олько он женится на миллионерской дочке, и  ехать  в  Европу
или же  вступать  в  ряды  общественных  деятелей  здесь,  однако  в  свои
роскошные покои рабочих он впускать не станет.
   Остальные наградили меня за  острословие  благосклонными  улыбками,  но
банкир сказал:
   - Тогда не понимаю, как вы не постыдились пичкать нашего друга  ерундой
насчет того, что какая-то работа может вызывать у  нас  чувство  уважения.
Правда, мы не кричим на всех  перекрестках  о  том,  что  презираем  любой
честный труд, такого теперь никто себе не позволит, но мы безошибочно даем
понять свое к нему пренебрежение. Рабочие воспринимают это покорно. Будьте
уверены, каждый из них при первом удобном случае покинет  ряды  рабочих  и
если, выбившись в люди, иногда и гордится по малодушию своим  прошлым,  то
только потому, что воображает, будто плебейское происхождение - прекрасное
доказательство того, какой он молодец  -  выкарабкался  наверх,  наперекор
всем стихиям. Не думаю, чтобы  в  цивилизованном  мире  -  разумеется,  за
исключением Альтрурии - есть хоть один человек, который гордился  бы  тем,
что занимается ремеслом, - разве что сапожник  Толстой,  но  он  как-никак
граф, и ботинки, сшитые им, оставляют желать лучшего.
   Опять мы все посмеялись. Шутка насчет толстовских ботинок работает  без
осечки.
   У альтрурца, однако, имелся наготове еще один вопрос, который он тут же
и выпалил:
   - Неужели всем рабочим в Америке хочется подняться выше  по  социальной
лестнице? Неужели никто из  них  не  хотел  бы  остаться  в  своей  среде,
понимая, что остальным с ним не подняться, или в надежде, что его труд еще
войдет в почет?
   - Я о таких не слышал, - ответил банкир, -  нет,  американцы  вовсе  не
мечтают о том, чтобы изменить общественное положение всех  рабочих;  идеал
каждого - по возможности возвыситься над остальными.
   - Неужели вы считаете, что дело  действительно  обстоит  так  плохо?  -
робко спросил священник.
   - По-вашему, это плохо? - ответил банкир. - На  мой  взгляд,  так  даже
очень хорошо. Однако плохо ли, хорошо ли, но, вдумавшись, вы сами поймете,
что так оно и есть. Может, у нас и имеются рабочие,  согласные  сидеть  на
своем месте, чтобы не порывать со своими товарищами, но я лично  таких  не
встречал - наверное потому, что они в обществе не бывают.
   Наступившее молчание альтрурец не замедлил прервать новым вопросом:
   - А у вас много рабочих умных и приятных в общении, в общем, таких, как
те, о которых вы недавно говорили?
   - Пожалуй, с этим вопросом, - сказал банкир, - вам лучше  обратиться  к
другому члену нашей компании, которому приходится иметь с ними несравненно
больше дела, чем мне. Он фабрикант, ну  и,  естественно,  сталкивается  по
роду своих занятий с рабочим людом самым разнообразным.
   - Да, видно, за мои грехи, - подтвердил фабрикант и прибавил: - Рабочие
нередко бывают чертовски умны, но я не скажу, чтоб  они  часто  привлекали
меня строем своего мышления или оригинальностью взглядов.
   Банкир воспринял эту шпильку вполне благодушно, а альтрурец спросил:
   - Иначе говоря, взгляды их не совпадают с вашими?
   - Видите ли, у нас здесь те же трудности, что и в Англии, а  о  них  вы
уже, верно,  слышали.  Ну  и  раз  вам  известно,  что  и  условия  у  нас
одинаковые, это вас не должно удивлять.
   - Да, конечно, условия, - гнул свою линию альтрурец, -  но  неужели  вы
считаете, что они никогда не изменятся?
   - Трудно сказать, - ответил фабрикант. - Вряд ли можно ожидать, что они
изменятся сами собой, а как их изменить, я, право, не знаю. Ожидалось, что
с ростом трестов и синдикатов профессиональные союзы потеряют силу, однако
этого  почему-то  не  произошло.  Обстановка   остается   без   изменений.
Профессиональные союзы, правда, грызутся между собой, но и мы им в этом не
уступаем. Просто военные действия набирают силу, вот и все.
