тока Ибн-Баджа (Авемпаче), Ибн-Туфейль
(Абубацер) и Ибн-Рушд (Аверроэс), восприняв и критически переработав учения
своих предшественников, сумели раскрыть и сохранить для всех будущих
поколений земли наследие древних философов и прежде всего Аристотеля.
  Мистеру Солсбери было бы небесполезно хоть в самой небольшой степени
восполнить свой, мягко говоря, значительный пробел в области философии
знанием таких трудов, как трактат В. К. Чалояна "Восток - Запад.
Преемственность в философии античного и средневекового общества", в котором
прослеживается влияние аверроизма на духовную, идейную жизнь Западной Европы
и на развитие прогрессивной жизни эпохи Возрождения. Не известно ему и то,
что глава Флорентийской Академии Марселио Фичиро помимо многих других
выводов о влиянии арабского перипатетизма на духовную жизнь Европы
высказывается весьма определенно: "Распространение философии Востока в
странах Запада - значительная веха в европейской истории". То же утверждает
и У. Монтгомери Уотта: "Все последующее развитие европейской философии в
глубоком долгу у арабских авторов". Этот "ученый" не знает, что творчество
Ибн-Рушда (семьдесят восемь книг и трактатов, помимо восемнадцати
обработанных произведений Аристотеля) оказало сильнейшее влияние на
становление философской мысли у народов средневековой Европы и к концу XIII
века его учение стало самой популярной философской системой.
  Правда, справедливости ради, надо сказать, что на долго Ибн-Рушда достался
жребий, который выпадает тому, кто приходит последним: он стал
родоначальником доктрин, которые он только изложил полнее своих
предшественников. Этот "ученый" не знает, что передовые мыслители Западной
Европы Сигер Брабанский, Николетто Верния, Дунс Скот, Роджер Бэкон развили
дальше учение Ибн-Рушда. Что в Падуанском университете оно изучалось и
пропагандировалось четыре столетия подряд, вплоть до XVI века. Что оно
изучалось в Парижском университете, а в Оксфодском университете
пропагандировались естественнонаучные идеи арабоязычных мыслителей. И что
аверроизм, учение Ибн-Рушда о всеобщем универсальном разуме, стал знаменем
для многих деятелей европейского Возрождения - Помпонаци, Ванини, Икилини,
Цабарелла, Кремонини и других. Что знает он о "втором учителе" человечества
после Аристотеля Абу-Насре-Мохаммеде-аль-Фараби, о Абу-Рейхане-Бируни и
Абу-Али Ибн-Сине, титанах мусульманского Ренессанса, столь же универсальных,
как и титаны эпохи Возрождения? Он забыл, видимо, о том, что "Канон
врачебной науки" Ибн-Сины шесть столетий, начиная с одиннадцатого века и
кончая семнадцатым веком, служил единственным фундаментальным источником
медицинских знаний для всего мира, в том числе и для Европы? Знает ли он о
том, что этот один из самых универсальнейших энциклопедистов человечества
выдвинул множество гениальных гипотез во многих областях науки, опередивших
их развитие на многие столетия? Такова, например, его гипотеза о структуре
глаза, во многом оправдавшаяся лишь на основе данных современной
экспериментальной медицины. Такова его гипотеза о горообразовании в
результате постепенного размывающего действия воды, оцененная по достоинству
лишь пять столетий спустя Леонардо да Винчи, а еще через три века
самостоятельно разработанная Ляйеллем. И много других гипотез.
  Знает ли мистер Солсбери о том, что мотив романа Ибн-Сины "Хай Ибн-Якзан"
Данте положил в основу своей "Божественной комедии"? С той лишь разницей,
что функцию Вергилия выполняет Хай и не ведет своего ученика, а лишь
описывает ему этот трудный путь? Правда, у Ибн-Туфейля тоже есть "Роман о
Хайе, сыне Якзана", из чего можно заключить, что этот глубочайший в
философском отношении сюжет был в какой-то степени распространенным в
средневековой мировой литературе. Знает ли мистер Солсбери, что не его, а
Абу-Али Ибн-Сину поминают Данте в "Божественной комедии", Чосер в
"Кентерберийских рассказах" и Лопе де Вега в своих комедиях? Что не о нем,
мистере Солсбери, а о Ибн-Сине сказал свои знаменитые слова Микеланджело:
"Лучше ошибаться, поддерживая Галена и Авиценну, чем быть правым,
поддерживая других".
