ерное,  он  все-таки
почувствовал отчаяние, в которое я впал от его слов, во всяком случае,  он
спросил:
   - Но почему я мог не захотеть сделать для другого то, что охотно сделал
бы для себя?
   - Есть немало вещей, которые мы охотно делаем для себя и вовсе не хотим
делать для других. Но даже, исходя из предложенного вами принципа - на мой
взгляд, ошибочного и нелогичного, - ваши действия не могут быть оправданы.
Джентльмен не может захотеть почистить _собственные ботинки_. Это  унижает
его достоинство; это работа, которую он ни за что не станет  делать,  если
можно ее кому-то спихнуть.
   -  Следовательно,  в  Америке,  -  сказал  альтрурец,  -  не  считается
унижающим достоинство джентльмена поручать другому работу, которую сам для
себя он делать не желает?
   - Безусловно!
   - Вот оно что? - протянул он.  -  Значит,  мы  в  Альтрурии  вкладываем
совсем иной смысл в слово "джентльмен". Теперь  я  понимаю,  что  совершил
ошибку. Впредь буду осмотрительней.
   Я решил, что лучше переменить тему:
   - Кстати, - сказал я, - может, давайте сходим сегодня в горы?
   - Я буду очень рад, - сказал альтрурец, и в голосе его прозвучала такая
искренняя благодарность, что я устыдился своего двоедушия.
   - Тогда давайте отправимся сразу после завтрака. Я спущусь  вниз  через
полчаса.
   Поняв намек, он удалился, хотя в  глубине  души  я  опасался,  как  бы,
действуя в лучших  альтрурских  традициях,  он  не  предложил  мне  помочь
одеться.
   Спустившись вниз, я нашел его в обществе миссис Мэйкли, которая тут  же
пустилась подробнейшим образом описывать красоты гор при  свете  утреннего
солнца.
   - Не удивляйтесь, что застали меня на ногах в такой несусветный час. Не
знаю, вчерашний ли наш интересный разговор меня так взбудоражил или что-то
иное, но меня не взяло снотворное,  хотя  я  приняла  пятнадцать  крупинок
сульфонала, во всяком случае, я встала ни свет  ни  заря,  когда  положено
просыпаться жаворонкам, если они действительно существуют  не  только  как
литературный образ. Но воздух здесь такой чудесный, что можно иногда и  не
поспать  ночь.  Мне  кажется,  что  если  захотеть,  то  можно   научиться
обходиться здесь вообще без сна; я, во всяком  случае,  _могла  бы_!  Увы,
бедный мистер Мэйкли, по-видимому, на это _неспособен_. Он  отсыпается  за
меня, поэтому мне придется завтракать без него. Знаете, я совершила  очень
дерзкий поступок: распорядилась, чтобы метрдотель  пересадил  вас  за  наш
стол; я знаю, мистер Твельфмо, вы будете  очень  этим  недовольны,  потому
что, естественно, не захотите делить мистера Гомоса с кем бы то  ни  было,
за что я вас нисколько не порицаю, но я вам  этого  _не  позволю_,  так  и
знайте.
   Радость,  которую  я  испытал,  услышав  эти  слова,  была  не   вполне
безоблачна, но я попытался не  показать  этого  миссис  Мэйкли  и  испытал
огромное облегчение, когда, улучив минутку, она шепнула мне:
   - Я прекрасно понимаю, каково вам, мистер Твельфмо, и постараюсь помочь
вам удерживать его от неразумных выходок. Я испытываю к нему  симпатию,  и
мне просто невыносима мысль,  что  он  может  стать  всеобщим  посмешищем.
Думаю, что вдвоем с вами мы справимся.
   Правда, нам не удалось  предотвратить  рукопожатие,  которым  альтрурец
обменялся с метрдотелем, когда тот распахнул перед нами дверь в  столовую,
и удержать от поклона официантке, перед которой он  склонился,  как  перед
знатной дамой. Но мы сочли за лучшее не  обращать  внимания  на  маленькие
погрешности и не растрачивать душевных сил по мелочам. Завтрак, к счастью,
прошел благополучно, если не считать того, что он вскочил, подобрал с пола
ложку, которую официантка имела неосторожность уронить, и вручил ей  ее  с
поклоном; но со стороны это легко могло сойти за  знак  внимания  в  адрес
миссис Мэйкли. Завтракающих было еще совсем немного,  но  я  заметил,  что
среди официанток, стоявших со скрещенными на груди руками возле  столиков,
за которыми они прислуживали, царило сдержанное волнение и что  метрдотель
обеспокоен настолько, что его красивое лицо порозовело.
