову взбредет.
  Инструкция очень четко объясняла, почему нужно ходить втроем. И как себя
вести в тех исключительных случаях, когда можно вдвоем. Но на взгляд
Гусева, все эти хитрые расстановки уступом, просчитанные для каждой тройки
специально, исходя из баллистических характеристик оружия и индивидуальной
психологической устойчивости бойцов, расписывались, только чтобы запудрить
выбраковщикам мозги. Он-то отлично знал, почему на самом деле сотрудникам
АСБ положено ходить стаей. Дай Гусеву волю, он бы своих коллег не то что
на работу, а и просто в магазин за хлебом поодиночке не выпускал.
  И себя, ненаглядного, в первую очередь.
  Одинокий выбраковщик, тревожно-мнительный, неуверенный в себе, волочащий
по асфальту длиннющий хвост многочисленных комплексов, представляет для
мирных граждан куда большую опасность, чем целая преступная группировка. А
поскольку банды, шайки и мафиозные кланы на территории Союза успешно
выбраковщиками изничтожены...
  Именно на этой фразе вчера Гусева перебили. Начальник Центрального
отделения ласково попросил его засохнуть. Гусев засох и сел на место, ловя
затылком неприязненные взгляды. Как обычно, его не поняли. Его вообще
никогда не понимали. Никто. Всю жизнь.
  Хотя, быть может, на этот раз намек получился слишком тонким. Но как еще
передать людям свою тревогу за их же безопасность? Как объяснить, что
буквально всем телом Гусев предчувствует беду? А ведь он в АСБ уже шесть
лет, почти с самого начала, и кому, как не ему, взвалить на себя тяжкую
долю местного оракула? Когда догадаются остальные, будет уже поздно.
Один-единственный приказ сверху - и застоявшиеся ОМОНы и СОБРы передавят
выбраковщиков как котят. С диким наслаждением передавят. Таких, как Гусев,
прожженных ветеранов - отловят по одному и тут же застрелят при попытке к
бегству. А прочую мелюзгу вообще пачками лопать будут и не подавятся.
  "Нас в Москве чуть больше тысячи. И от силы десять тысяч по всей стране.
Мы - ничто, мы - жалкие крохи, и нас просто смахнут рукавом со стола. А
потом накроют стол по новой".
  Предаваясь невеселым размышлениям, Гусев прикончил бутылку и в
задумчивости оглянулся на холодильник. Точно, допить - и баиньки. Если,
конечно, эта гадина...
  Гадина оказалась легка на помине. Среди чашек и тарелок обиженно
тренькнуло.
  Гусев встал, двумя пальцами ухватил трубку за огрызок антенны и выудил из
раковины. Взял полотенце и тщательно протер. Нажал кнопку и хмуро,
стараясь, чтобы голос получился совершенно лишенным выражения, сказал в
микрофон:
  - Зачем вы меня разбудили?
  На другом конце линии раздался страдальческий
вздох.
  - Паша, как хорошо, что ты на месте! Выручай, старина! Кроме тебя...
  - А-а, товарищ подполковник... Ну-ну. Слышно было, как подполковник
Ларионов, начальник близлежащего отделения милиции, угрызается совестью.
Выражалось это в сопении и покашливании.
  - Паша...
  - Я вот что-то вспомнить не могу, кто это меня на днях вождем палачей
обозвал? - вслух задумался Гусев.
  - Да ты что! - деланно изумился Ларионов.
  - Ты же знаешь, товарищ подполковник, я терпеть не могу, когда мне прямо
так в глаза правду-матку режут.
  - Паша, ну хватит, в самом деле...
  - Мне правда глаза колет, понимаешь?
  - Хорошо, я им скажу.
  - И скажи.
  - И скажу! Так скажу, присесть не смогут!
  - Вот сейчас пойди и скажи. Этому, как его... Ну, летеха такой мордастый.
С усами.
  - Паша, можно я с тобой закончу, а потом сразу пойду и скажу ему?
  Гусев усмехнулся в трубку.
  - Он меня боится, - сообщил он заговорщическим шепотом. - Они все меня
боятся. Слушай, подполковник, а ты меня боишься?
  - Извини, не очень.
  - Как же так?
  - А я смелый. Отважный я. Слушай, Паш, тут у нас большая неприятность
случилась. Выручи еще разок? Ну, пожалуйста.
  - Опять твои психопаты арестованного забили?
  - Если бы арестованного, я бы тебе не звонил.
