сь.
  По всем центральным каналам радио и телевидения Москва передавала концерт
заслуженных мастеров искусств всех республик. До поздней ночи слушали Наркес
и Шолпан в их исполнении песни Родины. Когда концерт окончился, острое
чувство тоски по Родине охватило их. Чувство это появилось внезапно, оно
летело к ним на незримых крыльях мелодий родной земли, затем, многократно
усиленное ими, стало довлеть над ними. И точно так же, как пожилая
Шаглан-апа, выросшая на берегу озера Саралжин, часто пела песню "Белый Яик"
и всю жизнь тосковала по родной земле, точно так же ее дети, выросшие и
повидавшие другие страны, тосковали сейчас по великой и необъятной своей
Родине. Супруги долго сидели молча. Наконец Наркес прервал молчание.
  - Я думаю, - тихо и раздумчиво, словно самому себе, произнес он, - что
дома у себя мы не всегда задумываемся о том, чем является для нас Родина. За
будничными делами и заботами, при виде отдельных крохотных недостатков, от
нашей собственной близорукости не всегда полностью осознаем мы это великое
священное чувство. И только за рубежом начинаешь понимать, чем является для
тебя Родина... - Наркес замолчал и через некоторое время снова проникновенно
продолжал: - Придут еще бесчисленные поколения, будут среди них самые разные
люди, разные по интеллекту, образованию, жизненным и другим воззрениям, но
вечно великой будет Родина...
  ...Знаешь, никто и никогда не сможет сказать об этом лучше, чем Тургенев:
"Родина без каждого из нас обойтись может, но каждый из нас не может без
Родины обойтись". Удивительно сказано, не правда ли?
  Шолпан молча глотала слезы.
  Супруги сейчас думали только об одном - о скором возвращении домой.
  В эту ночь не спалось...


