аете, где меня найти.
  - Живи, - сказали ему.
  На улице Гусев с наслаждением закурил. И встряхнул за плечо насупившегося
Валюшка:
  - Если ты меня осуждаешь, могу в деталях рассказать, как именно Шацкий
изуродовал свою жену. Ей было двадцать три года, Леха. Только двадцать
три. Обыкновенная молоденькая дурочка - нормальная женщина за такого бы и
не пошла, - но это в данном случае дела не меняет. Нельзя кухонным ножом
резать беременных жен, понимаешь? И нет таких высших интересов, во имя
которых можно оставлять в живых тех, кто так поступает.
  Валюшок молчал.
  - А то, что в Агентстве существует круговая порука, ты мог бы и сам
догадаться.
  - Да нет же!!! - взорвался наконец Валюшок. - Нет!
  - Что "нет"? - опешил Гусев.
  - Ты... Ты... Да ты чуть мне в руку не попал! Я едва отдернуть ее успел!
  - Лешечка! - воскликнул Гусев радостно. Похоже, он ждал чего-нибудь
похуже. - Дорогой ты мой! Сам посуди - если бы я мог попасть тебе в руку,
уж наверное, я бы тебя предупредил!
  Валюшок в ответ только сплюнул - как перед этим старший.
  Наверное, они пережили очень похожий стресс.


  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  Лишь в молитвах и заупокойных службах изливалась скорбь по тысячам
казненных, не обращаясь в ярость, направленную против тирана, - ведь его
власть была освящена церковью, а цели - разумны и благородны
Очередное испытание на прочность судьба подбросила двойке Гусева в один
ничем не примечательный вечер. Да и началось все рутинно - просто на
пульте лежала заявка, которую Гусеву передал дежурный. Гусев, привычно
изображая лицом скуку и неудовольствие, в бумагу заглянул и сразу же
покосился на Валюшка. Его ведомый, поигрывая на пальце ключами от
"двадцать седьмой", мурлыкал под нос песенку и, судя по всему, пребывал в
отличнейшем расположении духа. "Ну, сейчас посмотрим, какой ты гражданин,
агент Валюшок, - мысленно вздохнул Гусев. - Поганая заявка. В последний
раз я такую видел года два назад. Ясно, почему ее именно мне подкинули -
Гусева ведь не жалко. А Валюшка? Хм-м... Все-таки не оставили надежды
восстановить против меня. Какая же это сволочь наверху мутит воду?
Понятное дело, не шеф. А кто? Ну, в любом случае нужно будет за Лехой
присмотреть. А то еще замочит старика Гусева по великой своей доброте.
Обмялся он за последний месяц нормально, уже никакой работы не гнушается,
но это..."
- Заводи, - скомандовал он. - Я сейчас, только вот "труповозку" закажу.
Нам сегодня особенная понадобится...
  Ехать пришлось на самую границу зоны ответственности Центрального. Валюшок
вел машину как обычно - быстро и надежно, не хуже, чем если бы за Рулем
сидел Гусев. С исчезновением знаменитых на всю страну московских пробок
средний уровень водительского мастерства в городе неуклонно падал, и
Гусеву было приятно, что хотя бы его ведомый этому повальному расслаблению
не подвержен.
  "Двадцать седьмая" идеально запарковалась у искомого подъезда - в двух
шагах, но так, чтобы не привлекать лишнего внимания. Гусев достал рацию и
вызвал "труповозку".
  - Когда подъедете, во двор не суйтесь, - приказал он. - Стойте на улице. А
то здесь бабуськи околачиваются, сразу выяснять начнут, к кому "Скорая"
приехала.
  "Труповозка" ответила, что все понимает, глубоко сочувствует и постарается
без повода не светиться. Гусев повернулся к Валюшку. Тот курил и ждал
распоряжений, изо всех сил делая вид, что ему это дается легко. Ведь по
инструкции Гусев обязан был довести
до ведомого содержание заявки если не в офисе Цент--. рального, то хотя бы
по дороге.
  - Значит, так, Леха, - сказал Гусев. - Ты когда-нибудь задумывался, куда в
нашей стране деваются младенцы с патологией развития?
  Валюшок фыркнул было - кто ж этого не знает, - но потом насторожился.