   - Погодите-ка, погодите-ка, - сказал альтрурец.  -  Мне  нужно  понять,
правильно ли  я  оцениваю  положение  рабочего  в  Америке.  Значит,  так:
заработок его полностью зависит от хозяина, и он  никогда  не  может  быть
уверен в этом заработке. Его могут выкинуть  с  работы,  если  он  вызовет
недовольство владельца предприятия или если у предприятия наступит  полоса
неудач. И, как бы он ни рвался  работать,  это  ни  к  чему  не  приведет.
Общество не обеспечивает его работой, ничто  не  ограждает  его  нужды,  и
рассчитывать ему не на что.
   - Все мы на одном плоту, - сказал профессор.
   - На одном-то на одном, только некоторые из нас запаслись  провизией  и
могут спокойно дожидаться, пока их подберут, - вставил адвокат.
   - Я всегда говорю, что рабочий, как правило, непростительно беспечен, -
парировал профессор.
   - На этот случай имеются богоугодные заведения, - напомнил священник.
   - Как бы то ни было, экономическое положение  рабочих,  -  не  отставал
альтрурец, - чрезвычайно неопределенно, и, чтобы хоть  как-то  обезопасить
себя,  они  стали  объединяться,  превратившись  таким  образом  в  угрозу
общественному порядку?
   - Да еще какую, - уронил профессор.
   - Думаю, мы с ними сумеем справиться, - высказался фабрикант.
   - И никакого общественного положения у рабочего, выходит, нет?
   С этим вопросом альтрурец обратился к банкиру, который подтвердил:
   - Он, безусловно, находится вне общества.
   - Ну, хорошо, - сказал  мой  гость,  -  если  заработки  рабочих  здесь
намного выше, чем в Европе, чем же они недовольны? Какова истинная причина
их недовольства?
   Находясь в обществе коммерсантов, я постоянно испытывал подозрение, что
на людей моего призвания они смотрят несколько свысока,  чтоб  не  сказать
больше. У меня создалось впечатление, что они относятся к людям  искусства
как  к  безобидным  чудакам,  а  писатели  вообще  кажутся  им   какими-то
балаболками, людьми несерьезными, слабовольными  и  немного  тронувшимися.
Мне казалось, что, не в пример прочим, эта компания способна разглядеть во
мне человека здравомыслящего, но сознавал, что они не  слишком  огорчились
бы,  поняв,  что  я  не  оправдал  их  ожиданий  и  сильно  уступаю  им  в
благоразумии. Тут же  я  подумал,  что  зря  наговорил  альтрурцу  всякого
романтического вздора относительно нашего уважительного отношения к  труду
- вряд ли им это понравилось. Прежде я действительно так думал, но  теперь
изменил свое мнение, и мне захотелось как-то обелить  себя  в  их  глазах.
Захотелось дать понять, что я тоже человек солидный. Вот почему я и  решил
ответить за всех:
   - В чем причина недовольства рабочих? Но это же очевидно - в разъездных
представителях профессионального союза.



4

   Вряд ли я имел серьезные основания претендовать на оригинальность своей
точки зрения, заявляя, что  причиной  всех  рабочих  беспорядков  являются
разъездные представители  профессиональных  союзов.  Именно  их  постоянно
называют в газетах зачинщиками забастовок,  резко  порицая  за  тлетворную
деятельность, тогда как редакторы не упускают случая прочесть на этот счет
рабочим назидательную лекцию! В них же с пеной у рта  тычут  пальцем,  как
только забастовка  начинает  принимать  нежелательный  оборот,  что  почти
всегда и случается. Все  это  и  заставило  меня  думать,  что  разъездной
делегат - это самодур, который обычно держится в тени и возникает время от
времени, чтобы организовать забастовку просто так, от  дурного  характера,
чтобы покуражиться, а потом предоставляет рабочим и их семьям расхлебывать
эту кашу, а сам исчезает куда-то и купается в роскоши, о том  же,  сколько
зла причинил людям, и думать не  думает.  Чередуя  дни,  проводимые  им  в
праздности   и   разврате   с   приступами   лихорадочной,    злокозненной
деятельности, он еще умудряется в промежутках настраивать  рабочих  против
истинных друзей и подучивает их действовать во вред собственным интересам.
