я в блокнот. Я брал ее с собой во все полеты, и никогда со мной не
случалось несчастья.  Единственно верный,  ничем не заменимый талисман!  Я
вырос,  не зная отца,  зато хорошо знал,  что такое мать! И конечно взял с
собой ее фотокарточку.  Когда я  спрашивал у  Ильманы,  что сохранилось из
моих вещей,  то думал прежде всего о фотографии матери.  И вот она здесь -
значит нет безвыходного положения.
     Я  поставил фотокарточку к стене,  на столик,  сел,  раскрыл блокнот,
взял карандаш и задумался. Я мог бы вести дневник, но в жизни никогда этим
не  занимался и  не  любил писать писем.  Блокнот был маленький.  Я  решил
использовать его для самых важных записей.
     Прежде всего надо добиться разговора с самим Кайболом. Пока удавалось
видеть  его  лишь  за  обеденным столом.  Магистр как  будто  не  замечает
присутствия  человека  с   Земли.   Последнее  время  он   больше  молчит,
озабоченный чем-то...
     Я вырвал листок и написал записку Кайболу. Если альвины знают русский
язык,  значит сумеют прочесть ее.  В тот момент у меня и в мыслях не было,
что это был первый в истории дипломатический документ, свидетельствующий о
начавшихся взаимоотношениях человечества Земли с людьми другой планеты.  Я
даже не поставил своей подписи и называл себя в третьем лице:
     <Что  магистр Кайбол намерен сделать с  человеком Земли  -  гость  он
здесь или пленник?
     Почему людям Земли не дают нормально прилуниться?  Их цель - изучение
спутника Земли,  и  препятствия,  создаваемые теми,  кто прибыл сюда из-за
пределов солнечной системы, нельзя назвать миролюбивыми действиями>.
     Теперь надо было увидеть Ильману и  передать через нее записку.  Но я
сначала увидел Тэла,  который запросто зашел в мою комнату. Тэл становился
все  общительнее.  Как я  заметил,  это был доверчивый,  с  открытой душой
альвин. Не нравился только его грубоватый язык, который никак не вязался с
поступками Тэла.
     Тэл увидел на столике фотокарточку и  не взял ее,  а только осторожно
прикоснулся пальцами.  На  восторженном лице  его  засияли широко открытые
огненные глаза.
     - О, какая шикарная...
     Он не договорил. Я схватил его за плечо и оттолкнул.
     Тэл начал бормотать извинения:
     - Ник,  прости! Я сказал что-нибудь обидное? Извини, я не знаю других
слов. Я объясню, только не сердись!
     - Где вы научились таким словам? - спросил я.
     И Тэл, чувствуя себя виноватым, рассказал:
     - Я  учился английскому языку по телевидению,  так же,  как Ильмана -
русскому.  Мы принимаем все передачи радио и телевидения. Но по радио язык
не  изучишь.  Только по  телевидению.  Там видишь человека,  видишь жесты,
мимику,  выражение лица и догадываешься о значении слова.  Уходя,  человек
надевает шляпу и говорит: <Гут бай!> Понятно, что это значит. И так каждый
сеанс узнаешь все новые и  новые слова.  Ты теперь веришь мне?  Только все
это между нами.
     Мне подумалось,  что и по телевидению невозможно изучить язык,  и я с
сомнением покачал головой.
     - Ты не веришь?  -  переспросил Тэл.  -  Тогда могу добавить,  что мы
заглядывали в  окна  школ,  были  учениками первых классов.  Но  занятия в
школах закончились, и теперь нам осталось только телевидение.
     Заглядывали  в  окна  школ?  Трудно  было  поверить,  но  я  не  стал
допытываться у Тэла,  каким образом это удается им. <Вы не должны задавать
подобных вопросов,  придет время - узнаете>, - говорила Ильмана. Ясно было
одно:   Тэл  усвоил  язык  телевидения,   нахватался  слов  из  пошленьких
кинокартин,  и глядя на фотокарточку матери,  сказал не то, что думал. Он,
конечно, не виноват, и я протянул ему руку.
     - Все ясно, Тэл. Я просто не догадался... Будем считать, что инцидент
исчерпан.
     Вошла Ильмана. Каким-то образом она узнала о нашем резком разговоре.
     Тэл начал что-то объяснять ей.  Конечно,  она,  осматривая мою сумку,
видела фотокарточку,  и  теперь сразу поняла,  из-за  чего у  нас с  Тэлом
получилась маленькая стычка.
     - Это - моя мать, - сказал я, поправив на столе фотокарточку.