  - Ну а кого тогда?..
  - Понимаешь... Мурашкин с пятого участка, прекрасный мужик, взял и
застрелил одного урода. В состоянии аффекта застрелил.
  - Ничего не понимаю, - удивился Гусев. - Ваша братия каждый божий день
кого-нибудь застреливает в состоянии аффекта. И рисует в отчете
самооборону. Напивается до состояния аффекта, а тут навстречу топает
мирный гражданин в состоянии аффекта, и начинается самооборона из всех
видов оружия... Странно, что вы друг друга еще не перезастреливали. Даром
что пребываете в состоянии аффекта с утра до ночи...
  Он мог бы долго еще распространяться на этот счет, но Ларионов его перебил.
  - Паша, - сказал он. - Я тебя слушаю и балдею. Всю жизнь бы слушал. Позови
какого-нибудь юношу из "Московского комсомольца", он с тобой потом
гонораром поделится. Но мне действительно нужна твоя помощь.
  - То есть этот прекрасный мужик, участковый Какашкин, не умеет писать и не
может поэтому нарисовать в отчете самооборону.
  - Да он в больнице! - рявкнул Ларионов.
  - Почему? В какой?
  - В Алексеевской, идиот!!!
  Гусев задумался.
  - Ничего себе... - пробормотал он. - Психушка, значит... Ладно, начальник,
считай, я тебя простил. Докладывай обстановку.
  - Докладываю, - согласился Ларионов. - Имеем два трупа...
  - Ты же говорил...
  - Нет, он еще и бабу одну грохнул.
  - А-а, на почве ревности...
  - Гусев, помолчи. Я же тебе докладываю. Имеется выбитая дверь, за ней два
трупа, мужской и женский. Значит, женщина - хозяйка квартиры, мужчина - ее
сожитель. Еще имеется девочка пяти лет, дочь хозяйки, живая, у нее
глубокий шок, судя по всему, имело место изнасилование.
  Гусев хотел было ляпнуть: "Хорошо погулял участковый Какашкин!", но быстро
прикусил язык. Он уже догадался, что к чему. Случай был в каком-то смысле
типовой.
  Наверное, каждый выбраковщик прошел через это - на твоих глазах некто
отвратительный совершает нечто ужасное. И в этот момент тебе впервые в
жизни по-настоящему "сносит башню". Вот почему уполномоченным АСБ не
положено настоящее оружие. Только уродливый пневматический игольник -
автоматический пистолет, который стреляет иголками с парализатором
мгновенного действия. Кстати, побочный эффект этой мгновенности - адская
боль. Малость химики перемудрили - наверное, у них тоже были личные счеты
с врагами народа.
  - Факт, что насильник - сожитель хозяйки, не вызывает сомнений, - объяснил
Ларионов. - Мурашкина подобрали в совершенно невменяемом состоянии, и он
еще долго ничего рассказать не сможет. Да инечего тут рассказывать, и так
все ясно. Зашел для профилактической беседы, что-то услышал, позвонил, не
открыли, вышиб дверь... Ну и так далее. Нервы сдали у мужика. Клянусь, я
его очень хорошо понимаю. Ничего, подлечится - еще послужит.
  Гусев хмыкнул, но от комментариев воздержался. Понятно было, что Ларионов
своего подчиненного не сдаст, тем более считая его ни в чем не виноватым,
а просто человеком, попавшим в беду. Но снова давать ему в руки оружие и
власть... "Гусев, окстись, ты и сам ничуть не лучше".
  - Короче говоря, был звонок насчет стрельбы, - продолжал Ларионов. - От
соседей на центральный пульт. Как положено, выехала группа, то есть все
уже зарегистрировано и оформлено. Но слава богу, у ребят хватило ума на
месте разобраться, что к чему, и приостановить дальнейший процесс. Гусев,
дружище, возьми все на себя, а? Ты представь, какой офигительный "глухарь"
из этого дела получится! Его в принципе спихнуть не на кого.
  - Кроме меня, - заметил Гусев. - Разумеется, ни один нормальный вор не
возьмет на душу изнасилование несовершеннолетней и двойную мокруху. Да у
тебя небось и нет сейчас живого вора. Ты уж, наверное, забыл, как они
выглядят. А вот добренький Гусев на все, что угодно, подпишется.
  - При чем тут изнасилование, оно, считай, раскрыто. Паша, это ведь твой
контингент! А запрос я тебе задним числом оформлю. И свидетелей, все как
положено.