  Он, конечно же, ничего не знает о том, что в трактатах "О взглядах арабов
на движение Земли", "Движется или неподвижна Земля" Бируни высказал идеи,
которые возродились потом снова при другой социальной обстановке и уровне
науки в трудах великих астрономов новой эпохи Коперника и Кеплера. Что знает
он о других ученых Востока? О таких энциклопедистах как Хорезми, Фергани,
Марвази, Мукаффа, Раванди, Наззам, Закарийя ар-Разн, Кинди, Джахад, Омар
Хайям, Бахманяр, ат-Туси, Ибн-Халдун и других? Что он знает о гигантах
искусства, хотя бы об одних поэтах, о которых Гете говорил: "На Востоке семь
поэтов и даже самый малый из них больше меня"? "Семь звезд Большой
Медведицы", как он их назвал: Рудаки, Фирдоуси, Хайям, Руми, Саади, Хафиз,
Джами. Не считая огромного множества гениальных и великих поэтов, таких, как
Низами, Навои, Абай, Махтумкули, Фуркат и другие. Что он знает о титанах
науки и искусства современного Востока?
  Не только первые священные писания пришли из Азии в Европу и не только
бесчисленные полчища азиатских завоевателей мира, но и в разное время
творения великих мыслителей, ученых, писателей и художников. Но этого
мистеру Солсбери не понять. Что, собственно, сделал для науки он сам, этот
"блистательный муж" ее? Мистер Солсбери... Мистер Солсбери... - Наркес на
мгновенье задумался, пытаясь извлечь это имя из бездонных глубин своей
памяти. - Нет, он не может припомнить такого имени. Он знает почти всех
ведущих ученых мира, работающих в разных областях науки, но о мистере
Солсбери и о его трудах никогда не слышал, кроме его "вклада" в науку, о
котором упоминала газета. Только таким лилипутам духа и подобает писать
такие статьи, ибо люди, более сведущие в науке, заняты более серьезным
делом...
  Не о таких ли, как мистер Солсбери, один из титанов Востока Ибн-Сина
писал:

   С ослами будь ослом, - не обнажай свой лик!
   Ослейшего спроси - он скажет: "Я велик!"
   А если у кого ослиных нет ушей,
   Тот для ословства - явный еретик!

  Нет, мистер Солсбери, как хорошо сказал поэт самого же Запада Джозуэ
Кардуччи:

   Ноша лет тяжка, о Европа! Ныне
   Только слабость ты изливаешь!
   Посмотри, как взор устремив к Востоку,
   Сфинкс усмехнулся!

  Наркес насмешливо улыбнулся. "Впрочем, напрасно он теряет столько времени
на этого пигмея, - подумалось ему. - Великие мысли не рождаются в голове
лилипута. Это неумолимый закон физического, духовного и нравственного миров.
Но, как ни странно, пигмей подал ему одну неплохую, даже весьма хорошую
идею: надо написать "Историю умственного развития Востока", с момента
возникновения на нем первых цивилизаций до современных дней, подобную
"Истории умственного развития Европы" Дрэпера. Он вложит в эту книгу всю
свою чудовищную и нечеловеческую эрудицию. Он приступит к ней после того,
как закончит монографию. Карлик тоже может иногда способствовать великому
делу. Но на этом баста. Он не может посвятить ему больше ни одной минуты,
ибо времени у него в обрез и его ждут более серьезные дела.
  Наркес прошел к столу и принялся за монографию.
  Поздно вечером позвонил Баян. Он поделился своими последними новостями. Он
по-прежнему работал вместе с Муратом Мукановичем в области теории чисел,
продолжал учиться и в свободное время ходил на тренировки каратэ. По
увлеченному тону юноши было нетрудно догадаться, что он живет напряженной
интересной жизнью, полон кипучей энергии, дерзости и больших замыслов.
Поговорив с младшим другом, Наркес продолжил работу и просидел по
обыкновению до глубокой ночи.