Гусев задал вопрос неспроста. Большинство патологий медицина определяла на
ранних стадия беременности, и уроды в Союзе просто не рождались. А в тех
немногих случаях, когда медкомиссия находила отклонение от нормы уже после
родов, младенца либо с согласия матери усыпляли, либо он пропадал в недрах
интернатской системы. Сложнее было, конечно, с подрощенными детьми, у
которых вдруг открывались серьезные нарушения психики, - но и тех, как
правило, удавалось из общества изъять. В тех случаях, когда четко
устанавливалась наследственная природа нарушения, - вместе с родителями. А
когда нет... По обстоятельствам. Все это Валюшку детально объяснили на
подготовительных курсах с примерами из практики. Но раз сегодня они здесь
и Гусев задает вопросы, значит, система дала сбой. И где-то в этом
подъезде живет ненормальный ребенок. Валюшок поежился.
  - Понял? - спросил Гусев. - Вижу, понял. Тяжелый случай, Леха. Соседи,
гады, донесли. Участковый стал вести наблюдение и подтвердил. Мальчишка
лет десяти. Ночью появляется на балконе. Только ночью. Мать - учительница.
Героическая женщина, думаю - сама рожала, втайне. Но и дура изрядная.
Эгоистка чертова. И ребенку жизнь изуродовала, и себе. Так в фашистской
Германии немецкие семьи еврейских детей прятали. Но ведь не по десятку лет
кряду... На что надеялась? Вот тебе и диспозиция. Готов идти?
  - Что мне делать-то? - спросил Валюшок. - Не в том смысле, что деваться
некуда, а делать-то что?
  - Как обычно - держать мне спину. Пойдем. Чистая и опрятная лестница вела
их на пятый этаж.
  - Ты раньше это делал? - буркнул Валюшок Гусеву в спину.
  - Дважды, - ответил тот.
  - И что было?
  - Оба раза пришлось стрелять. Валюшок тяжело сглотнул, кашлянул и снял
игольник с предохранителя.
  - А где этот участковый? - вспомнил он. - Как же мы на такое дело и без
мента? Дело-то не уголовное, гражданское.
  - Он боится. Сказал, все что надо задним числом подпишет, а с нами идти -
ни-ни.
  - С-скотина... - прошипел Валюшок.
  - Отнюдь, - мягко сказал Гусев. - Нас ведь разгонят, а ментам оставаться.
Кому же охота за чужие грехи...
  "Вот именно - грехи, - подумал он. - Кто нас ждет там, наверху? Только бы
не даун. Все, что угодно, только не даун. Ведь не смогу же... Урод должен
быть уродом, вызывать отвращение, желание сделать так, чтобы он исчез из
нашего мира быстро и навсегда. Дауны, выросшие в семьях, не такие. Ни у
одного нормального человека на них рука не поднимется. Дети с синдромом
Дауна, если с ними хорошо занимались родители, превращаются, как правило,
в милейшие существа. И когда они становятся взрослыми, им можно только
сочувствовать, но никак не ненавидеть. Их словно лишили ненужной части
разума специально, чтобы оставить счастливыми. Детьми. Нужно признаться, с
даунами выбраковка промахнулась. Обществу нужны убогие. Не бесноватые и
юродивые, а именно убогие. Чтобы жалеть. Как раз жалости нам сейчас не
хватает, не осталось ее в стране ни на грош. Вот давешняя тетка, которая
грабителя пожалела... Встал на дороге суперагент Пэ Гусев со своей
лицензией на убийство и всю проявленную гражданкой потерпевшей жалость
низвел даже не до нуля, а в минус загнал. Переработал в ненависть. Уф-ф...
Нет, это не может быть даун. Их вычисляют стопроцентно на ранних сроках.
До трех месяцев, кажется".
  Гусев позвонил в дверь и отстегнул с груди значок. - Только не вздумай
разговаривать, - бросил он через плечо. - Молчи и держи мне спину.
Увидишь, я все сделаю наилучшим образом. Стыдно не будет. И вообще, это не
Гусев с Валюшком, это государство пришло. А государство, как известно, -
аппарат насилия.
  - Кто там? - спросила из-за двери женщина. Голос у нее был донельзя
настороженный.
  - Извините, пожалуйста, это Агентство социальной безопасности, - сказал
Гусев, демонстрируя значок дверному глазку. - Старший уполномоченный
Гусев, уполномоченный Валюшок. Мы должны задать вам несколько вопросов.
  За дверью повисла гробовая тишина. Правило "мой дом - моя крепость" в
Союзе позволяло забаррикадироваться в своей квартире даже от милиции, буде
та явится к вам без постановления на обыск. Но в отношении АСБ никакие
правила не действовали. Жать на кнопку и разговаривать с жильцами Гусев
был не обязан, он мог без лишних церемоний просто взломать дверь. Тем
более - эту, хлипкую и древнюю.
