и гениальной души. Созерцая умственным взором их бытие, они забывают
о своем соперничестве, о всех обидах, которые они нанесли друг другу, и
останавливаются, пораженные, перед величием человеческой души, состоящей из
одной только любви к людям. Ибо в этом мире нет ни соперничества, ни вражды,
ни самой крохотной мысли о себе, а есть только безграничная, ни с чем не
соизмеримая любовь к людям. Каждая гениальная душа словно говорит людям:
"Поменьше думай о себе, побольше думай о других, люби людей, помогай им. Всю
жизнь, не зная устали, борись со своим стремлением выпятить себя, возвысить
себя над людьми хоть на йоту и, если ты победишь в этой трудной, ни с чем не
сравнимой борьбе, ты станешь таким, как я. И будешь не изредка любоваться
зрелищем великой любви к людям, а будешь носить эту любовь в себе
постоянно..."
  Титанов разума потрясает тот факт, что мысль, обращенная у большинства
людей роковым образом только в сторону личных собственных интересов, у
гениальных душ полностью отворачивается от своего субъекта-носителя и
всецело обращается в сторону человечества. Из этого восхищения и рождаются
величайшие творения писателей, скульпторов, музыкантов и художников. Так
была воплощена в мраморе, книгах, симфониях и полотнах Жанна д'Арк и другие
гении любви к людям.
  Не раскрывает ли и не объясняет ли явление титанов любви к людям истинные
начала мира - любовь ко всему сущему, заложенную в его основу? Не зовет ли
оно к высшему самопожертвованию и высшему служению людям, одной из форм
которого является и деятельность гениального человека?


  Продолжая листать тетрадь, Наркес думал: "В нем пробуждается философ. Он
начинает постигать истинные начала мира. Это хорошо. Высочайших вершин в
любой области знания и творчества достигает только тот, кто прежде всего
является мыслителем и только потом специалистом в своей области. Истина,
которая проходит мимо многих "многомудрых" мужей... Конечно, для полного
постижения этих начал надо еще пройти долгий, необозримо грандиозный путь
познания. В сущности, редко, кто проходит его до конца... Но уже сейчас ясно
одно: Баян будет большим математиком, быть может, самым большим математиком
века.
  Последняя же его запись как бы отвечает на вопрос Сартаева и всех
сартаевых, не станет ли человек, благодаря открытию формулы гения,
гениальным роботом, полностью лишенным нравственности. Он ответил тогда
своему Сальери, что вместе с гигантским усилением интеллекта в столь же
огромной степени обострятся все нравственные понятия и побуждения
личности... Он победил в споре со всеми лжеучеными, который он вел с ними
всю жизнь..."
  Кончив листать тетрадь и закрыв ее, Наркес произнес:
  - Я доволен тобой. Ты оправдал мои надежды. Счастливой тебе дороги,
старина!
  Баян знал, что никогда и ни от кого из людей он не услышит более лучших
слов. Побыв еще немного, он поехал домой.
  После ухода юноши Наркес некоторое время думал о нем. Хороший парень,
думал он, искренний, отзывчивый и безупречно чистый. Впрочем, он сохранит
эту чистоту души и наивность еще долгие-долгие годы, ибо он теперь гений, а
все гении наивны и прямолинейны до неразумности, не в пример людям,
единственную силу которых составляет возведенная до степени искусства
способность приспособляться к любому окружению и к любым обстоятельствам.
  В общем, как бы там ни было, несмотря на огромные душевные переживания и
столь же громадные научные поиски, эксперимент удался и удался блестяще.
Раскрыта еще одна, быть может, самая великая, тайна природы. По каким-то
трудно уловимым ассоциациям Наркес стал думать о самой природе. Всегда,
когда он думал о ней, его поражало бесконечное разнообразие живых форм на
земле. От атлантической макрели, находящейся постоянно в стремительном
движении, ибо малейшая остановка грозит ей гибелью от нехватки кислорода,
получаемого из воды, до ленивцев, являющихся последним пределом
существования в ряду животных, имеющих мясо и кровь.
  От Чингисхана до Сократа. От Талейрана до Жанны д'Арк.