Что совсем  нетрудно,  поскольку  американские  рабочие,  при  всем  своем
здравомыслии и практичности,  страдают  необъяснимым  изъяном  зрения,  не
позволяющим им увидеть, в чем заключаются их истинные интересы  и  кто  их
истинные друзья - или хотя бы распознать их,  когда  они  попадают  им  на
глаза.
   Без сомнения, рассуждал я, ни для одного разумного человека не  секрет,
что за  брожение  в  среде  нашего  пролетариата  ответ  несет  разъездной
представитель профессионального союза, и я поносил его с самоуверенностью,
пришедшейся, очевидно, по душе профессору, потому что он  закивал,  словно
хотел сказать, что на этот раз я попал в самую точку, а  священника  будто
изнова поразила мысль, которая вряд ли явилась для него новостью.  Адвокат
и доктор молчали, будто ждали, что скажет на этот счет  банкир,  но  и  он
молчал. Фабрикант же, к моей досаде, расхохотался.
   - Боюсь, - сказал он с язвительной насмешливостью в тоне,  весьма  меня
удивившей, - что все это не так просто: разъездной представитель  -  всего
лишь симптом, а никак не сама болезнь.  Дело  это  тянется  и  тянется,  и
кажется, будто весь вопрос в заработках, но в сущности это совсем не  так.
Некоторые рабочие отдают себе в этом отчет, другие нет,  только  настоящая
причина недовольства - это система в целом.  Существующий  порядок  вещей.
Последний раз, когда я  пытался  договориться  со  своими  рабочими  через
профессиональный союз, мне удалось сделать весьма  любопытное  открытие  в
этой области. Они теребили меня то с тем, то с этим, и, казалось, конца их
претензиям не будет. Я уступал пункт за пунктом, но это не делало  никакой
разницы. Казалось, чем больше я уступаю, тем больше они требуют. Наконец я
решил попробовать допытаться, в чем же все-таки дело, не стал ждать, когда
их комитет явится ко  мне,  послал  за  их  лидером  и  сказал,  что  хочу
объясниться с ним. Он был мужик неплохой, и после того, как разговор у нас
пошел начистоту, выяснилось, что он отнюдь не глуп  и  не  лишен  здравого
смысла - бессмысленно убеждать себя, что все они дураки,  -  свою  сторону
вопроса он во всяком случае продумал основательно. Я сказал: "Ну и что  же
все это значит? Хотите вы договориться или нет?  Когда  это  кончится?"  Я
хотел налить ему виски, но он объявил,  что  не  пьет,  и  мы  сошлись  на
сигарах. "Ну, так где этому конец?" - спрашиваю я, твердо  решив,  что  не
дам ему увернуться от ответа. А он говорит: "Вы хотите  знать,  где  этому
конец?" - "Да, говорю, где? Мне это до черта надоело. Если  есть  какой-то
выход из положения, то я хочу знать - какой". - "Ну что  же,  говорит  он,
если вам так хочется знать, я скажу. Все это кончится,  когда  вы  станете
получать те же деньги за то же количество работы, что и мы".
   Мы так и покатились со смеху. История  была  поистине  уморительная,  и
неспособность альтрурца оценить ее как нельзя  лучше  свидетельствовала  о
полном отсутствии у него чувства юмора. Он даже не улыбнулся, спросив:
   - А вы что сказали?
   - Что сказал? - отозвался фабрикант с едва скрываемым удовольствием,  -
сказал, может, пусть тогда рабочие забирают дело себе и сами им управляют.
   Мы опять захохотали; эта шутка показалась нам еще лучше первой.
   - Но он сказал: нет, этого они не хотят. Тогда я спрашиваю, что  именно
они пожелали бы, будь у них право выбора, и он ответил, что они хотели бы,
чтобы я продолжал вести дело, а доходы делились бы между всеми поровну.  Я
ему возражаю, что раз я могу делать что-то такое,  чего  все  они,  вместе
взятые, не могут, то почему бы мне не получать больше, чем все они, вместе
взятые, а он мне на это отвечает, что если какой-то  человек  трудится  не
щадя сил, то он  должен  получать  столько  же,  сколько  получает  лучший
работник предприятия. Я спросил его, не на таком ли  принципе  основан  их
профессиональный союз, и он это подтвердил и прибавил, что свой  союз  они
организовали именно для того, чтобы сильные защищали интересы слабых и еще
чтобы добиться равного заработка для всех, кто трудится не щадя сил.