  - Нам обязательно нужно с вами побеседовать. Это очень важно.
  - О чем? - спросили из-за двери.
  - Простите, через дверь такие вещи не говорят. - Гусев произносил слова
очень мягко, но без той хорошо знакомой Валюшку приторной ласковости,
которая предвещала беду. - Впустите нас, пожалуйста. Если какие-то
сомнения, позвоните в Центральное отделение АСБ, я вам продиктую телефон.
Мы подождем.
  Снова тишина.
  - Я бы вам советовал не тянуть время. - Гусев прицепил значок обратно под
куртку. - Вы же знаете - если уж мы пришли, то мы обязательно войдем.
Давайте не будем превращать деловой разговор в выяснение отношений.
  - Убирайтесь! - прошипели изнутри. Гусев раздраженно цыкнул зубом.
  - Хорошо, - сказал он. - Будьте добры, отойдите от двери, мы ее сейчас
выбьем. Ну-ка, Леха, раз-два...
  - Стойте! - Щелкнул замок, дверь приоткрылась на цепочку. В проем на
выбраковщиков глядело некрасивое сморщенное личико - жидкие бесцветные
волосы, тяжелые очки. Типичная училка из числа люто ненавидимых
школьниками. Гусев знал, что клиентке под сорок, но выглядела она на все
полсотни, да еще и с гаком. "Завоевать расположение такого человека -
дохлый номер. Она априори ненавидит всех. А детеныша себе родила в
качестве игрушки, на которой может вымещать комплексы. Господи, какую чушь
я несу! Хотя понятно зачем. Восстанавливаю себя против клиента. Привычка.
Старая добрая профессиональная манера. Чтобы не было мучительно больно".
  - Спасибо, - улыбнулся Гусев. - Мы тоже не хотим шума. Разрешите войти?
  Женщина смерила Гусева ледяным взглядом - маска, за которой
просматривается надвигающийся паралич воли. "Она уже сломана. И это тоже
сделал я. Какое, на фиг, государство! Это ты, Гусев, приперся в ее жилище
с огнем и мечом. Как последний бандит, посягаешь на то немногое, что есть
у человека, - его территорию. Ладно, хватит казниться. Быстро сработал -
быстро ушел пить водку".
  - Вера Петровна. Мы. Пришли. С вами. Разговаривать. - Гусев ритмично
покачивал в воздухе рукой. - Давайте. Сядем. И мирно. Разберемся.
  Дверь медленно захлопнулась. Звякнула цепочка. Гусев облегченно перевел
дух. Не хотелось ему ломать дверь. Жалко было ушибать плечо. Свое ведь, не
казенное. Да и дверь еще послужит - в квартиру потом кто-то въедет, буде
училку придется забраковать.
  Женщина, видимо, терзалась сомнениями, потому что ждать пришлось чуть ли
не минуту. И все-таки она открыла. Выбраковке нужно открывать. Выбраковка
не шутит.
  - Заходите, - процедила женщина.
  Квартира была двухкомнатная, и из наглухо закрытой спальни ("Детской", -
поправил себя Гусев) не доносилось ни звука. Обстановка в доме оказалась
скудной и даже ветхой, а главное - на всех предметах лежал дух тяжелой и
затхлой неухоженности. Гусев огляделся и почувствовал, в чем дело. Здесь
свила гнездо легкая и почти неявная душевная болезнь хозяйки, неопасная
для окружающих, но страшно отразившаяся на судьбе ее сына. А скорее всего
- и послужившая для мальчика поводом родиться.
  - Мы присядем, - сказал Гусев. Древний обтрепанный диван заскрипел под его
тяжестью. Валюшок садиться не стал, а прислонился спиной к дверному
косяку. Женщина тоже осталась стоять, прижав руки к груди и опустив глаза.
  - Вера Петровна, - начал Гусев. - Прежде всего давайте определим главное -
наши отношения. Поймите, АСБ пришло к вам без намерения совершать насилие
и уж тем более - ломать ни в чем не повинную мебель. Помогите нам,
пожалуйста, а мы постараемся никак не ущемить ваши конституционные права.
  - Что вам нужно? - процедила женщина, не поднимая глаз.
  - Я сейчас позвоню, и через несколько минут придет наш медицинский
эксперт. Позвольте ему осмотреть мальчика, который находится в этой
квартире.
