из  труб  на  выходе  не
заизолированы. Это да еще деревенщина, постоянно взрывающая акведук...
   Визг из громкоговорителей заглушили громовые раскаты  голоса,  усиленного
микрофоном:
   - Товарищи, дамы и господа, члены всех обществ Старейшин  Америки,  прошу
вашего внимания. Сегодня утром  я  заказал  облака,  но,  похоже,  заказ  не
дошел...
   Одобрительный гул прокатился по парку, раздалось несколько хлопков.
   - Кто это? - спросил Стив.
   - Ривз. Его называют Малыш Ривз, потому что  ему  всего  лишь  шестьдесят
пять. Он исполнительный директор Стариков, но, если так и дальше пойдет,  на
следующий год станет президентом...
   Его последние слова потонули в сотрясающем горячий воздух голосе Ривза:
   - Но наша жизнь далеко не безоблачна, и мы можем прожить и без облаков на
небе. - На этот раз в ответном гудении  толпы  послышались  нотки  гнева.  -
Власти следят за тем, чтобы мы не  могли  работать,  несмотря  на  состояние
нашего здоровья и способности. Власти установили оскорбляющее нас  нищенское
содержание, на которое мы должны жить, и в то же время они следят, чтобы  на
эти деньги можно было купить все меньше и меньше с каждым  годом,  с  каждым
месяцем, с каждым днем...
   - Первый готов, - сказал Энди.
   Какой-то человек в задних рядах упал на колени и схватился за грудь. Энди
рванулся было к нему, но Стив Кулозик удержал его.
   - Это их дело, - сказал он, указывая  на  двух  врачей,  уже  бежавших  к
пострадавшему. - Что-то с  сердцем  иди  тепловой  удар.  Думаю,  далеко  не
последний. Давай-ка прочешем толпу.
   - .. Снова пришла пора  объединиться..,  силы,  которые  ввергают  нас  в
нищету, голод и полное забвение.., растущие цены свели на нет...
   Казалось, между крохотной фигуркой на  трибуне  и  громовым  голосом  нет
никакой связи. Детективы  разделились,  и  Энди  стал  медленно  продираться
сквозь толпу.
   - .. Мы не примем ничего второсортного, или третье-, или четверосортного,
как теперь, мы не примем грязного угла, где  мы  должны  дремать,  дожидаясь
голодной смерти. Мы - жизненно важная составляющая... Нет, я скажу, мы самая
важная составляющая общества - хранилище опыта, знаний  и  рассудительности.
Пусть муниципалитет, Олбани и Вашингтон действуют - или  берегитесь,  потому
что когда подсчитают голоса, то обнаружат...
   Слова грохотали в ушах, но Энди не обращал на  них  внимания,  пробираясь
сквозь толпу взбудораженных стариков;  глаза  его  шарили  в  море  беззубых
десен, седых небритых щек и слезящихся  глаз.  Здесь  не  было  карманников,
лейтенант оказался не прав: в подобной толпе им делать было нечего. Эти люди
совершенно нищие. А если у них и есть какая-нибудь мелочь,  то  она  надежно
спрятана в старомодные кошельки или зашита в трусы.
   Толпа колыхнулась - двое мальчишек со смехом пробежали сквозь нее,  пиная
и стараясь свалить друг друга.
   - Довольно, - сказал Энди, вставая на их пути. - Успокойтесь и уходите из
парка, ребята, вам тут делать нечего.
   - Это кто сказал? Что хотим, то и делаем...
   - Закон! - рявкнул Энди, вытащил из кармана бляху и угрожающе сунул им  в
лицо. - Пошевеливайтесь!
   Они молча повернулись и стали выбираться из толпы,  а  он  пошел  следом,
чтобы удостовериться, что они в самом деле уйдут.
   Совсем дети, подумал он, убирая бляху, вероятно, лет  десять-одиннадцать,
но за ними нужен глаз да глаз, а то они такого натворят... Да и поосторожней
с ними надо, а то, если их много, стоит отвернуться, навалятся всей  гурьбой
и изрежут осколками стекла, как беднягу Тейлора.
   На стариков, похоже, что-то нашло. Они начали раскачиваться  взад-вперед,
а когда усиленный  динамиками  голос  на  мгновение  умолк,  позади  трибуны
послышались крики. Видимо, начиналась заварушка. Энди  бросился  туда.  Ривз
больше не говорил, а крики становились все сильнее; раздался звук  бьющегося
стекла.
   Из громкоговорителей прогремел другой голос:
   - Говорит полиция. Прошу  всех  разойтись,  митинг  закончен,  уходите  с
площади на север...