     Ильмана осторожно взяла фото и стала рассматривать.
     Мать фотографировалась давно, когда была молодая.
     - В жизни она такая же красивая? - спросила Ильмана.
     - Она лучше. В тысячу раз!
     Фотография не была цветной,  нельзя было судить о  цвете глаз,  лица,
губ, волос.
     - А какие у нее глаза?
     - Почти голубые.
     - Голубые? - Ильмана посмотрела вокруг, выискивая, с чем бы сравнить.
- Такие, вероятно, как ваша Земля?
     - Да, если смотреть на нее с Луны.
     - Оригинально. А волосы?
     - Темные. Немного посветлее неба над Луной.
     - А губы?
     - Красноватые, как ваши глаза.
     - Это интересно. - Ильмана вернула карточку.
     - А у вас мать есть?
     Она ушла, задумчивая и грустная.
     - Ник, о чем ты спросил ее? - вмешался Тэл.
     - О ее матери...
     - Зря. Не делай этого больше. У нее было горе.
     Тэл хотел что-то  добавить,  но вернулась Ильмана,  она словно забыла
что-то. Выражение лица изменилось, взгляд был привычно строгим. Я вспомнил
о своей записке.
     - У меня к вам большая просьба. Передайте это магистру. Тут всего два
вопроса.
     - Прочтите. Я запомню и сообщу магистру, - сказала Ильмана.
     Я прочитал. Она сухо заметила:
     - Все это напрасно.  Магистр сам хорошо знает,  что и когда сделать в
отношении вас.  Есть события,  которые не следует торопить... Но я передам
ваши вопросы магистру. Кстати, от него к вам просьба, и я пришла именно по
этому поводу.
     - Я слушаю.
     Ильмана сказала что-то Тэлу,  и  он ушел.  Затем она изложила просьбу
магистра, которая касалась состояния здоровья всех альвинов.
     Они  преодолели громадное расстояние от  своей  планеты  до  спутника
Земли,  долго  находились в  кабинах  космического корабля.  Да  и  сейчас
условия почти те же.  А предстоит еще длительное путешествие обратно.  Как
бы  ни  был  хорошо оборудован корабль,  в  нем нет и  не  может быть всех
условий  для  нормальной  жизни.   Это  сказалось  на  состоянии  здоровья
альвинов.  На  своей планете они  не  такие бледные и  вялые,  как  здесь.
Особенно слаб магистр...
     - Но чем же я могу помочь? - спросил я.
     - Вас это не  затруднит,  -  сказала Ильмана.  -  Но нужно,  чтобы вы
согласились от чистого сердца.
     - Готов на все.
     - Как  врач,  я  знаю,  что вы  совершенно здоровы,  у  вас прекрасно
развитая мускулатура. Мы сделаем запись биотоков вашего сердца, мышц рук и
ног.   Эта   запись  будет  передана  другому  организму,   ваши   биотоки
воздействуют на работу его мышц и придадут ему силу.
     - Понимаю. Я согласен.
     - Тогда приступим. Идемте в мой кабинет.
     Я искренне хотел помочь альвинам,  и не потому, что это мне ничего не
стоило.  Ведь между друзьями должны быть бескорыстные и честные отношения,
а я надеялся, что мы будем друзьями.


                                    6

     Природа Луны не  рождает звука.  Так же никакого отзвука не услышал я
на  свой  запрос.  Кайбол,  встречаясь за  столом,  смотрел на  меня более
дружелюбно - и только. Должно быть, еще не подошло время для ответа на мои
вопросы.  Тэл заглядывал в мою комнату, но долго не задерживался и уходил,
ссылаясь на работу.
     Безделие и  оторванность от  своего мира угнетали.  Однажды я  сказал
Тэлу.
     - Я здесь как американский безработный,  только не голодаю. Дайте мне
какое-нибудь дело.
     И скоро Тэл объявил:
     - Есть дело, опасное. Видишь ли, нам не хватает воды.
     - Воды? Но разве здесь есть вода?
     - Но ты же умываешься, пьешь кофе!
     - Да, но откуда она?
     - А вот увидишь, - пообещал Тэл. - Мы пойдем втроем. Будет еще, - ну,
как бы тебе сказать? Инженер - вот как! Его зовут Грос.
     - Когда пойдем?
     - После обеда.
     ...В скафандрах,  мы покинули дом и вышли за черту жизни. Наш трудный
путь лежал не к выходу из расщелины, а вглубь ее. На куполе дома загорелся
маяк,  свет прожекторным лучом проникал в  глубину,  но  там ничего нельзя
было разглядеть.