  Женщина оказалась не настолько безумна, чтобы сделать вид, будто никакого
мальчика здесь нет. Похоже, она понимала, с кем имеет дело. И может быть,
Даже испытывала легкое облегчение от того, что ситуация близка к
разрешению. Как преступник, который годами носит в себе ужас перед тем,
что однажды его догонит Гусев. И смотрит в дуло игольника глазами, которые
так и твердят: "Наконец-то!"
Женщина не сказала: "Его здесь нет". Она спросила:
  - Зачем?
  - У Агентства есть основание полагать, что вы нарушаете федеральный закон
о правах детей.
  - Как я его нарушаю?
  - Начнем с того, что ребенок находится у вас в квартире словно под
арестом, он лишен возможности общаться со сверстниками и посещать школу.
  - Это неправда!
  - Что неправда?
  - Он получает образование. Прекрасное образование.
  - Чему вы его учите? - спросил Гусев, стараясь не морщить презрительно
нос. - Ботанике?
  Женщину слегка передернуло. Тяжело ощущать, что некто знает всю твою
подноготную. И вдвойне тяжело, если это человек с правом на убийство.
  - Он читает. Он прекрасно читает.
  - Замечательно. Но он совершенно один. Никто, кроме государства, не вправе
изолировать человека, особенно ребенка.
  - Он не один! - воскликнула женщина. - Вы ничего не понимаете!
  - Да, он с вами. Но вы, как педагог, не можете не знать, как важно для
ребенка социализироваться. В кого вы хотите его превратить? В Маугли?
  Женщина принялась истерично ломать себе пальцы, но с места не сдвинулась.
У нее была очень сухая безгрудая фигура, и простенькое домашнее платье
висело на ней, как на вешалке.
  - Послушайте, Вера Петровна. Давайте для начала сделаем так. Я загляну
буквально одним глазом, - Гусев ткнул пальцем через плечо, - а потом мы
продолжим разговор. Уверен, вместе мы что-нибудь придумаем.
  "Чем черт не шутит, - подумал он. - Вдруг тут какая-нибудь дикость, и
парень еще не до смерти изуродован мамочкой. Что я понимаю в нервных
заболеваниях? Да ничего. Я моментально вижу - псих человек или нет,
нахватался опыта. Но насколько псих - это для меня темный лес. Вдруг у нее
парень от рождения нормальный, а она просто по каким-то безумным
соображениям решила спасти его от общества, в котором больше нет
преступности и у каждого есть работа?"
- Нет! Я не позволю! - В голосе женщины не было уверенности, она
произнесла это на голом импульсе, только чтобы обозначить позицию.
  Гусев очень медленно достал игольник и положил его рядом с собой на диван.
"Беретта" висела у него глубоко за пазухой, женщина не могла заметить
пистолет. Гусев ничего такого не опасался, просто расстаться с обеими
пушками сразу он не согласился бы даже за миллион "новыми", по курсу один
рубль на один "юрик".
  Да и за сто миллионов не смог бы, наверное.
  - Видите, - сказал он. - Вот мое оружие. А я - встал и пошел. На секунду.
  Женщина дернулась было, но тут негромко кашлянуло железобетонное изваяние
Валюшка. И женщина сдалась. А Гусев крадучись прошел к детской, приоткрыл
дверь и заглянул. Только на секунду.
  Мальчику, наверное, достался красивый отец. Да и у самой училки, если
присмотреться, черты лица были очень правильные. Чересчур, до совершенной
некрасивости. Это мог бы получиться очень славный мальчик. Сейчас, резко
повернувшись к Гусеву, он уронил слюну с уголка рта, что-то пробормотал и
уставился на выбраковщика скошенными к переносице глазами. Сидя на ковре
среди разбросанных игрушек - очень качественных игрушек, вот почему так
бедно в квартире, - мальчик не шевелился, но Гусев и без того знал, какие
у него движения. Резкие, ломаные, с плохой координацией. Гусев уже видел
таких детей. В прошлый раз был такой же пацан, только поменьше.
  Но того мальчика родители не прятали от мира. Наоборот, они тянули его изо
всех сил, как проклятые. Всячески пытались врастить в общество и само
общество приучить к тому, что мальчишка в порядке. Им это почти удалось.
Почти. Даже медкомиссия необычно долго тянула с решением - жалко было
парня, настолько он перешагнул данные от природы возможности. Им
откровенно восхищались. И будь он просто жертвой родовой травмы - оставили
бы все как есть. Но дело оказалось в наследственной мутации. За мальчиком
приехали врачи АСБ, забирать в интернат. Отец мгновенно обезумел, вытащил
из-за шкафа двустволку и подписал этим приговор всей семье.