   Миссис Мэйкли спросила, идем ли мы в церковь, - она сказала, что едет в
том направлении и с удовольствием подвезет нас.
   - Сама я не пойду, - объяснила она, -  нет  смысла  слушать  проповедь,
когда в голове такой сумбур, - и  потому  решила  довольствоваться  добрым
делом. Хочу отвезти книги и газеты миссис Кэмп. Мне кажется,  одно  вполне
заменит другое, а как по-вашему, мистер Гомос?
   - Пожалуй, что так, - ответил он с добродушной серьезностью, в какой-то
мере гармонирующей с ее игривостью.
   - А кто такая миссис Кэмп? - спросил я как будто между прочим.
   - Мать Лиззи. Помните, я вчера говорила вам об их семье" она  наверняка
прочитала уже книги, которые  я  принесла  ей  в  прошлый  раз,  а  Лиззи,
конечно, постеснялась просить меня одолжить им еще, потому что видела, что
я разговариваю с вами, и не хотела  перебивать.  Такая  милая  девушка!  Я
думаю, воскресные газеты уже пришли, захвачу-ка я  их  тоже.  Миссис  Кэмп
всегда бывает так рада им, и я обожаю слушать, когда она обсуждает события
общественной жизни. Но,  может  быть,  вы  не  одобряете  наши  воскресные
газеты, мистер Гомос?
   - Не знаю, что и сказать вам, сударыня. Я ведь их еще  не  видел.  Ведь
это мое первое воскресенье в Америке.
   - Одно могу сказать, мне очень жаль,  что  вы  уже  не  увидите  былого
пуританского воскресенья, - сказала миссис Мэйкли, внезапно  перескочив  с
воскресных газет на новую тему. - Хотя здесь, в горах, может,  кое-что  вы
еще и застанете. А так, кроме ржаного индейского хлеба,  печеных  бобов  и
рыбных тефтелек, пожалуй, ничего и не осталось.
   - Но все это очень вкусные вещи.
   - Вы правы, они еще не худшее.
   Она была поверхностная болтушка, и я опасался, как бы она  не  брякнула
чего-нибудь лишнего, но, если у  нее  и  вертелось  что-то  на  языке,  ее
опередил альтрурец, который спросил:
   - Не покажется ли вам, сударыня, чересчур нескромным,  если  я  попрошу
вас познакомить меня как-нибудь с этой семьей?
   - С Кэмпами? - переспросила она. - Что вы! С огромным удовольствием.  -
Ее, по-видимому, осенила какая-то мысль, и  она  предложила:  -  А  может,
поехали со мной прямо сегодня утром, или вы  с  мистером  Твельфмо  твердо
решили посетить церковь?
   Альтрурец посмотрел на меня, и я сказал, что буду только рад прихватить
для них несколько книг и присоединиться к доброму делу.
   - Возьмите что-нибудь из своих, - тотчас посоветовала миссис Мэйкли.
   - А они не станут судить меня слишком строго, как вы думаете? - спросил
я.
   - Миссис Кэмп, возможно, и станет, - ответила миссис Мэйкли с  улыбкой,
- ее интересует более содержательная беллетристика, но Лиззи, я  думаю,  с
удовольствием  прочтет  хороший  старомодный  романчик,  где  дело  всегда
кончается свадьбой, как в ваших очаровательных книжках.
   Я слегка поморщился - всякому охота считаться  писателем  серьезным,  и
потом я не любил, когда  мне  напоминали  о  моем  литературном  успехе  у
молоденьких барышень, но я сумел справиться с собой и сказал:
   - Итак, мое доброе дело посвящается Лиззи.
   Спустя  полчаса  мы  уже  катили  в   горы   в   двухместной   коляске,
экипированной  одной  из  лучших  упряжек  гостиницы  и  одним  из   самых
неразговорчивых кучеров. Мужу своему,  чтобы,  проснувшись,  он  не  начал
беспокоиться, не найдя нас в гостинице, миссис  Мэйкли  оставила  записку.