     От дома вниз шла резиновая труба,  толстая и гибкая. Спуск облегчался
тем,   что  можно  было  придерживаться  за  резиновую  трубу.  Она  могла
изменяться в поперечнике,  и,  таким образом, колебание давления внутри не
грозило разрывом.
     Я  иногда  задерживался,  разглядывая причудливые неровности отвесных
сторон расщелины. Тут удерживались вертикально и даже с наклоном высокие и
кривые столбы,  словно деревья без сучьев.  В  одном месте я  увидел почти
законченную скульптуру  человека  -  будто  распятие,  только  одна  рука,
уродливо-короткая,  протянута вперед,  словно ловила что-то.  Черные глыбы
всюду грозно нависали над головой и  удерживались в одной точке;  на Земле
они непременно обрушились бы. И случись залететь сюда метеору, он натворил
бы много бед.
     Луч  прожектора постепенно исчезал.  Последний тонкий лучик  уперся в
выступ и  здесь  остановился.  Дальше и  всюду  вокруг стояла непроглядная
темень.
     Грос включил лампочку над своим головным колпаком. Тэл и я сделали то
же. Мы остановились отдохнуть, хотя я совсем не устал.
     Три лампочки давали достаточно света,  чтобы видеть вперед на десятки
метров. Я недоумевал, почему мы не включали их до сих пор.
     - Энергию экономим,  -  ответил Тэл,  когда я спросил об этом.  - Кто
знает, сколько времени придется работать!..
     Я осмотрелся вокруг.  Трещина вверху расширилась метров, примерно, до
ста,  хотя дно  ее,  сплошь заваленное обломками,  было по-прежнему узким.
Правая сторона нависала, левая поднималась террасами. На одной из площадок
я  заметил силуэт чего-то длинного,  похожего на дирижабль,  дальше -  еще
неясный силуэт, как расплывчатое темное облако.
     - Что там? - спросил я у Тэла, но он не ответил.
     Пошли дальше.  Ничего похожего на воду я не видел. Легкие сухие камни
перекатывались под ногами.  В жутком безмолвии метались по каменным глыбам
огромными призраками тени и приплясывали, как черное пламя.
     Инженер, шедший впереди, что-то сказал.
     - Скоро должен быть лед, - перевел Тэл.
     Лед? Значит, здесь действительно есть ископаемый лед!
     Труба закончилась.  Конец ее  был  прикреплен к  низкому вагончику на
гусеницах,  перед ним блестели два широких кривых ножа, соединенных углом,
как плуг снегопаха. Тэл остановился. Грос пошел дальше, но скоро вернулся.
     - Лед здесь, - сказал Тэл.
     - Где?  -  Я  не  видел никакого льда,  под ногами были те  же  серые
валуны.
     - А вот под этими камнями, - указал впереди себя Тэл.
     Стало понятно, как добывается вода. Вагончик металлическим угольником
раздвигает на  обе  стороны обломки лунной породы,  плавит под собой лед и
всасывает грязную  воду.  Там  она  фильтруется и  идет  вверх  по  трубе.
Вагончик движется на гусеницах автоматически,  по мере таяния льда. Но вот
случилась неполадка,  он остановился. Агрегаты продолжали работать, лунные
камни нагревались - лед таял и отступал вглубь.
     Предстояло сбить каменный выступ, в который уперся вагончик. Я увидел
в  руках  Гроса  какой-то  прибор,  наподобие простого  фонарика.  Светлый
пунктир ударил  в  выступ и  сбил  его.  Легкие лунные камни  разлетелись,
раскаленные.
     Вагончик дрогнул,  пополз без стука, словно черепаха, волоча за собой
резиновую трубу -  где-то  наверху она выползала из  дома,  как бесконечно
длинная скользкая змея.  Грос,  Тэл и я шли рядом.  Металлический угольник
раздвигал обломки,  потом он постепенно остановился.  Вагончик добрался до
ископаемого  льда  и  начал  сосать  воду.  Инженер  осмотрел  приборы  на
вагончике и подал знак возвращаться.
     Инженер и  Тэл часто останавливались,  чтобы отдохнуть.  Я чувствовал
себя бодрым.
     Высоко впереди засветился глаз  маяка.  Вдруг какая-то  сила сшибла с
ног Тэла и  Гроса,  шедших рядом.  Завеса пыли скрыла их.  О  мой скафандр
что-то ударилось сухим горохом.