  - Играй, малыш, - негромко сказал Гусев и прикрыл дверь.
  "А что бы сделал ты, Гусев, на ее месте? Я? В первую очередь я бы выбрался
из города. Очень много лет назад, когда ребенок был еще совсем маленький и
не вызывал пристального внимания. Я бы забрался в деревню, в самую
несусветную глушь, туда, где милиционера не видят годами, а о
выбраковщиках знают только понаслышке. И там... Возможно, там у мальчишки
появился бы шанс. К нему быстро бы привыкли, считали бы за своего, он
вырос бы в какого-нибудь подпаска и спокойно прожил жизнь. Нормальным
деревенским дурачком прожил бы. Счастливым, наверное. Да, счастливым....
  Но это - если бы я. Если бы у меня. Интересно, почему она так не сделала?
Наверное, я прав, и наша сегодняшняя клиентка просто завела себе игрушку.
Такую надрывную, трагическую, садомазохистскую игрушку. Ей-богу, лучше бы
она купила домашнее животное и мучила его. Морскую свинку какую-нибудь.
  Интересно, а ты бы отдал своего ребенка в брак, Гусев? Ты, который знает
правила игры изнутри? М-м... Новорожденного - да, конечно. А вот если
аномалия открылась бы позже, годами позже? Так я же говорю - в деревню. И
фиг бы его там нашли. Ладно, Гусев, расслабься. Перед тобой всегда стоял
другой выбор. И ты тоже честно его делал. Вот именно - честно. По
справедливости. И в чем она заключается на данный момент, ты отлично
знаешь. Справедливость ходит в белом халате. Вот и зови ее сюда".
  Женщина все так же стояла посреди комнаты, выкручивая себе пальцы. Гусев
уселся на прежнее место, с облегчением водворил в кобуру игольник и достал
трансивер.
  - Простите, Вера Петровна, этот случай вне моей компетенции. Разбираться
должен специалист. С вашего позволения, я его вызову. Алло! Это Гусев.
Мед-эксперта прошу ко мне.
  - Вы его убьете... - прошептала женщина. - Вы же его убьете...
  - Зачем? - удивился Гусев как можно более искренне.
  - Я знаю, убьете. Не надо лгать! Вы их всех убиваете! Подонки!
  ~- Он поедет в закрытую школу...
  - Мерзавцы! Фашисты!
  - У него будут наконец-то друзья. Вы сможете его навещать...
  - Грязная сволочь! Педераст вонючий! - Женщина наконец-то справилась со
своими руками, теперь она держала их согнутыми в локтях, и пальцы ее
целились Гусеву в лицо. А ноги согнулись в коленях для прыжка. - Убийца!
Сраный поганый ублюдок!!!
  - Да вы же сами его чуть не угробили!!! - от души проорал Гусев. - А
теперь он будет жить! Будет, черт возьми!
  Валюшок успел выстрелить. Женщина упала головой на колени Гусеву, и тот
брезгливо спихнул ее на пол.
  - В глаз целилась, - пробормотал он. - Вечно они целятся мне когтями в
глаз.
  Валюшок смотрел на женщину, а сам вжимался спиной в косяк. Никогда его
раньше не окатывала с головой такая бешеная волна чужой ненависти. Женщина
кричала вроде бы только на Гусева, она и прыгнула именно на него, но
Валюшку тоже хватило.
  Гусев зябко поежился. Нужно было вызывать поддержку, но сил не хватало
поднять руку и снова нажать тангенту. Он чувствовал себя вымотанным до
предела.
  - Что с ребенком? - тихонько спросил Валюшок.
  - Поживет еще, - ответил Гусев. - Надеюсь. Пусть хоть немного поживет... В
принципе мы ведь ему задолжали. Либо десять лет жизни, либо никаких
мучений. А сейчас его усыпить - это будет совсем уже несправедливо. С
училки-то взятки гладки, она же не в себе. Но ее страх перед
выбраковкой... Косвенно перекладывает вину на нас. Как вы думаете,
господин суперагент? Кстати, ты молодец. Спасибо.
  Валюшок неопределенно шевельнул бровью, достал сигареты и прикурил сразу
две. Видно было, что Гусев нуждается в помощи. Никогда еще Валюшок не
видел его таким подавленным.
  Как ни странно, сам он никаких особенных угрызений совести не чувствовал.


  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  Период плена - ключ к разгадке всей последующей жизни нашего героя Какие