   Мы ждали, что фабрикант продолжит свой рассказ, но  он  сделал  в  этом
месте многозначительную паузу, словно хотел, чтобы мы хорошенько запомнили
его слова, и молчал, пока альтрурец не подстегнул его вопросом:
   - И как же вы в конце концов поступили?
   - Я понял, что из создавшегося положения  есть  только  один  выход,  и
сказал ему, что скорее всего я не смогу вести дела  на  такой  основе.  Мы
расстались друзьями, но уже в следующую субботу я прикрыл фабрику  и  всех
их  поувольнял  и   таким   образом   разгромил   профессиональный   союз.
Впоследствии они вернулись,  большинство  из  них,  во  всяком  случае,  -
деваться им было некуда. Но с тех пор я с ним  общаюсь  "в  индивидуальном
порядке", так сказать.
   -  И  под  вашим  руководством  им,  конечно,  куда  лучше,   чем   под
руководством профсоюза, - сказал профессор.
   - Насчет этого сказать ничего не могу, - ответил фабрикант, - но самому
мне безусловно лучше.
   Мы  посмеялись  вместе  с  ним,   все,   кроме   священника,   который,
по-видимому, думал о чем-то своем  и  сидел  в  сторонке  с  отсутствующим
видом.
   - Ну а как вы считаете, исходя из собственного опыта, - у всех  рабочих
мозги набекрень или нет? - спросил профессор.
   - У всех, покуда не начнут в люди выбиваться. Тогда мозги у них  быстро
становятся на место. Стоит рабочему подкопить деньжат, купить себе домик и
одного-другого жильца пустить, да еще кому-то небольшую сумму под проценты
ссудить, и положение сразу же начинает  представляться  ему  в  совершенно
ином свете.
   - Более ясном, по-вашему? - спросил священник.
   - Просто ином.
   - А каково ваше  мнение?  -  Священник,  по-видимому  неудовлетворенный
ответом, повернулся к адвокату. - Вы ведь постоянно занимаетесь  вопросами
справедливости.
   - Скорее вопросами права, - любезно  ответил  тот,  аккуратно  составив
вместе ноги и глядя, как прежде, на носки ботинок. -  Но,  тем  не  менее,
вопросы справедливости интересуют меня чрезвычайно, и, должен  признаться,
мне мерещится тут некий изначальный моральный принцип, в деловой жизни, на
мой  взгляд,  совершенно  неприменимый.  Что-то  есть  в   этом   принципе
идиллическое - проблеск поэзии в беспорядочной толчее  нашей  прозаической
деловой жизни.
   Все это он адресовал мне, будто именно я, как литератор, должен был  бы
оценить его мысль. Я же реагировал на нее как реалист:
   - Да, поистине тут больше поэзии, чем логики.
   Он снова повернулся к священнику:
   - Полагаю, что, по вашему мнению, прообразом христианского  государства
должна быть семья?
   - Надеюсь,  -  сказал  священник  с  благодарностью.  -  Мне  и  раньше
приходилось замечать, что люди духовного звания бывают  благодарны,  когда
мирянин принимает  постулат,  который  мир  обычно  оспаривает;  это  меня
тронуло, и мне, как всегда в таких случаях, стало грустно.
   - И в таком случае логично,  чтобы  забота  о  благоденствии  слабейших
являлась священной обязанностью и высшим счастьем для людей более сильных.
Однако закон подобного принципа не признает - по крайней мере,  в  области
экономики, - и следовательно, беря его за основу,  профессиональные  союзы
идут с законом вразрез и надеяться,  что  он  обретет  законную  силу,  не
могут; а ведь сознание, что ты не защищен законом, калечит  людей.  Ну,  а
как, - продолжал адвокат, оборачиваясь к альтрурцу, - обстоит дело у вас в
стране? Мы здесь  просто  не  видим,  как  можно  разрешить  вопрос,  если
основной  принцип  организованной  рабочей  силы  противоречит   основному
принципу коммерции.
   - Но я так толком и не понимаю; что вы считаете основным  принципом,  -
возразил мой гость.
   - Ага, это поднимает еще один интереснейший вопрос, - сказал адвокат. -
Безусловно, каждый коммерсант решает эту проблему сам, в  соответствии  со
своим темпераментом и образованием, и,  мне  кажется,  именно  так  вам  и
ответит каждый  спрошенный  в  лоб  человек.  Но,  возможно,  поправка  на
особенности характера вас не устраивает.