   Яростный вой заглушил  говорившего.  Старики  подались  вперед  в  едином
порыве. Когда их вопли стихли, вновь стали слышны слова оратора Ривза:
   - .. Люди.., успокойтесь... Я лишь хочу вам сказать.., я не осуждаю  ваше
негодование, но сейчас не время... Капитан объяснил мне положение вещей, и я
вижу отсюда, что это не имеет  ничего  общего  с  нашим  митингом.  Какие-то
беспорядки на Четырнадцатой улице... Нет!.. Не ходите туда, от  этого  будет
только хуже, там полиция, она не даст вам пройти. Я вижу, что сюда двигаются
отряды  специального  назначения,  и  полиция  намерена  применить  летающую
проволоку...
   Толпа вздрогнула, движение обратилось вспять,  и  люди  стали  уходить  с
Юнион-сквер, подальше от Четырнадцатой улицы.  Старики  отлично  знали,  что
такое летающая проволока.
   Энди пробрался  за  трибуну,  где  людей  было  меньше,  и,  увидев,  что
Четырнадцатая улица забита бурлящей толпой, не мешкая направился туда.  Край
площади был оцеплен полицейскими, расчистившими место у парка. Ближайший  из
них поднял дубинку и заорал:
   - Держись подальше, парень, а то нарвешься на неприятности!
   Энди показал ему бляху. Он кивнул и отвернулся.
   - В чем дело? - спросил Энди.
   - Крутая буча заваривается, а то и еще чего  хуже..  Вали  отсюда!  -  Он
ударил дубинкой по  поребрику,  и  лысый  мужчина  на  алюминиевых  костылях
остановился и, поколебавшись, свернул в парк. - Клейн  как  обычно,  устроил
рекламную распродажу. Они вывесили в витринах плакаты, как и  раньше  делали
без всяких неприятностей. Но на этот раз он получил партию  соево-чечевичных
бифштексов... - Он повысил голос, чтобы перекричать шум двух  приближавшихся
бело-зеленых вертолетов. - Одна дурища затарилась и прямо за ближайшим углом
нарвалась на телерепортеров, которым все  и  выболтала.  Теперь  люди  валом
валят со всех сторон, а  половина  улиц,  по-моему,  не  перекрыта.  С  этой
стороны мы хоть проволоку натянули.
   Энди нацепил бляху на карман рубашки и  принялся  вместе  с  полицейскими
отгонять толпу. Толпа не сопротивлялась. Люди поднимали головы и  от  резких
хлопков вертолетных винтов шарахались прочь. Вертолеты снизились,  и  из  их
утроб посыпались мотки проволоки. Ржавые мотки колючей проволоки ударялись о
землю, скрепляющие скобы разрывались.
   Это была не просто колючая проволока. Ее закаленная  сердцевина  обладала
памятью: металл, независимо от того, как его скрутить и  согнуть,  возвращал
себе первоначальную форму, как  только  исчезали  внешние  напряжения.  Если
обычная проволока легла бы спутанной кучей, эта стремилась обрести  исходную
форму, шевелясь, словно слепой зверь, разворачиваясь  и  растягиваясь  вдоль
улицы. Полицейские в толстых рукавицах ухватились за ее концы и положили  ее
в  нужном  направлении,  чтобы  посреди  улицы   образовался   барьер.   Две
раскручивающиеся спирали столкнулись и  вступили  в  бессмысленную  схватку,
взмывая в воздух, падая и сплетаясь в извивающийся клубок.  Когда  последний
участок проволоки замер, поперек  улицы  высилась  стена  колючей  проволоки
высотой и толщиной в метр.
   Но беспорядки на этом не кончились. Люди по-прежнему прорывались с юга по
улицам, еще  не  перекрытым  проволокой.  Поднялся  крик,  началась  свалка.
Проволока могла остановить  нашествие,  но,  чтобы  ее  уложить,  надо  было
расчистить для этого место. Полицейские метались, перед толпой  взад-вперед,
а над головами людей, словно рассерженные пчелы, жужжали вертолеты.
   Раздался оглушительный треск, за ним послышался визг. Толпа высадила одну
из витрин в магазине Клейна, и люди упали прямо на торчащие осколки  стекла.
Потекла кровь, кто-то застонал. Энди пробился к витрине.  На  него  налетела
какая-то женщина с выпученными глазами;  из  ее  рассеченного  лба  хлестала
кровь. Энди  прижали  к  самому  окну,  и  сквозь  крики  он  услышал  трель
полицейского свистка. Люди  лезли  в  разбитую  витрину,  топча  истекавших"
кровью раненых, и хватали коробки. Это был склад продовольственного  отдела.