     <Метеорит!  -  подумал я.  -  Вот что самое опасное здесь, в глубокой
расщелине,  -  отвесные стены ее  могут обрушиться>.  Когда пыль осела,  я
увидел Тэла лежавшим на  ровной площадке,  рядом с  ним стоял Грос.  Одной
рукой инженер ощупывал свой скафандр за спиной,  другой делал мне какие-то
знаки.  Тэл то скрючивался в судорогах,  то вытягивался. Я приподнял его и
услышал в своем шлемофоне хрип:
     - А, черт!.. Нечем дышать...
     На скафандре Тэла был разбит кислородный баллон.  Минута промедления,
и  он  может погибнуть.  Я  показал инженеру на  свой баллон,  тот  быстро
отвинтил шланг от разбитого баллона и  присоединил к моему скафандру.  Тэл
вдохнул кислород раз, другой и скоро встал.
     - Слушай, Ник, ты спас мне жизнь, - сказал Тэл, медленно шагая рядом:
теперь мы были связаны, дышали из одного баллона.
     - Твой друг сделал бы то же...
     - Он не мог помочь.  Один из камней попал в него, ударил как раз в то
место,  где  надо присоединить шланг.  От  удара металл сильно разогрелся,
расширился, и Грос не смог бы привинтить мой шланг.
     - Это был метеорит?
     - Да.  Но он ударился где-то выше, и на нас посыпались камни. Слушай,
Ник,  мы  можем отдохнуть здесь,  подождать,  пока  нам  принесут запасной
баллон.
     - Зачем? Дойдем так. Хватит кислорода на двоих?
     - Может быть, - ответил неопределенно Тэл, - но я, признаться, устал.
     - Пойдем. Я тебя поддержу. Ты отличный парень.
     - А ты спас меня. Я тоже задыхался... - напомнил я.
     - Тебе больше помогла Ильмана.
     - Слушай, Тэл, спрошу тебя прямо: тебе нравится Ильмана?
     - Она шикарная...
     - Оставь эти слова.
     - А как я должен сказать?
     - Она славная, хорошая, замечательная, может быть, красивая... Назови
как хочешь.
     Тэл не согласился:
     - Что значит - славная? Чем она прославилась?
     - Не понимай буквально, Тэл.
     - Хорошая -  сухо,  замечательная -  бессмысленно.  Ты,  Ник, сказал:
может быть, красивая...
     - Да. Я сказал так, потому что не знаю точно: я из другого мира.
     Тэл помолчал. Впереди тускло вырисовывался купол дома. Луч прожектора
исчез, маяк светился слабо, как глаз альбиноса.
     - Я люблю ее, - тихо сказал Тэл, - признаюсь тебе, как другу, Ник.
     - Это самое хорошее слово. Она для тебя - любимая...
     - Но от него мало радости.  Она меня не любит, и я обречен в старости
на одиночество, - вздохнул Тэл.
     - Она еще полюбит тебя.
     - А если нет?
     - Тогда вернешься на свою Альву и полюбишь другую девушку.
     - Ты шутишь!  -  усмехнулся Тэл. - Второй раз полюбить невозможно. Не
надо было мне... - он умолк.
     - Ильмана сама сказала?
     - Зачем об этом говорить? Я знаю.
     Дом  был  недалеко.  Грос  ушел  вперед.  Тэл  устал,  и  мы  присели
отдохнуть.  Разговор этот для меня был интересен.  Мы не боялись,  что нас
услышат.  Ильмана  только  начинала изучать  английский язык,  Кайбол,  по
словам Тэла, понимал его плохо.
     - Ты не можешь знать, Тэл, - сказал я. - Это только предположение...
     - Ошибаешься, Ник. Я тебе объясню.
     То,  что  рассказал Тэл,  было  для  меня  еще  одной неожиданностью.
Альвины узнают мысли  друг  друга на  расстоянии.  Удивительные ресницы их
есть  не  что  иное,  как  рецепторы неведомого нам  шестого чувства.  Эти
рецепторы  достигают  полного  развития  к  тому  времени,   когда  альвин
становится  взрослым...  Теперь  мне  стало  понятно,  почему  они  обычно
неразговорчивы.
     Все-таки я пытался утешить Тэла:
     - Почему же Ильмана покинула родину на такой большой срок? Чтобы быть
с отцом? Нет, Тэл, вас судьба свела, и навсегда.
     - Судьба!  Пустяки говоришь.  У нее погибла мать.  Тогда Ильмана была
подростком. Она решила никогда не разлучаться с отцом.
     Тэл  уже  второй раз заговаривал о  матери Ильманы,  но  уклонялся от
объяснений, и сейчас он не добавил к сказанному ни слова.


