ано
утром, пока было прохладно, и сразу направились в сторону восточной границы
резервации - уж больно замечательный открывался оттуда вид. Первые лучи
солнца озарили гору Вингейт. Потом, дальше к югу, горный кряж Зуни уплыл
влево. Сами по себе эти горы ничем особым не выделялись - кольцо скал,
поросших сосновым лесом. Но раннее утро и великолепная погода превратили
заурядный горный массив в истинное чудо света. Песчаник отсвечивал
золотистым, красным, кирпичным, бурым и белом цветом, часто краски
следовали друг за другом, как полоски американского флага. Тени очерчивали
холмы, выступы, впадины и расселины, с каждой минутой видоизменяясь, по
мере того как солнце поднималось все выше. Пейзаж казался флагом,
трепещущим на ветру геологии.

Когда мы повернули к западу, миновав Раму, внизу пронеслись долины и холмы,
покрытые можжевельником и дроком. Там, где сливались два блистающих
серебром ручья, давая начало речке Зуни, земля снова вздыбливалась. Мы
летели над Вратами Зуни, это ущелье вымыла вода реки. Дальше открылась еще
одна долина, широкая и гостеприимная, которую с трех сторон охраняли крутые
косогоры. Долина зеленела хвойными деревьями и злаками. Правда, не
повсеместно, поскольку климат здесь весьма засушливый. Река всегда была
узкой, а сейчас она почти пересохла, зато цвела от водорослей.

Пуэбло успело раскинуться по обоим берегам реки. В трех милях возвышалась
гора Корн, величественный, почти отвесный пик, заросший лесом под названием
Дова Йаланне, настолько же священным для местных жителей и их истории, как
и Акрополь для афинян.

Неписаный закон гласил, чтобы мы снизились и летели на высоте человеческого
роста над пыльной дорогой, ведущей в Галап. Мы спустились почти к самой
земле - проживающие здесь индейцы все, как на подбор, были невысокими и
крепкими. Сверкающий Нож возвышался бы над ними, как швед над стамбульцами.
Языки и культура разнились в той же степени.

Несколько жителей копошились между грядками кукурузы, фасоли и сладкого
перца; то тут, то там виднелись персиковые деревца и загончики для овец.
Индейцы носили потертые хлопчатобумажные комбинезоны, а голову повязывали
банданами. Шляп я так и не увидел. У мужчин волосы спускались до самых
плеч. Жители использовали ручные орудия труда, а вдалеке я углядел тележку,
которую тащил ослик.

И дело было даже не в нищете: просто этот народ глубоко и искренне
придерживался древних традиций и религии далеких предков. Притом фанатизмом
тут и не пахло, это противоречило их натуре. Здесь хватало метел,
ковров-самолетов, телефонов, дальновизоров и прочих технических новинок.
Местные дети ходили в хорошую школу. Заветы великих предков блюлись здесь
строго, но старинные целительские навыки дополнялись медицинскими
заклятиями, антибиотиками и тому подобным. Вообще-то, Джинни рассказывала,
что весь мир учился целительству и врачеванию именно у этих людей.

Некоторые из работников заметили нас и приветственно замахали руками.
Исторически сложилось, что зуни испытывали неприязнь к испанцам - ну,
понятно почему. Притом испанцы умудрились исковеркать их название, "ашиви",
и по ошибке поставить тильду над неизвестно откуда взявшимся "н". То же
самое было с мексиканцами и апачами. Тем не менее зуни прекрасно ладили с
навахо и, конечно, всегда хорошо сходились с хопи. В целом с американцами у
них установились неплохие отношения, хотя до недавних пор последние здорово
притесняли местных жителей. У меня что-то дрогнуло внутри, когда я услышал
крик какого-то мужчины:

- Здорово, доктор Матучек!

Джинни помахала в ответ.

Впрочем, с тех пор, как мы переехали в Нью-Мехико, она постоянно
интересовалась индейцами. Возможно, нам крупно повезло, что однажды Джинни
повстречалась в магазине с Балавадивой и они заболтались на
профессиональные темы. С другой стороны, это могло быть чем-то большим, чем
просто счастливый случай. Как бы там ни было, вскоре Джинни знало все
пуэбло - так внимательно и уважительно она расспрашивала жителей,
старательно учила их редкий язык, вникала в самые незначительные и мелкие
проблемы селения. Хотя ее, как женщину, и не допускали до определенных
вещей, ее иностранное происхождение не играло никакой роли.