17


  Тренировка по каратэ кончилась. Баян, чистый, с мокрыми причесанными
волосами, с перекинутой через плечо спортивной сумкой, вместе с друзьями
вышел из спортклуба. На маленькой площадке перед зданием ребята немного
задержались, договариваясь, где и когда лучше встретиться завтра вечером в
свободный от тренировки день. Баян постоял вместе со всеми, слушая разговоры
друзей. Затем молодые люди спустились по ступенькам и, шумно попрощавшись
друг с другом, маленькими группками разошлись в разные стороны. Баян с двумя
сокурсниками направился в правую сторону, на трамвайную остановку. Сбоку от
спортклуба стояли красные "Жигули". Юноша машинально взглянул на машину и
вместе с ребятами обошел ее. Они удалились на несколько шагов, когда Баяна
окликнули. Он обернулся. Из машины вышел сухощавый, броско одетый и не
совсем молодой человек и, улыбаясь, глядел на него. Баян простился с
друзьями и вернулся назад. Сухощавый мужчина протянул руку и, крепко пожимая
руку юноши, назвался:
  - Капан.
  Видя вопросительное выражение на лице Баяна, снова улыбнулся.
  - Не узнаешь? Я работаю вместе с Наркесом. Мы встречались с тобой в
клинике.
  Теперь Баян вспомнил. Он видел его однажды на улице, в тот день, когда с
ним случился необъяснимый и жестокий приступ психологического стресса.
Вспомнил и то, что, когда этот человек беседовал с Наркесом в коридоре
клиники, он подошел, поздоровался с ним и ему не ответили. Воспоминание об
этом расхолаживало его, и он сдержанно ответил:
  - Помню.
  - Наркес попросил привезти тебя, - дружеским тоном продолжал Капан. - Он
сейчас у Мурата Мукановича Тажибаева, - добавил он. - Так что садись,
поедем. Они сели в машину.
  - С тренировки? - спросил Капан, взглянув на сумку, лежавшую в ногах у
юноши.
  - С тренировки, - Баян никак не мог преодолеть чувства неприязни к этому
человеку.
  - А чем занимаешься?
  - Каратэ, - ответил юноша.
  - А, каратэ-э... - протянул новый знакомый. Было непонятно, одобряет он
или осуждает занятия каратэ. Впрочем, Баяна это и не интересовало. Какая-то
сонливость вдруг напала на него. Бодрости, которая была десять-пятнадцать
минут назад, как не бывало. Очень хотелось спать. Баян несколько раз зевнул,
прикрывая ладонью рот. Лениво и скорее машинально поглядывая на дорогу, он
стал быстро погружаться в дрему. Внезапно что-то заставило его очнуться.
  - Мы же проехали, - негромко произнес он, посмотрев в окно.
  Но новый знакомый, очевидно, не расслышал его слов, потому что молча
продолжал вести машину, сосредоточенно глядя перед собой.
  Новая волна усталости и сонливости обрушилась на Баяна. Пытаясь справиться
с нею, он опять, на этот раз немного громче, обратился к Капану:
  - Мы же проехали дом Тажибаева.
  Капан молчал.
  - Послушайте, куда вы меня везете? - стараясь сбросить с себя охватившее
его оцепенение, Баян с трудом выпрямился на сиденье.
  - Что ты волнуешься, сейчас мы подъедем к этому дому с другой стороны, -
отозвался, наконец, Капан и прибавил скорость.
  Сон снова стал одолевать юношу. Отяжелевшие веки смыкались помимо воли.
  - Остановите машину. Я никуда не поеду, - потребовал Баян, борясь с
наваливавшейся на него сонливостью.
  Шедшие впереди машины одна за другой стали снижать скорость и
останавливаться перед зажегшимся красным светофором. Дорогу переходили
прохожие.
  Сосредоточенно глядя перед собой, Капан, искоса взглянув на Баяна, повел
машину на красный свет. Прохожие испуганно шарахнулись в разные стороны от
быстро несущейся машины. Слева от ветрового стекла мелькнули косички
девочки, перебегавшей дорогу. Капан затормозил, но было уже поздно. Девочка
упала на асфальт. Капан оглянулся и вместо того, чтобы остановиться,
прибавил газу. Машина стремительно понеслась дальше.
  - Что вы делаете? Остановитесь! - закричал Баян. - Вы же задавили
человека!
  Сузив глаза, Капан молчал и продолжал увеличивать скорость. Теперь
"Жигули" виляли среди других машин на узком пространстве дороги, стараясь
избежать столкновения с ними.
  - Вы же задавили человека! Надо же оказать ей помощь! - с негодованием
закричал Баян. От ярости, охватившей его, сонное оцепенение быстро
проходило.
  - А в тюрьму не хочешь? - с поразительным спокойствием спросил Капан. - За
то, что мы задавили девочку.
  Молнией мелькнула мысль, и Баян вздрогнул - настолько она была неожиданна.