  Каждое уникальное явление природы вызывало в нем необычайное удивление, и
он никогда не переставал восхищаться им. Всю жизнь он бежал от удивления,
которое беспощадно преследовало его и почти всегда заставало врасплох: перед
величием той или иной научной проблемы, перед красотой девушки, перед тем
или иным таинственным явлением человеческой психики. Вот и сейчас он думал о
редчайших фактах, известных науке:
  пшеница эпохи неолита (конец каменного и начало бронзового века),
найденная на территории Грузии, стойкая к ржавчине и иным заболеваниям в
отличие от культурных ее видов;
  зерна пшеницы, которые Вилькинсон нашел в фивской гробнице, - где они
пролежали три тысячелетия, и которые после посадки дали растения в пять
футов ростом;
  живые жабы, найденные в известняке, где они пролежали, по подсчетам
ученых, многие тысячелетия;
  тритоны, извлекаемые по сей день из ископаемых льдов Сибири и оживающие в
тепле. Возраст их, определяемый геологическим способом по возрасту
окружающих их осадочных пород - пять, семь и даже десять тысяч лет;
  каменные пластинки с рисунком креста, выпавшие с дождем, столь необычные
минералы, созданные природой.
  А человеческие способности? Какими фантастическими порой они могут быть!
Но именно они, эти отклонения от нормы, помогают глубже познать
физиологическую изменчивость организма, чем все обычные нормальные явления.
  Ч. Ломброзо представил на одном из симпозиумов в 1882 г. пациентку,
которая с утратой зрения блестяще контактировала с окружением при помощи...
кончика носа.
  Женщина, которую обнаружил в 1968 г. доктор К. Виске из Санта Барбара
(Калифорния), обладала способностями к восприятию электромагнитных волн.
Принимала она эти волны совершенно так же, как и современный радиоприемник.
  Пациент, которого описал доктор Брехт, четко различавший мельчайшие
предметы с большого расстояния. Позже он умер от кровоизлияния в мозг.
  Югослав Жарко Драгич из Войеводины, совершенно нечувствительный к
электрическому току, демонстрировавший свои способности в 1972 г. в
Медицинской академии в Белграде.
  Англичанин X. Галин, организм которого был настолько "заряжен"
электричеством, что редко кто рисковал подать ему руку, боясь основательной
встряски.
  Индус, на которого наткнулась английская экспедиция в 1961 г. в Гималаях
на высоте 5000 метров, совершавший при температуре в тридцать градусов
мороза религиозный обряд босой и без теплой одежды.
  Крестьянка с острова Хонсю в Японии, у которой росли в теле клубки шерсти,
определенной специалистами текстильной промышленности как высококачественная
шерсть. За девять лет из тела пациентки доктора Таюри собрано три килограмма
шерсти.
  Моника Гайнал из венгерского города Замол - сто четвертый случай за всю
историю науки, - родившаяся с анелгезией - полной потерей болевых ощущений.
Одним из таких людей был, как известно, знаменитый Муций Сцевола, который
при попытке убить Порсену, царя этрусков, осаждавших Рим, был схвачен и
положил руку в огонь, вынудив врагов этим поступком снять осаду с родного
города.
  Гарри Гудини, "король эскапистов", выходивший из любых металлических и
деревянных гробов. В связи с этой уникальной способностью в английском языке
появился даже новый глагол "гудинизироваться", т. е. суметь выйти из любого
безвыходного положения.
  А как объяснить феномен мозговых волн Жерара Круазе, Вольфа Мессинга,
Анатолия Виноградова, Тофика Дадашева и множество родственных ему явлений?
Прав был Эйнштейн и другие ученые, утверждавшие, что мысль рождается в
человеческом сознании, минуя все символы - слова и знаки, присущие письму и
речи. Собственно, этот феномен и является величайшим из всех известных пока
нам явлений.
  Человеческие способности проявляют себя в самых невероятных диапазонах, в
самых невиданных формах. Трудно даже предсказать проявление этих
способностей в будущем. С другой стороны, каждый новый шаг человека в
познании тайн природы ставит перед ним больше проблем, чем решает.
