стараясь
выразить  как  можно  больше  уважения  человеку  преклонных  лет.  Старик
внимательно рассматривал незнакомца.  <Кто ты?  -  говорил его взгляд. - Я
много повидал на свете людей, и мне всегда приятно было новое знакомство>.
     Он сказал что-то по-казахски, потом по-русски.
     Его  зовут Ертыс,  что значит Иртыш,  он  родился на  берегу Иртыша и
приехал сюда к сыну.
     Ертыс!  Какое удачное имя,  лучше не  придумаешь.  Старый Ертыс будет
встречать воды Иртыша, Оби и Енисея. Об этом можно написать.
     Люди,  собравшиеся на берегу,  возбужденно замахали руками, показывая
на восток.
     По  каналу,  сверкая в  лучах  солнца,  катился белый кипящий вал,  и
оттуда  доносился шум.  Паривший в  небе  орел  выгнул  широко  раскинутые
крылья,  сделал вираж и  стремглав полетел в сторону.  Шум усиливался,  он
перешел в протяжный нарастающий гул,  затем в грохот. Задрожала земля. Уже
совсем недалеко двигался по руслу канала водопад,  весь в бурунах.  Высоко
взлетали брызги,  и  вместе с  ними двигалась вспыхнувшая радуга.  Пустыня
присмирела.  Кажется, даже ветер притих, песчаные вихри робко приплясывали
на  берегу,  не  решаясь перекинуться на  ту сторону.  Небо поголубело,  в
воздухе почувствовалась мелкая водяная пыль,  а  на востоке уже зародилось
первое облачко -  темное с одной стороны,  розовое с другой -  необычайное
явление для лета в пустыне.
     Водопад накатывался,  заглушая крики  восторга,  щедро  обдавая берег
прохладной,  косматой  в  брызгах  волной;  вода  захлестывала  и  дорогу,
проложенную вдоль  канала,  сильно  нагревшуюся под  солнцем,  и  над  ней
заклубился белый пар.  Гремящий вал уже рядом. Ертыс уронил палку и поднял
руки к  солнцу.  Вода кипела,  заполнив все  русло.  Она неслась дальше на
запад,  где ее ждали с  таким же нетерпением,  как и здесь.  И стало сразу
прохладнее.   Постепенно  вода  успокоилась,  потемнела,  и  ветер  поднял
гребешки мелких волн.
     - Пойдем к нам,  гостем будешь,  -  пригласил Киджи Ертыс.  - Сегодня
праздник.


                                    4

     В доме Ертыса было многолюдно. Старик усадил гостя рядом с собой.
     - Пей,  - сказал он, подавая широкую чашу, наполненную молоком. - Это
кумыс, напиток богатырей.
     Киджи приходилось слышать об  этом напитке.  Медицина и  фармакология
поныне высоко ценят его целебные свойства.  Оказалось,  что в этом поселке
коневодческая ферма,  но  она  разводит не  просто  лошадей,  а  кобылиц и
исключительно для получения молока,  из  которого здесь же  приготовляется
кумыс, он консервируется и отправляется в лечебницы.
     Киджи пил  холодный,  кисловатый кумыс;  вокруг было  шумно,  весело.
Внимание его привлекал правнук Ертыса,  юноша лет восемнадцати, с черными,
как угольки,  бойкими глазами.  Он  не отходил от радиоприемника и  угощал
собравшихся музыкой. В этом году юноша поступал в институт, и ему уже надо
было быть в  Москве.  Но  он задержался на два дня,  чтобы увидеть большую
воду в пустыне.