                                    7

     Фотокарточка матери стояла на столике рядом с  часами.  Сейчас взгляд
матери показался мне иным.  Всегда ее глаза были немножко печальными - как
будто тогда еще,  десять лет назад, фотографируясь, она почувствовала, что
перед  сыном откроется далекий,  опасный путь.  А  тут  я  увидел глаза ее
строгими и ожидающими - так обычно смотрит учительница на своего ученика.
     Неслышной легкой  походкой  вошла  Ильмана.  Я  встал  и  поклонился.
Ильмана  хотела  что-то  сказать,  но  увидела  фотокарточку и  подошла  к
столику.  В ее взгляде не улавливалось любопытства, и нельзя было заметить
в розовых зрачках печали, но все лицо ее выражало печаль.
     Нет,  она не была красавицей.  Лицо ее,  лишенное губ и  того свежего
цвета,   который  придается  горячей  молодой  кровью,   не   могло   быть
привлекательным.
     Ильмана повернулась ко мне.
     - Идемте, Николай. С вами хочет говорить магистр.
     Наконец-то Кайбол соизволил принять человека с Земли!  Интересно, что
он скажет?
     Ильмана  осталась  возле  двери,  ведущей  в  кабинет  магистра.  Она
предупредила:
     - Вы   должны  внимательно  слушать  и   ни  о   чем  не  спрашивать.
Преждевременные вопросы бесполезны.
     Я вошел, толстая дверь беззвучно затворилась.
     Тут мало что напоминали кабинет.  Это была скорее лаборатория. Кайбол
сидел за маленьким столиком. Длинный щит с множеством приборов отгораживал
большую часть комнаты;  высотой он был вровень с глазами,  и я увидел, что
вся  другая  половина  комнаты  заполнена аппаратурой.  Магистр  поднялся.
Черные тени лежали под выпуклыми надбровными дугами, но эти густые тени не
могли притушить яркого пылания необыкновенных глаз.
     Кайбол медленно заговорил по-русски, иногда делал паузу.
     ...Давно люди Альвы установили на  Луне  автоматическую  станцию  для
наблюдения  за  Землей.  Эта  станция  зарегистрировала  два очень сильных
взрыва на Земле и передала сообщение на Альву.  Там поняли, что на далекой
Улле  создана  атомная бомба.  Это встревожило альвинов.  Однако опасность
таилась,  оказывается,  много ближе. Соседняя с Альвой планета Рам нанесла
неожиданный  удар.  Атомные  взрывы унесли десятки тысяч жизней.  Ответной
мерой было полное уничтожение на планете Рам всякого оружия,  а  заодно  и
цивилизации, но без человеческих жертв.
     Затем  Член   Высшего  Совета  Альвы  Кайбол  с   группой  помощников
отправился   к   Улле,   имея   чрезвычайные  полномочия   действовать  по
обстоятельствам, потому что связь с Альвой занимает очень много времени.
     Экспедиция только  недавно прибыла на  спутник Уллы  и  прежде  всего
занялась изучением языков  -  их  оказалось много.  Невозможно было  сразу
узнать истинное положение дел на Улле.  Но экспедиция точно выяснила,  что
первые зарегистрированные сильные взрывы были атомные,  ими уничтожены два
города. Ядерное оружие совершенствуется, уллины смело проникают в космос.
     И  все  же  не  это  беспокоило  Кайбола.   Задача  его  усложнялась.
Оказывается,  то,  что разделяло Альву и  Рам на  два совершенно разных по
своему устройству мира,  разделяет одну планету на  два  лагеря.  Симпатии
Кайбола и  всех альвинов,  понятно,  на стороне лагеря мира и процветания.
Экспедиция задерживается здесь потому, что у сторонников войны есть план -
создать  на  спутнике свою  базу  и  начать  отсюда  атомную бомбардировку
планеты.  Это  явилось бы  вынесением войны в  космос,  и  тогда Кайбол не
останется безучастным...
     Он,  Кайбол,  видит,  что  его  гость -  представитель лагеря мира  и
справедливости,  ему будет оказываться то внимание,  которое он заслужил и
еще заслужит.  Но  ему пока не  будет предоставлена возможность сообщить о
себе.  Если на  Улле узнают,  что здесь уже есть готовая база,  сторонники
войны попытаются захватить ее для осуществления своих преступных целей...
     Кайбол сел за столик.  Я продолжал стоять - в комнате не было лишнего
стула.  Многое мне  стало  ясно,  но  хотелось бы  знать,  что  же  сейчас
происходит на Зем