  "О мать-природа! - думал Наркес. - Есть ли конец всем твоим загадкам и
тайнам? Нет его. Как нет границ и предела пытливости человеческого ума и
человеческому познанию".
  Размышляя о прошлом и будущем науки, о том, что достижения естествознания
двадцати веков новой эры и великого множества веков до новой эры - это всего
лишь первый гигантский шаг человечества в познании мироздания, Наркес
засиделся в кабинете. Спать он лег очень поздно - Уже перед самым сном,
сквозь ленивую дрему мыслей, подумал о том, что завтра надо непременно сесть
за монографию, посвященную открытию. С этими мыслями он медленно и незаметно
для себя уснул.


15


  Наркес работал над монографией каждый день с утра до вечера. Он хотел
плодотворнее использовать время, оставшееся до выхода на работу. Изредка
отрываясь от работы, он размышлял о себе и о своей жизни.
  В последнее время он все чаще и чаще испытывал потребность осмыслить свой
пройденный путь, заглянуть в будущее.
  ...Двадцать лет, два десятилетия посвятил он изучению проблемы
гениальности. Чего только не происходило в мире за это время! Сменялись
диктаторы и правительства. Возникали новые государства, исчезали старые.
Политические лидеры сменяли один другого до бесконечности. Кто он был по
сравнению со всеми этими президентами, премьерами? Но и тогда он знал, что
его идея и его открытие станут в будущем сильнее всех вельмож, всех армий и
всех флотов всех великих держав, вместе взятых.
  Величайшее единоборство столетия окончилось его победой. Открытие формулы
гения, о котором он мечтал всю жизнь, совершено. Что он будет теперь делать?
На что направит теперь свои силы? Он чувствовал себя способным решить любые,
самые великие научные проблемы.
  В мире физическом действует закон, устанавливающий зависимость между
формированием той или иной биологической особи и продолжительностью ее
жизни. Чем больше времени требуется на ее формирование, тем дольше она
живет. Такой же закон, на его взгляд, существует и в мире духовном. Чем
больше времени требуется для окончательного формирования того или иного
гения, тем сильнее он становится и тем дольше живут в веках его творения.
Его дух находится в самой начальной стадии своего развития и будет жадно
развиваться всю жизнь. Да и сам он только начал свой жизненный путь и свою
научную карьеру.
  Все свои силы, все свои знания и способности он направит теперь на решение
проблемы рака. Ибо ни одно, даже самое великое, открытие не стоит чуда самой
простой человеческой жизни - "Неужели и в самые далекие древние времена,
когда создавались первые книги человечества - священные книги, люди уже
знали об этой болезни? - думал Наркес. - Видимо, знали, потому что в Библии
в Новом завете, во втором послании Тимофею святого апостолу Павла есть
упоминание о раке".
  Он чувствовал, что может совершить еще много больших открытий и сделать
много полезного для людей. В то же время он прекрасно понимал, что самой
высшей точкой, которой когда-либо удастся достичь его духу, будет проблема
гениальности, и, в частности, открытие формулы гения, универсального
принципа резкого усиления способностей человека, заложенных в нем природой.
Он снова задумался о его последствиях для людей в будущем... Удивительное
это будет время. С этого открытия начнется новая история человечества. И эта
нескончаемая и грандиозная эра будет эрой титанов и он, несмотря на то, что
является их предтечей, будет самым слабым из них, хотя и принято обычно
считать, что у истоков каждого великого исторического дела стоят самые
большие гиганты... И эстафетой, которую он передаст титанам будущего, будет
открытие формулы гениальности и монография, которую он напишет. Он
постарается написать ее быстрее.
  Раздался звонок в дверь. Наркес вышел в коридор и открыл ее. На пороге
стояли Шолпан и Расул. Сын бросился к отцу и долго не отпускал его. Лишь
немного утихомирив его, Наркес смог поздороваться с Шолпан, взять у нее из
рук чемоданы и занести их в комнату.
  За ужином супруги долго обменивались новостями.