     ...Проснулся  Киджи  оттого,   что  рядом  кто-то  говорил,   тихо  и
вкрадчиво.  Киджи открыл глаза. В комнате было темно. Около кровати кто-то
стоял.
     - Что, машины пришли? - поднял голову Киджи.
     - Нет.  Извините,  что  разбудил вас.  -  Киджи  узнал голос правнука
Ертыса. - Я уже второй раз слышу по радио... Вчера в это же время... И вот
сейчас:  <Говорит Стебельков,  говорит Стебельков>,  а  больше  ни  слова.
Откуда это? Я знаю, кто такой Стебельков.
     Киджи не понимал спросонок,  о чем говорит юноша. В темноте светилась
шкала радиоприемника и слышалось его тихое гудение.
     - Через полчаса снова повторится, - сказал юноша.
     Киджи посмотрел на свои часы - было семь часов двадцать пять минут по
московскому времени.
     - Это  будет через пять минут,  потому я  вас  и  разбудил,  -  опять
извиняясь, сказал юноша.
     - Послушаем,   -  Киджи  отыскал  свой  магнитофон  и  придвинулся  к
приемнику.
     Юноша тихо и  как бы  между прочим сказал,  что он очень любит радио,
сам сконструировал этот приемник, он принимает любую станцию.
     - Пять минут прошли. Я не сбивал настройку...
     Киджи включил микрофон.
     Стояла тишина,  и слышалось только монотонное гудение. Вдруг раздался
мужской голос, он ясно произнес:
     - Слушай, Земля! Говорит Стебельков, говорит Стебельков... - и смолк.
Раздался дрожащий свист,  как будто настройка сбилась.  Юноша хотел что-то
сказать,   Киджи  знаком  руки  удержал  его.   Свист  прекратился.  После
непродолжительной паузы он возобновился,  и так повторялось несколько раз.
Порой  Киджи  казалось,  что  он  различает быстро  произносимые невнятные
слова,   временами  звуки   напоминали  журчание  ручейка  или   чириканье
воробьиной стаи,  но в общем это был вибрирующий свист. Приемник смолк. На
этой  волне  больше  не  удалось услышать ни  звука.  Киджи  закрыл футляр
магнитофона.
     - Включите свет, - попросил он. - Что ж мы сидим в темноте?
     Вспыхнула лампочка. Бойкие глаза юноши блестели.
     - Как вы думаете, что это?
     Киджи помнил,  что один из многих космических кораблей, находящихся в
полете, носит имя Стебелькова. Юноша не знал этого или забыл.
     - Я думаю,  мы слышали голос одного из космонавтов, - сказал Киджи. -
Но в вашем приемнике что-то не в порядке. Прием очень неустойчивый.
     - Приемник хороший, - сдержанно сказал юноша.
     - Ладно,  выяснится.  Не  думаю,  что только мы  с  вами слышали этот
голос. Я буду в Москве и поинтересуюсь.
     - Мне хотелось бы самому знать,  -  сказал юноша.  -  Тут есть что-то
таинственное,  потому я  даже свет не  включал -  при свете все становится
будничным.
     - Романтика,  -  улыбнулся Киджи.  -  Я  тоже  из  таких,  только моя
романтика немножко посуровее.
     За окном раздался шум подошедших машин.


                                  *їїїїї*
                                    *

     Вернувшись в Москву,  Киджи позвонил Новосельскому. <Нечто любопытное
из радиосвязи с космосом> заинтересовало профессора. Через несколько минут
Киджи появился в его кабинете.
     - Евгений Викторович,  если вы скажете, что космический корабль имени
Стебелькова,  отправившийся в  сторону Сатурна,  ведет  передачи на  Землю
ежедневно в  девятнадцать и  девятнадцать тридцать по московскому времени,
то я зря вас побеспокоил.
     - Вы опять путаете, - сказал Новосельский и отодвинул от себя бумаги,
лежавшие на столе.  Вдруг он,  что-то вспомнив, спросил торопливо: - Длина
волны - двадцать один сантиметр?
     - Да, двадцать один, - вяло ответил Киджи. Он был разочарован: ничего
неизвестного для Новосельского не существует. - Что это за станция?
     - Не знаю. Думаю, что не наша.
     - Но откуда вам известна длина волны?
     - Предположение.  Двадцать один  сантиметр -  эта  длина должна стать
чем-то вроде международного, в галактическом смысле, эталона. На нее легче
всего  наткнуться жителям  других  миров.  Такова  резонансная длина  волн
водорода,  а водород -  самый распространенный в звездном мире элемент. Но
рассказывайте,  рассказывайте же скорее,  Лео,  откуда вы взялись,  с  чем
пришли?
     - Я был на открытии канала Казсиб,  и там в одном поселке...  Не буду
дальше  объяснять,   вижу,   что  не  зря  побеспокоил  вас.   Я   записал
радиопередачу на магнитофонную ленту. Могу продемонстрировать.
     - Пожалуйста.
     Киджи  включил  свой  магнитофон.  Раздался  голос:  <Слушай,  Земля,
говорит Стебельков...>.
     Новосельский  вздрогнул  и  поднялся,  опираясь  руками  о  стол.  Он
побледнел,  глаза его смотрели не  мигая,  будто перед ним появилась некая
адская машина, которая издавала свист перед тем, как взорваться...
     - Стойте! Выключите! - крикнул он. - Дайте сюда ленту. Ваш аппарат не
годится... Все дело в скорости.
     Новосельский выдвинул ящик стола - там стоял магнитофон. Киджи понял,
что означает вибрирующий свист -  это те же слова,  но переданные в записи
на большой скорости. Теперь они оба волновались одинаково и долго возились
с  магнитофоном,  мешая друг другу.  Но вот круг начал медленно вращаться.
Первые  звуки  были  просто скрежетом с  жутким басовым завыванием.  Потом
вдруг  заговорил  обыкновенный  человеческий  голос.   Он  произвел  такое
впечатление, словно воскрес мертвый, встал и заговорил.
     Ум сначала не отреагировал на услышанное,  первые слова не остались в
памяти -  важен был прежде всего голос,  но  все остальное воспринималось,
как спокойный рассказ человека, вернувшегося из длительного путешествия.