   - Да, конечно.
   - Как бы то ни было, первым высказать свое  мнение  я  не  отважусь,  -
сказал адвокат. - Скажите, профессор, что,  по-вашему,  является  основным
принципом коммерции?
   - Купить подешевле и продать подороже, - без запинки ответил профессор.
   -  Его  преподобие,  доктора  и  писателя  мы  сразу  же  отводим,  как
свидетелей, не представляющих ценности. Откуда им  знать,  каков  основной
принцип коммерции: их забота о душах, телах и причудах людей. Ну, а вы что
скажете? - спросил он банкира.
   - Я бы сказал, что это правильное и обоснованное понимание  собственных
интересов.
   - А вы?
   Фабрикант ответил, не задумываясь:
   - Личная выгода, и только она. Что касается способов ее достижения, тут
во мнениях возможно расхождение. Кто предпочитает идти к своей цели долгим
путем, кто коротким, кто прямым, кто окольным: иные не считаются ни с кем,
другие не столь эгоистичны. Нельзя, однако, забывать, что, раз упустив  из
виду эту цель, вы можете с успехом прикрывать лавочку.  Это,  насколько  я
понимаю, основной закон природы, таков же и основной закон коммерции.
   -  В  вопросах  нравственности  природа  плохой  учитель,  -   возразил
священник.
   - Речь идет не о нравственности, - сказал фабрикант,  -  мы  говорим  о
коммерции.
   Священника подняли на смех, однако адвокат тут же прервал наше веселье:
   - Но в этом случае мне совершенно  непонятно,  почему  профессиональные
союзы не следуют примеру синдикатов в отношении тех, кто не состоит  в  их
организации. В своей среде они  альтруистичны  в  высшем  понимании  этого
слова, но это племенной  альтруизм,  вроде  того,  что  обязывает  индейца
племени сиу поделиться последним куском с голодным индейцем племени сиу  и
снять скальп с голодного индейца племени апачу. А как у  вас  в  Альтрурии
обстоит дело с профессиональными союзами? - спросил он моего приятеля.
   - У нас в Альтрурии нет профессиональных союзов... - начал тот.
   - Счастливая Альтрурия! - воскликнул профессор.
   - Прежде они у нас были, - продолжал альтрурец, - такие же, как  у  вас
теперь. Говорилось - как, по всей вероятности, говорится и о ваших, -  что
они  якобы  возникли  под  давлением   обстоятельств,   что   без   своего
профессионального союза  рабочий  не  имеет  возможности  разговаривать  с
капиталистом на равной ноге или сопротивляться его нажиму.  Однако,  чтобы
уцелеть, профессиональным союзам приходилось зажимать всякую инициативу  в
среде самих рабочих, и они вынуждены  были  прибегать  к  крайне  жестоким
мерам против тех, кто отказывался вступать в их ряды или восставал  против
них.
   - Здешние таких просто уничтожают, - сказал профессор.
   - А  что  вы  хотите?  -  возразил  адвокат  рассудительно.  -  Крупные
синдикаты, не задумываясь, уничтожат капиталиста, не желающего примкнуть к
ним или решившего выйти из их организации.  Они  не  побивают  непокорного
камнями, а просто доводят его до банкротства и вытесняют с  рынка.  Голову
ему не пробьют, но разорят. Идея та же!
   - Не перебивайте господина Гомоса, - попросил банкир. - Мне чрезвычайно
любопытно узнать, как именно в Альтрурии  избавились  от  профессиональных
союзов.
   - Синдикаты были и у нас, и в конце концов мы докатились до reductio ad
absurdum [приведение к нелепому выводу; сведение к абсурду (лат.)]: у  нас
образовались федерация рабочих  союзов  и  федерация  синдикатов,  которые
раскололи страну на два лагеря. Положение создалось не только  нетерпимое,
оно стало совершенно нелепым.
   - У нас до такой глупости дело пока не дошло, - отважился заметить я.
   - Но разве не идет к тому? - спросил доктор и повернулся к адвокату.  -
Что вы скажете насчет логики событий в нашей стране  в  течение  последних
десяти - двенадцати лет?
   - Пути логики событий неисповедимы. Они напоминают женскую аргументацию
- не поймешь, к чему она ведет  и  куда  приведет.  Единственный  выход  -
держаться в стороне. Вполне допускаю, что у нас  еще  установится  порядок
вещей