Мысли мои перескакивали с одной темы на другую, как кузнечик, и я
задумался, что было бы с этим племенем, повернись история по-другому.
Например, случись так, как представлял себе Уилл, когда наука проморгала бы
релятику, а значит, не было бы магии и всю власть получили бы технические
приспособления. Замостили бы эту дорогу? И что было бы на месте селения?
Концентрационный лагерь, или пастбища для овец, или что?.. Какая разница.
Сейчас все так, как есть на самом деле. Но я твердо знал, что души зуни не
прижились бы ни в каком другом месте.

Мы влетели в город - или деревню, хотя такое определение подходило еще
меньше - и опустились на стоянке у церкви. Ее недавно отреставрировали.
Квадратное строение с колокольней, на верхушке которой виднелся крест. За
церковью было заросшее сорняками кладбище и парочка hornos - круглых
глиняных печей. Внутри церковь была украшена фресками, на которых
изображались местные религиозные обряды. Хотя католицизм оказал
определенное влияние на индейцев, их собственная религия держалась так
прочно, что миссионеры, пытавшиеся сместить ее, потерпели полное поражение.

И все же от прежних времен почти ничего не осталось. Дома строились в
расчете на одну семью, низенькие и маленькие, но вполне современные, они
довольно далеко отстояли друг от друга. Имелась пара магазинов и кафе.
Священный склон горы отсюда не был виден, для этого нужно было подняться на
специальную площадку, где ежегодно проводились ритуальные моления. Кроме
нас, из гостей пока никого не было. Местные жители продолжали заниматься
своими делами, в основном на свежем воздухе. Школьные занятия еще не
начались, так что детвора шныряла по всей долине. Мы прибыли в промежуток
между ежегодным праздником плясок и другими обрядами.

Мы двинулись к дому Балавадивы, так что солнце теперь грело нам спины.
Видимо, по статусу ему полагалось поселиться в одном из уцелевших старых
домов. Он был сложен из обожженных кирпичей, плоскую крышу поддерживали
деревянные потолочные балки. Но в окнах стояли алюминиевые рамы, а дверь
была из фанеры.

Я постучал. Вышла его жена, полная женщина в вышитой рубашке и длинной юбке
с роскошным поясом. На шее у нее висели серебряные цепочки и низки бирюзы и
ракушек.

- Keshi, - сказала она и перешла на ломаный английский: - Входите. Входите.
Пожалуйста.

- Спасибо, миссис Адамс, - поклонился я, не в состоянии вывернуть язык ее
индейским именем.

А Джинни запросто выговорила "Вайуатитса" в середине фразы на чистом
наречии зуни. Мы вошли.

Комнаты в доме были просторные, прохладные и мрачноватые, хотя и выбеленные
от пола до массивных потолочных брусьев. На каминной решетке стоял горшок
со священной пищей, а над очагом висели две термальные куклы - эскимос (для
прохлады) и африканец (для обогрева). В другой комнате были и лампы, и
дальновизор, и музыкальный центр плюс книжный шкаф, забитый книгами, и
современная мебель, а на полу лежал чудесный ковер. В правом углу стоял
ткацкий станок с неоконченным полотном, это сразу напомнило нам, что
древние обычаи здесь еще живы.

Джинни говорила, что за следующей дверью находятся кухня и ванная, а еще
несколько отгороженных спален. Все в доме дышало простотой, которой белый
человек ни за что не стал бы придерживаться, если бы был так же знаменит в
своем народе. Но зуни - племя непритязательное.

Балавадива сидел за столом. Его дети давно построили собственные дома. Он
цедил очередную чашку кофе и рассматривал шахматную доску. Ожившие фигурки
вели сражение сами по себе. Из проигрывателя несся джаз-диксиленд, который
он всегда любил.

Если не считать массивного ритуального кольца, одет Балавадива был как
обычный фермер. Он до сих пор вел простую фермерскую жизнь, хотя временами
и делал украшения, которые стоили бешеные деньги.

А по роду службы он был верховным жрецом Лука.

Он встал, жестом остановив фигурки и выключив музыку.