Энди закричал, но в реве толпы едва услышал собственный  голос.  Он  схватил
мужчину, который с охапкой пакетов пытался выбраться из окна, но не смог его
удержать. Зато другие смогли, и мужчина рухнул под напором жадных рук, теряя
коробки. - Стоять! - заорал Энди. - Стоять! Это  было  бесполезное  занятие,
словно в каком-то кошмаре. Из окна вылез худенький парнишка-китаец в  шортах
и залатанной  рубашке,  прижимавший  к  груди  коробку  с  соево-чечевичными
бифштексами. Энди  беспомощно  протянул  руки.  Мальчик  посмотрел  на  него
невидящими глазами, отвернулся, согнулся пополам, прикрывая добычу, и  начал
вдоль стены ужом выбираться из толпы. Мелькнули ноги с напряженными мышцами,
ступни  наполовину  вылезали  из   сандалий   с   подошвой,   сделанной   из
автопокрышки. Он исчез, и Энди сразу забыл о  нем,  как  только  пробился  к
разбитому окну и встал плечом к плечу с полицейским в  разорванной  рубашке,
который чуть раньше добрался до витрины.  Полицейский  молотил  дубинкой  по
тянувшимся рукам.
   Энди присоединился к нему и ловко ударил мародера,  пытавшегося  пролезть
между ними, затем запихнул бесчувственное тело и коробки обратно в магазин.
   Завыли сирены, над толпой взметнулись белые струи: появились  специальные
машины для подавления беспорядков, прокладывающие себе путь в толпе потоками
воды.

Глава 2

   Билли Чун засунул пластиковую коробку с соевыми бифштексами под  рубашку,
а когда он еще и согнулся в три погибели, ее не так-то легко было  заметить.
Сначала он еще кое-как продвигался, но вскоре давка стала невыносимой, и его
прижало к стене. Он пытался противостоять силе, вжимающей его лицо в горячий
пыльный кирпич. Тут ему так ударили коленом по голове, что он почти  потерял
сознание и очнулся от струи холодной воды.  Прибыли  машины  для  подавления
беспорядков, и их водяные пушки разредили толпу. Одна из струй впечатала его
в стену и прошла дальше.
   Напор толпы ослаб, и Билли, пошатываясь,  встал,  глядя,  не  заметил  ли
кто-нибудь его ноши, но на него никто не обращал  внимания.  Остатки  толпы,
мокрые  насквозь,  в   крови   и   синяках   просачивались   мимо   неуклюже
продвигавшихся полицейских машин. Билли пристроился к  бегущим,  повернул  в
сторону.  Ирвинг-Плейс,  где  было  меньше   людей,   отчаянно   высматривая
какое-нибудь укрытие - место,  которое  найти  в  этом  городе  было  крайне
трудно. Беспорядки закончились, и  очень  скоро  кто-нибудь  его  заметит  и
полюбопытствует, что это у него под рубашкой. Тогда пиши пропало. Это был не
его район, здесь не жили китайцы, его заметят и схватят...  Он  побежал,  но
тут же запыхался и перешел на быстрый шаг.
   Вот. Рядом с одним  из  зданий  вырыли  яму  до  самого  фундамента,  Там
виднелись трубы, а на дне - грязная вода.  Он  сел  на  край  развороченного
тротуара,  прислонился  к  ограждавшему  яму  заборчику,  потом  нагнулся  и
осмотрелся. На него никто не обращал внимания, но людей вокруг  было  полно:
они выходили из  домов  и  садились  на  ступеньки,  наблюдая  за  бегущими.
Послышались чьи-то шаги, посреди улицы показался мужчина с  большим  пакетом
под мышкой. Он отчаянно озирался, сжав кулаки. Кто-то сбил его с ног,  и  он
со стоном рухнул, а люди набросились на него, хватая рассыпавшиеся по  земле
крекеры. Билли улыбнулся - теперь на него никто не смотрел - и соскользнул в
яму, по колено погрузившись в грязную воду. Под ржавой трубой был  небольшой
просвет, туда он и забился. Не сказать, что идеально,  но  сойдет  -  сверху
видны только его ноги. Он лег на холодную землю и разорвал коробку.
   Вы только посмотрите.., только посмотрите, вновь и вновь говорил  он  сам
себе, смеясь  и  глотая  слюни.  Целая  коробка  соевых  бифштексов,  каждый
величиной с ладонь, а какие  поджаристые.  Он  надкусил  один,  поперхнулся,
проглотил, заталкивая крошки в рот грязными пальцами. Он набил рот так,  что
с трудом мог глотать, и долго пережевывал восхитительную мякоть.  Давно  уже
не приходилось есть ничего подобного.