Сидевший рядом с ним человек и был тем, кто упорно мешал ему и Наркесу в дни
гипноза, по воле которого он чуть не спрыгнул вниз с короны гостиницы,
бросался под каждую идущую машину на шоссе Таргапа и из-за которого он
получил столь сокрушительные и умопомрачительные удары рыжеволосого парня.
Баян посмотрел на Капана, затем на его руки, лежавшие на баранке. Гнев
медленно нарастал в нем, затемняя рассудок. Прилагая огромные усилия, чтобы
не наброситься сразу на сидящего рядом человека, и, стараясь справиться с
неимоверным напряжением, растущим в нем, Баян впервые в жизни стал
заикаться:
  - Во-т-т что-о-о, дя-я-дя. Или-и вы-ы ос-та-ановите ма-а-шину или-и я-а-а
по-о-ломаю ва-а-шу то-о-лстую ру-у-ку... о-одним уда-а-ром...
  Капан взглянул на свои худые руки интеллигента и, оценив иронию,
усмехнулся.
  - С-считаю до-о-о т-трех, - Баян уже почти не владел собой. - Ра-аз,
два-а-а... - он начал поворачиваться к Капану.
  Резко завизжали тормоза.
  Баян выскочил из машины и только хотел побежать назад, к сбитой девочке,
как острая боль сзади под правой лопаткой пронзила его. Дыхание мгновенно
парализовало. Он присел на месте, не в силах шевельнуться из-за невыносимой
боли, затем, с трудом дыша, поднялся и, шатаясь, пошел назад. Мало-помалу
шаги стали тверже, но боль не отпускала. Еще издали, увидев большую толпу
людей у того места, где машина сбила девочку, Баян направился к ней. Боль в
груди мешала ему побежать.
  С выражением лютой ненависти па лице Капан немного посмотрел ему вслед,
затем рванул машину с места.
  Баян теперь уже быстро приближался к месту происшествия. Боль наконец
отпустила его. Пробравшись сквозь толпу любопытных, он приблизился к
девочке. Маленькая девочка лет семи-восьми с пушистыми бантиками на
косичках, сидела на асфальте, морщила личико от боли и плакала. Рядом лежал
портфель с рассыпавшимися книгами. Лейтенант милиции быстро делал какие-то
записи. Девочку подняли и взяли на руки.
  - Кто сбил? Кто сбил? - слышалось в толпе.
  - Ребенка сбили. Ирод какой-то.
  - Когда же придет скорая, - вздыхали в толпе.
  - Я знаю, кто сбил, - громко сказал Баян.
  Милиционер положил бумаги в сумку и подошел к Баяну.
  - Вы знаете, кто сбил? - спросил он.
  Баян кивнул.
  - Назовите его фамилию.
  Баян немного помедлил.
  - Я не знаю его фамилии. Но его зовут Капан. Он работает в Институте
экспериментальной медицины.
  - Вы видели, как он сбил?
  - Я сидел с ним рядом, когда он сбил. Он посадил меня в машину обманом и
насильно вез куда-то.
  В толпе ахнули и стали громко переговариваться.
  - А номера машины вы не помните? - спросил лейтенант.
  - Номера не помню... Это красные "Жигули".
  - Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить номер. Это очень важно.
  Баян закрыл глаза рукой, стараясь вспомнить, как он обходил сзади машину,
выйдя из спортклуба. Он восстановил в памяти эту картину, затем, прилагая
еще большие усилия, старался вспомнить номер. Выражение мучительной гримасы
появилось на его лице. Перед глазами медленно возникли, сменяя друг друга,
желтый, зеленый, оранжевый и синий цвета.
  - АТД 27-31, - сказал он, отнимая руку от глаз. - Осторожно, это
экстрасенс, - добавил он, все еще чувствуя ноющую боль под правой лопаткой,
  Лейтенант записал номер, взял трубку рации, висевшую на груди на тоненьком
кожаном шнурке, и поднес ко рту:
  - Алло, "Первый"!
  - "Первый" слушает.
  - Говорит "Двадцать пятый", В районе улиц Абая и Ауэзова водитель красных
"Жигулей", АТД 27-31, сбил человека и скрылся. Он - экстрасенс.
  - Сообщение принял.
  Лейтенант опустил трубку. Она снова свободно повисла на груди. Из нее
громко доносились слова:
  - Всем постам ГАИ: преступник сбил человека и скрылся в красных "Жигулях".