  На работу отозвали раньше положенного времени. Как и прежде, наиболее
сложные операции Наркес проводил сам. Каждый день, возвращаясь с работы в
пять часов, он спал с шести до семи вечера. Затем с семи часов принимался за
работу над монографией, прерывал ее на время ужина, после ужина садился
снова и работал до двух-трех часов ночи. Утром, на работу, вставал в
половине восьмого. В творческие дни по пятницам, в субботу и воскресенье
работал с раннего утра и до поздней ночи.


16


  Надо было срочно подготовить отчет об экспериментальных работах Института
за полугодие для Академии. Наркес еще с утра попросил Розу Абдуловну, новую
секретаршу, никого не впускать к нему и сказать всем посетителям, что он
занят срочным делом. Он просидел над отчетом несколько часов. Близилось
время обеда. Наркес с головой ушел в работу и напряженно обдумывал последние
положения доклада, когда вдруг раздался нежный девичий голос.
  - Здравствуйте, Наркес Алданазарович.
  Наркес быстро поднял голову. Перед ним стояла Динара. От неожиданности
Наркес не смог скрыть охватившей его радости.
  - Здравствуйте, Динара...
  Девушка была в светло-коричневом цветастом платье, делавшем ее
необыкновенно красивой. Она немного поправилась и поэтому выглядела еще
лучше, чем прежде.
  - Садитесь, пожалуйста, - спохватился Наркес, радостно улыбаясь.
  Динара присела с краю кресла.
  - Ну, как вы поживаете, Наркес Алданазарович?
  Ясные и красивые глаза ее так и светились радостью.
  - Спасибо, по-прежнему. А вы как живете? - Наркес внимательно разглядывал
дорогие черты, и грусть понемногу стала охватывать его,
  - Мы были на сельхозработах в Чиликском районе. Вчера только приехали, -
ответила Динара, сразу почувствовав перемену в его состоянии. Она внезапно
стала тихой и торжественной.
  - Ну и как начинается студенческая жизнь? - спросил Наркес, пытаясь
заглушить чувство грусти, медленно и неотвратимо нараставшее в глубине души.

  - Да вроде бы веселая... - Девушка остановилась на полуслове и взглянула
на Наркеса. - Только вот скучаю я по Институту... Привыкла, видимо, к
нему...
  - Это ничего. Это временно, пройдет, - задумчиво произнес Наркес. - Скоро
начнется настоящая студенческая жизнь. Будут не только лекции. Будут и
танцы, и вечера. Встретите вы парня какого-нибудь и забудете все на свете. И
наш Институт... "И меня", - хотел добавить он, но промолчал, и вместо этого
произнес: - и все...
  - Вы так думаете? - тихо спросила Динара, глядя куда-то перед собой долгим
взглядом.
  - Да, я так думаю, - все также задумчиво произнес Наркес. - Все у вас
впереди и все у вас будет хорошо. Вы же не забыли еще, что я ясновидящий, -
он заставил себя улыбнуться.
  Динара молчала. Только в ясных глазах ее уже не было прежней радости.
Глубоко спрятанная грусть сквозила в них.
  Посидев молча еще немного, она встала.
  - Я пойду, Наркес Алданазарович. Я... пришла проведать всех знакомых... и
вас тоже...
  - Я очень рад, - искренно ответил Наркес, не отрывая от девушки долгого
взгляда.
  Динара легкой походкой прошла к выходу и у двери обернулась. Большие глаза
ее были тихими и печальными.
  - До свидания, Наркес... Алданазарович...
  - До свидания, Динара... - с большим усилием ответил Наркес.
  Когда девушка ушла, он встал из-за стола и несколько раз прошелся по
кабинету. Грустные мысли приходили к нему.
  Всю жизнь он, как самый последний идиот, промечтал об огромной,
удивительной любви. Всю жизнь он, как самый большой и неисправимый
мечтатель, стремился к неугасимой своей мечте о семейном счастье, к сказке
своей жизни и, как всякий сказочник-гигант, не нашел его. За всеми своими
научными поисками он упустил время для выбора единственной и самой близкой
подруги жизни. Быть может, в этом есть и своя глубокая закономерность, думал
он. Даря людям радость и счастье, сказочники сами лишены их. И очень
грустной бывает сказка их жизни. И именно потому великая тоска по сказочному
и прекрасному рождает самые великие сказки... Теперь стар стал он для
большой безоглядной любви...