Она зазвала альтрурца на заднее сиденье, и, после  нескольких  безуспешных
попыток завязать беседу с кучером, я повернулся к  ним  и  вмешался  в  их
разговор. Внимание  альтрурца  привлекал  не  столько  пейзаж  -  хотя  он
неизменно  признавал  его  красоту,  каждый   раз,   когда   мы   начинали
восторгаться, - а люди, их быт и отношения. Его интересовало все: и  скот,
пасущийся на полях, и встречные лошади, и  красота  и  удобство  жилищ,  и
разнообразие посевов, и виды на урожай. Я был рад, что он хотя бы на время
прекратил свои въедливые расспросы о нашей цивилизации и  переключился  на
предметы  реальные  и,  наперебой  с  миссис  Мэйкли,   удовлетворял   его
любопытство. Мы сообщили ему, что шикарные упряжки,  повстречавшиеся  нам,
принадлежат гостиницам, или пансионам, или - на худой  конец  -  фермерам,
сдающим комнаты со столом;  потрепанные  же  экипажи  принадлежат  местным
жителям, зарабатывающим на жизнь землепашеством.  Земли  возделывалось  не
так уж много - поскольку главный упор делался на сено, - и  только  там  и
сям мелькали небольшие клочки земли, засеянные картофелем или фасолью,  да
еще попадалась иногда  пара  акров  кукурузы.  Дома,  хозяева  которых  не
сдавали комнат дачникам, были не лучше упряжек, и только те,  где  дачники
жили, выглядели современно  и  нарядно.  Встречались  нам  и  заколоченные
домики, и я пытался растолковать альтрурцу, что фермеры  Новой  Англии  не
выдерживают конкуренции с огромными хозяйствами Запада.
   - Видите ли, - говорил я, - земледелие там -  это  предпринимательство,
вроде добычи угля в Пенсильвании или финансовых операций  на  Уолл-стрите.
Вы даже не представляете себе тамошних масштабов.
   По всей вероятности, я слегка занесся,  расписывая  богатства,  широкой
рекой текущие с наших ферм на Западе, подчеркивая, что они пять, десять, а
то и двадцать акров каждая, - просто не мог обойтись без  того,  чтобы  не
жать на педаль, проигрывая этот  пассаж.  Миссис  Мэйкли  слушала  меня  с
интересом, не менее живым - будучи передовой американкой, она, разумеется,
ничего не знала о собственной стране: ни  ее  географии,  ни  истории,  ни
политики.
   - Итак, в гористых районах Новой Англии, - заключил я, - остаются  лишь
те, кто слишком стар или слишком ленив, чтобы уехать.  Энергичные  молодые
люди считают постыдным для себя задерживаться здесь, разве что  кто-то  из
них надумает содержать пансион или сдавать дом на лето дачникам.  Если  же
он к такому заработку не склонен,  то  едет  на  Запад,  получает  в  свое
распоряжение участок, а затем, в зрелом возрасте, возвращается и  покупает
заброшенную ферму, чтобы жить там весной и летом.
   - Боже мой! - воскликнул альтрурец. - И до чего же все  просто!  Тогда,
конечно, не удивительно, что  владельцы  бросают  свои  оскудевшие  земли,
хотя, мне кажется, некоторые не могут не чувствовать при этом, что  лишают
себя родины.
   - Ну, мне кажется, сантименты тут ни при чем, - ответил я беспечно.
   - Тпру-у! - сказала миссис Мэйкли, по обычаю некоторых женщин обращаясь
к лошадям, прежде чем к кучеру, тот натянул вожжи и обернулся к ней.
   - Кстати, не Рубен ли это Кэмп вон там около дома? - спросила она,  как
будто мы только что говорили о нем - тоже манера чисто женская.
   - Так точно, сударыня, - ответил кучер.
   - А, ну тогда... Рубен!  -  окликнула  она  молодого  человека,  нервно
расхаживающего в палисаднике обветшалой, покрытой  налетом  грусти  фермы,
заглядывая то  в  одно  окошко,  то  в  другое.  -  Подойдите-ка  ко  мне,
пожалуйста.
   Он поднял голову, огляделся по сторонам, и, определив, кто  его  зовет,
подошел к калитке и, опершись о нее, выжидающе посмотрел на нас. Я увидел,
что это тот самый молодой  человек,  который  сидел  накануне  вечером  на
веранде гостиницы с девушкой, которую миссис Мэйкли называла Лиззи.
   - Не скажете ли вы, дома сейчас Лиззи или нет?
   - Да, она дома, с мамой сидит, - ответил  молодой  человек  голосом,  в
котором не было ни приветливости, ни неприязни.
   - Вот как хорошо, - сказала миссис Мэйкли. - А то она могла и в церковь
пойти. А что, собственно, тут происходит? Что-нибудь случилось?
   - Нет, просто я проверяю,  все  ли  в  порядке.  Хозяева  просили  меня
посматривать.
   - А где же они сами?
   - Уехали.
   - Уехали?
   - Да. На Запад. Бросили свою старую ферму, потому что не  могли  больше
сводить концы с концами.