                            ГОВОРИТ СТЕБЕЛЬКОВ

                                    1

     ...Наш корабль летел по  круговой орбите.  Слева была видна Луна.  Ее
изрытая поверхность с  ярко освещенными гребнями гор  и  черными впадинами
плыла мимо окна.  Острые пики вершин,  блестящие,  длинные,  были нацелены
прямо в борт корабля,  казалось, корабль вот-вот заденет их, распорет себе
обшивку.  Круглые  цирки  чернели  и  местами  сверкали,  словно  огромные
драгоценные кольца. Потом выплыла темная коричневая равнина.
     Море Дождей, узнал я. А вот и цирк Архимеда.
     Я  сообщил на  Землю:  <Иду  на  посадку в  районе  цирка  Архимеда>.
Закрылся в  скафандре.  Воздух из  кабины выкачивался в  освободившиеся от
горючего баки.  Предстоял самый  ответственный момент -  спуск.  Двигатели
были выключены.  Корабль летел еще горизонтально,  но  уже при минимальной
скорости.  Скоро он снова примет вертикальное положение,  но уже хвостовой
частью  к   Луне.   Тогда  надо  включить  тормозные  двигатели  и  плавно
прилуниться.
     Луна стала сползать вниз.  Впервые я  увидел ее  не  над  собой и  не
сбоку, а под ногами. Я включил тормоза и дал еще одну радиограмму.
     В  этот момент видимость исчезла.  Ракету окутало желтое облако,  оно
клубилось за стеклами иллюминаторов.  Я  был в  недоумении и подумал,  что
это,   вероятно,   лунная  пыль,  ее  подняла  струя  газов  от  тормозных
двигателей.
     Однако не верилось, чтобы так высоко поднялась густым облаком пыль.
     Желтизна рассеивалась,  стала просвечиваться и  скоро совсем исчезла.
Снова я  увидел Луну,  спокойную и безучастную.  Откуда же на такой высоте
взялась пыль?  Не  было  времени задумываться над  этим.  Внизу  кольцевой
хребет  кратера грозно  выставил острые зубья  вершин,  он  был  похож  на
крепостную  стену  с  башнями  и  бойницами.  Море  Дождей  имело  мрачный
пустынный вид. Холодно сверкали Кавказ и Апеннины. Дальше виднелись мелкие
кратеры и  цирки,  как оспины на лице.  Луна ждала гостей,  распахнув свою
обезображенную грудь с  глубокими,  бескровными,  как у  мертвеца,  ранами
расщелин,   с  громадными  рубцами  горных  хребтов,  местами  похожих  на
оголенный позвоночник, с многочисленными язвами цирков и кратеров.
     Я впервые летел на Луну.  Я,  разумеется,  просмотрел все кинопленки,
отснятые первыми путешественниками на  спутник Земли,  слушал их рассказы.
Иные  космонавты  даже  восторгались  лунными  пейзажами,   они  были  там
очевидцами  необыкновенного  по  красоте  зрелища.   Сейчас  лично  я   не
присоединялся к  их  восторгам.  Мертвое не  может  быть  красивым.  Самый
пустынный и  самый  холодный уголок Земли  был  в  тысячу раз  приветливей
<лучшего> района Луны  с  самым красивым названием,  придуманным людьми на
Земле.
     Но что за фокус!  Я снова увидел пыль, теперь уже в своей кабине. Как
она могла попасть в наглухо закупоренную кабину?  Она была не желтой,  как
исчезнувшее  облако,  а  сероватой.  Обшивка  в  кабине  дрожала,  местами
обвисла.  Я, неуклюжий в скафандре, поднял руки и ухватился за обшивку над
головой.   Но  -   удивительное  дело!  -  заклепки  дрожали,  шатались  и
вываливались из  металлического корпуса корабля,  как гвозди из трухлявого
дерева.  Сыпалась серая зола.  Обшивка срывалась.  В  корпусе образовались
дыры, и в них проглянуло черное небо.
     <Металл  разрушается!   -   ужаснулся  я.   -  Неужели  это  действие
непонятного желтого  облака?  Ведь  это  гибель>.  И  я  дал  радиограмму:
<Встретил  желтое  облако.  Идет  разрушение  металла  ракеты.  Катастрофа
неизбежна.  Сюда лететь нельзя.  Отложите отправку других кораблей. Лететь
ни в коем случае нельзя. Прощайте!>
     Мне хотелось передать на Землю как можно больше. Но сигнальный глазок
рации погас.  Я не знал,  что получилось из этой радиограммы.  Связи нет и
больше не  будет -  это мне показалось самым страшным.  <Все,  конец...  -
подумал я. - Как жаль! Цель совсем рядом>.
     Цель  независимо  ни  от  чего  и  против  моего  желания  продолжала
катастрофически приближаться.  Тормозные  двигатели  были  выключены из-за
опасности взрыва.  Ни о каком управлении ракетой нечего было и думать, она
падала на Луну, а там ждали острые гребни гор...
     Ракета разломилась пополам.  Я  видел внизу отделившуюся заднюю часть
ее  с  двигателями и  запасом  горючего.  Моя  кабина  падала  следом,  не
отдаляясь.   Металл  вокруг  был  уже  не  металл,   а  нечто  похожее  на
спрессованную золу.  Его можно было свободно отламывать кусками, проткнуть
пальцем. Будь вокруг Луны атмосфера, она, струями, со свистом ворвавшись в
многочисленные дыры  кабины,  разнесла бы  ее  на  куски.  Но  я  пока что
находился за стенками непрочной скорлупы.  Так или иначе, гибель все равно
неотвратима.  И  все  же,  несмотря на  полную безвыходность положения,  я
что-то  пытался  сделать  -  сорвал  мягкую  внутреннюю обшивку  кабины  и
укутался ею, как одеялом.
     В последнюю секунду я подумал о матери...
     Удар был резким и беззвучным.  Я упал во что-то рассыпчатое и горячее
и потерял сознание.