  Наркес решительно тряхнул головой, прошел к столу и стал заканчивать отчет
для Академии.
  В три часа его вызвали на заседание президиума Академии. После заседания
Аскар Джубанович задержал его и сообщил о том, что на следующей неделе
состоится внеочередная сессия президиума Академии наук СССР, проводимая
совместно с президиумом Академии медицинских наук СССР, посвященная открытию
формулы гениальности, и что они трое, Алиманов, Айтуганов и Сартаев, должны
вылететь через три дня, в понедельник, в Москву для участия в сессии.
Вернулся Наркес домой поздно и усталый. Шолпан была занята каким-то своим
делом. Расул сидел в зале на ковре на полу и усердно устанавливал перед
собой кольцевую узкоколейную железную дорогу с коротким составом. Наркес
присел рядом с ним на корточки и помог ему замкнуть концы дороги. Расул
нажал кнопку, и состав с протяжными и длинными гудками стал быстро двигаться
по кругу. Глазки мальчика восхищенно блестели. Он чувствовал себя сейчас,
наверное, настоящим диспетчером на больших железнодорожных путях. Глядя на
радостное лицо сына, улыбался и Наркес. Расул нажимал на одну кнопку и
состав, резко скрежеща тормозами, останавливался. Стоило ему нажать другую
кнопку и поезд начинал стремительно вращаться по кругу. Игру их прервала
Шолпан. Она вошла в комнату и позвала мужа с сыном на ужин. После ужина
Расул снова принялся за игру, а Наркес, пройдя в кабинет, не спеша принялся
просматривать газеты. Проглядев местные и республиканские газеты, он стал
рассматривать центральную печать. В одной из газет внимание его привлекла
статья "Новые перепевы старых мелодий". В ней давался решительный отпор
некоему мистеру Солсбери, который в своей книге "Роль народов Востока в
мировой цивилизации" развивал изжившую себя теорию "европоцентризма".
  В статье было написано:
  "В буржуазной исторической науке Средняя Азия зачастую изображается как
залитая кровью арена, куда стекались бесчисленные полчища Александра
Македонского, арабских халифов, Чингисхана, Тамерлана. Эта наука отказывает
народам Средней Азии и в праве на историческую самостоятельность,
творчество, самобытную культуру. Она изображает эти народы лишь пассивным
объектом всевозможных завоеваний, а среднеазиатскую культуру - лишь слепком,
копией античной, арабской или иранской культуры. Такого же рода тенденция
имеет место и в буржуазной истории философии...
  Буржуазная история философии глубоко поражена болезнью "европоцентризма" -
она считает столбовой дорогой развития философской мысли только Европу и
принижает, либо вовсе сбрасывает со счетов великие научные вклады народов
Средней Азии, Индии и Китая. Некоторые ограниченные апологеты этой теории
утверждают, что "философия в собственном смысле начинается на Западе" и что
"восточная мысль должна быть исключена из истории философии".
  Далее в статье говорилось о непреходящем значении для мировой науки трудов
величайших ученых Востока всех времен, эпохи мусульманского Ренессанса и
современности. Статья заканчивалась словами:
  "Но если идеологи только еще зарождавшейся буржуазии считали ученых и
философов Востока своими учителями, то представители современной буржуазной
науки прилагают все силы к тому, чтобы всячески принизить роль народов
Востока в развитии мировой цивилизации".
  Кончив читать статью и вернувшись в мыслях к мистеру Солсбери, Наркес
насмешливо улыбнулся. А-а... он узнает его, одного из великого множества
ученых-недоучек, от обилия которых так страдает наука. Этот "ученый",
конечно, не знает о том, что "Аристотель был схоронен под развалинами
древнего мира до тех пор, пока аравитянин (Ибн-Рушд) не воскресил его и не
привел в Европу, погрязавшую во мраке и невежестве", по великолепному
выражению А. И. Герцена. Этот "ученый" не знает о том, что величайшие умы
средневекового мусульманского Вос