23


  Б день отлета Алимановы снова встретились с президентом Шведской Академии
наук, со многими шведскими учеными.
  После не очень долгой беседы, сердечно попрощавшись со шведскими
товарищами и поблагодарив их за радушие и гостеприимство, супруги приехали в
отель и через полтора часа выехали в аэропорт. В аэропорту их уже ждала
группа шведских ученых, которые пришли проводить Алиманова.
  Через полчаса, в последний раз простившись с шведскими коллегами, супруги
поднялись на борт гигантского серебристого лайнера, курсирующего на линии
Стокгольм - Алма-Ата. Девушка-стюардесса на родном шведском и чистом русском
языках объявила о начале полета. Через несколько минут город под крылом
самолета стал стремительно уменьшаться и вскоре исчез совсем.
  Откинувшись на спинку мягкого кресла в салоне лайнера международного
класса, Наркес задумался о самом близком, самом сокровенном.
  Уже три месяца как он не видел Динару. Как страшно, до боли он хочет
видеть ее, Динару, его... Динару.
  Он уже не может этого выдержать. Со всей страстностью своей незаурядной и
необузданной натуры он стремился к счастью, к такому, Как он понимал его.
Всю жизнь он стремился к совершенно невозможным целям и вещам. Он и сам не
мог понять, было ли это свойство непомерно разросшимся в силу его интеллекта
или чем-то другим. Долгие годы он неистребимо стремился к идеальному счастью
и всегда боялся признаться себе в этом, и тем более скрывал от других. Это
было самым слабым и самым уязвимым местом его натуры, наделенной
патологической волей и фанатическим трудолюбием - О, как он хотел быть
счастливым! И чем больше с годами ускользала возможность большого семейного
счастья, тем отчаяннее и безрассуднее он стремился к нему. Это было глупо и
противоречило всем доводам разума, но это было и неподвластно рассудку.
Иногда у него бывали моменты, когда, оставшись наедине, он хотел кричать от
боли, так сильно он хотел любить и быть любимым. Это был уже даже не зов, а
крик души. Голод сердца принимал угрожающие размеры. Его избирательность в
любви была причиной многих его тайных мук и страданий. Ничто из бездны
познанного им, даже мысли и глубочайшие нравственные принципы любимого его
Сократа, - ничто на свете не могло противостоять сейчас отчаянному зову его
сердца и зову его любви.
  Наркес нажал кнопку на подлокотнике сиденья, еще больше откинул назад
спинку кресла и закрыл глаза рукой.
  Дни и ночи его проходили в трудах. Он получил широчайшее международное
признание, не раз награжден высшими премиями современного научного мира. Но
жизнь в главном своем направлении и главной своей сущности - в любви и
желаемой семейной жизни - неумолимо проходила мимо. Даже великим стать
легче, чем счастливым, думал Наркес. В тридцать два года, пройдя ровно
половину отмеренного ему бытия, он снова, как когда-то в далекой уже,
казалось, юности, стоит на перепутье своей судьбы. В какую сторону надо
пойти в своей личной семейной жизни, чтобы не ошибиться снова? Наркес
раздумывал над этим долгие годы, а годы шли. Прошло уже много лет, но и они
не внесли ясность в главную проблему его жизни, которая, как оказалось
впоследствии, посложнее любой проблемы гениальности и теперь важнее для него
любого нового открытия. Поистине, как справедливо заметил кто-то, мы
вступаем в различные возрасты нашей жизни точно новорожденные, не имея за
плечами никакого опыта, сколько бы нам ни было лет. Как быть и куда идти
теперь, о великий, дважды лауреат Нобелевской премии, многомудрый Наркес?
  Не знал Наркес, что в эту трудную и лихую годину его судьбы, в год смерти
отца и окончательного, как теперь уже выяснилось, отъезда матери в родной
аул к младшему сыну, в год титанического по духовному напряжению, сомнениям,
надеждам и поискам открытия, величайшего открытия в его жизни,
нежданно-негаданно встретит он позднюю и мучительную любовь свою, которая,
как некогда в далекой юности, обретет над ним неотвратимую власть, подобную
року. И имя этой любви было - Динара. Он прилетит домой и сразу найдет
Динару... Он представил ее прекрасные большие глаза, светящиеся радостью и
почти детской доверчивостью. Как она обрадуется ему и как он обрадуется ей!
Это будет невыносимое мгновение. Мгновение, о котором он мечтал всю жизнь,
мгновение, которое он так дорого выстрадал...
  Ему придется оставить пост директора Института и стать одним из многих
рядовых сотрудников, скорее всего, в другом учреждении. Сколько он помнит
себя, он никогда не придавал значения этим реалиям. Многие осудят его.
Многие обрадуются его понижению. И много еще будет других неприятностей. Но
зато он будет с Динарой, навеки и навсегда... Сильная боль внезапно сжала
сердце. Расул! Как отнесется к его уходу Расул? Сможет ли он пережить его
отсутствие? Или днем и ночью будет звать его и искать его, как ищет
верблюжонок свою мать, навсегда потеряв ее...
  Детям всегда непонятны трагедии взрослых. Со временем все образуется. Он
будет приходить к отцу и видеть его, когда захочет. Но поймет ли он его,
даже став взрослым? И простит ли? И можно ли вообще простить безотцовское
детство?
  Расул и Динара... Динара и Расул... В душе Наркеса боролись два великих
противоречивых чувства. Из-под руки его, прикрывавшей глаза, медленно
покатились слезы.
  - Что с тобой? - удивилась Шолпан, взглянув в его сторону, и шутливо
добавила: - От радости, что ли, плачешь?
  - Вспомнил Расула... Как он там без нас? Мы ведь не были дома уже
двенадцать дней...
  - Да, я тоже соскучилась по нему...
  Наркес, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами, думал о своем.
  Мысли его, опережая полет сверхзвукового лайнера и оставляя его далеко
позади, уносились к родной земле. Их ждали друзья, родственники, знакомые,
коллеги - весь советский народ. Впереди была Алма-Ата. Впереди был
Казахстан.
  Впереди была Родина.



sf.nm.ru