   Билли съел за один присест три соево-чечевичных  бифштекса,  делая  паузы
лишь для того, чтобы высунуть голову и посмотреть наверх. Но все было  тихо,
его никто не заметил. Он достал из коробки еще пару бифштексов, но теперь ел
помедленнее и остановился только тогда, когда  набитый  живот  с  непривычки
заурчал. Слизывая крошки с пальцев, он обдумывал план  дальнейших  действий,
уже сожалея о том,  что  съел  столько  бифштексов.  Нужны  были  деньги,  а
бифштексы - это и были деньги, а брюхо можно  было  набить  и  крекерами  из
отрубей. Проклятие! Белую пластиковую коробку нельзя было нести открыто,  но
и  спрятать  под  рубашку  невозможно.  Придется  бифштексы  во   что-нибудь
завернуть. Может, в носовой платок. Он вынул его из кармана - грязную рваную
тряпку,  отрезанную  от  старой  простыни,  и  завернул  десять   оставшихся
бифштексов, завязав для верности концы узелком. Потом  запихнул  сверток  за
пояс. Выпирал он не очень сильно, хотя здорово давил на  полный  желудок.  В
общем, сойдет.
   - Что ты делал в этой яме, мальчик? - спросила его  одна  из  краснорожих
женщин, сидевших на ступеньках соседнего дома, когда он вылез наружу.
   - Облегчался! - прокричал он, сворачивая за угол,  под  негодующие  крики
женщин.
   Мальчик! Ему уже восемнадцать,  и,  хоть  ростом  не  вышел,  он  уже  не
мальчик.
   Он спешил  скорее  добраться  до  Парк-авеню.  Он  боялся  встретиться  с
какой-нибудь местной шайкой. Сбавив шаг, он направился  к  блошиному  рынку,
что на Мэдисон-сквер.
   Забитое людьми раскаленное место ударило в уши ревом голосов, а в  нос  -
запахом старых грязных и потных тел. Людской  водоворот  медленно  двигался.
Некоторые останавливались у лотков и прилавков, чтобы  пощупать  старомодные
костюмы, платья, битую посуду, никому не нужные  кружева,  поторговаться  за
мелкую дохлую рыбешку с раскрытым ртом  и  выпученными  от  испуга  глазами.
Торговцы расхваливали свой гниющий  товар,  а  люди  текли  мимо,  осторожно
обходя двух полицейских, которые стальными взглядами осматривали все  вокруг
и по диагонали пересекали площадь, направляясь к старым  армейским  палаткам
палаточного городка. Площадь была запружена  людьми,  повозками,  тележками,
лавками и навесами. Это был рынок,  где  все  можно  было  купить  и  все  -
продать.
   Билли перешагнул через слепого попрошайку, разлегшегося в  узком  проходе
между железобетонной скамейкой и  шатким  прилавком  с  разложенной  на  нем
морской капустой, и попал на рынок. Он смотрел на людей, а не на то, что они
продавали, и наконец  остановился  перед  тележкой,  нагруженной  множеством
допотопных пластиковых коробок, кружек, тарелок  и  чашек,  яркая  расцветка
которых посерела и стерлась от времени.
   - Руки! - По бортику тележки ударила палка, и Билли отдернул пальцы.
   - Я не трогаю ваш хлам, - сказал он.
   - Если не покупаешь, проходи дальше, - сказал человек восточного  типа  с
морщинистыми щеками и редкими седыми волосами.
   - Я не покупаю, а продаю. - Билли наклонился к мужчине и тихо прошептал:
   - Не желаете несколько соево-чечевичных бифштексов?
   Старик прищурил и без того узкие глаза.
   - Ворованные, полагаю? - устало произнес он.
   - Ну так нужны или нет?
   Промелькнувшая на лице старика улыбка была невеселой.
   - Конечно, нужны. Сколько их у тебя?
   - Десять.
   - Полтора доллара за штуку. Пятнадцать долларов.
   - Черт побери! Лучше я их сам съем. Тридцать за все.
   - Жадность тебя погубит, сынок. Мы оба отлично знаем, сколько они  стоят.
Двадцать долларов за все. - Он вытащил две мятые десятидолларовые бумажки  и
зажал их в кулаке. - Давай посмотрим на товар.
   Билли протянул узелок, а старик нагнулся и заглянул внутрь.
   - Годится, - сказал он и, не разгибаясь, переложил их в бумажный пакет, а
тряпку вернул Билли. - Этого мне не надо.
   - Теперь бабки.