  - Знаешь, подполковник, - сказал Гусев негромко. - Я, конечно, о нас с
тобой невысокого мнения, но вот в такие моменты удивляюсь - и чего это у
нас еще крылышки не выросли? У тебя как там, случаем, нимб не проявился?
Гос-по-ди! Среди каких уродов мы живем! Это же просто уму непостижимо!
  - Берешь? - спросил Ларионов с плохо скрываемой надеждой в голосе.
  - Кроме твоих людей, никто этого Мурашкина не видел? - деловито
осведомился Гусев.
  - Да нет, он как отстрелялся, так на месте и завис. Метался, бормотал
что-то. Группа подъехала буквально через три минуты. Вывели его
тихонечко... Если кто во дворе и заметил, что в группе стало на одного
человека больше, так сам ведь знаешь, менты они вроде китайцев, на одно
лицо. А в больницу я его по блату сунул, там все будет шито-крыто.
  - К тестю, что ли? - вспомнил Гусев.
  - Ну.
  - Ладно, - вздохнул Гусев. - Через полчаса зайду. Готовь мне запрос и
сопровождающих. Если дашь того усатого лейтенанта, буду тебе отдельно
признателен. И бутылка с тебя.
  - Да хоть ящик! - радостно взвыл Ларионов.
  - Значит, все-таки берешь взятки! - обрадовался Гусев.
  - Почему?
  - Откуда у тебя деньги на ящик, ты, подполковник!
  - Нам в прошлом месяце опять зарплату повысили, между прочим. А потом, я
для хорошего человека, - твердо сказал Ларионов, - последнюю рубаху сниму!
  - Это я-то хороший? - удивился Гусев.
  - Конечно, - подтвердил Ларионов. - А если приедешь через двадцать минут,
я тебе еще и не такое скажу.
  - Обойдусь. Через полчаса встречай.
  - Ну, Пашка, ну, выручил! Спасибо!
  - Пока еще не за что, - отрезал Гусев и дал отбой. Некоторое время он
стоял посреди кухни, задумчиво перебрасывая трубку из руки в руку и
прикидывая, как навязанную Ларионовым фиктивную выбраковку провести через
отчетность Центрального отделения АСБ. Ведь если подходить к вопросу
формально, то на сегодняшний день старший уполномоченный Агентства
социальной безопасности Павел Гусев существовал только де-юре. Де-факто
ему положено было регулярно являться на инструктаж, а потом вместо работы
плестись на все четыре стороны. Ведущий, потерявший за месяц двоих из
тройки. Потерявший заодно и последние остатки доверия в отделении. Со всех
сторон только неприязнь и страх. Впрочем, ему не привыкать. Всегда его по
жизни сопровождали эти два чувства. Он боялся, его боялись. Он ненавидел,
его ненавидели. И обе стороны, как правило, эти чувства умело скрывали.
Гусев себя контролировал, потому что знал - может убить. Все остальные -
потому что знали: действительно может.
  Только внутри ушедшей в небытие тройки Гусев становился нормальным
человеком. Ему повезло с помощниками. Атмосферу, сложившуюся в команде,
вряд ли можно было назвать взаимопониманием. Но вот доверие, готовность
прикрыть спину, а то и заслонить товарища грудью - эти взаимные чувства
они, трое, ощущали друг в друге не раз и не два. Выходя в город, тройка
Гусева превращалась в единый организм.
  Эта команда была неистребима. И прожила бы очень долго, не случись двоим
из троих попасть под выбраковку самим.



                                  ГЛАВА ВТОРАЯ


  В этом - разгадка неслыханной и не имеющей аналогов в мировой истории
повальной честности населения Валахии в середине XV века После того как
тысячи воров погибли на кольях или сгорели в пламени костров на городских
площадях, новых охотников проверить свою удачливость уже не находилось
Сентябрь в этом году выдался сухим, но прохладным. Лучшая погода для
выбраковщика, который по долгу службы предпочитает одежду из плотной ткани
и свободного покроя, скорее даже мешковатую, чтобы не так выпирала наружу
его профессия. Летом Гусева ужасно раздражала необходимость мазаться
специальными кремами и надевать гигроскопическое белье. Иначе он бы просто
умер, закованный в спасительную, но абсолютно глухую броню. А сейчас он
чувствовал себя просто замечательно. Легкая, но прочная кожанка с полами
до середины бедра удачно маскировала все полпуда с гаком железа и
пластмассы, которые он на себе таскал.