Номер машины АТД 27-31. Внимание: за рулем экстрасенс.
  - "Четвертый" принял! "Десятый" принял! "Седьмой" принял! "Шестой" принял!
"Восьмой" принял! - Один за другим быстро откликались посты ГАИ.
  Подъехала "скорая помощь". Девочку увезли.
  - Вы нам нужны, - сказал лейтенант Баяну. Они сели в милицейский газик и
поехали в участок. Пока юноша давал свидетельские показания и все это
тщательным образом заносилось на бумагу дежурным милиционером, события
развивались стремительно.
  Потеряв Баяна, озлобленный тем, что обдуманный, казалось бы, до мельчайших
деталей замысел сорвался и волею обстоятельств он попал в отчаянное
положение, Капан повел машину на предельной скорости, не обращая внимания на
светофоры и лавируя среди машин, пересекавших улицу перпендикулярно. Через
два квартала он услышал сзади сильный и непрекращающийся звук сирены. Он
взглянул в боковое зеркальце. Быстро сокращая расстояние, к нему
приближалась милицейская "Волга" с беспрерывно мигавшим фиолетовым фонарем.
Сирена не умолкала ни на минуту. Движение на улицах временно
приостановилось. И люди, и автобусы, и автомобили - все уступили трассу двум
машинам, затеявшим отчаянную гонку.
  Капан увеличивал скорость. 110, 120, 130... "Волга" заметно отстала. Не
доезжая до улицы Саина, Капан скинул скорость и, насколько это было
возможно, плавно повернул машину направо. "Жигули" сильно занесло на
повороте. "За город, как можно быстрее за город", - лихорадочно билась
мысль. Через пять минут Капан был у поворота Саина и 50-летия Октября. С
огромным риском для жизни на высокой скорости развернул машину налево, чуть
не сбив постового милиционера, уже ожидавшего его, и на бешеной скорости
повел "Жигули" к границе города. Через некоторое время сзади снова замаячила
"Волга". "За город, только успеть за город", - эта мысль, это единственное
желание охватили все существо Капана. Вдоль дороги с лихорадочной быстротой
мелькали деревья лесопосадок, столбики с цифрами, дорожные знаки. Вдали
показался последний пост ГАИ. Дорога была свободной. "Не успели", - подумал
Капан и снова нажал на газ. Красная лента спидометра достигла цифры 140 и
застыла на месте. Пост стремительно приближался. До него оставалось метров
двести" триста. Милиционеры бегали вдоль дороги, но в машину не садились.
Дурное предчувствие внезапно охватило Капана: впереди его ожидала какая-то
невидимая опасность. "Сетка с. шипами", - молнией мелькнула мысль.
Раздумывать было некогда. Не доезжая до поста, пытаясь выскочить за
невысокий бордюр дороги, Капан резко повернул руль направо. Послышался
грохот металла, адская боль мгновенно прожгла грудь, и все погрузилось во
мрак. Перевернувшись три раза, вся искореженная и покалеченная, за две
секунды превратившаяся в металлолом, машина снова встала на колеса.
  Быстро подбежали милиционеры. Человек за рулем был мертв... Подъехала
"Волга". Из нее вышли четверо, осмотрели погибшего водителя и разбитую
вдребезги машину. Один из них вернулся к "Волге", достал фотоаппарат и
сделал несколько снимков места аварии. Постовые милиционеры провели
соответствующие замеры, после этого вытащили труп водителя. В карманах
костюма нашли документы. Капитан милиции, русый человек громадного роста с
широченными плечами, развернул служебное удостоверение со сломанными
толстыми корочками.
  - Капан Ахметов. Институт экспериментальной медицины. Заведующий
лабораторией исследований биополя человека, - прочитал он и сказал одному из
рядовых милиционеров: - Увезите труп.
  Приехавшие простились с постовыми дежурными. "Волга" развернулась и
направилась в город.


18


  В этот день Наркес находился дома и работал над монографией с раннего
утра. Уже вечером, решив сделать короткую передышку, он встал из-за стола и
подошел к книгам. Он любил рыться в книгах, к тому же смена занятий была
хорошим отдыхом. Взгляд его упал на литературно-философские тетради. Давно
он не заглядывал в них. Взяв с полки одну из них, он незаметно для себя
углубился в чтение. Труды почти всех величайших философов, трактаты по
искусству, по медицине, по проблеме гениальности, литература о мозге... Как
непостижимо много он работал в юности, несмотря даже на то, что был очень