- Добро пожаловать, Стивен и Вирджиния, - возгласил священник. - Хотелось
бы встретиться по более счастливому поводу, но я все же рад вас видеть.
Присаживайтесь.

В отличие от жены Балавадива довольно бегло говорил по-английски. В детстве
его клан Оленя разглядел способности мальчика и послал учиться в
государственный университет. Когда до этих мест докатилась война, он пошел
в партизаны, которые не давали захватчикам спать спокойно. Потом он
вернулся домой и стал предводителем всего клана и вершителем всех важных
дел пуэбло. Война научила его многому для нынешнего высокого сана.

Хотя Балавадива был на голову ниже меня, а волосы его покрылись паутиной
седины, наши руки соединились в пожатии с равной силой. Вот такой он и был:
широкое скуластое лицо, две складки у рта, но никаких морщин. А глаза
сияли, как два обсидиана.

Его жена приготовила кофе, поставила еще воды и села за ткацкий станок,
продолжая прерванную работу. Мне приходилось видеть ее наряд для плясок, и
я сообразил, что она мастерит праздничный килт. "Для кого она это делает?"
- удивился я.

- Зуни опечалились, узнав о неудаче в Твердыне, - начал Балавадива. - Но
хорошо, что никто не пострадал.

Джинни заговорила на его языке. Чуть подумав, он обратился ко мне.

- Ваша дама попросила меня отбросить вежливость в сторону, - пояснил
священник. И перестал улыбаться. - Можно и отбросить. Ведь мы друзья. Вам,
вероятно, известно, что я не приветствовал движение НАСА против злых духов.
Пара наших ребят записалась к ним. Я бы тоже туда пошел, если бы тогда был
с вами знаком. Но мои чувства так перемешались, что никакой пользы я бы не
принес. А ребята остались.

- Ну, некоторые считают, что, э-э, наш проект запятнает, э-э, святость
Луны, - промямлил я. - Но это не так. Там ведь уже, э-э, живут Создания...

- Их открыл брат Вирджинии, - кивнул он. - Да, если нам удастся найти с
ними общий язык, это замечательно. И все же я бы хотел, чтобы первый полет
проходил где-нибудь в другом месте. Здесь так много грубых, болтливых,
жадных... - Он поднял руку. - Нет, я не нападаю на вашу культуру, Стивен.
Все человечество благодарно ей за Конституцию Соединенных Штатов и Билль о
правах. Но ничто не совершенно под луной, и ваши соотечественники способны
испоганить все, к чему дотянутся.

"Нет, - подумал я, - только не мирную пустыню и гармонию между ее
обитателями!"

Из сентиментальной задумчивости меня вывела Джинни.

- Сэр, я уже говорила об этом раньше, скажу и сейчас. Вы тоже человек. Как
и ваши предки. Когда-то анасази жили на севере, они губили окружающую
природу, распахивали луга и сжигали леса. Войны, охота на ведьм,
рабовладение, пытки. Они забивали больше животных, чем могли съесть, из
чистого азарта. И все это задолго до того, как в Америку приплыли белые. То
же самое было в Европе, Африке и Азии.

- Слов нет, - пожал плечами Балавадива. - Но вы понимаете, что я хотел
сказать.

- Конечно, но насчет последнего - "слов нет"!

- У нас кое-кто считает, что полет в космос можно организовать быстрее и
без шумихи, - намекнул я.

- Вирджиния рассказывала мне кое-что о вашей... операции "Луна", кажется,
так называется ваш проект? И насколько он выполним?

- Не особо, - признался я.

- Это к делу не относится, - отрезала Джинни. - Вы же не хотели, чтобы
Койот погубил проект "Селена"?

- Не хотел, - тихо ответил Балавадива. - Но это вполне могло прийти ему в
голову.

"Золотая голова, - подумал я, - но досталась полубогу". Иногда, будучи в
хорошем расположении духа или если его привлекала награда, Койот творил
настоящие чудеса и помогал людям. Но чаще он влезал во всякие неприятности,
даже погибал, но постоянно возвращался к жизни снова. Что же он узнал, что
постиг там, за гранями смерти? Он был великим притворщиком и фокусником. Но
фокус может и не удаться. И черный цилиндр волшебника извергнет не кролика,
а смерть с косой.

- Прошлой ночью, когда он помешал взлету, - сказала Джинни, - ему помогали
чужие Создания.