   - Вот вам, пожалуйста, иллюстрация, мистер Гомос, - сказал я. - Удобный
случай  из  первых  рук  узнать   очень   интересную   подробность   нашей
цивилизации,  -  и  прибавил  тихонько,  обращаясь  к  миссис  Мэйкли,   -
познакомьте нас, пожалуйста.
   - Конечно! Мистер Кэмп, это мистер Твельфмо, писатель, -  вы,  конечно,
читали его книги, а это мистер Гомос - гость из Альтрурии.
   Молодой человек открыл калитку и вышел к нам. На  меня  он  не  обратил
никакого внимания, а альтрурца схватил за руку и стал ее трясти.
   - Уж о вас-то я слышал, - сказал он. - Миссис Мэйкли, вы ехали к нам?
   - Да.
   - Так поезжайте же. Мама будет вне  себя  от  радости  познакомиться  с
мистером Гомосом. Мы немало здесь слышали об  Альтрурии,  -  прибавил  он,
обращаясь к нашему другу. - Мама читает о ней все, что только  ей  в  руки
попадет. Ей будет очень приятно поговорить с вами; боюсь,  что  никому  из
нас она не даст слова вставить.
   - О, я буду очень рад познакомиться с ней,  -  сказал  альтрурец,  -  и
поведать ей все, что сам знаю. Только не расскажете ли вы мне  сначала  об
этих заброшенных фермах. Это для меня нечто новое.
   - Ну, для нас это далеко не новость, - усмехнулся молодой человек, - да
и что тут рассказывать. Они рассыпаны по всей Новой Англии. Стоит человеку
убедиться, что он  и  на  похороны  себе  не  сможет  заработать,  у  него
пропадает желание быть похороненным в этой земле, и он снимается с места и
уезжает.
   - Но ведь раньше люди имели с земли достаточно, чтобы жить, -  вмешался
я, - почему же теперь так получается?
   - Почему? Да потому  что  прежде  им  не  приходилось  конкурировать  с
ценами, устанавливаемыми Западом; кроме того, земля не была так  истощена,
да и таких высоких налогов не  взимали.  Понравилось  бы  вам  платить  от
двадцати до тридцати  долларов  с  тысячи,  притом,  что  доходы  ваши  до
последней копейки вычисляются в городе?
   - Но чем же объяснить такие высокие налоги?
   - Школами и дорогами. Нам нужны школы, а вам, горожанам, нужны  хорошие
дороги, чтобы приезжать сюда летом. Верно? Ну  и  потом  лето  коротко,  и
иногда мы остаемся без урожая. Кукурузу может побить морозом, и, в награду
за  труды,  нам  только  прибывает  забот.  Единственно,  что  никогда  не
подведет, это картофель - не считая, разумеется, сена, - ну, а  когда  все
до одного выращивают картофель, вы сами понимаете, что случается с ценами.
   - Но, послушайте, мистер Кэмп, -  сказала  миссис  Мэйкли,  склонясь  к
нему, и голос ее стал ласковым и воркующим, словно  она  убеждала  его  не
скрывать правду от старого друга вроде нее. - Не заключается ли причина  в
том,  что  фермерским  дочкам  захотелось  учиться  играть  на  рояле,   а
фермерским  сыновьям  понадобились  кабриолеты?  Профессор  Люмен  говорил
как-то,  что,  если  бы  фермеры  работали  с  былым  усердием,  фермы  их
по-прежнему приносили бы хороший доход, а что бросают они их в большинстве
случаев по своей лени и нерадивости.
   - Его счастье, что он не при  _мне_  это  сказал,  -  произнес  молодой
человек, вспыхнув до корней волос. И прибавил с горечью: - Если  он  хочет
убедиться, как легко в наших краях прокормиться  крестьянским  трудом,  он
может пожить на этой ферме год-другой и попробовать  -  много  с  него  не
возьмут. Только, думаю, круглый год он  тут  жить  не  станет;  ферма  ему
понадобится несколько летних месяцев, когда он сможет любоваться красивыми
видами и наблюдать, как я неподалеку копошусь  на  своей  земле,  пока  он
покуривает, сидя у себя на крылечке.
   Он повернулся и посмотрел на старый дом. Когда он  снова  заговорил,  в
голосе его уже не было раздражения:
   - Люди, жившие здесь, купили землю у индейцев, и владели они  ею  более
двухсот лет. Неужели вы думаете, они бросили бы свою ферму из лености  или
потому что не могли выжать из нее роялей  и  кабриолетов,  или  просто  по
глупости - счастья своего  не  понимали.  Здесь  был  их  дом,  здесь  они
рождались, здесь жили и здесь умирали. Вон там у них семейное кладбище.