                                    2

     Было так,  как бывает только во сне, когда глубокое забытье оставляет
и  начинают видеться неясные картины,  а  потом все  исчезает и  вот снова
что-то видишь,  но совсем другое,  несвязное, быстро меняющееся, и сколько
времени длятся сновидения, определить невозможно.
     Я  утратил понятие времени,  не мог уложить его в  земные дни,  часы,
минуты.  Я не знал,  сколько пробыл в состоянии небытия - может, несколько
минут,  а может,  целую неделю. И о себе ничего не знал - жив, сплю, брежу
ли?  Я почувствовал,  что плыву куда-то, качаясь на мелких волнах. Или это
несли  меня?  Попробовал открыть глаза  и  не  мог.  Сверху лежало что-то,
заслоняя свет.
     Опять  было  забытье.   А  очнувшись,  я  услышал  голоса,  торопливо
произнесенные слова, совершенно непонятные. Я вздрогнул и хотел подняться,
когда услышал русскую речь.  Голос был тонкий,  похожий на женский. Мать!?
Но ведь я на Луне! А если на Земле, то мать никогда не спросила бы так:
     - Русский человек, вы слышите нас?
     Нас? Значит, тут не один...
     Опять тот  же  вопрос -  будто после тяжелой операции врач спрашивал:
<Как вы себя чувствуете?>.
     Плохо ли,  хорошо ли,  но я чувствовал себя.  Значит,  был жив.  Меня
спрашивали по-русски,  значит и я  мог  спросить  на  родном  языке.  И  я
произнес первое слово:
     - Слышу.
     Опять невнятный быстрый разговор, ни одного знакомого слова.
     - Вы будете жить, - услышал я женский голос.
     Я обрадовался,  резко повернул голову, что-то черное и мягкое слетело
с лица.  Ослепительно яркий свет ударил прямо в глаза,  ударил сильно,  до
боли, но я, охваченный радостным чувством, не сомкнул век. Я увидел густое
аспидное небо, пересеченное лучистыми линиями. Свет падал косо, как слепой
дождь.  Он  струился  по  гладким  скалам,  нестерпимо резал  глаза  своим
металлическим блеском. Я прикрыл веки.
     - Выпейте это, - совсем рядом тот же голос.
     Я  приоткрыл глаза и увидел тонкий прозрачный стаканчик,  его держали
длинные гибкие пальцы,  белые  и  просвечивающиеся.  В  стаканчике дрожала
желтоватая жидкость. Мне вспомнилось желтое облако.
     - Выпейте. Вам станет легче.
     Мне приподняли голову,  и  я  выпил безвкусную тягучую жидкость.  Она
подействовала возбуждающе.  Теперь я  разглядел,  что по бокам высились не
скалы,  а  стояли  цельные  сводчатые опоры,  промежутки между  ними  были
заполнены какими-то лохматыми растениями зеленоватого и фиолетового цвета.
Вверху  были  гнутые  перекрытия и,  вероятно,  стекло.  Антрацитовое небо
чернело в угольчатых проемах.
     <Люди>  не  показывались,   но  временами  слышались  шаги  и   тихий
непонятный разговор. Свет ослабел. Теперь стало лучше видно в глубину, и я
разглядел,  что  между  опорами  были  точно  деревья с  гибкими стволами;
переплетаясь, они тянулись вверх, крупные темные листья свисали в траурную
тишину этого  необыкновенного храма.  <Люди> рано  или  поздно должны были
показаться.  Мне  подумалось,  что это должны быть безобидные существа,  с
мягкими без костей прозрачными руками,  одноглазые и хвостатые. И я увидел