Священник поморщился.

- Знаю. От них воняло злом.

- Вы знали? - воскликнул я. - Откуда?

И тут же сообразил, что сморозил глупость, но Балавадива, и глазом не
моргнув, ответил на вопрос:

- Мы поднимались на Дова Йаланне и проводили обряд. Я сам почувствовал
изменение магических потоков. И кое-что понял.

Джинни вцепилась в край стола.

- Я так и знала! Потому и прилетела сюда.

- Попросить зуни о помощи?

- Прежде, чем сюда явится тупоголовое правительство и станет требовать, -
добавил я.

- Ну и глупо с их стороны. Можешь так им и передать. - Балавадива
испытывающе оглядел нас. - Для вас, друзья мои, я сделаю все, что в моих
силах. Нет, мне не хотелось бы знать, что еще кто-то может пострадать. Хотя
меня не волнуют ни проекты, ни карьера, я согласен. А пока нам нужно
поскорее спасти Койота, пока он не погиб окончательно... Если, конечно,
сможем. А мы не сможем, когда нам в спину будут дышать федеральные агенты,
бюрократы всех мастей и журналисты. Не могли бы вы намекнуть об этом
кое-кому в верхах?

- Постараемся, - пообещала Джинни.

Вайуатитса встала, заново наполнила наши чашки кофе и вернулась к станку.
По поводу этого килта меня все сильнее раздирало любопытство. Какое-то
время все молчали.

Балавадива пристально посмотрел на Джинни. Та не отвела глаз. Молчание
затянулось. Стал слышен уличный шум и болтовня, но словно откуда-то
издалека. Свет, льющийся из окон, померк, в комнате потемнело.

- Тебя ведь волнует не только общее дело, правда? - наконец пробормотал он.

Она покачала головой.

- Нет. Наше дело тоже.

У меня по спине прошел мороз.

Когда священник снова заговорил, голос его звучал спокойно и размеренно,
словно благословение:

- По крайней мере, нам повезло с временем года. Большой летний Танец Дождя
уже позади, так что до октябрьского Танца Кукол ничего особенного не
предвидится. Понятно, что все приготовления должны быть закончены до
Шалако.

Я знал, что для зуни этот зимний праздник не менее значим, чем для христиан
Пасха, а для иудеев - Йом Кипур. И готовятся к нему так же основательно и
загодя, как новоорлеанцы ко вторнику на Масленой неделе - Марди Грас.

- Но месяц-другой я буду полностью свободен, - продолжил Балавадива.
Поскольку он всегда упоминал о помощниках, то на этот раз, видимо, он
решил, что сам будет заниматься поисками и... колдовством. Как верховный
жрец, он распоряжался такими силами и мощью, что другим и не снилось. -
Давайте сравним наши наблюдения и, ради всего святого, будем честны и
открыты. Потом решим, что именно касается нашего дела.

Совещание продолжалось несколько часов. Временами он переходил на родной
язык. Священник и Джинни извинялись. но в английском не всегда находились
подходящие слова и определения. Ну, когда рассказ подошел к тому, что я
обнаружил, пока был в волчьем обличье, им пришлось верить мне на слово.
Потому что я никак не мог объяснить, каким образом я узнал то, что узнал.

В конце концов Балавадива мрачно подытожил:

- Неизвестно, как именно Койот сошелся с Созданиями, которые стремились
провалить полет на Луну. Притом, возможно, сам он не предполагал, что все
закончится катастрофой. Скорее всего, он просто возмутился, что кто-то
вторгся на его территорию, и не устоял перед искушением устроить
нарушителям сладкую жизнь. Создания сумели быстро и незаметно ослабить
защитные чары, ведь заклинания были направлены против местной или
европейской нежити. Похоже, твой феврун прав, и в большинстве своем это
были китайские демоны. Зуни ничего о них не известно. А что касается духов,
тут мы на высоте. Нет, узнать имя Создания, которые сопровождало... шэня, я
не могу. Но признаки слишком явственны и, честно говоря, пугающи. - Его
рука сжалась в кулак. - Никогда еще я не ощущал злобы такой силы.

- А человек, который их встречал?

В голосе Джинни послышалась боль, и я стиснул ее пальцы. Она крепко сжала
мою ладонь.