   Ни миссис Мэйкли, ни я не нашлись,  что  ответить,  и  мы  предоставили
слово альтрурцу, который высказал догадку:
   - Я полагаю все же, что, получив новую землю на Западе, они заживут как
следует.
   Молодой человек облокотился о колесо, возле которого стоял:
   - Что вы подразумеваете под получением новой земли?
   - Ну, из той, что принадлежит государству...
   -  Хорошей  земли  среди  той,   что   принадлежит   государству,   _не
существует_. Вся  хорошая  земля  принадлежит  железнодорожным  компаниям,
фермерским синдикатам и спекулянтам; если вы хотите  приобрести  ферму  на
Западе, вы должны за  нее  заплатить  деньги.  Это  на  Востоке  владельцы
раздают свои земли, потому что  они  потеряли  всякую  ценность.  Не  имея
денег, вы можете купить ферму в рассрочку, из расчета десяти, двадцати,  а
то и тридцати процентов годовых и жить в землянке  среди  чистого  поля...
пока не подойдет срок уплаты по закладной.
   Молодой человек снял руки с колеса, отступил назад и сказал:
   - До встречи у нас дома.
   Кучер тронул лошадей, и мы быстро покатили вперед.  Должен  признаться,
что его пессимизм порядком мне наскучил, и, когда мы немного  отъехали,  я
обернулся к альтрурцу и сказал:
   - Все это сущая ерунда, и совсем уж не так плохи у нас дела. В  Америке
миллионеров,  наверное,  больше,  чем  во  всех  остальных  цивилизованных
странах, вместе взятых, и не может быть, чтобы фермеры находились в  таком
уж безвыходном положении. Все богатство идет от земли и, не  сомневайтесь,
уж свою долю они-то получат сполна.
   - Рад слышать это, - сказал альтрурец. - Скажите, а что  это  за  новая
партия, которая возникла на Западе? У них еще недавно съезд был. Я  что-то
читал об этом вчера в поезде.
   - О, это все наше ошалевшее мужичье - они не желают возвращать  деньги,
взятые в долг, или оказываются не в состоянии платить проценты. Скоро  все
это уляжется. Политические волнения такого рода бывают  у  нас  постоянно.
Один хороший урожай, и все придет в норму.
   - А это правда, что им приходится платить такие высокие  проценты,  как
говорил только что наш молодой друг?
   - Ну, - сказал я, предпочитая смотреть на дело с  юмористической  точки
зрения, что очень помогает нам, американцам, сносить чужие беды. - У  меня
впечатление, что этот молодой человек упивается несчастьями своих ближних.
Ничего не поделаешь - такова уж человеческая натура.
   - Вы так думаете? - сказал альтрурец.
   Мне кажется, что он уже один раз задал мне  подобный  вопрос,  когда  я
сослался   на   человеческую   натуру,   оправдывая   какую-то   заурядную
эгоистическую выходку, но я предпочел пропустить его  слова  мимо  ушей  и
продолжал:
   - Земля там так  плодородна,  что  одним  урожаем  фермер  часто  может
покрыть все долги.
   - Неужели это возможно? - вскричал альтрурец. - Значит,  случаи,  когда
фермерам отказывают в праве выкупа имущества из-за  просрочки  платежа  по
закладной, на что намекал наш молодой друг, должны быть очень редки?
   - Точно сказать не берусь. - И без того наболтав лишнего, я  не  считал
себя обязанным делиться с ним фактом, который непрошенно возник  в  памяти
именно в этот момент. Однажды случилось  мне  разговаривать  с  владельцем
ссудной кассы, живущем на Западе, - отличный малый, прямой и  откровенный.
Я спросил его, выкупают ли фермеры обычно свои земли, и  он  ответил  мне,
что, если земля заложена за четверть стоимости, фермер может  со  временем
ее выкупить, если же за половину или даже треть - ему никогда выкупить  ее
не удастся, и он продолжает работать в поте лица до конца своих дней,  так
и не расплатившись с долгами. - Однако, - заключил я,  -  вы  можете  быть
уверены,  что  наш  молодой  друг  говорит   о   положении   с   известной
предвзятостью.
   - Послушайте, - сказала миссис Мэйкли, - я просто  требую,  чтобы  этот
нескончаемый разговор о деньгах был прекращен. Мне даже слушать  противно.
Мне кажется, что я и спать-то  не  могла  прошлой  ночью,  наслушавшись  о
спекуляци