   Старик неторопливо протянул деньги Билли, облегченно улыбаясь при  мысли,
что сделка завершена.
   - Ты был когда-нибудь в клубе на Мотт-стрит?
   - Шутите? - Билли схватил деньги.
   - Наверняка был. Ты же китаец, и ты предложил эти бифштексы  мне,  потому
что я тоже китаец, и ты знаешь, что можешь мне доверять. Ты соображаешь...
   - Заткнись, дедуля. - Билли ткнул себе большим пальцем в  грудь.  -  Я  -
тайванец, а мой папа был генералом. И я знаю одно - у меня нет ничего общего
с вами, красными китайцами из центра.
   - Глупый щенок... - Старик поднял палку и замахнулся, но Билли уже исчез.
   Вот это да! Он уже  не  замечал  жары,  автоматически  продираясь  сквозь
толпу, сжимая деньги в кармане и предвкушая грядущие  наслаждения.  Двадцати
долларов у него никогда в жизни не было. Самое большое  -  три  восемьдесят,
которые он украл из квартиры напротив, когда соседи оставили окно  открытым.
Трудно заполучить настоящие деньги, но это единственное, что идет в  расчет.
Дома у него их никогда не видели. Все приобреталось на  карточки  социальной
помощи; все, что позволяло не подохнуть и жить дальше, ненавидя такую жизнь.
Чтобы приподняться, нужны деньги, и теперь они у него были. Он долго  мечтал
об этом.
   Он зашел в отделение "Вестерн-Юниона" на Девятой авеню.  Бледная  девушка
за высокой конторкой подняла голову, и ее взгляд, скользнув по нему,  уперся
в большое окно, за которым бурлила залитая  солнцем  улица.  Она  промокнула
носовым платком капли пота на губе,  потом  вытерла  подбородок.  Операторы,
склонившиеся над своей работой, вообще не подняли головы. Здесь  было  очень
тихо, через открытую дверь проникал лишь приглушенный шум  города.  Внезапно
очень громко застучал телетайп. На скамье в дальнем конце  помещения  сидели
шестеро парней, подозрительно поглядывавших на него. Подходя  к  диспетчеру,
он слышал, как их ноги шаркают по полу и скрипит скамейка. Он заставил  себя
не оборачиваться и остановился у стойки,  терпеливо  ожидая,  когда  человек
обратит на него внимание.
   - Что тебе нужно, парень? - процедил диспетчер, наконец поднимая голову.
   Человеку было за пятьдесят, он устал и умирал от жары,  сердясь  на  весь
мир, обещавший ему что-то большее.
   - Вам нужен посыльный, мистер?
   - Нет. У нас и так слишком много всяких мальчишек.
   - Я умею работать, мистер. Буду работать в любое время, когда скажете.  У
меня есть вступительный взнос. - Он вытащил одну десятидолларовую  купюру  и
положил ее на конторку.
   Мужчина мельком взглянул на деньги и отвел глаза в сторону.
   - У нас слишком много мальчишек.
   Скамья позади скрипнула, и Билли услышал звук шагов. Это был один из  тех
парней. Голос его был напряжен от злости.
   - Этот китаец к вам пристает, мистер Бургер?
   Билли сунул деньги обратно в карман.
   - Сядь, Роулз, - сказал мужчина. - Ты знаешь, как я отношусь к  разборкам
и дракам.
   Он взглянул на обоих, и Билли догадался:  ему  здесь  не  работать,  если
быстренько что-нибудь не предпринять.
   - Благодарю, что позволили поговорить с вами, мистер Бургер, - сказал  он
вежливо и, повернувшись, что есть силы наступил парню на ногу. - Не смею вас
больше беспокоить...
   Парень заорал и ударил Билли кулаком в ухо. Билли промямлил что-то, но не
сделал попытки защититься.
   - Отлично, Роулз, - с отвращением сказал Бургер. -  Убирайся  отсюда,  ты
уволен.
   - Но.., мистер Бургер... - жалобно заскулил парень. - Вы  же  не  знаете,
что этот китаец...
   - Выметайся! - Бургер привстал и рассерженно ткнул пальцем в  мальчишку--
Быстро!
   На минуту о Билли забыли, и он отошел в сторону, боясь улыбнуться.
   До парня наконец дошло, что делать ему здесь больше нечего,  и  он  ушел,
злобно взглянув напоследок на  Билли.  Бургер  вытер  одну  из  дощечек  для
посыльных.
   - Отлично, парень, похоже, ты получишь работу. Как тебя зовут?
   - Билли Чун.
   - Мы платим по пятьдесят центов за каждую доставленную телеграмму.  -  Он