  Тем не менее у станции метро Гусева вычислили. Он задержался купить
сигарет, и тут же рядом притормозил "Соболь" с эмблемой Службы доставки на
двери.
  - Помощь не требуется, коллега? - спросил парень в белом халате,
высовываясь из окна.
  Гусев бросил через плечо сумрачный взгляд, промолчал и снова повернулся к
окошку табачного киоска. Протянул было деньги, но тут задняя дверь киоска
открылась, и внутрь шагнул некто, судя по выражению лица - хозяин. Гусев
присмотрелся, вздохнул, пробормотал: "Извините, у нерусских не покупаем" -
к тяжело потопал к соседней палатке. Несмотря на вполне приличное
настроение, ходить сегодня было отчего-то трудно.
  "Соболь" все не уезжал. Взяв свое курево, Гусев подошел к фургону.
  - Что там было насчет помощи? - спросил он угрюмо. - Какая еще помощь?
  - Наркологическая, разумеется. Хотите маленький укольчик? Второе рождение
гарантировано. Вы же чувствуете э-э... дискомфорт, сразу видно.
  - Вот это глаз! - восхитился Гусев.
  - Работа такая, коллега. Давайте заходите.
  - Н-нет, спасибо, - пробормотал Гусев. Нарколог ему понравился, у него
было приятное открытое лицо и заразительная улыбка. Но понравился не
настолько, чтобы позволять тыкать в себя иголками.
  - Вам же на маршрут сейчас, верно? Давайте поправим здоровье. Я просто
нарушу профессиональную этику, если отпущу вас.
  - Как вы меня раскрыли? - спросил Гусев, безуспешно пытясь оглядеть себя в
поисках какого-нибудь вопиющего изъяна.
  - Просто характерная моторика. Сейчас она, конечно, сглажена - последствия
интоксикации. Но все равно - если знать, что искать, видно.
  - На психиатра, что ли, учитесь? - догадался Гусев.
  - Верно. Не буду же я всю жизнь пьяных по домам развозить. Доставка - это
так, ради денег. Ну давайте ныряйте в наше гостеприимное лоно.
  - Не-а.
  - Почему?!
  - Страшно.
  - Тьфу! Поймите, вам через пять минут станет легче. А через пятнадцать -
как новенький будете.
  - Я с похмелья тревожный, - признался Гусев. - Боюсь автомобилей,
низколетящих голубей и врачей-убийц.
  Из кабины раздался сдавленный хохоток - водитель подслушивал. Нарколог
смерил Гусева взглядом, которым одаривают непослушного ребенка.
  - С вас прямо хоть диплом пиши, - сказал он. - Особенно если низколетящие
голуби... Не хотите укол, могу смешать микстурку. Но дольше ждать
придется. Слушайте, а можно я вам хотя бы давление померяю?
  - Я что, настолько плох?
  - Жить-то будете...
  Гусев сдался и полез в машину, бормоча: "До чего ж вы, медики,
настырные..." Внутри обнаружился еще один клиент доставки - поперек двух
кресел развалился некий молодой человек в парадном мундире флотского
прапорщика. Фуражка у моряка съехала на нос, сбоку из-под нее выбивались
неуставные русые кудри.
  - Здорово, полундра, - бросил ему Гусев. Тот не отреагировал.
  Давление у Гусева оказалось явно пониженное.
  - Ну хотя бы валокордин, - предложил врач.
  - Делать вам нечего...
  - Ваша правда, коллега. Скука жуткая. Третий час уже катаемся, хоть бы кто
под колеса упал... В сентябре вообще мало пьяных, в основном работают
люди, восстанавливают подорванное отпусками материальное благополучие.
  - А это? - Гусев ткнул пальцем через плечо. - Что ж вы его домой не везете?
  - Товарищ капитан первого ранга, мичман Харитонов... - неожиданно сообщил
в пространство флотский. После чего громко всхрапнул и снова отключился.
  - Это мичман Харитонов, - объяснил врач, отсчитывая капли.
  - Вижу, что не адмирал Нахимов...
  - Вот, пейте. Бедняге нельзя домой, он на службе. Никак до Генштаба не
дойдет. Ничего, я ему такой коктейль в вену запузырил...
  Гусев проглотил лекарство.
  - Спасибо, - кивнул он, возвращая стакан. - Слушайте,