их.  Трое,  они стояли у  дальней стены и тихо,  без жестов разговаривали,
иногда поглядывая в мою сторону. У них было по две руки и по две ноги и не
было никакого хвоста -  зачем он человеку? И на руке у них - пять пальцев.
Лица белые,  головы лысые,  глаза прикрыты очками,  чернеющими издали, как
пустые глазницы. Они приблизились.
     Один,  пожилой,  с впалыми щеками и морщинистым лбом,  вероятно,  был
старшим, он держал в руке какой-то блестящий прибор, вроде пульверизатора.
Другого,  пониже ростом,  с  легким белесым пушком на подбородке,  с  едва
заметным румянцем на щеках,  можно было назвать молодым человеком, если бы
не голый череп.  Третий...  Но это была женщина,  и я сразу же вспомнил ее
тонкий голос  и  узкую прозрачную руку,  державшую стаканчик с  желтоватой
жидкостью.   Лицо  ее  имело  мягкий  овал,  оно  было  очень  бледным,  с
голубоватыми тенями возле очков;  на  голове светились волосы,  короткие и
редкие.
     Все  трое были одеты в  цельные костюмы из  мягкой сероватой материи,
напоминающие комбинезоны.  Бледнолицые,  в серой одежде, с черными кругами
очков  вместо глаз,  молчаливые,  какие-то  медлительные,  они  напоминали
растения,  вытянувшиеся  в  темноте,  казались  безжизненными  существами,
лишенными  теплой  крови,  -  вероятно,  в  их  жилах  текло  нечто  вроде
березового сока или той жидкости,  которую я пил,  как лекарство.  Да, эти
люди были совсем из иного мира. Возможно, они выросли в подземных городах,
боятся  света;  это  люди  с  холодной душой  и  таким  же  холодным,  как
водоросли, телом.
     Так подумал я и очень удивился, когда увидел их глаза. Я увидел глаза
женщины.  Свет  еще  больше ослабел,  в  помещении стоял  сумрак.  Женщина
подошла и,  приподняв очки,  посмотрела мне в лицо. Я вздрогнул. У женщины
были большие красные зрачки глаз.  На белом безжизненном лице они казались
особенно яркими,  алели,  словно две  кровоточащие раны.  Женщина отошла в
сторону,  исчезла,  потом появилась с  тем же стаканчиком в  руке,  в  нем
теперь была розоватая жидкость.
     - Выпейте.
     Лекарство  подействовало  очень  скоро.  Захотелось  спать,  приятная
истома разливалась по всему телу, и все стало безразлично. Я почувствовал,
что сейчас усну,  усну крепко и,  может быть, не проснусь никогда. Я снова
опустился в темный мир небытия.


                                    3

     Но я  проснулся.  Я  почувствовал себя вполне здоровым и  удивительно
легким.  Голова  оказалась обритой.  Биологическая обработка,  подумал  я.
Осмотревшись,  я увидел, что лежу не там, где очнулся в первый раз. То был
большой  зал  с   высоким  сводом  и   ползущими  вверх  гибкими  стеблями
густолиственных растений.  Здесь была небольшая комнатка без окон и дверей
с   очень  толстыми  стенами,   сделанными,   похоже,   из  молочно-белого
плексигласа.  Такой же  был и  пол.  Полусферический потолок просвечивался
насквозь,   наружная  сторона  его   была  покрыта  краской  или  каким-то
дополнительным сплавом черного цвета.  Койка,  на  которой я  лежал,  была
собрана из тонких трубок. Около нее сто