- Не знаю, никто из нас не знает, - чуть спокойней ответил Балавадива. -
Сны, которые пригрезились нам на скале, указывали, что это мог быть кто-то
вам близкий.

- Запах, который я почуял... Нет! - Я замотал головой. - Слишком слабый,
почти выветрившийся. Тем более что там применили заклятие, чтобы сбить нас
со следа.

Джинни и Балавадива переглянулись.

- Пожалуй, мне следует заняться этим, - быстро сказала она. - А вы, сэр?

- Мы с товарищами сделали все, что в наших силах. Придется просить помощи
со стороны.

- Откуда? - прошептала она. - И у кого?

- Например, у Небаятумы. Он много где бывал, многое видел, а его флейта
способна развязать самые молчаливые языки. - Балавадива помолчал. - А
может, попросить Водомерку? Нет, рано. Если я вообще рискну на такой шаг...
Я отправлюсь в пустыню, Вирджиния, и займусь поисками. Все, что мне
остается, это искать.

- Как и нам.

Они пожали друг другу руки.

- Хорошо, - невесело усмехнулся Балавадива. - И куда вы направите свои
стопы? Может, останетесь на ленч?

Я так и не понял, было ли это простым дружеским приглашением или местным
обычаем, но Джинни поблагодарила его и отказалась. И хотя она ничего не
добавила, я понимал, что занимало сейчас все ее мысли. Балавадива не
настаивал и проводил нас сердечным напутствием.

Мы взяли курс прямиком на Галап.

- Давай залетим к Уиллу, - предложила жена.

- И что мы ему скажем?

- Пока немного. Я сама поговорю с ним. С одной стороны, просто хочу его
увидеть, потом обрисовать ситуацию в новом свете, поболтать... и заверить,
что мы не забыли о нем.

- И не забудем, - ответил я и сжал ее руку.

- Я знала, что ты так скажешь, Стив.

- А как же еще? Скорее небо рухнет на землю, чем Уилл совершит злое дело.

- Так-то оно так, - пробормотала Джинни и умолкла. Я почувствовал, что она
не хочет продолжать разговор. Мы молчали и наслаждались видом с высоты. С
востока наплывали приветливые белые облачка.

Впереди, на краю широкой долины показался Галап. Сверху он напоминал
расправленное крыло летучей мыши. Мы юркнули сквозь потоки транспорта, как
змея через изгородь, так что я и испугаться не успел. Дом Уилла находился в
старейшей части города, густо заросшей деревьями. Мы начали спускаться.

Джинни зарычала, и "Ягуар" пошел в крутой разворот. Я посмотрел на
маленький домик и выругался. Рядом с ним стоял целый лес метел, и среди них
виднелся "Лендровер"-ковриолет, который нельзя было не узнать.

Значит, ФБР уже здесь.

- Может, они просто беседуют? - промямлил я.

- Такой толпой? Скорее, расследуют, - бросила она.

- Но... Не лучше ли нам спуститься? Окажем ему моральную поддержку.

Плечи Джинни поникли.

- Нет. Бессмысленно и бесполезно.

Некоторое время мы летели наобум. Потом она взяла себя в руки и повернулась
ко мне.

- Стив, давай пока не будем возвращаться домой. По крайней мере, пока не
успокоимся настолько, что сможем спокойно смотреть в глаза детей.

Бен до сих пор был в походе, а Вэл снова нянчила Криссу. Когда мы попросили
ее посидеть с сестренкой, она почти не ершилась и сразу согласилась побыть
дома. Что же такое было вчера сказано или сделано, что утихомирило нашу
буйную дочь? За завтраком ее явно одолевали мрачные думы. Но что, в конце
концов, знает отец о своей дочери?

- Ладно, - согласился я. - Может, сейчас ты не против ленча? Где-нибудь,
где будет холодное пиво?

Джинни через силу улыбнулась:

- Временами ты - настоящий гений!

Мы направились к центру города и припарковались в первом же удобном месте.
Поскольку Галап лежит дальше от Твердыни, чем Грант, он разросся не так
широко, но деловая часть города была застроена под завязку, а тротуары
кишели прохожими. Вперемежку со строгими офисами кричаще выпирали бутики.
Мы как раз миновали один такой, новый, под вывеской "Хитрый кактус". Среди
остальной безвкусицы на витрине красовалась напольная лампа в форме
ог